Настало утро понедельника. Небо стало хмурым и укрылось пеленой из свинцово-серых туч, то и дело начинал накрапывать дождь. Я собиралась на учебу и размышляла о прошлой ночи. Теперь, в тишине и безопасности бабушкиной квартиры, я с удивлением обнаружила, что смотрю на произошедшее под совсем иным углом. Я застряла в своем юном теле на неопределенное время, если только не до самой своей смерти - это стало очевидным. При этом - я могу приобретать не просто пережить события прошлого, но и менять их - ссора с Наташей и мой ночной загул в клубе это ясно доказывали. Значит ли это, что мне предоставили второй шанс? Но как же комфортная, степенная жизнь на пятом десятке лет? Как же мои дети?
Следующие три недели у меня не было времени как следует об этом поразмышлять. Я принялась усиленно готовиться к предстоящим экзаменам - иллюзия того, что мое пребывание здесь будет недолгим, развеялось как легкий туман июньским утром. Бабушка с одобрением кивала, когда видела, что я не расстаюсь с книгами и конспектами, а иногда даже засыпаю во время изучения региональных особенностей сослагательного наклонения или зубрежки фразовых глаголов. Я смогла узнать, куда так таинственно исчезла из клуба моя непутевая сестрица - позвонив ей на следующее утро, я получила уклончивый ответ про какую-то внезапно возникшую "проблему", которая потребовала немедленного решения. Наташа продолжала меня игнорировать и стала просто закадычной подружкой с Алёной и какой-то незнакомой мне девицей из параллельной группы. С Юлей я по вечерам созванивалась, но больше в несвойственные моей натуре загулы не уходила.
"Отлично" по зачетам я получила автоматом из-за своей репутации старательной студентки, а вот с экзаменами пришлось повозиться. В результате только по одному, истории Англии, я получила "хорошо", остальные украсили мою "зачетку" высшим баллом.
Окончание первого курса решено было отметить с размахом - девочки скинулись и сняли целый маленький зал в ближайшем к нашему учебному корпусу японском ресторане, буквально в двух шагах от метро, но не пользующимся большой популярностью.
Этот вечер напомнил мне о том, что, несмотря на все мои глупости и необдуманные поступки, река жизни своего течения не поменяла - я прекрасно помнила этот вечер из уже пережитого.
- Аля, перестань хмуриться, кукусик! - прощебетала Катя и игриво цокнула своими фарфорово-белыми зубами рядом с моим ухом.
Я очнулась от свойственной мне по натуре рассеянности и с некоторым удивлением уставилась на подругу. Впрочем, я поторопилась назвать её подругой - скорее она была просто хорошей приятельницей и милой девушкой, с которой можно было непринужденно болтать о каких-нибудь пустяках или обменииваться мнениями по поводу наших однокурсниц.
- Прости пожалуйста, ты о чем-то хотела спросить? - сказала наконец я.
Остальные девочки отправились на улицу - покурить, так как в помещении ресторана делать это было запрещено. Остались только я, Катя и еще одна девочка из нашей группы - Женя, но последняя явно не была настроена с нами общаться и сидела, поглощая с задумчивым видом свой мисо-суп.
- Мне не нравиться, какой ты стала. Пос... Поссорилась с Натой. А теперь, даже когда ты с нами куда-то ходишь - все равно как бы с нами, думаешь о чем-то своем. Влюбилась, что ли?
- А если и да - что такого?
- Да ничего, неужели сложно сказать "Катя, не будь стервой, я втюрилась, отвали и оставь меня в покое!" Я же просто беспокоюсь за вас обеих"!
- Катя, не будь...
Я не успела договорить - эта дивная ясноглазая светловолосая куколка прикрыла мне рот своей изящной ладошкой и воровато огляделась, не слышит ли нас кто-то из посторонних.
Тут уж мы обе не смогли сдержаться и захохотали в полный голос. Женя осуждающе покосилась на нас и продолжила поглощать свой суп.
- А с Наташкой тебе лучше все-таки помириться. Я же вижу - она последнее время тоже сама не своя.
- Я этого не заметила. Кажется, ей вполне весело с её новыми подругами. Зачем я буду навязываться?
- Почему бы тебе... - начала Катя в не свойственной ей поучительной манере, но я решила её прервать.
- Сказать "Катя, не будь любопытной стервой, мы сами разберемся без чужой помощи?"
- Что же, справедливо.
Мы снова расхохотались.
Тем временем, курившие девочки вернулись к нашему столу и стали обсуждать планы на лето.
- Собираюсь ехать вожатой в детский лагерь, - объявила Наташа. Я была в курсе этих планов, так как в моем времени именно там она познакомилась с парнем, от которого впоследствии ей пришлось сделать аборт.
- Я проведу почти всё лето в деревне у бабушки, - с кислой миной заявила Алёна.
- Родительская дача - коротко поддержала тему Катя.
- Сначала еду с мужем путешествовать - на Байкал и в Карелию. А потом - тоже на дачу, - сообщила Женя.
Люда, как все мы давно знали, собиралась вернуться в свой родной город и повидаться с родными.
Настала пора и мне задуматься о том, чему стоит посвятить следующие три месяца. Поскольку родители были на ножах, а с сестрой мы особо близки не были, семейное времяпрепровождение как вариант я отбросила сразу. Конечно же, самым лучшим вариантом было бы путешествие по Европе - на все летние месяцы. Но будучи реалисткой, я прекрасно понимала, что такое было возможно в моей прошлой жизни жены министра, а никак не в этой - девятнадцатилетней студентки. У тебя ни копейки своей нет, грубо напомнила я самой себе. И тут же мне в голову пришла сумасшедшая идея.
- Я пойду работать. Скоплю достаточно денег и отправлюсь в августе на две недели путешествовать за границу.
Сказать, что все пооткрывали рты от удивления было бы сильнейшим преуменьшением. За столом воцарилось такое гнетущее молчание, как будто я объявила, что собираюсь отправиться наложницей в гарем арабского шейха или вести кочевую жизнь в цыганском таборе. Через мгновение меня оглушила лавина нестройных голосов.
- Ты не шутишь?
- Зачем тебе это надо?
- Разве родители тебя не дают денег?
Из общего хора выделился высокий и звонкий голосок Наташки.
- И кем же ты собираешься идти работать? Ты разве что-то умеешь делать?
Мне послышались явные нотки сарказма и недоверия.
- Еще не знаю, но когда пойму - сообщу. Ты узнаешь первой, обещаю, - непривычным твердым голосом ответила я.
Я и сейчас не понимаю, как мне могла прийти в голову такая авантюра - не летняя подработка, разумеется, а самостоятельное путешествие на скопленные деньги. Дело в том, что сама мысль о том, чтобы оказаться в чужой стране в окружении незнакомых людей, чей язык и обычаи мне непонятны, ввергали меня в ступор и в сорокалетнем возрасте, когда я уже частично преодолела комплексы, сформировавшиеся в юности. Что уж говорить про неопытную и доверчивую девятнадцатилетнюю девочку! Это было настоящим приключением ещё и потому, что в таком случае я теряла всякий контроль, пусть даже и минимальный, над происходящими событиями - ведь помня, что случилось в первое лето моей студенческой жизни, я могла избегать неприятностей только при условии, что ничего не буду менять в своем прошлом и последую проторенной тропой.
Возвратившись с прощального вечера, во дворе своего дома я натолкнулась на Гришку, который с сосредоточенным видом читал очередную пыльную книжку толщиной с мою девичью талию, попутно делая какие-то заметки в такой же внушительного вида тетради.
Я поздоровалась, но он не сразу ответил. Сначала мне показалось, что он чем-то на меня рассержен, но потом я заметила, что он медленно передвигает пальцем по полю вниз по странице и решила, что Гриша просто хочет дочитать учебник до конца темы или раздела.
Так оно и вышло - через пару минут Гришка решительно захлопнул свой фолиант и воззрился на меня. За последние недели он сильно похудел, его лицо обрело какой-то пепельный оттенок, не смотря на то, что он много времени проводил на свежем воздухе - я видела его читающим на этой старой скамейке почти каждый раз, когда выходила во двор. Иногда шелест страниц и его напряженное дыхание были слышны, когда я спускалась или поднималась по лестнице. По какой причине он не хотел готовиться к экзаменам в своей квартире мне было решительно непонятно - Гриша жил с мамой и ничего не указывало на то, что его учебе что-то могло помешать.
- Привет еще раз! - попыталась я начать разговор.
- Привет, привет! - ответил он довольно хмуро.
- Что с тобой не так? Уже провалил экзамен? Разве можно готовиться больше, чем ты?
Гришка как-то раздраженно дернул головой.
- Тебе не понять. У вас, гуманитариев, и забот всего - прочитала и пересказала. А мне не просто запомнить - понять нужно.
Я быстро начала вскипать.
- Да будет известно господину технарю, что я уже сдала свои экзамены - и довольно-таки успешно. Конечно, куда нам до вас, таких ученых и занятых. Правда и мне пришлось несколько недель не расставаться с конспектами - но это пустяки, можно было и не особо заморачиваться!
- Да не лезть ты в бутылку! Я просто хотел сказать...
-Что я дура? Кто бы сомневался! - буркнула я и решила эффектно хлопнуть дверью подъезда, но красиво уйти не получилось - Гришка мягко, но решительно удержал меня за запястье.
- Да отпусти ты!
- Не отпущу, пока не успокоишься. Что на тебя нашло?
- Ничего особенного. Просто считаешь себя умнее всех - это бесит.
- А это не так?
На его лице появилось какое-то лукавое выражение и он, отпустив мою руку, тихо добавил:
- Прости меня.
Если и есть способ полностью укротить беснующуюся женщину - это попросить у неё прощения. Наиболее действенным это является тогда, когда просящий прощения вообще ни в чем не виноват. За Гришкой все равно водились грешки - но кто идеален? Моя решимость проявить характер поколебалась. Одна подруга со мной уже не разговаривает - стоит ли множить число своих потерь?
- Да ладно, забыли. Мне домой пора, - я уже стала подниматься по лестнице, когда услышала за спиной какой - то осипший голос Гриши:
- А я, пожалуй, прогуляюсь до сквера, голову проветрю.
Моё тело еще несколько мгновений двигалось вверх по ступенькам, прежде чем до меня дошел смысл сказанного. Когда же его слова дошли до сознания, я испытала странное ощущение - как будто я стою на краю пропасти и не могу пошевелиться из страха упасть. Живот скрутило волной неприятного ледяного ужаса, даже не смотря на прохладный вечер я почувствовала, как на моем лице проступила нездоровая испарина.
Я услышала, как захлопнулась дверь подъезда - Гриша отправился на прогулку. Онемевшим от окатившей меня волны ужаса пальцами я вытащила из сумки телефон и посмотрела на дату.
Семнадцатое июня. День его смерти, день, который мне никогда не суждено будет забыть. Первые несколько лет я даже навещала его могилу и часто заставала там его мать. Мы вдвоем молча стояли, опираясь на хлипкую, выкрашенную серебряной краской ограду. Потом она обычно всхлипывала и утыкалась мне лицом в плечо, я успокаивающе поглаживала её по спине и смотрела на фотографию Гриши, вделанную в середину огромного деревянного креста. В год, когда Алевтина Семеновна умерла, я перестала приезжать на кладбище, однако договорилась, что за могилой моего друга будет ухаживать местный сторож. Не знаю, сдержал ли он обещания - скорее всего, нет.
Гриша повесился в маленьком скверике около нашего дома. Причина, побудившая его расстаться с жизнь, так и осталась для всех загадкой. Я, как и большинство знавших его людей, не могла точно сказать, что стало причиной самоубийства - напряжение перед экзаменами, ссора с матерью или проблемы в личной жизни. Вот только в этом случае я точно знала - если он лишит себя жизни, я себе этого никогда не прощу. И еще больше я буду себя корить, если не попытаюсь его остановить.
Вот только что я могла сделать? Можно ли изменить чужую судьбу? Даже если я остановлю его в этот раз, что помещает ему попробовать ещё раз завтра, на следующей неделе или через месяц? Но просто стоять на месте и надеяться на чудо я не могла. Не знаю, что управляет телом человека - разум или душа, но, не смотря на мышление уже зрелой женщины, во мне проснулась импульсивность молодой девушки.
Я начала сбегать вниз, перепрыгивая сразу через несколько ступенек. Сумка с учебниками благодаря меткому броску очутилась точно на диване под лестницей, но даже если бы она упала на пол, я бы не обратила на это ни малейшего внимания. Когда я выбежала во двор, худая и чуть сутулая фигура Гриши уже скрылась за углом.
Все старшие классы школы и годы студенчества я регулярно занималась волейболом, но бег никогда не был моим любимым видом спорта. До сквера было рукой подать, но я боялась опоздать.
Когда впереди показались пушистые макушки деревьев, я только прибавила скорости. Затормозив наконец, я прижалась к шершавому кирпичу стены дома, фасад которого выходил на сквер и осторожно выглянула из-за угла. Сначала мне показалось, что Гриши там нет - и тут же меня охватил приступ паники. Неужели я перепутала?
Однако, под одним из деревьев в тени дома я уловила краем глаза какое-то движение. Я не знала, где конкретно обнаружили тело, но вряд ли оно висело у всех на виду, а в конце сквера три старых липы с раскидистыми кронами создали что-то наподобие естественной беседки.
Я закрыла глаза и прислушалась. Сначала я смогла уловить только звук двигающегося потока автомобилей на главной улице, невдалеке отсюда. Потом послышался какой-то треск - мне показалось, что он доносится из самого укромного уголка с троицей лип. Поскольку солнце уже давно закатилось за горизонт и начало смеркаться, я медленно двинулась вдоль кустов, которые огораживала газон сквера от узкой асфальтированной дорожки, которая шла под окнами дома.
Наконец я очутилась как раз рядом с одной из лип, чей широкий ствол при необходимости скрыл бы меня от посторонних глаз.
Теперь треск слышался громче - я поняла, что, скорее всего, не ошиблась. Чуть выглянув из-за дерева, я обомлела. Всегда казалось, что человек, который намерен вскоре расстаться с жизнью, должен испытывать сильные чувства: смятение, страх, волнение. Гриша же просто сидел, свесив ноги, на одной из веток соседней липы в паре метров от земли и сосредоточенно прилаживал свой лучший, голубой с серыми полосками, галстук к веткам над своей головой. Время от времени он переносил вес своего тела на самодельную удавку, но липа была старой и рассохшейся - у сучковатых корней, помытых весенными дождями, уже валялась обломки липы, которые не смогли его выдержать.
Я закрыла рот руками, чтобы сдержать крик испуга.
Никогда до этого я не видела, как человек пытается убить себя.
Жилистые руки Гриши примеривали исцарапанный об сучья галстук к новой ветке - в полумраке она показалась мне солидной. Еще мгновение - и он вденет голову в петлю и его тело лишится опоры. Какой бы крепкой я не была в девятнадцать лет - мне не под силу будет удержать падающее вниз тело. Если рывок будет резким - Гриша умрет не от удушья, а от разрыва позвонков.
- Не смей! Не смей этого делать! - крикнула я и рванулась через разделяющие нас кусты, больно царапая руки и коленки.
Гриша застыл, нерешительно перебирая уже изрядно изодранный, но всё еще достаточно крепкий галстук в руке.
- Если ты это сделаешь - ты причинишь вред не только себе, - продолжала я, все приближаясь к липе, на которой сидел парень, - Ты о маме своей подумал? Обо мне?
Между нами повисла напряженная, душная тишина. Мне казалось, что галстук обхватил не шею Гриши, а мою шею.
- Ты чего тут делаешь? - наконец спросил Гриша после продолжительного молчания.
Я издала нервный смешок.
- Аля, я просто дурачусь. Иди домой, завтра поговорим.
- Никуда я без тебя не пойду. Спускайся вниз - нужно поговорить. У меня уже шея начала затекать - смотреть на тебя снизу вверх?
- Разве это не твое обычное положение?
Обмен колкостями, без которых не обходился ни единый наш разговор, не мог меня обмануть - я следила не за словами, не за выражением лица Гриши, а за его руками. Кисти рук, похожие на пару оживших пауков, скользили по полоске галстука и то сжимали ткань, то отпускали её.
- Хорошо, если ты не хочешь спуститься - я поднимусь!
Я засучила рукава и не обращая внимания на кожу, которая начала саднить от царапин, которые оставили на ней кусты изгороди, я полезла вверх. К счастью, я находилась в довольно-таки сносной физической форме и через пару минут уже сидела на ветке, буквально на расстоянии вытянутой руки от Гриши.
Пока я взбиралась вверх, он всячески пытался отговорить меня от "безумной затеи", как он сам это называл, но как только я благополучно добралась до его укрытия, он замолчал и просто смотрел на меня, недоуменно моргая.
- Что тебе нужно? - наконец выдавил из себя Гриша.
- Ты должен пойти со мной. И кое-что мне пообещать.
- Не лазить по деревьям? Боишься конкуренции?
- Спускайся и пойдем домой. А насчет обещания...
Я не знала, какие подобрать слова, чтобы передать свои чувства, которые рвались из моей груди наружу.
- Ты не должен больше пытаться покончить с собой.
- Ты бредишь, - ответил он холодно, но я услышала, как дрогнул его всегда ровный и отчасти равнодушный голос.
- Если это - мои фантазии, тебе ничего не стоит дать мне слово этого не делать. Но ты помнишь - ты обязан выполнить то, что обещал.
Нам было лет по семь или восемь, когда уединившись однажды самодельном шалаше под кустами сирени, я и Гриша клятвенно пообещали, что всегда будем честными друг с другом. Сложно было сказать, помнил ли он про этот случай, но попытаться стоило.
- Я не...
- Обещай!
- Это же просто безумие! Я не хотел...
- Тогда обещай! - уже выкрикнула я и, ухватившись за сук над головой, приблизила свое лицо к лицу Гриши, опасно балансируя ногами между двумя ветками.
- Да перестань. Я и не собирался себя убивать.
- Тогда почему ты не хочешь просто сказать "Аля, я никогда не буду пытаться покончить с собой". Повтори за мной - и я от тебя отстану.
Гриша нахмурился и наморщил лоб. Я почувствовала прилив нежности к этому мальчику, которой всегда казался мне таким рассудительным и толстокожим.
- Я не буду. Это глупо.
- Сделай то, о чем я тебя прошу. Для меня.
- Да не хочу я!
Я начала лихорадочно соображать. Оказалось, что ни мои уговоры, ни упоминания о матери не подействовали на решимость Гриши - это было видно по тому, как упрямо он отказывался признать то, на что, как я знала, он бы пошел, не окажись я поблизости.
Всё произошло спонтанно - я наклонилась и прикоснулась своими губами к сухим и теплым губам парня. Это сложно было назвать поцелуем - что-то легкое и почти неуловимое, как бабочка, которая неожиданно садится на раскрытую ладонь.
Тут же, перестав его уговаривать, я стала спускаться с дерева. Когда мои ноги коснулись земли, я повернулась спиной к деревьям и быстрыми шагами направилась в родной двор. За спиной я услышала слабый шорох травы и - Гриша следовал за мной. Изуродованный галстук остался висеть на одном из сучьев старой липы, покачиваясь от легкого вечернего ветерка.