- Режим «Солнечные очки» - выкл, - сказал Барис Фарух, снял надетые незадолго до этого очки и откинулся на спинку пилотского кресла. От движения его массивного тела кресло ощутимо подалось назад.
Он со своего места восторженно следил, как на главной полосе готовится к взлету длинное серебристое тело стратосферника с красной эмблемой «Туркиш скай аэрлайн». Взлет их борта и задержали из-за него.
Барис Фарух интереса к межконтинентальному лайнеру не выказывал. В отличии от Габриэля его мечтой оставался небольшой бизнес-джет, выполняющий хоть и частые, но нерегулярные рейсы. Ты не представляешь всей выгоды бизнес-джета, говорил Барис Габриэлю. Пару лет назад Барис летал на одном таком, арендованном иназумской компанией «Кавасаки-моторс». И это время Барис считал образцом идеальной работы, той, которая не приедается, дсставляет невероятное удовольствие – а ведь работа должна приносить удовольствие, не так ли? - и при этом остается еще и ощутимо прибыльна. Мы прилетали, рассказывал Барис, скажем, в Брюссель на пару дней. Но уже через день могли рвануть куда-нибудь в Гуайякиль, там задержаться на месяц, после чего начиналась гонка: Клермон — Салоники — Бангалор - Эдо. Затем перерыв, во время которого ты волен делать, что хочешь: оставаться на месте или махнуть домой в Стамбул. Пассажирами летали, как правило, несколько человек, спокойные обстоятельные люди, при этом дружелюбные и демократические. Барис Фарух особо поминал одного из них, с загадочной должностью «Директор-инспектор» и фамилией Шимода.
Барис Фарух был словоохотлив и откровенен во время многочасовых монотонных перелетов. А Габриэль - Габриэль слушал с веселым любопытством.
Борис источал жизнелюбие, опыт и самоуверенность. Она сопровождала его длинные монологи, ибо кому еще, как не ему, Барису Фаруху, образованному, опытному, умному учить уму-разуму молоденького второго пилота. Такого юного и чересчур восторженного. Да, подтрунивание тоже входит в программу. Потому что так принято.
И потому Барис спрашивал беззлобно и добродушно: «Как, неужто Лиссабон меньше Стамбула? Неужели лиссабонские холмы выше стамбульских? Да не может такого быть, чтобы мост Васко да Гама длиннее Третьего Босфорского!»
Единственно, в чем Барис признавал первенство Лиссабона — в двух вещах. Паштел де ната, кремовых пирожных, и пастейш де бакайяо - обжаренных в масле крокетов из картофеля и трески. Лицо Бариса при упоминании их расплывалось от удовольствия и становилось мягким и даже растроганным.
И, конечно же, Барис не мог обойти внешность Габриэля: двадцать восемь? Вот ему? Этому мальчишке?? И потому к списку про Лиссабон, мосты Лиссабона и его узорные плитки на улицах добавлялось: «Ты точно раньше не был девушкой? Ты слишком нежно выглядишь. Признайся, и пол не менял?».
Габриэль не удивлялся. И не смущался.
Он всегда был таким: смазливый темноволосый мальчик с чертиками в глазах и смуглой бурлящей кровью, в которой смешались времена и континенты. Нежно белые, крупинка к крупинке, пляжи Рио, на которых можно все: любить, мечтать, завидовать, буйствовать, нарушать табу и законы. Обвораживающий сладко-ядовитый густой сумрак Амазонки. Буйные, неутомимые штормовые ветра Атлантики, бьющие о гордую грудь португальских берегов. И страстная загадочная португальская тоска саудаде, когда не знаешь, страдаешь ты от любви или оттого, что не любил. Страдаешь или наслаждаешься.
Его всегда окружало внимание. Взрослых, знакомых и чужих, и конечно же, девчонок — соседских и из школы. А заодно и мальчиков. И те поцелуи, которые случались время от времени не с кем нибудь, а мальчишками, непонятные, дружеские, взрывные: вот что это такое сейчас было, а?! - поцелуи, от которых становилось стыдно и жарко, считались Габриэлем хоть и необъяснимым, но обязательным атрибутом его привлекательной внешности. Нечто вроде нелепого обязательства в довесок к богатому наследству: по отдельности никак, только вместе. Отоши - именно этот термин Габриэль услышал от Бариса, который нахватался всякого, летая в компании директоров «Кавасаки-Моторс».
Узкое длинное тело стратосферного лайнера метрах в ста от них мигнуло огнями. Подготовительные операции завершились, сейчас начнется взлет.
Габриэль привстал со своего кресла и заглянул на сторону первого пилота, чтобы оценить очередь за ними. Собралось уже не менее четырех бортов. Выстроившиеся в очередь аккуратные упитанные аэробусы разных расцветок, с задранными вверх винглетами и круглыми бочонками двигателей.
Барис терпеливо ждал, вальяжно раскинувшись в кресле.
Барис тоже был неравнодушен к Габриэлю, но его интерес основывался на расчете. Несмотря на видимое отсутствие того, что считается мужественностью, то есть, бицепсов, заменяющих ум, и демонстративной безэмоциональнсти, которая на самом деле служит только признаком душевной неразвитости, Барис явно включил Габриэля в свои далеко идущие планы по поводу старшей дочери. Ибо Мириам уже перевалила за роковой рубеж двадцати четырех лет и нуждалась в мудром руководстве мужчины, который придал бы, наконец, ее постели и девичьим местам полноту завершенности.
Мне не нужен мужественный мужчина, говаривал Барис, мне нужен умный. Такой, как ты. Ведь ты сообразительнее меня, я знаю, и не спорь. Ты способен поступать разумно и расчетливо в трудные времена. А они уже начинаются.
Габриэль веселился и улыбался на эту хитроумную восточную лесть первого пилота.
Знаешь, как-то поведал Барис, ведь незадолго до того, как закончилась моя работа на «Кавасаки Моторс», директор Шимода обмолвился о совсем странном. Я хорошо помню тот разговор. Мы сидели в отельном баре, далеко за полночь: самое время для откровенности. Мы готовились менять мир, сказал господин Шимода, но мир начал перерождаться сам. Знай, Барис, что хотя все вокруг кажется привычным и прежним, это уже не тот мир, который тебе известен. Скоро начнутся видимые изменения, и важно, чтобы ты, и те, кого ты любишь, знали об этом. Какие изменения, спросил я. Климат, войны или даже инопланетяне на метеорите? Возможно, ответил тогда господин Шимода, все вместе. Или ничего из этого. Что еще чудовищнее.
Этот разговор случился около двух лет назад. А пару месяцев назад я узнал, что у нас в Анатолии начали внезапно умирать старики от двенадцати до девяноста лет.
Я ослышался, перебил Габриэль, старики от двенадцати лет? А ты думаешь, заметил Барис, в двенадцать лет нельзя быть стариком? Это вот ты юный. И в сто лет, похоже, останешься юным. А некоторые уже с детства — глубокие ворчливые старики, которые всем недовольны и которые не хотят меняться. И вот такие люди засыпают вечером, а утром уже не просыпаются. Без болезней, без видимых причин. Словно кто-то проводит чистку людей. Мне по секрету рассказал об этом друг детства, ныне не последний чиновник в департаменте здравоохранения. Правительство тщательно скрывает эти случаи, но судя, по всему, там все в панике.
Габриэль тогда задумался. Посерьезнел. Нахмурил лоб. Нет, не чистка, возразил он. Ворчуны, если их так называть — один из элементов обратной связи внутри общества. Предохранители. Если такое случается повсюду, то это похоже, как если бы убирали предохранители. Этот, а возможно, и другие. Чтобы система пошла вразнос.
Ну вот, согласился Барис, я же говорил, ты соображалистее меня.
Витиеватая хитрость Бариса не оканчивалась словами. Пару раз Барис приглашал Габриэля на пикник, ну когда у тебя еще появится такая возможность — отдохнуть на природе, в изумительном тихом месте, в спокойной семейной обстановке, и поесть нормальной домашней еды. Ты ведь знаешь, что турецкая кухня входит в число лучших мировых?
Еды каждый раз случалось чересчур много, ее готовила Мириам, не забывал многозначительно уточнить Барис. Мириам смущалась и отводила зачарованный взгляд от Габриэля. Точно так же она краснела, когда Барис замечал, что лучшие жены — турчанки.
Жена Бариса, в прошлом вне всяких сомнений красавица, а сейчас – просто высокая женщина с тяжелым непривлекательным лицом, встречалась понимающими взглядами с Габриэлем. Ты ведь не принимаешь его слова всерьез, читалось в ее глазах, пусть даже они и правда.
Габриэль радушно улыбался, не давая никаких обещаний. Ни словами, ни взглядами. Он только думал, что красота, достигнув своего пика, переходит в противоположность. Он рассеянно отмечал, что они с Мариам совершенно не совпадают. Уж скорее, с младшей, Дуйю, непоседливой, восторженной, тринадцатилетней, по-детски лишенной стеснительности — она могла дружески и обнять, и прижаться от удовольствия и восхищения.
Лайнер на соседней полосе плавно начал разбег, стремительно проскочил половину полосы и, задрав нос, уверенно устремился в небо.
Ожили динамики наушников.
- Ди Ка Эр Семь Эм Пи, - сообщил женский голос диспетчера вышки, - Ветер сто девяносто градусов, тринадцать ка тэ, РНАВ в ДЛРЭЙ, полоса двадцать пять эль, взлет разрешен.
- Ди Ка Эр Семь Эм Пи... — Барис повторял сообщение, - Ветер сто девяносто градусов, тринадцать ка тэ, РНАВ в ДЛРЭЙ, полоса двадцать пять эль, взлет разрешен.
Затем опустил солнечные очки на глаза и придвинулся к панели приборов.
- Сигнал «Салон готов».
Они снова проверяли, что пассажиры и стюарты готовы к взлету.
Барис приглашающе кивнул Габриэлу: «Давайте, второй пилот, взлетайте».
Габриэаль довольно вспыхнул, установил тягу и взялся за джойстик. Барис опустил правую руку на рычаги тяги, перехватывая управление - чтобы в случае чего прервать взлет.
Лайнер начал разгоняться.
Надвинулись и ушли под лайнер большие белые цифры «двадцать пять», вслед за ними побежали белые линии центра полосы, Габриэль подруливал педалями, чтобы нос оставался по центру.
- Восемьдесят ка тэ.
- Чек, - отозвался Барис. — Подтверждено.
Белые черточки по центру полосы побежали быстрее.
Барис положил левую руку на верх панели приборов.
Лайнер разрывал связи с землей, входя в стихию чистого, без препятствий и земных ограничений, пространства воздуха. Самые счастливые секунды для пилота — когда скорость вжимает в кресло, а земля отпускает на волю.
- Отрыв.
- Отрыв.
Послушный руке Габриэля, лайнер мягко приподнял нос. Полоса под ними отошла и стала уходить вниз.
- Подъем.
- Подъем. ЛНАВ.
- Чек.
Женский голос наземной службы управления снова возник в динамиках. Они вошли в зону ответственности низковысотного контроля. Барис отвечал, пока Габриэль плавно вводил самолет в вираж, следуя запланированному курсу.
Земля незаметно отдалилась, превратившись в подобие карты, а небо приблизилось и приобрело глубокую ясную синь: еще чуть-чуть и в нем проступят звезды.
Барис надавил кнопку сообщений на панели связи, сообщая персоналу, что они могут начать обслуживание пассажиров, а Габриэль после финальной проверки по чек-листу включил автопилот.
Лайнер чуть довернул, начиная жить своей автоматической искусственной жизнью.
- Да, - удовлетворенно заметил Барис, - научить взлетать можно даже капибару. Но самое сложное вовсе не посадки — они у тебя тоже безупречны. А особые случаи: ветер, ураган, нештатные ситуации. И вообще, мой друг, не пора ли думать о капитанстве? Не все же время летать правым.
Габриэль весело покачал головой. Капитал воздушного судна, Женитьба. Красивый узор жизни, насыщенный и интересный. Окружающие будут оглядываться на его элегантную, строгую форму. Как он когда-то, приоткрыв от восхищения рот, неуверенный нескладный подросток, смотрел в зале прилетов Лиссабонского аэропорта на них, небожителей, идущих целеустремленно и уверенно через зал: пилотов с черными саквояжами и стюардесс с аккуратными маленькими чемоданчиками на колесиках. Они шли размеренно и быстро друг за другом, вызывая восхищение своей стильностью и принадлежностью к какому-то иному миру. А толпа расступалась перед ними.
И в его неожиданном решении подать документы в авиационную школу сразу после окончания факультета естественных наук Лиссабонского университета, несомненно присутствовало и то яркое впечатление. Хотя настоящая причина находилась глубже, скрывалась за очевидностью, за деньгами, за красивым пилотским кителем. И уводила в не такое уж и далекое прошлое
Ты ведь тоже веришь, что мир вовсе не таков, каким кажется, сладенький хорошенький мальчик, ворковала Жаннет. Мы на первом уровне, упоенно рассуждала она, уровне результатов, оберток и следствий. А настоящий мир, причин и условий находится глубже. Или рядом. Габриэль соглашался, не сводя с нее влюбленного взгляда, ну конечно же, она не имеет ввиду деньги, власть и уважение. Все это - карабканье по коробкам, которые сыпятся откуда-то сверху. Попытка угадать их ритм и содержание. Кому-то это даже удается.
Если позволить дреме увести себя, умиротворить неугомонное сознание, войти в тишину, то может открыться дверь на Ту сторону. Тоненькая щелочка между явью и собственным подсознанием, ведущая в пространство, где все случайности и неожиданности обретают смысл, где мир расцветает истинной полнотой своего существования, объединяя прошлое и будущее в чужой незнакомый узор. Словно тебя присоединило к чему-то сложному и большому, намного сложнее, чем собственные мысли и намного причудливее привычных способов мышления, не говоря уже и визуальных образах.
И да, это нужно делать ярким солнечным полднем, в полдень или чуть позже. Обед? Обед, да, приветствуется, но он не должен отвлекать. Ну и конечно же, это надо делать голыми, говорила Жаннета к радости Габриэля, который все же терялся в неуверенности, возбуждают ли они друг друга просто так или же в самом деле, из трепета горячих тел исходит сила, открывающий двери в Неведомое...
В кабину попросилась войти старшая стюардесса.
- Ланч? — удивился Барис. — Не рано ли?
Система искусственного разума оценила обстановку возле Агнессы и сама открыла ей дверь к пилотам.
Агнесса, целеустремленная и подтянутая, аккуратно закрыла за собой дверь.
Габриэль не оглядывался, он возился с планшетом, оценивая погодные условия на маршруте. Он и так знал, что первым делом Агнесса посмотрит на него. И даже не потому, что его близость воспламеняла ее. Их всех влекло к нему. Возможно, задумывался иногда Габриэль, дело заключалось не во внешности, которая с возрастом приобретала обычность. А в том, что оставалось у него внутри. Свежесть и пылкость души. Те самые чертики в глазах. Отсутствие черствости, которую большинство принимают за мужественность. Деликатная утонченность, давным-давно ушедшая из мира вместе с аристократизмом и изысканностью Века наслаждений, после которого на смену мужчинам пришли мужланы и мерилом мужской красоты стала грубая сила.
Наверняка, именно эти его качества привлекли Жаннет тогда - она прочувствовала в нем родственную душу. Озорную, непоседливую, не терпящую оковы. Жаннет была на три года старше, встречалась со зрелыми, видавшими в жизни все мужчинами двадцати лет, несомненно, спала с ними, курила и при этом оставалась недосягаемой и чистой девушкой.
Они сошлись мгновенно. Это выглядело необыкновенно чудесно и неожиданно. Габриэль чувствовал себя так, словно они уже прожили с Жаннет десятки растянутых на годы совместных желаний. Истоптали не один узорный ряд булыжников в центре Лиссабона. Разделили пополам не одну сотню пастейш де бакайяо, простых и дешевых, как раз по их кошельку, но вкуснее которых нет ничего на свете. И вырастили не одного павлина - из тех, что расхаживают по черепичным крышам высоких задний и звонко кричат ясными лиссабонскими утрами.
С ней было невообразимо свободно и обычно. Он не гадал, что сделать, чтобы понравиться, как выглядеть, нужно ли покупать цветы на свидание, и какие — ничего из этого не имело значения. Они купались в собственной достаточности. Быть собой, не стараясь казаться лучше — разве это не чудесно? Она была как друг. Давний надежный друг, который переодевается при тебе без всякого стеснения, с которым можно залезть под один душ, потому что нет времени, и в разговоре с которым не подбираешь слов. В кино? А может, перекусить? Или может, заняться...
Агнесса встала между пилотскими креслами.
- У нас проблема, - тихо, сдерживая тревогу, произнесла она.
И Барис и Габриэль немедленно развернулись к ней.
- В третьем туалете, - чужим голосом продолжила девушка, - не горит свет.
Габриэль быстро перевел взгляд на экран системы контроля, но та об неисправности не сигнализировала.
- Мы пробовали, - Агнесса пыталась удержать голос, чтобы он не срывался. — Закрыть, открыть двери, все согласно инструкции. Свет не горит.
Барис с Габриэлем переглянулись. Барис точно так же, как Габриэль перед тем, посмотрел на информационный дисплей системы ЭКАМ, нижний, на которой должна появиться информация о неисправности.
- Это за двадцать седьмым рядом, - сосредоточенно произнес Габриэль.
- Да, - встрепенулся Барис. — Там кто-то сидит?
- Пересел перед вздетом один пассажир, а так ряд весь пустой.
- Попроси его вернуться на свое место, - сказал Барис.
- И вот еще что, - напряженно проговорила Агнесса, - часть пассажиров словно без сознания. Весь бизнес-класс, их трое, и приблизительно треть в салоне. Они как будто спят, но это не сон, я точно знаю.
Барис крякнул.
- Чипы? — вопросительно сказал Габриэль.
Он перевел взгляд на Агнессу, пытаясь ее успокоить — ту начала сотрясать мелкая частая дрожь.
- Похоже, - озабоченно согласился Барис.
Он потянулся рукой к панели приборов, но задержал ее на пол дороге.
- Да, - сказал Габриэль, опережая его просьбу, — Я схожу, посмотрю, перед тем, как вызывать Землю.
Прежде чем выйти из кабины, Габриэль взял Агнессу за руку. Та вздрогнула, остановилась и растерянным взволнованным взглядом посмотрела на второго пилота.
Габриэль приподнял брови и выразительно качнул головой: «Мы волнуемся? Нет, конечно. Мы же профессионалы».
Агнесса выдохнула, прикрыла глаза, справляясь с собой, а потом подалась к Габриэлю. Мягко и с готовностью, словно напоминала, что имеет на него права.
В тамбуре настороженно ждали София и Йоган. Раздвинутая красная занавеска отгораживала тамбур от бизнес-класса. Стояла, забытая, металлическая тележка с напитками и перекусами.
- Все такие серьезные, - заметил Габриэль, - словно что-то случилось. Я не запомнил по брифингу, кто из вас Три Эль?
- Йоган, - сказала Агнесса. — За заднюю дверь отвечает он. Но лучше пойти нам вдвоем, чтобы не привлекать внимание пассажиров.
Она аккуратно отодвинула занавеску, осмотрела бизнес-класс и кивнула.
Из восьми больших уютных кожаных кресел только три были заняты: два в первом ряду, у окон и одно во втором, по левому борту. Все три пассажира: двое мужчин средних лет и дамочка выглядели спящими.
- Вот смотри, - сказала Агнесса, прикладывая указательный и средний палец к шее первого мужчины, - у них нет рефлексивных движений, как у спящих. Это или очень глубокий сон, или...
И Йоган и София вышли из тамбура и внимательно слушали ее.
- Или отключение, - докончил Габриэль. — Интегрированный в мозг чип запускает программу безопасности, оберегая от стресса.
- Вот именно, - согласилась Агнесса. — По протоколу конфиденциальности мы не получаем информацию, есть у пассажира чип или нет.
- Мы знаем только, что чипов нет у стюардов и пилотов, - хмыкнув, сказал Габриэль.
Агнесса улыбнулась и выпрямилась.
- Я восхищена тобой, - мягко сказала она. — И твоим умением оставаться таким беззаботным. Ты не представляешь, насколько это поддерживает.
Агнесса перевела благодарный взгляд с Габриэля на Софию и Йогана. Те улыбались, полностью соглашаясь со старшей стюардессой.
Они вышли в общий салон вдвоем. Габриэль даже положил руку на талию Агнессы. Девушка была выше его, но это придавало пикантности: молодой второй пилот заигрывает со стройной красивой стюардессой. Потому что все спокойно, и чем еще заняться в обычном полете, в котором не происходит ничего из ряда вон выходящего.
Краем глаза Габриэль словил несколько заинтересованных взглядов, обращенных на них. Особенно внимательно разглядывал их пассажир, сидящий в семнадцатом или восемнадцатом ряду справа. Он сидел один, по центру, место «Б». Обычный пассажир эконома, только с цепким, внимательным, все замечающим взглядом. Такие взгляды, мельком подумал Габриэль, бывают или у секретных агентов, или у профессоров университета, или у основателей больших корпораций. А пирсинг уха — два колечка, охватывающие завиток, ближе к мочке — не значит ничего.
В двадцать седьмом ряду на местах справа, опустив все поручни для рук, дрых пассажир. Пока Агнесса будила его, Габриэль проверил туалет.
Да, свет не включался ни при открывании дверей, ни при поднятии крышки. Но вода текла, когда он подвел руки под кран и системы очистки срабатывала, как ей положено.
- Это тот самый случай, - прошептала Агнесса ему в волосы, - который упоминается на всех тренингах. Лампочка с туалете, которая не горит, так же опасна, как и пожар в двигателе.
Габриэль развернулся к ней, но Агнесса не отступила, а осталась стоять, как стояла. Высокая, разгоряченная, заполучившая в объятия Габриэля.
Она ведь охаживала его с первой их встречи. Со шведской искренней прямотой удивляясь, почему они еще не в одной постели, это ведь так просто, ну какие могут быть сложности, когда тебя хочет красивая девушка?
В Амстердаме, в котором они оказались вместе на каком-то тренинге, она с обстоятельной хитрецой расспрашивала, бывал ли он в квартале Красных фонарей. Квартал переносили в другое место в третий раз, чтобы соблюсти, наконец-то, баланс между лицемерием и жадностью.
В Эдо, в котором они снова неожиданно прилетели вместе, она проникновенно вещала про отели для любви, целый квартал небольших отелей с номерами на час-два в Икебукуро.
Она не понимала его. Желание тайны, многозначности и неопределенности – когда не знаешь, что ждет тебя за следующим поворотом, казалось ей сумасбродством. Или отговоркой.
Габриэль с сожалением думал, как отличаются их взгляды. И как по разному можно принимать мир: кто-то спешит на узкие улочки, залитые призывным неоновым светом, неважно, ради случайного удовольствия или постоянного счастья, а кого-то манит статуя совы. Та статуя в скверике, в двух шагах от метро. Невысокий каменный прямоугольный пьедестал и плотная упитанная сова, укутанная по случаю непогоды в вязаные одежки.
Сова олицетворяла тайну. Или сама являлась тайной. Начиная от лаконичной надписи «Памятник Сове» и заканчивая загадочным описанием «Статуя Совы на Совиной дороге Номер Двадцать». Не просто «сова», не какое-нибудь «от жителей Икебукуро» или даже «На деньги спонсоров от усталых тружениц сферы услуг». Скромная, не оставляющее толкований надпись «Памятник сове», заставляла задуматься, кто нуждается в этом объяснении. Кто может счесть, что это вовсе не памятник? Ну и «Совиная дорога номер Двадцать» влекла своей загадочной недосказанностью.
Габриэль стоял у совы не один десяток минут, завороженно размышляя над этими тонкостями. Агнесса теребила: «Ты уже? Ты все? Ну сколько можно стоять тут!» - но Габриэль стойко держался. Он чувствовал прикосновение Иного. И то, что к нему подошел иназумец, являлось часть осевшей вокруг памятника чужемирности, той самой, на которую так богат мир, и которой он не спешит делиться.
«Второй раз вижу иностранца, - сказал аккуратный вежливый иназумец. Легкомысленная кепка и помятая сумка через плечо контрастировали с его строгими штанами и достаточно официальной рубашкой, - который стоит перед памятником совы так долго. И не просто разглядывает, а, похоже наслаждается. Тем, что скрыто».
Габриэаль смутился и улыбнулся.
«Слово «сова» по иназумски - фукуро, - продолжал иназумец, - почти совпадает с названием города, Ике-букуро».
Габриэль знал это. Он спросил про совиную дорогу номер двадцать, но иназумец с сожалением развел руками.
«Те двое тоже говорили про дорогу. И мне показалось, что они знали про нее много больше нас».
«Те двое?»
«Да, молодая женщина, рыжая, задорная, с веснушками. И скромный молодой человек. Влюбленная парочка, сразу заметно. Кажется, они искали эту самую дорогу Номер Двадцать и советовались, как лучше на нее попасть. Я точно запомнил слова про время и билеты. А кроме того...»
Иназумец прищурился и с интересом посмотрел на Габриэля.
«А кроме того, они упоминали много чего необычного. Двери, которые открываются только в определенное время. Тонкий слой между неисчислимым количеством миров, в который не всякому дано попасть. Конечно, я проявил невежливость, подслушивая. Но мне кажется, они говорили нарочито громко: так, чтобы я слышал.
Девушку звали Марта, а молодого человека... — иназумец задумался, - кажется Мейер, но я не уверен. И девушка отчего-то смеялась, когда произносила это имя».
Это то самое, потрясенно подумал Габриэль, о чем они столько раз толковали с Жаннет. Она верила, что наш мир вовсе не таков, каким кажется, и заразила этой верой и его. Огромный, скрытый мир-механизм, из которого мы видим только кусочек. Кожух, да и тот не весь, крутящиеся колесики, мигающие огоньки. Можно даже отыскать сложную последовательность и предсказать, что мигнет в следующий раз и на какой угол повернутся шестеренки. Но истинный смысл — уровень причин и правил, уровень истинного предназначения, вместе с панелью управления и результатом недоступен.
И вдруг находятся какие-то люди, которые знают много больше! Ну почему все случается без него?
В этом чувствовалась какая-то несправедливость судьбы, но Габриэль утешал себя: все имеет значение. Все незначительные мелочи и совпадения. Случайности и неожиданности. Особенно, если они сцепляются. Памятник сове, возле которого он задержался в одиночестве - Агнесса, не дождавшись, ушла бродить по площади. Иназумец, ненароком прогуливающийся рядом. Тот самый, который слышал, опять-таки невзначай, чужой странный разговор. Тонкая последовательность маленьких, кажущихся незначительными эпизодов жизни, спрятанная за обыденностью. И эта последовательность намного длиннее и прочнее, чем кажется, думал Габриэаль. Возможно, именно она побудила его когда-то учить иназумский язык. Спонтанное, легкое, ничем не обусловленное желание.
Непонятное желание, уточняла Жанетта, ну вот зачем он тебе сдался, если ты не собираешься жить в Иназуме? Габриэль оправдывался: ему захотелось выучить иназумский для расширения способностей. Чтобы получить бОльшую порцию красоты. Обычное дело. Ничего выдающегося. Жаннет отрицательно качала головой: все имеет значение. Маленькая оброненная семечка, которую не видно, даст росток в будущее и принесет плоды. Пусть даже не в этой жизни.
Она ведь именно тогда начала называть его Кисуро. Ничего выдающегося, смеялась Жаннет, обычное дело. Красивое имя. Правда, имя соседствовало со словом «кусури», так что Габриэль подозревал, что она просто-напросто переиначила слово. Кусури - порох, наркотик, глазурь.
Жанетта веселилась: ну конечно, ты — все вместе, невообразимая влекущая комбинация, которую хочется пить, целовать, дышать ею до изнеможения.
- О чем задумался? — с тревогой спросила Агнесса. — Все так серьезно?
Габриэль в задумчивости приподнял голову, чтобы посмотреть Агнессе в глаза.
- Как и всюду, там резервирование, - рассудительно проговорил он, — две независимые линии, два комплекта осветительных лент под одной панелью. То есть, вариант, что свет не горит из-за того, что вышла из строя осветительная лента — исключен. Затем, освещение обслуживается отдельными контроллерами, их тоже два, и они совсем простые. Если неисправность на этом уровне, то при очередном опросе возникнет сигнал отказа оборудования и он сразу попадет через общую шину данных к системе ситуационной осведомленности. Но если сама ССО не получает сигнал об отказе, то это означает достаточно неприятные вещи: произошло нечто, что вырубило всю ССО вместе с дублем или затронуло шину данных, или же повредило часть электрических цепей. То есть, мы можем потерять управление в любую минуту.
Габриэль открыто и ясно посмотрел на стюардессу: в любом случае причин для паники именно в эту минуту нет.
- Подожди, - прошептала Агнесса. Горячо, быстро и требовательно.
Она почти обняла его.
- Ты уйдешь в кабину и, если что, я тебя не увижу больше. Габи, милый, мне столько всего хочется тебе наговорить. Нашептать и нацеловать… Я мечтала, что мы будем вместе, да-да, несмотря на то, что мы такие несхожие. Купим домик где-нибудь под Мальмо. С видом на счастье, с большой дощатой террасой под навесом. И по утрам, сидя на плетеных креслах, будем пить твой любимый галао, кофе с молоком по-португальски. Или не обязательно под Мальмо - где захочешь. А если ты боишься моего возраста, что я стану бесформенной и отталкивающей, то ведь сейчас появились, ты ведь слышал, программы по омоложению... ты не увидишь меня старой, можно омолодиться хоть до четырнадцати лет… прости, у меня сумбур в голове, я думаю обо всем сразу. О настоящем, будущем. О том, что уже случилось. Тебе ведь тогда было хорошо со мной, ведь так?
Габриэль смущенно улыбнулся и взял ее за руку.
То, чего добивалась Агнесса, все же произошло. И, похоже, потрясло Агнессу и еще сильнее привязало ее к нему. Это невероятно, изумленно выговаривала она утром, не давая ему подняться с кровати, как ты это делаешь. И как мужчина, и как мальчишка, который c женщиной в первый раз и вот-вот взорвется от ощущений, прикосновений, мыслей, что это происходит с ним, наяву. А еще как… как… женщина, настолько ты нежный, чувствительный и знаешь, где приятнее всего. Ты точно не был раньше девушкой? Милой хорошенькой девушкой? Ты будто хочешь прочувствовать и за себя, и за меня. Не упустить ни единой капельки наслаждения. Кто тебя научил такому? У тебя, наверное, богатый опыт? И не только с женщинами, признайся, милый!
Габриэль только смеялся, закрывая глаза.
Ты невероятно сексуальный и нежный, не унималась Агнесса. Ты точно не менял пол? Может, собираешься? Не вздумай! Женщиной ты будешь одной из многих. А как мужчина ты уникальный.
А ведь весь его опыт — дни и редкие ночи ошалелого восторга с Жаннет. Когда они дурачились и веселились, пробуя и перебирая все оттенки доступности. Как дети на празднике, пьющие сладкую газированную воду: это не вино, это можно, пей, сколько и когда вздумается. От этого «сколько и когда вздумается», от близости друг друга, открытости им сносило крышу. И первая их интимность была такой же безумно-бесшабашной, не как у всех.
Ее лоно, аккуратно лишённое всего вьющегося, заставило его смутиться от собственных волос Там. Жаннет, веселясь, взялась за безопасную бритву. Она наслаждалась его неловкостью, неуверенность и пунцовым лицом. Она орудовала быстро и бесстыдно. Шлепала, чтобы Габриэль не возбуждался, но, конечно же, он не смог удержаться. Горячий фонтанчик ударил ей в руки. Она смеялась, пачкала его и себя, а потом грязными развратными губами впилась в его губы. Он млел и захлебывался от желания, от ее вздернутых грудей, набухших сосков, от ее бедер с ложбинкой между ними, словно она уже рожала. От тела, полного сладкого нестерпимого влекущего жара.
За белыми стенами маленькой комнаты буйствовало лето, смягченное густой плотной зеленью Синтры. Солнечный свет, так любимый нею, терял свою горячую силу на белых стенах маленькой комнатки. Играл с зеркалом и временем. Приоткрывал полог тайны — той самой, к которой так стремилась Жаннет, а вслед за ней и Габриэль.
Только не вздумай считать это началом отношений, сказала тогда Жаннет, хорошенький мой. Это то, что мы должны попробовать в любом случае, последует за этим что-то или нет. Обязательная часть меню. Способ расшевелить мир, чтобы он приоткрыл нам свои тайны. А для отношений нужно сто или больше лет — неторопливости и погружения в мечты друг друга.
- Ведь люди, пусть даже с такими непохожими взглядами и желаниями всегда могут найти что-то общее, - просительно прошептала Агнесса. — Поддержку. Сопричастность. Нужно только время. О чем ты думаешь?
Габриэль ласково и грустно смотрел на Агнессу.
- Нужно время, - тихо сказал он, соглашаясь с ней. – Для того, чтобы понять, чего именно мы хотим. Сто или больше лет неторопливости и погружения друг в друга.
Агнесса вздохнула и сделала шаг назад. Ей хотелось говорить и говорить, но она сдержала себя.
Она пошла первой, не оглядываясь. Габриэль шел за ней.
Агнесса дошла до двенадцатого ряда, где располагались аварийные выходы. Возле них сидели пассажиры-мужчины. По правилам, их спрашивали перед взлетом, готовы ли они действовать в случае аварийной ситуации, то есть, открыть дверь после посадки и помогать остальным выбраться. Они подтвердили.
Агнесса решила осторожно напомнить их обязанности.
Пока она говорила, Габриэль оглянулся. Непроизвольно. Полуосознанно, откликаясь на неясное предупреждение внутри себя.
На него смотрел пассажир из восемнадцатого ряда. С двумя блестящими колечками в правом ухе. Теперь он сидел рядом с проходом, чтобы лучше видеть. И взгляд его, насмешливый, оценивающий, беззаботно-безразличный, сверлил Габриэля.
Именно на этот взгляд среагировал Габриэль. Уловил, нет, не спиной, а обостренным тонким восприятием, которое, как утверждают ученые, связано с невидимым призрачным полем, в котором оседают наши мысли, чувства и намерения.
Габриэль вежливо отвел взгляд, не подавая вида, что в нем что-то включилось. Щелкнуло. Заставило внутренне вздрогнуть, потому что он почувствовал ее. Несоразмерность мира. Нестыковку. Щель между реальностью и тем, что прячется дальше. Ту, которую они требовательно искали вместе с Жаннет.
Габриэль глубоко вздохнул, восстанавливая спокойствие. Сдвинулся к Агнессе, которая тут же вопросительно обернулась.
«Мы еще поговорим, - тихо и ободряюще произнес он девушке и быстро зашагал в пилотскую кабину.
Барис Фарух восседал в своем кресле и раздраженно водил указательным пальцем по планшету с инструкциями. Едва Габриэль вошел, Барис тыкнул пальцем в сторону информационной панели.
- Земля попросила перевести систему в режиме удаленного контроля безопасности. Ты знаешь, что это?
- Да, - кивнул Габриэль, садясь в свое кресло. – Когда возникает нестандартная ситуация, можно подключить наземное управление.
- Это мне известно. А ты знаешь, что управление переходит в ограниченный режим?
Барис недовольно качнул джойстик управления рядом с собой.
- Видишь, что показывает?
- Да, – Габриэль внимательно рассматривал картинку на небольшом черном экране.
Все линии, соединяющие функциональные блоки, окрасились в красный цвет. Контуры подсистем двигателей и электричества светились желтым. Текст пунктов проверок стал предупреждающе оранжевым, Габриэль не стал пролистывать его вниз.
- Я говорил с Землей, - сообщил Барис. – Они принимают решение. Посмотрел? Что скажешь?
Габриаэль кивнул и прислушался к ровному монотонному звуку работающих двигателей.
Барис одобрительно кивнул и пробарабанил пальцами по приборной панели.
- Вот именно. Все выглядит так, словно никаких неисправностей, отказов, выхода из строя нет.
- Но… - Габриэль кивнул на панель информации с ее тревожными сигналами.
- В том-то и дело. Система почему-то сообщает об опасной ситуации.
Барис развернулся в кресле к Габриэлю.
- Ты обратил внимание на ситуационный прогноз? Я сколько ни летал, не помню, чтобы он отсутствовал вообще. Всегда есть пара слов: благоприятные условия или возможны несущественные проблемы, с оборудованием или пилотированием, система тоже уточняет. То есть, нас честно предупреждают о трудностях. Вспомни катастрофу Си девятьсот девятнадцать. Там ведь было четкое предупреждение о серьезной проблеме на эшелоне.
Габриэаль кивнул.
Как утверждали сами ученые, будущее по-прежнему оставалось неизвестным. Но вот то поле, которое они открыли, поле информационных комбинацией - эзотерики хором утверждали, что это именно тот самый давным-давно известный «астрал», - позволяло прогнозировать благоприятные или неблагоприятные исходы. Вероятности. Или, как щеголяли новым словечком окрыленные физики — мультивероятности.
Прогноз диктовал условия: рейсы задерживались или отменялись. Ибо с наукой не поспоришь, тем более, ее выводы подтвердились парой катастроф.
Странно, что прогноз на их рейс отсутствовал вовсе.
- А сейчас — пустая графа, - закончил Барис.
Пустая графа, задумался Габриэль. И это тоже. Ведь у них в этом рейсе явно меньше пассажиров, чем обычно.
Габриэль потянулся к панели коммуникаторов.
- Хочу спросить кое о чем Агнессу, - пояснил он в ответ на вопросительный взгляд Бариса.
Агнесса отозвалась почти без задержки. Да, согласилась она, загруженность ниже обычной. Насколько? Из ста сорока мест заполнено чуть больше ста.
- А почему ты спрашиваешь? — поинтересовалась она напоследок, но Габриэль не успел ответить — вышел на связь диспетчер зоны полета.
- Центр контроля Афины, Ди Ка Эр Семь Эм Пи, подтвердите, что система в режиме удаленного контроля безопасности.
- Ди Ка Эр Семь Эм Пи. Центр контроля Афины, подтверждаю.
- Ди Ка Эр Семь Эм Пи, мы получаем данные с вашего борта. Рекомендации готовятся. Вы подключены к Евроконтролю.
Тут же раздался голос нового диспетчера.
- Евроконтроль Женева. Ди Ка Эр Семь Эм Пи, теперь вами будем заниматься непосредственно мы.
- Ди Ка Эр Семь Эм Пи. Евроконтроль Женева, добрый день. Принято, - мрачно отозвался Барис. — Хочу напомнить, что у нас через двенадцать минут смена курса.
- Мы знаем и пытаемся разобраться в ситуации. Подключены главные вычислительные мощности в Женеве, не все так просто.
- Ди Ка Эр Семь Эм Пи, - назвался Габриэль. — Вам известно, что у нас меньшее число пассажиров, чем обычно?
Диспетчер Евроконтроля задумался.
- Это как-то влияет на то, что случилось? — осторожно поинтересовался он.
- Думаю, да. Во всяком случае, передайте эту информацию тем, кто проводит анализ.
Барис недоуменно поднял брови.
- Хорошо, ждите, - отозвался диспетчер Евроконтроля и отключился.
- Ди Ка Эр Семь Эм Пи, - вернулся старый голос, - Центр контроля Афины. Мы хотели предложить вам экстренную посадку в ближайшем аэропорту на выбор — Салоники или Миконос, но Евроконтроль запретил. Они проводят расчет вариантов на своем суперкомпьютере. Насколько я знаю, искусственный интеллект считает вашу ситуацию крайне опасной с негативным прогнозом по посадке.
- У нас тут вся информационная панель в красном и оранжевом, - сообщил Барис. — Но визуально ничего не подтверждается.
- Хорошо, - сказал диспетчер. — Ваш эшелон расчистили, впереди до самого Милана чисто. Буду по возможности держать вас в курсе, что там у них делается.
Первый диспетчер отключился.
Барис посмотрел на Габриэля.
- Почему ты сказал ему о пассажирах? Это так важно?
- Возможно. Я ведь в допилотской жизни инженер с дипломом. Информационные структуры сложных систем. И мне кажется, что если рассчитывается прогноз при помощи теории Мультивероятностей, то эти мелочи будут очень важны. Мы не видим всех взаимосвязей, которые соединяются там, в пространстве причин и условий. Где, возможно, и находится настоящий мир.
Тогда, в Синтре, они на маленькое время почувствовали ее, иномирность. Мир причин и условий. Поздним-поздним вечером, в загадочном месте. То, что оно являлось одним из туристических аттракционов, их не смущало. Мир полон насмешек, поддразниваний и ухмылок. И бывшее место мистических ритуалов, Кинта де Регалейра, открытое ныне всем желающим — один из вызовов. А может, подсказок.
Охранники смотрели телевизор в своем домике, когда Габриэаль и Жаннет перебирались через высокий забор, сложенный из больших гладких камней, а потом, пригибаясь к земле, перебегали ровные тропинки.
Они легко перепрыгнули цепочку с висящей на ней запрещающей табличкой и вошли в него, погруженный в темноту Колодец Посвящений.
Ну конечно, должно быть темно, шептала Жаннет, свет будет отвлекать. Напротив, возражал Габриэль, весь смысл в свете. Ты спускаешься в колодец, осиянный светом дня, а потом вступаешь в темный коридор, лишенный какого-либо света. Переход из света в ночь. А сейчас всюду темень и непонятно, откуда идешь и куда.
Подсвечивая фонариком, они спустились по узкой каменной лестнице на дно колодца, к белой плитке с треугольниками сторон света и кругом в центре, а затем вошли в черный каменный зев.
- Туристы, - Жаннет заговорила в полный голос,- проходят налево, к гроту и озерку.
- В обычный мир, - дополнил Габриэль.
В полутьме он нашел теплую тонкую руку Жаннет и взял в свою.
- Этот путь самый очевидный, - ее голос дрогнул и она прижалась к его спине своим плечом, - Большинство видит развилку и сворачивают туда, где легче всего. Скажи, Габри… нет, Кисуро, ты тоже свернул, как остальные, когда был тут первый раз?
Нет конечно, Габриэль видел, куда направляется большинство, и выбрал узкий темный, сжатый каменными стенами проход.
Я в тебе не сомневалась, сказала Жаннет. Она тоже пошла в длинный неочевидный тоннель, когда попала сюда впервые.
Они стояли в кромешной темноте, прислушиваясь к звукам вокруг и лихорадочному биению собственных сердец. Два сорвиголовы, пятнадцати и восемнадцати лет.
Пришло ощущение, что все это глупо – поиски неизвестно чего, в пустом, холодном ночном подземелье. И нужно выбираться - по самому короткому к выходу пути. Жаннет сжала руку Габриэля, у нее от волнения, азарта, тревоги начались месячные. Габриэля тоже трясло мелкой нервной дрожью. Они не желали сдаваться. Два входа и три выхода, прошептала Жаннет. В грот с водопадом, в дальний, восточный грот и к колодцу Несовершенства. Причем, колодец Несовершенства — первый по пути, хоть и скрыт, так же прошептал Габриэль. Ты полагаешь, нужно начать с него, задумалась Жаннет.
Они вернулись к неприметному лазу в колодец Несовершенства. Оценили суровую табличку «Вход запрещен» и, подсвечивая фонариком, влезли в проход. Им показалось, или в самом деле по причудливой каменной сети колодца струился тонкий зеленоватый свет? Возможно, фонарики давали отблеск.
Они постояли с минуту и вернулись в тоннель. Уже спокойные и даже веселые. Да, следовало уходить, они потешили свое любопытство. Но у поворота к выходу что-то их задержало. Возможно, чересчур густая темнота узкого коридора, ведущего дальше. Раз уж мы тут, решили они, можно и пройтись, и осторожно, касаясь руками нарочито неровных стен, двинулись во мрак.
Отблеск дальнего света не удивил их. Они верили и ждали его. И когда они достигли выхода, каменной узенькой лестницы наверх, они уже были готовы увидеть его. Близкий нежный серый рассвет иного мира. Деревья и тропинка искажались и смазывались большим пузырем, словно мыльным — они находились внутри его. Но через пузырь можно было увидеть рассвет. Ничем не отличающийся сад с тропинками и чужое неведомое утро...
- О чем-то задумался? — спросил Барис.
- Да, - ответил Габриэль, встряхиваясь. — Однажды в прошлом, настолько далеком, что оно, кажется, и не существовало, у меня был один случай, который дал определенный опыт. Я стал внимателен к мелочам. К собственным ощущениям - тогда нас ведь не просто так трясло. И то, что происходит сейчас, очень похоже. Конечно, я повзрослел, научился сдерживать себя, меня не охватывает дрожь и страх, но вот это чувство, что происходит что-то из ряда вон выходящее, такое же сильное, что и в ту ночь. И этот человек с кольцом в ухе, он ведь что-то знает!
Барис слыхом не слыхивал ни про какого человека с кольцом. Но он не стал расспрашивать — дала знать о себе Земля.
- Евроконтроль Женева. Ди Ка Эр Семь Эм Пи, подтверждаем смену курса.
- Ди Ка Эр Семь Эм Пи. Евроконтроль Женева, автопилот работает в обычном режиме, - ответил Барис.
- Второй пилот в кабине? — поинтересовался диспетчер. — Меня просили передать, что данные по пассажирам учтены. Они оказалось важными. Меньшее, чем обычно число является одним из значительных признаков нестандартной ситуации. В центре провели перерасчет, есть предварительные результаты. Прогноз по посадке — негативный. Но есть два варианта, в которых вероятность успешной посадки выше. Это участок скоростной железнодорожной линии Милан-Рим и зона паромных переправ перед Бари...