Потертая тетрадка с разводами от пролитого кофе лежит на моих коленях, укутанных теплым пледом из овечьей шерсти. Пальцами левой руки я лениво перелистываю истертые от времени страницы, однако мое внимание сосредоточено на другом.
С лоджии, на которой я так уютно расположилась в глубоком кресле, открывается потрясающий вид на одну из улочек в центре столицы, чуть в стороне от главных туристических маршрутов. Лишь изредка я слышу гомон суетливой толпы и шум вечно торопящихся куда-то автомобилей. Солнце пригревает по-весеннему, нет даже намека на снег - и это в начале апреля! Вот только на этот раз начало теплого сезона меня не сильно радует.
Я встречаю сорок третью весну своей жизни и этим все сказано. Ровесницы, захлебываясь от восторга, поют дифирамбы своему возрасту и новым возможностям. Выглядеть на тридцать и иметь все преимущества зрелости - семью, опыт, деньги. Время на себя и свои интересы, наконец.
Для меня же самыми счастливыми были годы студенчества. Точнее, первые два года учебы, институт я так и не закончила.
Теперь, оглядываясь на череду прошедших весен и сравнивая сегодняшнее, умытое и ясное, солнечное утро с чередой таких же, ушедших навсегда, мое сердце сжимается от непонятной тоски
- Мамуля, ты здесь?
В дверном проеме появляется кудрявая головка Лили, она строит потешную гримасу и тут же исчезает.
Через пару мгновений дочь врывается в мое прибежище и плюхается на низкую тахту, стоящую напротив моего кресла. Она закидывает свои длинные ноги на разделяющий нас журнальный столик и я чувствую легкий укол ревности - когда-то я могла посоревноваться с ней в стройности и гибкости.
- Чего грустишь?
Я поспешно стараюсь натянуть на лицо улыбку.
- Да так, задумалась о прошлом. Старею, наверное.
- Какая старость, о чем ты? Мамуля, ты же красавица!
- Скажешь тоже, Лиля. Была когда-то да вся вышла.
- Тебе сколько? Сорок пять будет через неделю? Да ты мне любой сто очков форы дашь!
Я встаю с кресла и присаживаюсь на край тахты. Провожу рукой по копне блестящих светло-русых волос дочери, откидываю прядь, предательски выбивающуюся из-за её уха и падающую на лоб.
Кукольное личико Лили расплывается от удовольствия, но тут же сияние, на мгновение озарившее её правильные черты, гаснет.
- Мам, ну что ты? Это из-за папы, да?
Я молчу и продолжаю гладить дочь по голове. В моем сознании проносится вихрь из обрывков разных мыслей, которые я всегда стараюсь отогнать подальше.
Наконец, одна из них врезается в сознание и обретает болезненную законченность: как случилось, что я из веселой и неунывающей "Алисы" стала сорокалетней "мамулей", которая нуждается в ободрении юной глупышки?
- А можно я сегодня вернусь попозже? Можно?
- Куда на этот раз собираетесь? - интересуюсь я для виду. На самом деле, нужно быть глупой или наивной, чтобы надеяться, что двадцатилетняя девушка расскажет матери правду о своих планах на вечер.
- Еще не знаю. Дома у Наташки посидим, наверное.
- Кто еще с вами будет?
- Да какая разница! Ну, может, еще парочка девчонок придет. Никаких парней, никаких тусовок.
Я не возражаю. Вообще, в нашей семье роль плохого полицейского отведена моему бывшему мужу, а я - добрая и понимающая родительница, которая заботится о своих чадах и все спускает им с рук.
- Я вернусь до полуночи. Честно-честно.
Лиля заглядывает мне в глаза и неожиданно сгребает меня в охапку и валит на тахту рядом с собой. Я шутливо отталкиваю её, дочка покрывает мое лицо по-детски трогательными поцелуями. От нее пахнет мятной жвачкой, новым цитрусовым шампунем и непередаваемым ароматом юности.
- Мамуля, тогда мне пора собираться.
Я выпускаю её из своих объятий.
Когда дочь уходит, я поднимаю упавшую на покрытый испанской плиткой пол лоджии тетрадку. Она раскрыта на первой станице - размашистым подчерком двадцатилетней студентки выведено "Дневник Алисы".
Сколько же лет прошло, чувствую я болезненный укол ностальгии.
Надо бы позвонить своим девочкам - может, кто-нибудь из них в Москве и мы сможем встретиться. Сейчас у меня для этого все время мира, подумалось почему-то с горечью.
Алёнка на мой звонок не ответила, набрав старый номер Мари я прослушала автоматическое сообщение о том, что данный номер больше не используется. Уже мало на что надеясь, я набрала номер Наташи. Она взяла трубку с первого гудка.
- Да, говорите.
Тихий голос, похожий на перезвон колокольчиков - господи, сколько лет я его не слышала? Десять? Мы виделись последний раз на какой-то громкой театральной премьере - я тогда еще была замужем, она - незамужней. За чинным приветствием последовал обмен дежурными любезностями, мы обе уже не знали, о чем нам говорить.
- Наташа, привет. Это Алиса Серова, помнишь такую? - пытаюсь придать своему голосу шутливый тон.
- Аля, привет! Как твои дела? Как семья?
Я кратко кратко обрисовываю бывшей подруге положение дел. Да, уже разведена. Да, живу со своими детьми. Да, уже студенты, скоро покинут родительское гнездо. Не хочет ли она пересечься и вспомнить старые деньки?
Далее следует пауза, долгая и напряженная. Я начинаю понимать, как глупо и неуместно выглядит мой звонок после стольких лет молчания.
- Если ты занята - все нормально, я понимаю. Просто подумала, что было бы здорово пообщаться. Но раз у тебя нет времени...
- Кто сказал, что я не хочу встретиться? Просто...
- Тогда давай назначим дату. Было бы здорово, если кто-то из наших девчонок сможет подъехать. Я не смогла ни до кого дозвониться.
- Как насчет завтрашнего утра? Часов в одиннадцать?
Я прикидываю, успею ли я на свой обычный пятничный сеанс массажа, но тут же выпаливаю:
- Давай, конечно. Если у тебя есть контакты кого-то из наших - будет даже веселее.
- Мм... Я поищу. Мне пора, нужно отвести дочку в школу.
- Сколько лет твоей девочке?
- В мае восемь будет, - теплеет голос Наташи. Наконец-то удалось хоть немного сломать лед, радуюсь я.
Наташа диктует мне адрес - не полагаясь на свою дырявую память, записываю его на сегодняшней утренней газете - прямо поперек широкого лба своего бывшего мужа, чья фотография размещена на первой странице.
Когда, попрощавшись, я вешаю трубку, моё сердце всё еще бешено колотится. Нужно сделать все, чтобы завтра я выглядела как можно лучше.
Ухоженные руки с безупречным маникюром сами набирают номер верной помощницы в борьбе со старостью - моего косметолога, Сони.
Одно из самых больших заблуждений - деньги могут все. Это неправда. Я могу дневать и ночевать в косметических салонах, но никогда уже не буду выглядеть ровесницей моей дочери. Можно подтянуть кожу на лице, но шея и кисти рук все равно предательски выдают возраст. Ботокс и филлеры делают свое дело, но и они не панацея. После сорока нереально удержать и вес, если только не питаться одним латуком, забыв навсегда вкус мяса и шоколада. Вид веганских салатов и десертов вызывает у меня уже тошноту, а лишний двенадцать килограммов, похоже, никуда исчезать не собираются.
Больше всего меня беспокоят морщины на шее. Когда, через час с четвертью, я сижу на тахте перед наклонившейся надо мной со шприцом Соней, основное желание - не потерять лицо. Когда канюля с гелем раздвигает мышцы, я готова орать от боли таким выражениями, которые никак нельзя услышать из уст жены министра, пусть даже и бывшей. Экзекуция длится по моим ощущениям почти вечность - по часам все заняло какие-то двадцать минут.
- Ну вот и всё, Алиса. Не забудьте в течение часа массировать шею, чтобы филлер равномерно распределился. Увидимся через две недели - нужно будет подколоть носогубку, - и Соня откланивается.
Я снова одна. Еще только начало одиннадцатого, а я - одна.
Как, черт возьми, так вышло? Почему я осталась одна?
Память услужливо подбрасывает калейдоскоп из быстро сменяющихся картинок. Мне не хочется больше об этом думать. Я собираюсь пробежаться по магазинам - хоть это меня ненадолго отвлечет.
На следующий день, без четверти одиннадцать, я уже сижу за столиком в весьма средненькой кофейне в получасе езды от центра столицы. Сложно даже вспомнить, когда я последний раз была в подобных заведениях - но место встречи выбирала Наташа, а мне и в голову не пришло спорить.
В этом маленьком зале, втиснутом между магазином молодежной одежды и довольно приличным на вид рестораном, помещается всего полдюжины столиков. Официантка всего одна, да и посетителей в такое время почти нет. Я решаю не терять времени и заказываю кофе по-ирландски.
- Сожалею, но у нас его не подают, - хмурит брови крепко сбитая девица и осуждающе смотрит на меня, в нетерпении постукивая карандашом по своему блокноту.
- Тогда мокачино, - лепечу я и отвожу глаза.
Наташа появляется буквально сразу за ушедшей официанткой. Годы почти не поменяли её внешность - все то же милое, кроткое личико с копной волос, которые всегда кажутся немного спутанным. Разве что она стала чуточку полнее, все же возраст не может не сказываться.
Мы приветствуем друг друга, обнимаемся и садимся на диванчики по разные стороны маленького квадратного стола.
- Ну рассказывай - как твои дела? Сто лет не виделись!
- Да все так же, уже вчера вроде упомянула - у меня дочь. Твои как?
- Оба в институтах. Дочка пока со мной живет, сын квартиру снимает. Ты замужем?
По лицу Наташи пробегает тень - сама того не сознавая, я попала в больную точку.
- Я никогда не выходила замуж. Так получилось.
- Понятно, - медленно протягиваю я.
Но Ната не была бы той девчонкой, которую я знавала много лет назад, если бы тактично не перевела разговор на наших бывших однокурсников.
На меня полился поток имен и фамилий, из которых я могла вспомнить не больше пяти-шести.
- Алёнка живет с парнем уже несколько лет. Маша до сих пор не замужем, да и похоже - не очень стремится. Все-таки в отношении нее мы с тобой оказались правы. Помнишь тот наш разговор на майском пикнике?
Я киваю, хотя понятия не имею, о чем она говорит.
- Света замужем, причем уже во второй раз. Детей нет, насколько я знаю. Люда уехала в родной город - по семейным причинам, как говорят. Женя стала фотографом, её выставки даже за границей проходят. Про остальных почти ничего не знаю, на встречу выпускников они не приезжали.
Последнее предложение по сути - приговор. Значит, девочки встречаются, общаются, обсуждают годы студенчества. Меня же никто даже не звал. Наташа понимает по выражению моего лица, что сказала что-то не то, и пытается исправить положение. Поздно.
В таких беседах мы проводит около часа, после чего я делаю вид, что мне срочно нужно попасть на важную встречу. Если бы Наташа знала больше о моем сегодняшнем образе жизни, она бы сочла эту отговорку нелепой и посмеялась бы вместе со мной. Мне же сейчас совсем не до смеха.
Мы обмениваемся контактами и, конечно же, горячо обещаем друг другу в ближайшее время снова пересечься.
Через час, раскинувшись на лежаке и вдыхая аромат каких-то иноземных курений, я пытаюсь расслабиться, пока коренастая тайка разминает всё мое тело, начиная с икр.
Что я почерпнула из этой встречи? Для своих бывших однокурсниц - я чужая. Это раз. У меня с ними действительно мало общего. Это два. Мне хочется с ними общаться. Это три. Парадоксально, но это так - впервые за долгое время я наконец-то почувствовала какое-то, пусть и призрачное, подобие душевного тепла. Дети меня любят - но кто не будет любить тактичную и понимающую маму, которая всегда заступится за отпрысков перед их суровым отцом, не последним человеком в нашем новом Правительстве и так озабоченным внешней благопристойностью?
Память услужливо подбрасывает пищу для воспоминаний.
Лето перед вторым курсом университета. Меня знакомят с приятным парнем - аспирантом юрфака. В результате нашего бурного, но неосторожного романа я оказываюсь в положении. Всё это приходит на ум в связи с тем, как моя покойная бабушка отзывалась о Мише "Деточка, ты с ним три пары железных туфель истопчешь". Я долгое время не могла понять значения сказанного.
Вспоминается и тот прекрасный день, когда мой пусть уже не так горячо любимый, но все же ставший родным, муженек прислал своего шофера за вещами - за всю свою жизнь, ни до, ни после того случая, я не испытывала такого чувства опустошения и растерянности.
Хотя что толку вспоминать о прошлом? Пусть мертвые хоронят своих мертвецов - впрочем, я сама бы не отказалась закопать парочку бывших дорогих людей поглубже и желательно - живьем.
Вечер приносит очередной сюрприз - на этот раз неприятный.
Я сижу, закинув свои начавшие опухать от непривычно долгой ходьбы ноги на перила на лоджии. Неожиданно мне стало абсолютно наплевать, что подумают мои в высшей степени благовоспитанные соседи и их гости, накатил какой-то сплин с привкусом желчи.
- Маман, приветствую! - в мое уединенное и скрытое от посторонних глаз лежбище врывается Никита.
Я выпрямляюсь, вяло махаю сыну в знак приветствия и снова валюсь на приятно прохладные подушки под поток огромного напольного вентилятора. То ли апрель в этом году выдался чересчур жарким, то ли мне по какой-то причине стало невыносимо душно - я попросила горничную Дашу достать этот устрашающий аппарат из кладовой.
- Чего такая недовольная? - интересуется Никита, присаживаясь на ручку моего кресла и сухо целуя меня в висок.
Что такое стало с моей кажущейся большинству знакомых глупой ухмылкой, будто приклеенной к лицу? Куда делся блеск в глазах, который делал не совсем уж идеальные черты лица интересными и "манящими", как заметил однажды мой давний ухажер?
- Не хочется тебя огорчать, маман, но я прибыл с неприятной новостью.
- Обещают еще более жаркую погоду? Или твоя девушка беременна? - попытка пошутить вышла довольно жалкой.
- Гм... Как бы сказать... Сегодня звонил отец.
Все, что связано с Михаилом, меня до сих пор живейше волнует - я от дурного предчувствия поворачиваюсь к сыну и пристально смотрю ему в глаза.
- В общем - меня пригласили на свадьбу.
- Скажи уж - "папа решил снова жениться"!
- Он мне никакой не папа - с тех пор, как ушел от нас к этой... - с неожиданной яростью бросает сын и присовокупляет весьма сочное ругательство.
- Следи за своей речью, пожалуйста, - одергиваю его я, но в глубине души с Никитой полностью согласна.
Мой красивый сын, почти полная копия Михаила в студенческие годы, наклоняется и делает то, чего за ним не водилось уже многие годы - крепко меня обнимает.
- Я не хочу участвовать в этой чертовой свадьбе. Я останусь с тобой. И с ним видеться больше не хочу.
- Спасибо, конечно, но твой отец - свободный человек и имеет право устраивать свою личную жизнь так, как считает необходимым. Мы в разводе, помнишь?
Никита стискивает зубы и на широких скулах его мужественного лица появляются желваки. Да и я вовсе, сказать по правде, не так спокойна и всепрощающа, какой хочу казаться.
Причина, по которой я пытаюсь потушить гнев сына, крайне меркантильна - Михаил всех нас содержит. Каким бы гулякой и легкомысленным типом не был мой бывший супруг, отец из него получился отменный. После развода и я получаю вполне щедрое содержание - за мной осталась наша московская квартира, у меня есть горничная и водитель, денег хватает на все мои нужды и даже прихоти. В качестве благодарности от меня ожидают только одного - не устраивать шумихи и не лезть с разоблачениями в заголовки газет. Публика давно уже жаждет узнать, почему самый молодой министр в Правительстве нашего Президента расстался с женой после двадцати лет внешне безоблачной совместной жизни. Персона хорошенькой, но весьма вульгарной олимпийской медалистки обычно в качестве возможной причины не приводится - все-таки у нас в стране настоящие гласность и демократия.
- Я удивлена, что они так долго с этим тянули, - замечаю я как можно более непосредственно.
- И это ВСЁ? Тебя это нисколько не волнует? Что будет с тобой? Со мной? С Лилей? - кричит Никита.
- Тише, тише, не хватало, чтобы нас люди услышали. Потом будут сплетничать на каждом углу.
- Да наплевать мне на всех этих людей! Я думал, ты меня поймешь! А ты...Ты...Ты тоже на его стороне.
Я снова остаюсь одна. И снова я во всем виновата.
Меня мутит, в глазах двоится - то ли от жары, то ли от обиды.
Я хватаю с полки у основания журнального столика пузырек с успокоительным, которые мне прописал врач, и высыпаю их на ладонь. Ровные белые таблетки и по форме, и по цвету напоминают обычные витамины. У меня нет и мысли себя убивать, просто внезапно я чувствую себя очень усталой - в этом старом, изношенном теле, с истлевшими перспективами на будущее. Все, что мне сейчас необходимо - это долгий сон, но я знаю, что сама ни за что не усну после такого наполненного событиями дня. Я буду ворочаться с бока на бок, лежать с закрытыми глазами, вставать, беспокойными шагами мерить квартиру, жадными глотками пить воду, курить, плакать.
Хочется сна, хочется тишины и покоя.
Проспать двенадцать часов, проснуться снова бодрой и в хорошем настроении, оставить все заботы во вчерашнем дне.
Давясь, я глотаю таблетку за таблеткой, в тот же миг забывая, какую именно дозу прописал мне невропатолог. Нет настроения идти на кухню, ведь я могу столкнуться с горничной или Лилей.
Наконец меня начинает одолевать дремота. Чувствую, словно меня обернули в слой ваты - все звуки как слышны издалека, тело перестает слушаться, руки повисли вдоль тела безвольными плетями. Смеживая веки, я понимаю, что нет сил даже поудобнее устроиться на тахте и моя шея уже затекла. Пустота раскрывает мне свои объятья.
Я парю в темноте и беззвучии бездны. Единственное хоть малейшее подобие звука - это пульсация моего сердца, которое с каждым мгновением бьется все медленнее и медленнее.
Наконец время вокруг меня застывает и рассыпается на части.