В сердце объятой холодной ночью саванны тлел одинокий костер. Давно погибшее пламя разлагалось кучкой тлеющих углей, отдавая последние крупицы бесценной жизни на то, чтобы обогреть двух сгорбившихся путников.
- Взгляни на огонь, - прохрипел старый Нгама, - мы поглощены нашим делом и не замечаем его жертвы. Тогда как мы должны понимать насколько каждая смерть значима, ибо без этого теряется понимание ценности всего остального ... ты меня слышишь?
- Это всего лишь огонь, - безразлично ответил Мбого, - его цель в том, чтобы давать свет и тепло.
- Будь внимателен, это пламя когда-то соткал я, - напомнил Нгама и тут же зашелся глубоким, рвущим легкие кашлем, - научись ценить чужие творения также, как ценишь свои.
Тонкие пальцы Мбого ловко перебирали бархатно-черные, песочно-желтые и ослепительно-белые паутинки, нанизывая их на каркас замысла творца. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять - уставшая бабочка случайно задремала на руках Мбого, и тот ткет на тонких крыльях узор ее сна. На мягком черном бархате распускались причудливые абстракции, сплетаясь вместе в тугой танец дивных рисунков. Уследить за мыслью ткача было невозможно, можно было лишь наслаждаться ею.
- Да, учитель, - не отрываясь от плетения ни на мгновение, откликнулся Мбого. Его голос был мягким и плавным, в нем теплым молоком текла жизнь, насыщая каждое произнесенное слово легкими нотками презрения и недоверия к старости, хрипевшей и кашлявшей прямо над ухом. Какое Мбого дело до того, что бормочет старик?
- Осторожнее, не упусти вторую нить, - внимательно всматриваясь в движения ученика, пробубнил Нгама, - иначе все старания пойдут на смарку.
- На этот раз не упущу.
- Ты слишком много внимания уделяешь облику. Не важно сколь совершенными будет внешность, если крылья будут непригодны для полета.
- Я почти закончил, осталось совсем чуть-чуть... - пробормотал юный ткач, поспешно начиня вплетать в черно-желтое великолепие мерцающую серебрянной пыльцой нить. Совсем тонкую, почти незримую, готовую в любое мгновение порваться - нить жизни.
- Не торопись.
Объятый восторгом Мбого плел быстрее и быстрее. Тонкая паутина весело бежала по пальцам, струилась сквозь бабочку, насыщая пока еще мертвые узоры трепетом и волнением жизни. Хрупкое тельце начало пробуждаться - задвигались крылья, зашевелились усики, вздрогнули ножки. Нить жизни натянулась, врезаясь в мягкие пальцы ткача.
- Осторожно!..
Мбого вздрогнул, и обиженно зазвенела лопнувшая паутина, зло хлестнув его по ладоням.
- Неудача! - в сердцах воскликнул юноша, вскакивая на ноги и со злостью отбрасывая мертвую бабочку в сторону.
- Сядь. В следующий раз пололучится, - холодно сказал старый Нгама, - отдохни, выспись, попытайся еще раз.
Юноша вздохнул, медленно усаживаясь на прежнее место. Бритая голова бессильно упала на ладони. На ладони - пока еще мягкие, без рубцов, мозолей, шрамов.
- Да, учитель.
- Не забудь расплести бабочку. Не гоже пропадать материалу.
Новый приступ кашля опрокинул старика на колени, заставил шершавые руки выпустить разноцветных радугу тонких нитей. Нгама схватился за грудь, ощущая как его изнутри терзает неведомое пламя, прижал ладонь к растрескавшимся губам. Вырванный из легких воздух выходил в перемешку со сгутками крови и плоти, которые сухой кашель срывал с воспаленного горла.
Крехтя, Нгама с трудом поднялся на ноги и виновато взглянул на плетение, на которое ушло все утро. Лань, которой Судьба так и не уготовила рождения, с укоризной смотрела на своего творца девственной белизной лишенных зрачков глаз. Она была почти закончена - под ковром бархатной шерсти вздымались мощные ноги, выпирала укрытая толстым слоем мыщц грудь, длинной цепью бежал прочный позвоночник. Но глаза - единственная незаконченная деталь, отделявшая творение от совершенства законченности - останутся навсегда незрячими.
Радуга, еще недавно плавно текшая сквозь движения старого Нгамы, спуталась и превратилась в грязный комок, словно многоцветное перекати-поле. Закончить лань было невозможно - оставалось лишь расплести ее, спасая драгоценный материал, и начать все заново.
Успеет ли до полудня?ы
- Учитель! Учитель! - радостный крик заставил старика обернуться. Навстречу ему, прижимая руки к груди, бежал радостный ученик
- Что такое? - спросил он, заранее зная каков будет ответ.
- Вот! Взгляни! - с этими словами Мбого развел сведенные коконом ладони, выпуская на волю бабочку. Крылья вспыхнули серебром, цепко хватая солнце, и тончайшие кружева нитей вздрогнули, поднимая насекомое в воздух. Лихо лавируя между травинками бабочка запорхала вокруг Мбого.
- Превосходно, - улыбнулся высохшими губами Нгама, - все получилось. Теперь иди и плети то, что я тебе вчера наказал.
- Так и сделаю! - воскликнул торжествующий Мбого и тот час же скрылся в густой траве.
Старый Нгама со вздохом опустился на колени рядом со слепой ланью. Животное послушно лежало, не смея шелохнуться, чтобы не спугнуть боязливую музу творца. Увы, ее надежды были также пусты, как и глаза. С трудом уняв старческую дрожь в руках, Нгама решительно подцепил нить жизни и одним резким движением вырвал ее. Даже не вырвал, а просто вынул - без усилий, без сопротивления. И тело, словно лишившись внутреннего стержня, просто прекратило быть живым, превратилось в куль жил, костей, мяса.
Старик почувствовал, как что-то невесомое опустилось на его запястье. Навстречу потускневшему взгляду заструились знакомые узоры на кряльях бабочки Мбого. Нгама улыбнулся, чувствуя как в сердце благоуханным цветком распускается гордость. Не зря минули долгие месяцы обучения юного Мбого, когда-то еще совсем неуклюжего, умудрявшегося порвать даже самую толстую и прочную нить. Медленно зрело умение Мбого, неуверенно ступая вперед по пути творения, все тоньше и тоньше становились кружева его плетений. И вот, наконец, капризная нить жизни, готовая лопнуть в любое мгновение, подчинилась ученику.
Теперь стареющий ткач может надеятся на покой. Смерть, незримой тенью ступавшей всюду за Нгамой, более не страшила его так, как прежде. Если он сможет преподнести еще далекому от совершенства законченности миру нового творца, то и беспокоиться уже не о чем. Хотя, конечно, юному Мбого еще многое предстоит познать.
...конечно, не стоило столько усилий и материала расходовать на украшение бабочки причудливым рисунком серебрянных нитей, но разве в итоге бабочка не взлетела?
Со спокойным сердцем Нгама вернулся к водопаду. Расплести и начать заново.
Тихо тлеющие угольки вновь безропотно отдавали тепло путникам, скованным ознобом ночи. Но и в это раз они были далеки от понимания того, насколько важна гибель каждой искры, исторгаемой костром в безжизненную тьму. Жаркий спор пылал между ними, согревая лучше всякого пламени.
- Как ты не понимаешь? - раздраженно прохрипел Нгама, - эти краски, эта дикость... - совершенно лишняя здесь.
- Почему?!
- Да потому, что они не нужны. Более того, слишком опасны, поскольку привлекают внимание хищников!
Мбого в сердцах отбросил соломенную шляпу.
- Но если мы единственные творцы в этом мире, - воскликнул он, - то почему мы не можем руководствоваться принципом прекрасного, а не необходимого? К чему все эти клыки и когти, ядовитые жала, опасные топи? Почему не сотворить мир не в бесконечной череде смертей, а в гармонии жизней?
Нгама грубо схватил дивно раскрашенную птицу за крыло. Шершавые пальцы привычно нащупали концы цветных линий, образующих узор перламутровых и серебрянные волн. Не колеблясь ни мгновения, старик принялся расплетать неуместное буйство фантазии ученика.
- Жизнь это борьба, - холодно объяснял он, потроша узоры, словно кот потрошит пойманную , - а гармония жизней сливается в их бесконечное противостояние. Жизнь берет начало в смерти и невозможна без чужой смерти. Создав мир, в котором нет места смерти, ты обречешь его на увядание. Он умрет, как умирает цветок, беспечно возросший в скале.
- Но...
- Не спорь со мной!
Мбого стиснул кулаки. Его зубы заскрипели, перемалывая отчаянное желание доказать свою мнение, без сомнения, единственно правильное и верное. Однако уважение к старику пересилило, и Мбого, развернувшись, побежал прочь. Холодная ночная тьма послушно проглотила его гнев.
- В Бездну! - просипел Нгама.
Прогнав раздражение, словно настойчиво жужжащего шмеля, Нгама погрузился в воспоминания. Да, и в его венах когда-то текла молодость, и его руками когда-то руководило желание вплетать себя самого в окружающий мир. Разве не хотелось ему насытить пустующий мир чувством прекрасного, наполнявшего его, словно сладкое молоко наполняет безжизненную скорлупу кокоса! Но твердая рука учителя всегда направляла его в иное русло, в русло потребности, необходимости... немало лет прошло, прежде, чем Нгама смог понять...
Нгама понял. Но поймет ли Мбого?
Едва разлипая набухшие от розовой пыльцы крылья - все четыре пары - опустилась на травинку грузная оса. Ее мохнатое брюшко переливалось, словно алмаз, угодвиший в хоровод солнечных лучиков. Нгама, оправившись от очередного приступа кашля, решительно сжал кулаки.
- Мбого! Подойди сюда, - позвал он ученика, листик за листиком выплетавшего крону гордой айвы.
Юный ткач ловко спрыгнул с раскидистых ветвей гордого дерева. Когда старик, убаюкав боль, рвущую тело, смог поднять седую голову, тот уже стоял перед Нгамой.
- Ты звал?
- Помоги мне подняться, - стерев с безжизненных губ сгустки вязкой крови, прохрипел старик.
Мбого послушно наклонился, подставляя плечо. Со вздохом Нгама ухватился за руку ученика, опираясь на него всем весом. Переполненное кипящей молодостью тело вздрогнуло, когда холодные пальцы старости проникли под искуссно сплетенные волокна кожи.
Словно скошенный бамбук, рухнул Мбога к ногам старика.
- Жаль, - вздохнул Нгама, расплетая тело уже мертвого ткача, - жаль, но ты так никогда и не поймешь.
Старик искренне надеялся, что ему хватит времени начать все сначала.