Только и слышу летящее эхом "Прохор Петрович! Папа! Не закрывай глаза, милый мой, не закрывай. Ну, посмотри на меня". А я все лежу, да размышляю невозмутимо. Страшно мне? Да и не знаю... Нет никакого света в конце тоннеля, ни ангелов, ни чертей. Просто спокойствие. Вот уж правда, покоиться с миром.
В конце концов, что страшного в смерти? Ну, вот был я, и вдруг раз - и нет меня. Мне было очень больно умирать? - нет. Мне было больно жить? Не сказал бы. В общем и целом, умирать, оказывается, однозначно легче, чем жить.
Вот, я умер. А я все еще говорю с вами. Во мне даже еще живо сознание, хотя, и оно вскоре должно угаснуть. В этот момент, как мне кажется, должно быть жаль помирать. Должно хотеться еще пожить, подумать как сейчас. Но мне не хочется. Я рад и этим мгновеньям, сколько бы они еще не продлились. Не хочу их ни торопить, ни замедлять.
Единственное, кого мне сейчас, в эту минуту действительно жаль... нет, это не Оксанка, доченька моя, чей голос никак не дает мне забыться и уйти в мир иной... и не дети ее... все они не так много потеряют. Я свое пожил, и свое дело сделал. Мой уход на их жизни никак не отразиться. А жаль мне теперь этого... как его... из религиозного пантеона.... Который деву Марию-то ждал... Симеона. Да, того самого персонажа из сочиненного христианского эпоса, который в наказание за то, что, видите ли, не понимает того, что противоестественно, причем противоестественно, по легенде, замыслу их же творца, карается все тем же творцом жесточайшей карой. Карой, которую сначала не понимаешь, потом делаешь вид, что понимаешь, а на самом деле начинаешь понимать только вот в эти мгновенья, что я переживаю сейчас. Он жил многие лета, переживая свое поколение и поколение сынов, внуков и правнуков. И жил он до тех пор, пока не встретил ту самую деву, которая, якобы, будучи девой, родила на свет Христа. И дело тут вовсе не в бредовой сюжетной завязке того, кто его сочинил, и не в деве, которая забеременела то ли от облака, то ли от чего еще. Дело в Симеоне, который рассуждал так, как велит замысел его Творца, и за это был так страшно и жестоко наказан. Жить не страшно, и в некоторых случаях даже приятно, но не очень долго.
А голос Оксаны все не переставал всхлипывать над живым, еще теплым, даже дышащим телом. По квартире суетно перемещались двое ребят. Дениска - младший, лет шести от роду, просто носился по детской, а паренек постарше, Сергей, ходил из комнаты в комнату не находя себе места. Периодически он заглядывал в самую маленькую комнатку, где лежало мое умирающее тело.
Вдруг, мой черный занавес перед глазами будто всколыхнулся, и пополз наверх. Перед моими глазами засиял яркий свет... и я увидел... прекрасное лицо дочери. Оксана смотрела мне прямо в глаза, губы ее тряслись, подбородок дрожал. Из глаз брызнули слезы. Она благоговейно, словно боясь коснуться моего тела, которое, скажем прямо, мне уже не очень-то дорого, припала к моей груди.
- Ну, ну, дурочка - тихонько прошептал я - ну, что ты. Послушай. Это не страшно. Ничего там жуткого нет.
Оксана кивала, сквозь слезы стараясь нарисовать на лице улыбку. Я знаю, что она ярая поклонница мифологии, связанной с загробной жизнью.
Не далее как пять лет назад, она придерживалась буддийских учений, потом ее забросило в какие-то древние шаманские культы. В детские годы она увлекалась мифами Древней Греции. Теперь, вот, пришла к христианству. Хоть я и не вижу особой разницы между всеми этими пантеонами, но какой-то смысл в этом есть. Так или иначе, все это задает какие-то нравственные ориентиры на жизнь. Да и разъясняет, что будет после смерти. Ведь что-то после смерти есть. Не может быть, чтобы вся земная жизнь была самоцелью. Что-то должно следовать за ней. Какие-то свои задачи, проблемы, условия жизни, которую мы называем загробной. Вопрос только: какую религию слушать? Ведь у каждого вероисповедования свое представление о том, что идет за финальной чертой.
- Пап, пап - всхлипывала она, лежа на мне - я вызову скорую. Почему ты противишься?
- Не надо, Ксюш. Я пожил. Умираю без мучений, в сладких раздумьях. Что может быть лучше? - Я пригладил ее почти не слушающейся рукой по золотым волосам. От ее слез у меня намокла майка. - Ты лучше, поговори со мной... в последние минуты.
Оксанка еще больше зажалась, только бы не разрыдаться в голос. Через силу она закивала. Тут в комнату зашел Сергей, старший внук.
- Прохор Петрович - гордо и спокойно он подошел ко мне. Горжусь его выдержкой. Это у него по моим генам. Хоть я и дитя пролетариата, но после падения Союза все же смог узнать, что до Великой Революции мой род был дворянским. Каким образом они смогли выжить в СССР, я не знаю, но графская выдержка - это определенно мои гены.
- Поистине - прохрипел я - кровь, великая вещь. Черт, откуда же это...
- Что? - поморщилась Оксана.
- А? Ксюш, нет, Сережа, принеси, прочитай мне книжку...
Оксана повернулась к сыну - принеси Евангелие...
- Нет - поморщился я - принеси что-нибудь... - а, вот, принеси Булгакова.
Сергей скривил удивление на лице, но достал с полки том произведений Михаила Булгакова.
- Сейчас, сейчас... не знаю, открой на любом месте...
- Да сдалось тебе эту чертовщину теперь читать? - взорвалась Оксанка - Давай что-нибудь...
- Да к черту мне твои небылицы о морали. Я пожил. Мне теперь ориентиры не нужны. А тут - я постучал пальцем о переплет книги - действительно вечные истины.
Сергей открыл книгу на случайном месте:
- Михаил Александрович, - негромко обратился Воланд к голове, и тогда веки убитого приподнялись, и на мертвом лице Маргарита, содрогнувшись, увидела живые, полные мысли и страдания глаза. - Все сбылось, не правда ли? - продолжал Воланд, глядя в глаза головы, - голова отрезана женщиной, заседание не состоялось, и живу я в вашей квартире. Это - факт. А факт - самая упрямая в мире вещь. Но теперь нас интересует дальнейшее, а не этот уже свершившийся факт. Вы всегда были горячим проповедником той теории, что по отрезании головы жизнь в человеке прекращается, он превращается в золу и уходит в небытие. Мне приятно сообщить вам, в присутствии моих гостей, хотя они и служат доказательством совсем другой теории, о том, что ваша теория и солидна и остроумна. Впрочем, ведь все теории стоят одна другой. Есть среди них и такая, согласно которой каждому будет дано по его вере. Да сбудется же это! Вы уходите в небытие, а мне радостно будет из чаши, в которую вы превращаетесь, выпить за бытие.
- Вот, вот. Вот она, сила. И эта сила точно есть. О чем и писал великий... - Я глухо закашлялся. Чертово воспаление...
- Страшно? - спросила дочь.
- Чего? Никто не знает, насколько плоха эта сила. Это сила, значит можно быть на ее стороне. Слышишь, Сережа. Всю жизнь я был атеистом, и смотри как я умираю. И Воланд мне не страшен. Да даже почту за честь... Кхе-кхе... И смерть сладка. Твоя мать боится, потому что верит. А меня ничем не напугаешь. Что бы ни случилось, я к тому готов. И к аду вашему, и к раю. Мы родились в этой жизни в условиях, которых не выбирали. И ничего, приспособились. Выжили. И там будет также. Велик человек. Велик. Кто бы его не создал, сделал это умело. Человек пройдет через все, даже через наказание, как через благо. Ему дарована жизнь, а в наказание у жизни есть конец. А мы живем, как на каторге, а умираем, как будто уходим в отпуск. Слышишь, Сереж, ничего не бойся. Ты - главное, что у тебя есть. Твой разум делает твою жизнь, как эту, так и загробную.
Меня снова задушил дикий истошный кашель. Я как будто стал рассыпаться на части.
- Воды, Сережа, быстрей. Воды!
Отхлебнув, я чуть не захлебнулся. Язык меня уже не слушался. Но, промочив горло, стало легче. В дверь застучали. Вошел малютка Денис.
- Дедушка! Ты что, заболел? - О, как восторженно звучит его голос. Славный мальчик. В свои года он боится смерти меньше, чем его гордый старший брат. Мужик, ничего не скажешь.
- Нет, Дениска, я умираю - изо всех сил стараясь улыбнуться, прохрипел я. Мальчик немного поник. Этого нельзя допустить. Они не понимают... - Ну, Дениска, садись. Давай, прыгай на кровать - я постучал о край разложенного дивана - Все умрем. Вопрос, "как?".
- А как ты умираешь? - пропищал удивленный мальчик.
Оксана и Сергей молча стояли рядом. По глазам Оксаны было ясно, что ей не нравится этот разговор, но прерывать, быть может, последние слова умирающего она просто не смела. Оно и славно, ибо когда, как не сейчас, на пике прозрения донести это до того, кто только начинает этот путь. Страх! Вот что мешает нам жить. Пусть живут без страха. Не надо бояться того, что страшно. Ведь глупо бояться аварий на улицах до того, как тебя сбила машина. Ты ведь никак не повлияешь на дурного водителя, что летит на тебя с бешеной скоростью? А как собьет - порой уже не страшно. Так чего бояться смерти? Тебя не станет. Ну, так что же? Такое уже со мною было, до моего рождения. Ничего страшного тогда не происходило. А дальше: ангелы, демоны, котлы с кипятком, или яблоневые сады - не все ли равно? Рожденному на "рублевке" жизнь в "однушке" за МКАДом на зарплату 25 000 рублей в месяц будет таким же котлом. Да и выходит, что попавшим в так называемый рай еще хуже, чем грешникам в адовом пекле. Ведь те ангелочки смотрят вниз, и думают, как же страшно нам было бы туда попасть, как страшно оплошать тут, в раю, и упасть в огонь преисподней. Ведь они лишаться того, что имеют. А тем, кто внизу и терять нечего. И привыкнут они, и благости найдут, как и в этой жизни. Вот, что я хочу им всем сказать. В первую очередь хочу Дениске, мальчонке этому...
- "Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус!" - процитировал я наизусть. - Верно я прочел?
- Да, Прохор Петрович - сказал Сергей, перелистнув в начало книги - все точно.
- То-то. А я, Дениска, умираю не внезапно, а в естественный срок. В свои 85 лет я ухожу с легкой душою... понял меня? - я легонько обхватил мальчишку дрожащей рукой за затылок. Он кивнул.
- А теперь идите. Идите, оставьте меня. Я устал. Зайдите через несколько минут. Может, еще поговорим...
Все вышли. Дениска побежал к себе в комнатку и плюхнулся на кровать. Уставившись в потолок, он сложил руки на груди и о чем-то глубоко задумался. Сергей же подошел к матери .
- Мам, дед прав? - кратко спросил он.
- Я не знаю, Сереж... думаю нет.
- Но, ему, ведь сейчас виднее. Душа, совесть, Бог... Все это абстрактно, но тема-то насущная.
- Да - пожала плечами немного успокоившаяся Оксана - на смертном одре людям много открывается. В христианстве любят говорить, что совесть, это голос Бога в человеке.
- Это как?
- Я не знаю.
Сергей поднял на мать полные суровости и серьезности глаза - Веришь во что-нибудь?
- Я верю в доброту людей - помявшись, ответила мать. - И вообще, почему тебя вдруг так заинтересовала эта тема?
- Понятно, за все хорошее, против всего плохого... Заинтересовало... потому что этот вопрос волнует меня, когда я вижу смерть. Я вижу ее сейчас. Лучше задаться вопросом сегодня, чем в последние минуты жизни... можно не успеть.
- Когда я искала правильную веру, я обходила много разных мудрецов. Один раз я встретила одного батюшку. Его мне советовали, но я никак не могла на него выйти. Постоянно что-то срывалось. Тут, наконец, нашла. Разговорились. Он вдруг меня спросил, есть ли душа... А твой дед меня воспитывал в духе того, что никакой души нет. Есть только нравственные ориентиры. Я ответила, мол, не знаю. Тогда он рассказал мне историю какого-то святого хирурга, который во время операции спросил у своего коллеги, есть ли душа. Тот ответил, что пока он оперировал, нигде души не видел. Во время другой операции на мозгу человека, хирург спросил ассистента, есть ли ум, и попросил показать...
- Ну, это же бред! - поежился Сергей.
- Я тоже так подумала. Ведь, ум, это результат деятельности мозга. Мозг есть. А душа, скорее всего иллюзия. Я это ему сказала. А тот...
- Что тот?
- Тот схватился за спину, сказал, мол, спина разболелась. Спросил, не знаю ли я лекарства. Я посоветовала. И тут он спросил, есть ли у него спина, или это тоже его иллюзия и плод его романтических фантазий? Я, не долго думая, говорю, что, если болит, значит есть. Это как с сознанием: я мыслю, значит существую.
- А он?
- А он на меня покосился, и жалобно так: что же тогда у тебя болит, раз ты ко мне пришла?
Сергей дослушал. Как только мать окончила, он не проронив ни единого слова. сорвался с места...
Как странно. Всю жизнь я прожил в безбожном атеистическом и материалистическом обществе. У меня никогда не возникало никаких сомнений. А теперь? Нет, нет веры, нет уверенности, нет уважения... Но что-то там есть. Какое-то продолжение. Не бывает так, чтобы мудрость всей моей жизни ушла в никуда. Что-то там есть. А что - не так важно. С моим накопленным жизненным опытом я пройду через семь, девять, тринадцать кругов ада, или рая.
Дверь в комнату распахнулась, и в нее буквально влетел старший внук:
- Прохор Петрович, а Бог есть?
- Чего? - прохрипел я, признаться, не ожидая такого вопроса.
- Тебе сейчас должно быть видно. Есть Он, или нет?
- Не знаю - засмеялся я - Думаю, нет. Там что-то есть, но не так все романтично. Нет там дядьки с бородой на троне, вокруг которого резвятся детки в белых пижамах и крылышками за спиной. Там что-то другое. Какой-то мир, в котором...
- Он тебе ничего не говорил? Никто не являлся?
- Что ты несешь? Кто ко мне должен являться? И потом, на смертном одре сознание мутнеет. Мало ли, кто к кому приходит...
- Тогда что такое совесть? Она-то хоть есть?
- Может и есть. Наверное...
- Тогда что это?
- Это... это голос внутри меня... скрытая деятельность моего мозга... сознания, которая действует на ба... на базе убеждений, воспитания там... как-то так...
- Прохор Петрович, но ведь голос совести можно и не услышать.
- Хе-хе, его можно и не слушать...
- Так если твой мозг тебе что-то говорит, то как он может сам же это игнорировать? Если мозг что-то выдает, значит есть потребность. А если есть потребность, то он не может сам себя заглушать. А совесть можно не слушать, и она сама замолчит.
- И что? Чего ты от меня-то хочешь?
- Да ничего. Просто так и выходит. - И Сергей пошел к двери.
- Что выходит? -просипел я из последних сил.
- То и выходит, дед - голос Божий внутри человека...
По телу побежали мурашки. Позвать их? Нет, не надо. Сил немного. Лучше подумать...Они все сомневаются, не верят, что я прав. Не верят тому, что вижу, что чувствую. Неужели я зря потратил столько сил и времени на предсмертную беседу? Они думают, что все так красиво, как описано в их книжках. Ну, что же. Я готов. Теперь я покажу всему миру, если не этому, то хотя бы тому, как я встречаю новую для себя жизнь.
По телу пробежалась сильная дрожь. Все мышцы затряслись в судорогах. Но с каждым мимолетным мгновением боль утихала. Становилась все приглушеннее и приглушеннее.
И вот снова черный занавес. Он опускается под мои восторженные аплодисменты. Действие кончено. Снова я тут, в своем уютном пространстве, протяженностью в бесконечность. Вот снова надо мной крики Оксаночки, сдержанный детский плачь Дениски... Черт, это как овации зала, который рукоплещет от восторга и просит исполнить на бис. Ничего, проживете и без меня. Здесь, где я теперь, нет ни пространства, ни времени. И ничего меня тут не заботит. Ничем уже меня не напугать! Я готов ко всему, что бы меня не ждало.
Странное чувство. Будто голос мой становиться тише, и отдаляется, отдаляется прочь от меня. Наверное, так надо. А голос все тише, и тише. Это... черт, нет! Мое сознание уходит. Я дергаюсь из последних сил, но дергаться мне уже просто нечем. Я уже не слышу свой голос, и... неужели это все... а что дальше? Как же истины? Где хоть что-нибудь? Так нельзя! Это жестоко! Этого не может быть! Зачем тогда жить?! Зачем мне тогда нажитая мудрость?! Так нельзя... Уже ничего не слышу, не вижу, не ощущаю, и лишь напоследок громоподобно грянули строки в пустоте:
"...Ведь все теории стоят одна другой. Есть среди них и такая, согласно которой каждому будет дано по его вере. Да сбудется же это!"
Ушел. Ушел бесславно и в никуда. Канул в пустоту, пустив всю жизнь прахом. Обесценилось все, что нажил, о чем думал, к чему пришел. И нет большего ужаса, наказания, чем осознание конца. Теперь он просто горстка праха. Он был, и его нет. Совсем.
А откуда-то сверху, за этими страстями наблюдают крылатые светлые лучезарные создания, что кружат вокруг сидящего на троне старика с поседевшей бородой. И доносятся до них эти страшные слова великого писателя:
"...Каждому будет дано по его вере. Да сбудется же это! Вы уходите в небытие..."