"Осторожно, двери закрываются. Следующая станция...". Поезд плавно тронулся, затем, быстро набрав ход, нырнул в тоннель. Неприятно стало закладывать уши, и Сергей, привычно сглотнув слюну, снова как будто поднялся из глубины на поверхность. За целый день в метро, переходя с ветки на ветку, он очень устал, но в битком забитом вагоне о свободном кресле можно было только помечтать. Тяжёлые веки предательски смыкались, и всё же, при подходе к очередной станции Сергей, пересиливая сонливость, привычно окидывал взглядом входящих в вагон, потом снова отключался до следующей остановки. "Нет, это всё бессмысленно". Да, теперь затея казалась ему сущей глупостью, заранее обречённой на провал, хотя совсем недавно полагал, что это последний шанс и его нужно использовать. Но дальше заниматься этим просто не было сил. "Хватит, пора возвращаться домой, завтра же уволюсь и поеду в аэропорт. Впрочем, нет, на самолёт денег, пожалуй, не хватит, придётся ехать поездом". Сергея качнуло - поезд притормаживал, и локтями, сумками опять немилосердно стали давить в спину пробирающиеся к выходу пассажиры. К следующей остановке нужно было готовиться и ему. Осмотрелся, к каким дверям удобнее пробираться, и в это время заметил двух женщин, вошедших в среднюю дверь. Одна, в чёрном, - повязанная платком на восточный манер, другая - с непокрытыми волосами, блондинка. Ничего не говорило о том, что женщины связаны между собой, но Сергей почувствовал, что это именно так. Очень уж напряжёнными показались ему обе, и стояли, глядя в пол, лицом друг к другу. "Глупости, перестань, сколько можно",- снова повторил он про себя, но уже зачем-то торопясь и наступая на ноги соседей, двинулся в их сторону. Поезд снова занырнул в тоннель. Сергей ещё был на полпути к цели, когда понял - на сей раз это не глупости. Внимание блондинки видимо привлекло активное передвижение по вагону человека, и она посмотрела на него. Сергея поразила необычайная бледность её лица, на котором чёрными пятнами застыли два широких зрачка. В голове мелькнуло: "неужели повезло?", но он уже не хотел этого и хрипло закричал:
- Не надо!
Пассажиры недовольно противились его действиям, но Сергей не замечал их ответных толчков, не слышал посылаемых проклятий, и только хрипел севшим, вдруг, голосом, пытаясь не потерять связующую нить с глазами женщины:
- Не надо!
Лицо женщины исказила гримаса, она что-то сказала своей спутнице, та вздрогнула, что-то гортанно крикнула, и после этого раздался взрыв. Последнее, что увидел Сергей - ему навстречу плыла чья-то оторванная кисть руки.
- Папочка, ты не продашь телевизор?
- Что ты, котёнок, конечно нет.
- И так мало вещей осталось,- вздохнув почти по-взрослому, сказала его десятилетняя дочь,- как-то жить будем?
- Проживём,- грустно улыбнулся Сергей этой "взрослости",- вот выздоровеешь, и снова всего накупим.
Дочка немного помолчала, потянула к подбородку одеяло и тихонько спросила, подрагивая в подступающем плаче губами:
- А я выздоровею? Правда?
Улыбка застыла на лице Сергея. Такое от дочери он услышал впервые. Какими-то новыми глазами Сергей посмотрел на неё, на широко раскрытые глаза с копившимися слезами; его вновь поразила (а, казалось, уже привык) бледность её лица, синюшные губы и ноготки пальчиков, которыми дочь судорожно сжимала край одеяла, готовясь спрятаться под ним, как только побегут слёзы; она никогда не плакала, как все дети, в открытую. Чтобы дочь не заметила его замороженного лица, Сергей притянул её к себе и прижал к груди.
- Ты обязательно поправишься, малыш,- наконец сумел выговорить он,- и мы снова заживём очень хорошо и забудем все наши беды.
- И мама так думает?- всё-таки всхлипнув, прошептала девочка.
- Ну, а как же,- уже более твёрдым голосом сказал Сергей и почувствовал, как под его ладонями расслабилась худенькая спинка дочери,- и всё у нас будет замечательно. А теперь давай спать, моя хорошая.
Он уложил дочь, аккуратно подоткнул под бока одеяло и поцеловал в, отливающий синим, висок.
- И у нас снова будет трёхкомнатная квартира?- уже почти спокойно спросила дочь,- мне не нравится жить в одной комнате.
- Ты спи, спи. Всё у нас будет как прежде, и даже лучше. Тебе свет оставить?
- Нет, нужно экономить электричество.
У Сергея что-то защемило в груди и, задавливая в себе стон, он поспешил выйти из комнаты.
- А сам-то ты в это веришь?- тихонько спросила Сергея жена, когда он вошёл в кухню,- Веришь в выздоровление?
Он ничего не ответил, налил себе чаю и сел, пододвинув к столу табуретку. Молча, положил ложечку сахара и застыл глазами на стакане, вяло помешивая в нём.
- А я уже ни на что не надеюсь,- отрешённо, почти равнодушно, не дождавшись ответа, произнесла жена,- ни на что.
- Зачем так говоришь? Что-нибудь придумаем.
- Что, что ещё придумаем!?- раздражённо начала жена, но спохватившись, понизила голос,- Где взять денег на Германию? А заплатить за операцию?
- Может, всё-таки квоты дождёмся,- не очень уверенно отреагировал Сергей.
- Как же, дождёшься от них. Только такой наивный, как ты, можешь на это надеяться,- помолчала немного,- скоро опять на химию ложиться, а продать больше нечего. Хоть себя продавай.
"Хоть себя продавай. А продать больше нечего". Эти слова жены крутились в голове Сергея всю бессонную ночь. И молотком стучало: "Где взять денег?". Задремал только под утро.
На следующий день, придя на работу, первое, что услышал - снова теракт, накануне вечером разбился самолёт, погибло сто с лишним человек. Привычно, и даже как-то буднично, сотрудники обсуждали очередную трагедию. Сергей не очень прислушивался - мешали мысли о собственных проблемах - но одна фраза всё-таки засела занозой и уже не отпускала до конца рабочего дня. Она ещё ни во что не оформилась, но, тем не менее, Сергей по дороге домой, раз за разом проговаривал её мысленно: "Родственникам погибших выплатят по миллиону рублей". "Да ещё похоронят за счёт государства",- добавил он уже от себя. Во дворе сел на скамейку и закурил. Да, за эти деньги можно было бы согласиться попасть на такой рейс. Но, ему и по мелочам мало везло в жизни, а уж такой шанс, один на миллион, точно не выпадет. Докурив, поднялся и пошёл домой.
Ночью опять почти не спал. Мысли о миллионе уже не отпускали его. Как же всё просто. Сергей почти физически ощущал, как берёт билет, приезжает в аэропорт, самолёт поднимается в воздух, он нажимает на кнопку. "Какую кнопку, идиот, ты даже не представляешь, как это делается",- одёргивал себя в полузабытьи, но мыслью снова и снова возвращался к такой необходимой ему сейчас катастрофе.
Целую неделю, как одержимый, он носился с этой мыслью, пока до конца не убедился, что это неосуществимо. Даже если бы у него было взрывное устройство, и он смог пронести его в самолёт, он бы не решился привести его в действие. Из-за людей. Вот если бы он взорвал только себя.... Впрочем, этот вариант он отмёл сразу, так как понимал, что никаких денег его семья тогда не получит, ещё и на похороны придётся тратиться. Вон сколько людей кончает жизнь самоубийством, уже страна на первом месте в мире по этому показателю, кого-то это колышет? Нет, нужно чтобы это была именно катастрофа, а лучше - теракт. И, главное, чтобы его ни в коем случае не заподозрили. Сергей когда-то читал роман Артура Хейли "Аэропорт" и помнил, что человека, пронесшего на борт самолёта взрывчатку, с земли предупредили, что его замысел (а тот перед полётом застраховался на большую сумму) раскрыт, и его семья ничего не получит, так что пусть одумается. Тот, правда, от отчаяния или обиды, всё-таки привёл в действие свою бомбу, запершись в туалете, но, слава богу, люди не пострадали, самолёт удалось посадить. Так что же делать ему, Сергею? Летать наобум, ожидая случая? Он и в село за картошкой к тёще не всегда может позволить себе съездить, а тут? И тогда его, вдруг, осенило - это должно случиться на земле. А где именно? Где ещё были подрывы? Конечно же, в метро. И как он раньше не додумался - всё самолёт, самолёт.... Будто кроме самолётов ничего не взрывают. Да и по деньгам подходит, спустился под землю и езди сколько влезет. Значит, нужно ехать в Москву.
Пару недель он ещё поразмышлял, потом созвонился с товарищем, который уже давно приглашал в гости, ошарашил жену своим заявлением, что поедет на заработки, взял на работе отпуск (там только рады были) и поехал.
В Москве всё устроилось как нельзя лучше. Товарищ помог Сергею устроиться охранником в одно из частных предприятий, и началась у того новая жизнь - сутки на работе, два дня в походах по метро. Через месяц снял комнатушку, и даже смог отправить деньги жене, причём, ощутимо большие, чем приносил с прежней работы. Себе оставлял только на еду, сигареты и оплату жилья.
Вскоре он ориентировался в метро уже лучше иных москвичей, но, в отличие от них, всегда стремился попасть на наиболее загруженные ветки. Поначалу ему даже нравилось "выслеживать" лиц кавказской национальности, к которым старался пристраиваться поближе. Однако через три месяца такой "слежки" Сергей уже начал отчаиваться, безмерно устав и от метро и от сухомятки на ходу, и от почти беспрерывного мельтешения перед глазами людей, и от постоянной липкой влажности кожи в душных вагонах. К тому же он очень соскучился по дочери. Единственное, что ещё удерживало от прекращения мытарств, так это неплохие деньги, что мог отсылать домой. Ещё через месяц Сергей почувствовал, что стал плохо воспринимать окружающее, стал нервным и раздражительным, за что получил даже нарекание на службе. Ранее, абсолютно толерантный ко всем, он с такой ненавистью теперь смотрел на "кавказцев", которые ничего не предпринимали во исполнение его плана, что те отводили глаза, не выдерживая его тяжёлого взгляда, и старались незаметно отодвинуться хоть на полшага подальше от Сергея. Он заметил их незамысловатые маневры и ещё больше озлобился, но чтобы на него меньше обращали внимание, стал закрывать глаза, тем более что с каждым днём ему действительно всё больше и больше хотелось одного - уснуть.
В одной из таких поездок он и подумал, что пора прекращать это безумие.
Поезд летел по ярко освещённому тоннелю. Не ощущалось ни покачивания, ни стука колёс. Тишина была успокоительно звенящей. В вагоне Сергей был один, но его почему-то это не удивило. Вскоре полёт вагона замедлился, яркий свет потускнел и Сергей услышал откуда-то снаружи голос:
- Кажется, он скоро придёт в себя.
Другой голос в ответ:
- Не думаю, что он этому очень обрадуется.
-Ну, почему? Научится работать и вслепую.
- И одной рукой? В правой вряд ли восстановятся движения, очень уж нерв пострадал.
- Ничего, главное, живой остался.
Голоса пропали. "Кто это был, и о ком шла речь?"- подумал Сергей, но ничего объяснить себе не смог. Затем разные голоса то наплывали на него, то пропадали, и в один прекрасный день он понял, что жив. Постепенно вспомнил, что с ним произошло. Потом в голове выкристаллизовалось - это же про него говорили, что не будет видеть. До сих пор постоянную темень в глазах он объяснял себе повязками, а оказывается, и без повязок останется в темноте. Он попытался подвигать руками. Пальцами левой руки удалось пошевелить, правая не слушалась. А когда до него дошло, что ничего из задуманного не получилось, он забился в постели и завыл. Его держали чьи-то руки, кто-то приговаривал, чтобы успокоился, что всё будет хорошо, он выздоровеет, только пусть лежит спокойно, чтобы не выдернуть катетер, по которому ему вводится лекарство. А без лекарства он умрёт. Ничего не поняв, но быстро обессилев, он всё-таки затих.
Вскоре из реанимации Сергея перевели в обычное отделение. Однажды он ощутил какое-то необычное оживление в палате - бегали сёстры и нянечки, чьи-то руки поспешно переменили его постель, хотя только позавчера стелили свежее бельё, по третьему разу возили шваброй по полу, в общем, суета была почти осязаемой. Кто-то из таких же потерпевших в метро, как и он, пояснил, что придёт министр здравоохранения, справиться об их здоровье. Сергей первым ощутил приближение министра по наплывающему запаху духов (врачи и сёстры таким густым дурманом не пахли). Та тихим голоском говорила ласково, но недолго, и ушла, оставив после себя стойкий запах. Сергей же из этого посещения вынес одно - всем пострадавшим выплатят компенсацию в триста тысяч рублей, так что за адекватное лечение они пусть не беспокоятся. А семьи погибших получат по миллиону. Тут только окончательно понял, что всё погибло - он снова остался в проигрыше. Откуда-то на него с надеждой смотрели глаза дочери, которая синюшными губками спрашивала: "А я выздоровею? Правда?". Что теперь он мог ответить? Отчаяние было полным. Застонав от бессилия, он всё-таки в очередной раз попытался ухватиться за спасительную мысль: "Нет, ещё не всё потеряно, только для этого я должен умереть здесь, в больнице". Левой рукой Сергей нащупал трубочку капельницы, по которой втекала в него жизнь. Трубочка убегала куда-то к области ключицы. Он отдёрнул руку. "Сейчас нельзя - заметят и спасут".