Валентин Пшеницын сам придумал себе псевдоним ОХО; его как ни пиши - вверх ногами, задом наперёд, шиворот-навыворот, - он во всех зеркальных отражениях даже и не думал переставать оставаться самим собой. Валентин очень хотел походить на свой псевдоним, потому умопомрачительно старался. Он был писателем фантастом, и воображение его не имело границ, как не имела границ его фантазия. Но ОХО не печатали; ни одно из его произведений не имело настоящего литературного конца, будь то излюбленный всеми американский хэппи-энд, будь то хоть какой-то там самый наискучнейший. В рассказах (повестях и даже... романах) ОХО были только начала - причём весьма неплохие - и Пшеницын ни раз задумывался о том, что же бывает с этими чёртовыми незаконченными произведениями: Они разыскивают автора и требуют, чтоб он их закончил... А что, если их будет больше чем достаточно?... и они полезут без очереди... У ОХО же их было не то чтоб МНОГО, а - можно сказать - бесконечное количество; про ещё более бессчётное Множество он забыл. Он чуть ли не круглосуточно работал как проклятый, так что те незаконченные рассказы, которые он обозначил бы под эпитетом "так себе - не рыба не мясо" не должны были бы быть достойны его памяти. Но бывали и ШЕДЕВРЫ, о которых он счастлив был бы помнить больше чем всю жизнь, но...
...Но это было как проклятием; как сглазом; как колдовством... Он хотел написать об этом, но боялся, что опять-таки не закончит.
...Но он решился!
И в данный момент он работал над "Моим Проклятием" на тему, что бывает с проклятыми людьми... которые не заканчивают начатое.
Дверь в его рабочий кабинет открылась беззвучно...
Он же себя не чувствовал. Пальцы как будто плясали по клавишам его "Оливетти", точно зомби. Руки дрожали. С него уже начинал катиться пот... Он не верил самому себе! Он не верил в то, что происходит! Ему уже начинало казаться, что он попал в одно из своих забытых "мертвяков", и что произведение это сейчас оживёт...
- А ну-ка кончай строчить! - раздался вдруг голос его жены, как свора военных инопланетных космических кораблей среди мирного, ясного летнего неба. - Ужин стынет, а ты сегодня даже не завтракал!
- Пошла вон отсюда! - взвизгнул он, словно жена его навсегда разрушила те тайные границы между действительностью и миром его фантазий, что только-только неожиданно для него начали приоткрываться, - коза! - Он себя не чувствовал, и наверняка за него кричало то нечто, что уместилось в нём. А вообще, он... заканчивал "Моё Проклятие". И заорал ещё Сильнее, перед тем как жена соизволила отреагировать на его реакцию.
- Я тебе сказал, пошла отсюда на хер! - Но, поскольку та стояла с изумлённо распахнутым ртом, он завизжал самым нечеловеческим голосом:
- ВО-О-О-О-ОН!!!!
И он её больше никогда не видел.
* * *
Он смотрел на только что отпечатанное "конец" и не мог поверить в это!...
Дом его стоял на самой окраине города. Это место было не настолько глухим, насколько жутковатым... особенно, в данный момент. Ведь мимо проходил невесть откуда взявшийся прохожий (словно его УЧАСТЬ принесла сюда своего бедолагу не просто так). И прохожий этот побежал, после того как СВА-А-АБО-О-ОДЕ-Е-ЕН!!!, доносящееся из этого - с виду заброшенного - дома, едва не оглушило его. Этот безумный вопль прохожему этому показался каким-то даже зловещим... Но последовал ещё один, после которого этот пожилой грибник побежал ещё быстрее, но споткнулся...
(- Я-А-А-А СВА-А-БО-ОДЕ-Е-ЕН!!! СЛЫШИШЬ, ТЫ, ТВАРЬ?! - обращался вопль к Своему Проклятию. - СМЕРТЬ ТЕБЕ!!! СМЕ-Е-ЕРТЬ!!! САМАЯ КОШМАРНАЯ! СДОХНИ, ПАДЛА! Я УБИЛ ТЕБЯ!!!)
...и упал глубоко в яму. Она чем-то напоминала собой вырытую могилу.
Старик больше ничего не боялся. НИЧЕГО. И длилось это вечность.
* * *
Но всему приходит конец. И ОХО начал приходить в себя... пусть, постепенно, но...
- Чёрт возьми!!! - чуть не заорал он во весь голос, вспомнив кое-что... Дело в том, что он вспомнил про ВО-О-О-О-ОН!!!! и не знал, что на это сейчас сказать своей супруге... Но он знал, что за любые свои поступки надо знать, что ответить, ибо думать хорошенько перед ними. Но находчивость не уступала Пшеницыну. И он уже знал, как выкрутиться из этой ситуации.
- Ирина, - заговорил он, после того как вошёл в ту комнату, где она должна была быть, и осёкся...
Никого. Даже полугодовалой дочери Светланки... Что за дерьмо?!
Дом был абсолютно пустынен.
Но... не совсем.
Кто-то ещё был в доме.
И это НЕЧЕЛОВЕК.
* * *
- Славно я сегодня поработал бульдозером! - раздался вдруг голос в этой пустынной комнате, где Пшеницын так и простоял около часа в полуотключке.
- Что?...- проснулся он. - Каким бульдозером... - Он не мог понять, что происходит. Пока, во всяком случае.
- Металлическим, - произнёс парень, - не воздушным же. - Это был парень. И Пшеницыну он чем-то показался знакомым. Но ЧЕМ?...
- У вас, возле самого дома, яма портит весь пейзаж, - продолжал парень. - Так вот, я её и разровнял...
- Подожди, - перебил он его. - Ты кто, вообще?
- Паша, - ответил он.
- А как ты сюда попал, Паша? - продолжал он с возрастающей нервозностью, - и зачем ты сюда попал? - Он почувствовал, что этот парень, либо накурился чего-то, либо просто "сбежал из психушки". Он явно выглядел "нездоровым" (как сейчас модно стало именовать душевнобольных).
- Жена мне ваша распахнула дверь сего дома! - пропел он, словно решил подтвердить своё "нездравие". - А прибыл я сюда затем, чтоб...
- А где она? - перебил его Пшеницын чисто машинально.
- Она ушла вниз, - проговорил Паша в совсем другом тоне. Этот тон был каким-то, то ли до ужаса спокойным, то ли... каким-то другим.
- Куда, в низ?
- В горы, - отвечал он в том же, спокойно-уныло-неопределённом тоне. - Это магические горы. Они уже не растут.
- Что ты за херню порешь?! - взревел он неожиданно для себя.
- Её позвала туда Света.
- Светланка?! - В то же время, он разгадывал, кто же из них двоих с ума сошёл по-настоящему.
- Света. Ей пока полгода, но время её пошло назад. Как и горы. Она ведь похожа на горы, которые растут в обратном направлении?
- А ну, заткнись!- взрычал Пшеницын. - Отвечай, где моя жена!
- Она пошла в сторону, где никто никого не узнаёт, - проговорил Паша.
Тот бросил на него последний взгляд и кинулся к телефону. 02 ему надо было набрать как можно скорее.
- И ты пойдёшь в ту сторону, - орал Паша ему вслед, не меняя тона, - если как и она будешь никого не узнавать!
Пшеницын набрал 02.
- Я первый из тех, кого ты должен узнать, - продолжал Паша. - Первый!
- Но не дожидайся второго, - раздалось из трубки, вместо положенного. - Второго даже я боюсь. А третьего боится второй. Даже Он. И их много. Не дожидайся их! Их...
Пшеницын бросил трубку на аппарат.
- Я могу сказать вам, ОХО только одно, - произнёс Паша, пока Валентин смотрел на него, как на сверхъестественного,- что следующий ужасней предыдущего.
- А больше ты, Паша, ничего не можешь мне сказать? - заговорил Пшеницын, понизив свой тон донельзя.
- Сказать я могу много, - произнёс он, будто не отвечая на вопрос ОХО. - Очень много. Я могу говорить много, долго и бессмысленно...
- Нет. - ОХО понял, что сверхъестественное началось, и начал принимать меры. - Ты не говори так,- произносил он ему как душевнобольному. - Ты, Паша, скажи лучше, что нужно делать. Что я должен сделать.
- Отказаться от стороны, где никто никого не узнаёт.
- Как я должен отказаться?
- Узнать меня до того как появится второй. Потому что второго я боюсь. Он страшнее меня и зловещее. Но он боится третьего, потому что третий кошмарнее второго. Но четвёртый ужаснее их всех вместе взятых. Но ещё есть пятый...
- И их бесчисленное множество, - вспомнил Валентин. Это же он сам придумал! - Я это знаю. Но что я должен сделать, если я тебя впервые вижу?
- Порыться в памяти. Потому что я первый. Первый, кто не достоин памяти ОХО. Я не Шедевр. Но ОХО снял с себя Проклятие. И он должен...
- О чёрт!!! - До него всё дошло!
- Конечно, я закончу рассказы, - тут же пообещал он, даже и не задумываясь над сказанным, - все до единого. Я же научился! Но Паша, я ведь не в одну секунду их начал.
- Но мы умираем!
- Я тебя понимаю! - признался он как можно искренней. - Но может ты, Паша, скажешь, чем я ещё мог бы вам услужить?- Пока в этом Паше не было ничего страшного и принимать Особые меры необязательно. Можно ещё "повалять ваньку".
- Если ты отказываешься меня спасти от смерти ЛЮТОЙ, - сказал тогда Паша, - то ты должен отправиться со мной в ДОРОГУ.
Скорее, похож этот Паша на обыкновенного параноика, что сбежал из своей больницы
(...и с ним происходят такие вот совпадения?...)
и несёт свою самую излюбленную белиберду про какое-то ОХО и "незаконченные рассказы".
- А далеко ли, Паша, находится это ДОРОГУ? И где оно находится?
- Я не знаю, где. Туда идти надо с закрытыми глазами. Знаю только, что долго идти. Года три-четыре. Но с закрытыми, это точно, потому что путь в ПРОПАСТЬ ГЛУХИХ очень опасен, и если откроешь глаза, голова может закружиться и равновесие не сработает. Он весь путь опасен и завален мертвецами, потому что он ПУТЬ СОБАК...
А может в этих его причудливых названиях есть какой-то смысл? - подумалось Пшеницыну, прежде чем он перебил Пашу. - Пусть и аллегорический, но есть?...
- Паша, а ты не хочешь пососать одну вещь?
Что?! Паша не был готов к такому вопросу. И Пшеницын просто-таки не обнаружил перед собой этого необычного собеседника... словно его и не было, вообще. Всё выглядело так, будто Валентин закончил Своё Проклятие и встал слегка поразмяться.
"Заработался я что ли? - подумалось ему тогда насчёт всей ЭТОЙ галлюцинации. Но с какой-то стороны всё это ни на какую галлюцинацию не походило. Но ОХО об этом как будто не знал. - Тоже мне ПРОПАСТЬ ГЛУХИХ! по ПУТИ СОБАК... Может, я и писал всю эту херню - всё ведь не упомнишь! Но сколько я думал о подобных ситуациях!... Вот ВООБРАЖЕНЬИЦЕ моё и начинает поигрывать?... Только странно как-то начинает..."
Прервал его скрип входной двери. Это был какой-то душераздирающий скрип... Дверь открывалась очень медленно - немного быстрее скорости секундной стрелки. Но что за чертовщина!, входная дверь в рабочий кабинет Охо за всё время своего существования ни разу не издала ни малейшего звука (она даже не хлопала, когда закрывалась... Она была словно какой-то призрачной). Но тем не менее, Пшеницын был чертовски уверен, что это его Ира открывает дверь. Возможно, он был уверен в этом даже несколько более, чем "чертовски"...
Однако, он ошибся...
* * *
Когда дверь наконец-таки распахнулась... в личном кабинете ОХО появилась дочь Валентина Пшеницына, Светланка...
- Свет... - заговорил было он, но...
Это была уже не Светлана...
Это была несколько другая девочка. (Она была на два года младше его полугодовалой дочери... Как сказал Паша, "время пошло назад". И это была ОРИГИНАЛЬНАЯ фантазия ОХО. Но...) Если сказать правильнее, то это было полдевочки... Такое впечатление, будто рассказ свой он прервал на описание этого ребёнка, и в результате описал только половину этой девочки (левую ногу, левую руку, левую половину головы, и всё левое... всего остального не было)... как будто тем самым он пытался каким-то аллегорическим образом описать прекрасную половину человечества... и вот что из этого всего вышло в импровизации.
- Пошли, - донеслось из этого детского "полу-ротика". Голос соответствовал её неопределённому возрасту.
- Куда? - произнёс он как дурак.
- Со мной, - ответила она на его идиотский вопрос. Ситуация в присутствии этой полдевочки выглядела в виде этакой жутковатой фразы "бесполезно оставаться на месте". И Пшеницыну пришлось встать...
1994 г.
Послесловие.
Если кому-то непонятно: "Откуда взялся Паша?" (после того, как Пшеницын удивился тому, что дома никого нет, ни жены ни дочери, с ним неожиданно заговорил какой-то человек, назвавшийся Пашей). Паша начал разговор свой с того, что разровнял яму возле дома (было описано, как какой-то прохожий (пожилой грибник) испугался вопля, донёсшегося из недр дома Пшеницына (наверняка, дом этот казался заброшенным, словно в нём давно никто не жил, даже бомжи) и побежал, но споткнулся; упал в яму; наверняка инфаркт случился со стариком, тем более, что смысл вопля Пшеницына адресован был... ВСЕМ прохожим, так как они это его довели, что стало для писателя привычным, как каждый день на самом интересном месте прерывает его жена со словами "а ну-ка кончай строчить! ужин стынет, а ты сегодня даже не завтракал!"; но в этот раз... было что-то особенное, поэтому из уст Пшеницына донёсся вопль, настолько необычный, что жена перепугалась, схватила в охапку дочь и драпанула из дома; Пшеницын ведь писал страшные рассказы, в которых доведённый до отчаяния писатель начинал бродить с топором... по лесу; а дом Пшеницына как раз находился в лесу. Так вот: Паша взялся из тела умершего старика. Я не помню, о чём я писал, но сейчас перечитываю и... нашёл на такую мЫслю. Наверняка, дело связано также и с этим. Хороший читатель должен искать связь одного действия с другим (или доказывать несвязанность). Так что Паша - это призрак погибшего старика (пожилого грибника). Я в данном случае пытаюсь вещать о тонкостях (тонкие нити, связывающие одно действие сюжета с другим; тонкие, как тоньше волос, но... связывающие очень прочно). Паша - это душа того грибника. Душа всякого человека молодая.
Уткин. Андрей.