Есть такой город Магадан. На вид совсем не старый. Нашенский дальний край земли. За ним одно лишь море: это когда ступнешь назад. Всегда холодное оно. Охотское. А следом - только Тихий океан. И два из трех жителей области живут именно в нем, несчастном центре областном. Местный воздушный порт был назван Соколом. Скорей всего, что "от булды": ведь соколов здесь не видали никогда. Теперь он справедливо стал зваться Высоцким: тот все-таки сюда к Туманову - другану, намывшему 500 тонн золота стране, не надолго однажды приезжал. Побыл. Попел. Немного поглядел вокруг. Посокрушался. И улетел с язвой в душе...
Аэропуть в ближний Якутск на его карте не обозначен даже стрелкой. Туда дорога лишь одна: к ближайшим приискам и даже ее автомобильное начало в проезже - сносном смысле давно и никого не впечатляет. Оно старательно забито крупной галькой, перемешанной под разной произвольностью в крутом замесе глины и песка. В проезжем состоянии она от разной силы бывает месяца два. Не больше. Это идет с тех пор, когда встает торчком настойчиво, но хрупко осочнившееся у отножин склонов первотравье и до поры его цветения. Тепло летом уравнивает всем им жизненные сроки. Гражданская машина при поездке к северу остановится у вас, поверивших не прагматично в чудо, уже на 21 километре без вариантов всяких подходящих размышлений, как бы продолжить дальше путь. Те же авто, в которые навернуты раздачей на кардан мотором во все четыре колеса возможностью побольше силы лошадей, становятся вкосую "рылом" к небу с ничтожной, онемевшей просьбой пропустить себя вперед меж валунов, жуткой отрыжкой огрызаясь из ревущих и захлебывающихся в мощи сил через шипящую в пустом, буксующем скольжении машину. Как таковых джиперов много в Магадане. Но все они обречены крутиться по нему и только рядом с ним. К большой цивилизации тянется путь, что все же ближе предстает и попадает через воздух к богу, чаще знакомый горным птицам. А по земле в любую сторону от Магадана раскинута вольготно паутина бездорожья. И все кухонные беседы магаданцев про автодороги не выдержат уши у полиции, прокуратуры, цензуры и властей. Книги про то на полки не допустят. И фильмы снять тот полуад не разрешат. Поэтому скучают сонно у домов машины с железной думой о возможных им путям движения и пухнут головы "водил" от выпадающей хоть иногда возможности подальше прокатиться с огромным риском превратить машину в побитую со всех сторон жестянку. Ездить за город люди не хотят, а руководство транспортом дорог оные здесь строить как бы и сильно не желает, ибо по ним почти никто не ездит. Так и косятся друг на друга из-за всех углов, стоя упорно каждый на своем. Люди ж в то время все налоги за дороги честно платят, а государство их покорно принимает. Крутнулся кто-то пару раз за год вокруг двора - и на душе стало полегче: не зря-таки машину приобрел. А то, что девять месяцев в году она стояла на приколе, пойдет со странной радостью ему в зачет, ибо она к нахлынувшему лету и грядущему короткому теплу целее будет. И федеральная дорога "Колыма", что тянется к Якутску, зимой в передвижении полезной не бывает. И те почти неполные две тысячи верст, что ненадежно - криво тянутся к нему - гораздо хуже бездорожья ралли от Парижа до Дакара. Ведь в Африке техпомощь все ж исправно следует за караваном, призываемая лишь по случаю в подмогу. А за Магаданом-то ни метра не проехать, чтобы без вида грейдера остаться перед любым из лобовых стекол. Но Бог-то радостей лишил народ не всех: красотища этих мест неописуема! К ним каждый крепко всю дорогу залипает взглядом. А изыски в названиях пленяют даже самый каверзный и требовательный мозг: река Подумай, перевал Гавроша, озеро Танцующих хариусов, перевалы Дедушкина лысина, Тещин язык и многое другое. Поражает воображение именно здешний, самый жирующий, необычайно интересный из всех бытующих поныне "завтраков туриста", куда помимо всех употребительных охот вошли от безысходности довеку обреченные на совокупность кальмары с крабами с примкнувшей к ним красной икрой.
И снова перейдем от интересного и щекотливого к дорогам. До первой сотни километров там лежит асфальт. (Но лучше бы его там не бывало). А после постоянно впереди всех едущих машин всемогуще прется грейдер. За ним сверх всех пределов по бокам клубится пыль, оседая в колеях да ямах и мутя волны на бродах. И ради хохмы местные работники дорог с заботой странной расчертили где-то в глубине тракта 200 - метровую полоску красочной белой разметкой. Мол, и мы тоже это знаем. Да соблюдаем, если что...
В пути заправок почти нет. Селенья есть. Дома - стоят. Людей там нет. Чуть не забыл: гостиница там есть. Что в городочке Сусумане. Махоньком таком, который птица со средним размахом крыльев облетит минут за пять. Но знаменит он точно тем, что приезжающие за деньгами бодрые вахтовики с материка успешно год который намывают для России золотишко. И Сусуман стал, исходя от этого простого факта, золотой столицей России. В нем много чего есть: площадки детские на всякий случай, площадка баскетбольная среди полуразрушенных домов, любовные висячие замочки в сквере да герб тоскующий пропавшего СССР на здании администрации. И даже резка по автомобильным шинам фигурирует в самодеятельности граждан. Красиво вырезают местные умельцы из прохудившейся и лысой, не годной ни на что резины, цветы и даже элегантных, выбеленных краской лебедей. Только асфальта нет в этой столице. Кто-то привез отколотый его осколок из того конца дороги, что не возле Магадана, и как музейный экспонат оставил навсегда у лавки в парке. Детишки смотрят на него. Любуются. Дивятся крепости с огромным интересом неземным. Щупают. И цокают от счастья языками. Куда тут золоту с таким редчайшим и весьма завидным из материалов потягаться? Думают тихо про себя, коря валютные отвалы: "Ну почему нам бог дал сполна то, что не так надо"? Лужи ж блестят и чавкают вольготно под всеми подряд сусуманскими ногами без разбору, норовя затечь растекшейся по ямкам жижей в любой из проходящих мимо и натянутых до самых человеческих колен разнообразных по фасонам сапогов. И женятся аборигены только по сухим дням, чтоб часом не обрызгать грязью подходящую к венцу невесту. Можно еще много чего рассказать про этот край, но я боюсь: от этого отток народа будет еще больше. И никакой икрой и крабами в довесок его не остановишь...
Чучундрин Гера в Магадане жил давно. И на проспекте Ленина. А все проспекты Ленина в России нам достались от времен лихого коммунизма, где Ленин был и знаменем, и смыслом. И задвигать такое имя на окраины было б грехом необъяснимым. Выходит, жил он в самом центре. И Свято - Троицкий собор блестел перед его глазами золотыми куполами в любую светлую погоду. И сам работу отхватил приличную в порту морском. Жену привел домой из положительных совсем. Имуществом и шмотками был упакован аж под высший класс. В гнезде семейном двух детей завел. Живи, как говорится, радуйся. Плюй в потолок ради забавы. Он так и делал образно, до пор недавних ни о чем детально не заботясь. Пока не подкосил житейский случай. Подумаешь, на годовщину смерти дяди вылезла острая необходимость посетить Якутск. Всего-то пару тысяч разнесчастных сотен здешних горных верст. Сутки с минутами в пути. Один шаг пальцами на средней карте. С двенадцатью концертами Шнура и четырьмя симфониями Дворжака попутно, где после каждого шнуровского концерта настырно так и будет подмывать рухнуть с внезапно проявляющимися охами и визгами под жуткий мат в ближайшее ущелье. Но на дворе уже плотно стоял ноябрь. Не пыль, увы, несло дорогой той. Мело снегами на высоких перевалах. И лед схватил крепко в обжим предгорья. Так что любимая лошадка - внедорожник Геры с радиалом крупных шин под кличкою "Лэндкрузер" остался на приколе до весны. Кинулся мужик в онлайне покупать билеты. А их и вовсе не выводят на табло. Есть до Хабаровска, Читы, Новосибирска. Но вот ему туда, увы, не надо. Да и в Якутск из этих городов авиарейсов нет. А из Москвы - пожалуйте, ребята. Проблема выдвигает теорему, что уж отсюда в регионы ближние билеты брать не надо, чтоб не застрять и там. А вот в Москву подряд всё долетит и из Москвы в любой из регионов возвратится. Москва всесильна и работает как сердце. Кровь в виде всех путей разного рода сообщений гонит она к себе и от себя. Столица все ж. Плати и выбирай любое. Пять суток есть в запасе - доберись на поезде. Не доезжая Магадана. Ибо идет он мимо да и то только на Ванино. Восемь часов - на самолете. Но вновь через Москву. Ибо здесь пойдешь под зиму в горы да на лыжах напролом - так к лету точно откопают или застывшей статуей зубилом выбьют из-под льда. А тут вдруг замаячила призывно дальняя Москва как центр огромного куска Земли. С ее Кремлем и массой развлечений. И жизнь для Геры в этот миг предстала очень интересной и разнообразной. Не надоедливой в отличие от здешней портовой. С пресными командами начальства и любыми сухогрузами перед его козловым краном. С пусто - порожним видом позади порта и всех причалов. И с крабами, которые после икры всегда встают поперек горла. Он даже начал слегка верить в то, что счастье есть, забив от радости, что к нему надо бы еще добраться. Это как не пойми какого вида залегла под сочной шубой новогодняя селедка и есть ли даже она там. Шуба видна на ощущение. Дальше - одно предположение со слабой, не осознанной из-за привычности вложения надеждой...
Цена билета Геру подкосила. Но только не сразила, как и привычный, равный с водкой в градусах местный мороз. Те 90 с лишним тысяч деревянных, предложенных за перелет в Москву, он за два месяца успешно отобьет. Потом будет еще два месяца работать за полет в Якутск. До лета отработает обратную дорогу в Магадан. И вновь на родине будет одним из самых первых, плотнее упакованных в достаток. Ибо сейчас он точно пролетал мимо субсидий, квот и прочих помощей из центра, которые держались в Магадане лишь неделю. И за которые в раннем апреле еще надо было с постоянной перепиской на ладошках по ночам отстоять в льготных очередях. Но 5 апреля они всем приказали долго жить вслед за крупной дракой в аэропорту Сокол за последние квотированные суммы, когда невзрачный мужичок хотел кому-то их перепродать. Только ему они в апреле не были нужны. Ему б сейчас взять на Урал билет за половину суммы, да только рейса туда нет. А телипаться до Москвы в том же вагоне 8 суток не въезжает ни в какие из ворот. Сменщик как-то поехал до Рязани. Сначала он в омском буфете привокзальном отравился. Потом вчистую лохом проиграл в меченые карты весь наличный денежный запас. Под Пермью из купе вслед за широкой, развеселой пьянкой у него вынесли дубленку с сапогами. В Нижнем с расстройства он беду усугубил: до визга поросячьего нарезался местной "Столичной", заправленной томатным соусом к кондиции Кровавой Мэри так, что почти разгруженный с жратвы рюкзак и тот кому-то пригодился под Владимиром с десятком пол-литровых банок кижучного слабосоленого филе. Подавив стыд, приехал он к родне посреди марта неким оборванным бомжонком в заношенных чьих-то туфлях с Казанского вокзала и в пиджаке чужом несносного прикида, протертом аж до дыр в локтях. И вышло, что к плацкартному билету с боковушкой в извечно сытую Москву за 3800 рэ в пути за нерадивость его еще прилично "общипали" по пути, взяв своеобразную доплату "штук" под пятьдесят. Свояк страшно расстроился, но все-таки помог разжиться одежонкой и взял билет обратно за свой счет. Хотел было снабдить в дорогу прямо под отъезд зарезанной индейкой килограммов на 15, но внял мольбам, что ее срежут первой же ночью за окном вагона еще до самой ближней станции. Ханку велел не пить, удостоверясь простой клятвой гостя. Три тысячи рублей заставил положить в носки и не снимать до самого приезда...
... Самолет мягко рванулся, сквозь плотно падающий снег протягивая фюзеляж вперед, с мягкой незримостью вонзаясь острым носом в туманящуюся высоту над аэропортом. Под затяжку пояса на взлете Гера ввалился в первый хрупкий сон. Сначала и прилично пьяненьким приснился непосредственный начальник Никодимов. Он зачем-то открывал зимой настежь все двери в офисе, громким басом угрожая выгнать "на фиг" шефа. Был тот сон нестойким и зачем-то черно - белым. Минут через 15 он исчез, как и призывы ласковой бортпроводницы отстегнуться. Следом разнесли соки, бутерброды и вино. Прикинул после сна, не вещим ли он был. Сосед его, ввалившийся вальяжно в кресло впереди, был толстым и постоянно двигал сапогами, издавая некий сочный хруст молодых веток осины. На третьем от него левом ряду ближе к кабине ежеминутно и тончайшим голоском чихал ребенок. Уже сновал туда - сюда курить в хвост самолета на будто подгибавшихся скрипящими шарнирами ногах вида тщедушного худющий старичок, тревожа обувью чужие ноги слева от прохода.
- Ах, я и вас носком немного подцепил... - Помилосердствуйте, дражайший. Ради всех святых угодников, вы только не ругайтесь... - Куда же это так меня да мимо занесло...- Так и неслось шипяще - извиняюще с разным наклоном головы дрожащим баритоном тем, кто сидел слева от прохода. В пути обратном то же доставалось всем правосидящим пассажирам. Нога негнущимся изгибом кочерги пыталась загрести к себе любую обувь. Речь его текла устало и куда потише, исходя из утверждений преподобного отца Паисия:
- Грешен и каюсь, преклонясь нижайше, сын мой... Испытываю истинное огорчение пред сотворенным ныне.
- "Все! Начинается движуха... Что это за мурло в гальюн понесся мимо нас?"- Изможденно про себя отреагировал наш магаданец. От недовольства у него перекосило набок и совсем уж произвольно пухлый рот.
Соседка, что сидела по ту сторону прохода, скорей всего была интеллигенткой или разведенкой. При взглядах Геры ей хотелось хоть на миг мотнуть уложенной в амбре пышной головкой и что-то поискать на элегантном маникюрчике мизинца.
Первой затравкой к разговору был высказан простой объемлющий вопрос:
- Вы представляете, сколько лет надо бы потратить человеку, чтобы хоть секунду поглядеть на каждого на этой изумительной планете?
- Месяца три, наверно. Плюс - минус неделя. Это если без Африки на них глядеть...
- А почему без Африки?
- Да кто ж их там всех среди пустынь из закутков отковыряет?.. Одних только в Сахаре перечтут, а они - глядь - и на верблюдах до других пустынь перекочуют...- Задумался на миг, правильно ли он сказал.- Ну и сколько, по-вашему?
- Двадцать два года.- Глаза ее с заумностью уставились на бортовой динамик сбоку.- Представляете?
- Пока я этих рассмотрю, новых к осмотру на два полных Китая точно наберется. Так что лучше тогда смотреть одних красивых женщин. Таких, как вы, к примеру...
Женщина с чарующей улыбкой медленно вошла в себя, пережевывая приятно поток лести. Даже сложила томно губки. И уже с этого момента у нее с приятной странностью не обнулялись положительные чувства. Они пристали к ней так легко и незаметно, как вялотекущий легочный бронхит.
- А как бы вас немного да подраспросить насчет кроссворда?- Ткнул он, не глядя в клеточки последнего журнального листа. Внезапно вспыхнувшая увлеченность исходила от красивой, формой ласточкиных крылышек, верхней губы с немного выпирающей пухлинкой.
- Ну, что вы?- Расплылась виртуальная избранница в томной улыбке, будто девчушка перед первым белым танцем. Таинственно по-женски стала ответно завлекать в словесную ловушку.- Как бы вам попроще довести: я дама все ж тонкой конструкции, но не высокого, скажу вам, интеллекта...
- Простите, только вот здесь вопрос ребром стоит, касаемо лишь одних женщин.- Красноречиво хмыкнул.- Хотя я твердо полагаю, что его здесь быть бы вовсе не должно.
- Я чувствую, что там что-то, видать, из моды.- Перегнулась на проход, элегантно положив руку с крупным перстнем вдоль на пластик подлокотника.
- Бывает, что и модно...- Три волны внезапно взбудораженных морщин вмиг взбороздили низкий лоб Геры. На сомкнутых губах в безмолвной обреченности застыла накрепко загадка.
- Разрешите-ка журнальчик на минутку взять.
- Да-да... Конечно. Право же...- Запоздалое смущение, какого он не знал последние семь лет перед противоположным полом, выплыло румянцем ниже скул. В нарощенных ресницах дамы он уже увидел нарастающую тайну. И голову стала сверлить внезапно вызревающая мысль: "Какие же они большие и красивые, эти ресницы. Ума точно можно лишиться после взгляда!" Совсем забыл на три минуты про жену. И, пока его забившиеся в едва видимой трясучке руки передавали женщине журнал, Гера накоротке и скромно зацепился взглядом за ее лицо, похожее... Его все больше осеняла мысль, перетряхнувшая в мозгах секундной долей весь видеоряд заочного знакомства с Третьяковкой: "Сходит как будто... М-м-м... На дамочку с такой же миной, что зимой сидела на картине с шубой в санках у какого-то мазюкала из старых".
Журнал скользнул в руках, правясь ближе к ее глазам, выразив цепкий взгляд и тут же - кроткую улыбку.
- Да это, извините, просто пишется: "Бретельки".- Переправляет под смешок журнал обратно.
- Вы представляете, а у меня накрепко застряло где-то слева в голове совсем другое слово - "лямочки". Потом пришли к уму наплечники...
- Чрезмерно интересное суждение. И, я сказала бы, весьма занятное.- Русые, заботливо общипанные в нитки, брови выгнулись каждая тонкой дугой не годного к работе коромысла.
- Нагрудники ж бывают?- Преисполненный наивности вопрос закрыл собой провально и обильно всю брешь его незнания. Выразительный взгляд кинул от женщины к нему и неудобство, и стеснение.
- Они у этих... Викингов вначале применялись будто как.
- Только не женские, конечно...- Стрельнула с легкою ухмылкой из-под положительно недавно оцененных им ресниц.
- Да бес его же знает, кто там что носил.
- А ведь действительно, откуда ж вам, мужчинам, знать про это?
- Как в самый центр попали... Даже отдела этого боюсь, когда иду по магазину.- С легким стыдом скользнул накоротке по выпиравшей из-под кофты ее груди среднего размера в приличном состоянии, не доходящую до локотков и сохраненную вполне ближе к четвертому десятку лет.
- Что я хотела бы еще сказать?..- С плавным придыхом начала рыться в сотах мозга, отвечающих за память.- Указательный палец справа стал давить висок. В прошлом году моя кума летела из Нью - Йорка в Сан - Франциско.- И что вы думаете? Всего лишь за какие-то несчастные три сотни баксов.
- А если их на наши деревянные перевести?- Собеседник вдруг без задней мысли и наивно хочет вынуть истину в неком стесненном нормами IQ, явно невыгодном для определения той стороной уровня собственного интеллекта положении.
- Будет где-то в районе, я сказала бы, четырнадцати с лишним тысяч.
- Не может быть такого...- Прорывается сквозь навалившуюся сухость противный хрип из обезображенного вдруг обидой рта.- Это же сущие копейки!- Гера огорченно встряхивает сорокадвухлетней, с малой шевелюрой и плюмажем на затылке, головой. Глядя на фонарь над головой, что-то думает, и вовсе в неприличном ракурсе, насчет своей северной жизни. Мысли скорей всего и далее не сходятся с хорошим, ибо у него быстро и безвольно отвисает от расстройства крепкая челюсть. Потом он с легким оттенком недовольства отругал про себя накоротке и совершенно чтоб не вслух, но матом, российское большое руководство, вежливо остановившись на вполне понятном первом этаже: "Обиралово одно в аэропортах, куда ни кинься. Точно - засели там одни безмозглые мудилы".
- Бывает. Только не у нас.- Вдохновенно и с растяжкой, как по нотам, парирует предыдущий его пассаж попутчица.
- Но все ж не все у нас и плохо в Магадане.- Нормирует с совсем плохим чуть положительные мысли.
- Если считать, что кур не пичкают антибиотиками.
- Среди которых местных и в помине нет...- В шестой десяток баллов впихивает интеллект, наполняяя параллельно ум срамной и гадкой мыслью с грешной мечтой содеять соприкосновение: "Ах, как бы ты вчера смотрелась после ресторана в красном!" Определяет коротко, с легким стыдом в себе, дар плотской ненасытности. Пялит в ее телесность слева жадный глаз, что достает с приятностью профиль лица, набросок контурный груди и мягко изгибающиеся плечи. Второй глаз остается из-за переборки носа явно ни с чем и упирается совсем без фокуса в застиранный сатин стоящего впереди кресла.
- Антибиотиков?- Пытается предположить с гнетущим страхом дама.
- Нет, тех всегда в достатке. Только ими пичкают у нас уже свиней, чтобы зазря добро не пропадало...- Многозначительно поднял над левым ухом чуть пожелтевший после вдоволь скуренных им сигарет на оторвавшейся от них земле суховатый указательный палец.- А вот куры у нас сплошь завозные. Везут их нам с таким расчетом, чтоб мы, аборигены хреновы, их хрумкали до первого тепла, а то и навигации.
Гера вдруг так напрягся, будто самолет входил внезапно в штопор. Женщине сначала показалось, будто он хотел чихнуть. Но тот дотошно стал вынюхивать углы своего места. Нагнулся головой вниз. Уже оттуда выкатил размером под советские полтинники глумные и ошарашенные от чего-то неприятного глаза.
- Вам плохо?
- Почти да...
- Может, позвать бортпроводницу?- Она слегка приподнялась, выискивая взглядом впереди ту, раздавшую сорок минут назад всем пассажирам соки и вино.
- Она теперь тут точно не поможет.- Обреченно стал моргать своими серыми глазами и крутить по всем бокам смущенно головой. Лишь распрямившись, выдохнул шумно воздух из себя.
- Вы, очевидно, что-то потеряли?
- Нет! Лучше бы я с этим здесь нынче не столкнулся.- Сцепив покрепче губы, принял вид быка, готового бодаться.- Неужели вы до сих пор не ощутили ничего такого...- По-партизански перешел на шепот, моргая левым глазом.- И все оттуда, понимаете. Все с заду.
- Плохой знакомый, что ли, там?
- Нет, что вы! Он вовсе не знакомый мне. Но и уже невыносимый.- Вытянулся так в проход, как будто собирался целовать соседку.
- Вы потерпите уж. Чуть больше четырех часов осталось до Москвы. Горячее скоро на первое дадут. Салаты под второе. Винца еще отведаем сухого.
- Не состыкуется это никак, поймите же, с горячим и вином... Против карбида запах роз не устоит.
- Скажите напрямую, что ль! Чтоб без загадок. Может быть, я вам в чем-то помогу.
- Разве что если вы попросите убрать обратно эти рыжие, противные насквозь ботинки, что вон торчат - ух-х! - под моим креслом.- С глубоким раздражением подпер ресницами крутую смоль бровей.
- Надо бы как-нибудь дать знать туда повежливей. Слегка как озадачить. С тоненьким намеком...
- Ну, да. Как бы и так.
Мужчина начал рыться в своих мыслях, вспоминая редкие приятные слова, произносимые им в садике у сына.
- Ботинки ваши-то...- Слегка робея, Гера стал чаще обычного моргать глазами, обращаясь вскользь к хозяину ботинок.
- Уж не могли бы вы их как-нибудь не так определить... Как бы поправильней... В пространстве. Подогнуть куда-то.- С напряжением и тяжело сглотнул слюну, уже слабеющей надеждой полагаясь на понятливость богатыря.
- Не так, чтоб как у всех, хотите, видно, вы сказать.
- Как бы и так иль что-то в этом роде.- Радость бурным потоком искр вдруг брызнула из Гериных глаз.
- С моим-то двухметровым ростом их можно разве что подвинуть набок, в вашу сторону. Или только высунуть в проход, на самый чтоб худой конец.
- В проход их, миленький. Да под себя. На коврике-то точно мягче будет...
- Но стюардессы мне тогда всыпят по-полному, прямо под первое число.- Великан сглотнул слюну, подняв острый кадык до подбородка. Нервно и быстро заморгал глазами.- Я, представляете, один раз в том году летел в Челябинск именно таким макаром. За рейс соседи мне все уши обжужжали, а потом летчики вручили полицейским прямо в руки, чтоб те могли еще и штраф влупить.
Но если б Гера знал, что Людовик 14-й во Франции и шведский Карл 12-й всю жизнь почти не мылись, как и монахи на Афоне, то проявил бы точно благосклонность к завонявшему в конечностях гиганту. А Карл так умудрялся на ночь и ботинки не снимать.
Но самолет опять летит сквозь облака под монотонность заурчавших по-кошачьему моторов и безразличие вздремнувших большей частью пассажиров будит у Геры ненависть к овальным формам кресел, серым кругам иллюминаторов, которые он вне полетной жизни просто обожал.
Стройная девушка в элегантно - синей форме стюардессы выходит из-за занавески, с легчайшим придыхом в пути оповещая пассажиров:
- Наш экипаж приветствует вас снова. Мы пролетаем, господа, над Ханты - Ненецким всенародным округом. За окном у нас - минус сорок восемь градусов. Могу обрадовать. Скорей всего, что даже всех.- Красивые зеленоватые глаза покрылись легкой поволокой.- Мы предлагаем вам легкий обед с сухим вином в виде десерта.- И пропадает снова элегантно и заманчиво в приятности походки от бедра.
- Так от него ж, от округа, уже Америку можно увидеть, братан мне говорил... Но откуда он таким немецким объявился?- Шевельнулся где-то сзади по-женски сдавленный, погрудный говорок.
- Немцев, небось, после войны прошлой девать было как некуда. Вот их сюда всем пленным скопом и законопатили. А они, глядь, и отделились втихаря. Как обретались до войны на Волге. Живут теперь опять одни. К народу тутошнему сразу же, небось, свою власть произвели. И как к ним подобраться, из Москвы никак не знают. Летом - вокруг одни болота. А уж зимой так и подавно нету никаких аэродромов и дорог. Они без нас обходятся. И мы без них опять же не внакладе. Такое выгодное перемирие пришло.
- Вот оттого и оленины никогда отведать я не мог.- С глубоким осмыслением в обертке баритона летит даме в ответ от Геры.
- И без нее вы смотритесь прекрасно.
- У них - я где-то прочитал - как будто есть и строганина.
- Нет, то у чукчей прижилось. Они ее с китов зимой срезают. И скажу вам честно, довольно все ж успешно. До лета основательно хватает. Заволокут такую тушу к берегу и, поди ж ты, всей оравой вкруговую обрезая, обгрызают. Только поел, а солнце и зашло. Проснулся кто - и вновь бежит с ножом до туши... Нет тут тебе ни власти нашей гнусной, ни полиции продажной, ни всяческих с тебя налогов. Суды с прокуратурой тоже отпадают. С кого и что там брать? А что и украдут, так дальше юрты не утащат... Вы же не видели, чтобы по тундре даже летом ездили машины?
- Да, не припомню даже чтоб хоть раз...
- Все потому, милейший мой сосед, что их там просто нет. Ездить куда да и зачем, когда необходимость вся под боком. Они, небось, еще не знают, что власть давно переменилась. Им это тоже ни к чему. Китов никто ж не отобрал. Письма с посылками и те туда кидают просто с самолетов. На парашютах махоньких таких.
- Во жизнь! Прямо как сказка. Вставать не надо на работу, главное. Шубу одел потолще да и грейся в ихней хате до весны. Поел сытней. Сходил сразу куда по нуждам всем. Чтоб к ночи не попасть в пургу: она ж у них, слыхал, по месяцу метет без перерыва. Присел потом тихонько у буржуйки - но, однако, чтобы все ж за ветром - да и вовсю бамбук кури.
- А он у них бывает?.. Водится бы как?
- Чего там только летом не растет. И птиц - не видимо. Все солнце в полдень заслоняют. Кино еще по ящику такое видел как-то. Показывали, помнится, как утки и гагары напрочь все скалы там пообживали. И те песцы, что не пошли для шуб в воротники, кушают яйца, будто лакомство. Стайками носятся по берегу...
- Какие немцы, Тань?- Вобрав шею пониже в ключицы, удивляется очкастый мужичок с замученным видом декана. Да, ханты против наших воевали. Так еще до Грозного Ивана их прижали.- А китов чукчи видали только в книжках.
- Чем красивей врет, тем больше верится.- Плавным поворотом головы в пол-оборота отвечает шепотом жена, левым глазом незаметно контролируя врунишку.
Гера вдруг замолчал. Прирос взглядом к проходу. Потом подвел глаза под кресло слева. Сморщил удивленно тот же низкий, крупный лоб.
- Дорогие глазоньки мои!- Сквозь торжество и пафос речи легкая улыбка тронула щеки и губы.- И что ж вам там представилось для вида?
Собеседница, ставшая совсем непроизвольно и минуты три назад Людмилой, начала ждать от него, такого говорливого вскоре за Северным Уралом, новую хохму.
- Ну и что вас там так впечатлило? Ужель прелести дамы, что в колготках?
- Э, не-ет. Это будет похлеще всех красивых здешних дам.
- Даже так!- Слегка и без явной причины кокетливо взбила прическу возле шеи.
- А то!- Пошире раскрывает тайну.- Пруссачок вон, гля-ка, посреди передних пассажиров слева за ближним креслом примостился. На месте крутится: ищет какую крошечку - микрошку... Пошел к серым ботинкам. Шустренько обежал ступню. Потерялся за штаниной мужика с совсем разными носками...- Комментарий непотребно и несовместимо ложится достаточно грубой накладкой к солидной музыке альбома "Быть или не быть" аранжировщика Сен - Прё из неоклассицизма, доносившейся сверху из динамиков.- Вышел... Стоит. Усами, видимо, определяет для себя координаты. К рыжим ботинкам не пошел, гаденыш, во как...- Никак не овремененное своей микронной памятью хоть слабым ощущением момента существо простейшими движениями продолжило поиск своей мелкой добычи уже под другим креслом впереди.
И если б музыку в это же время убрали прочь из узкого эфира самолета, то вполне логичным встал бы и вопрос для таракана: быть или не быть ему сейчас. И как же это завершится для него такое приключение именно в данном полете, вполне успешно пережившего эпоху мамонтов и попавшие под его крохотные лапки все коллизии Юрского периода, наползших вдруг на берег ледников и вороха несчастий времени палеолита.
- Бр-р-р, какая гадость! Мерзость одна.- Отговорилась суховато - трафаретно. Людмила в первый раз за восемь лет хоть как-то выбравшись из устья Колымы с отпедикюренными кое-как в местном салоне стопами правилась к сестре в Смоленск. Определенно только этим временем жила и героизм выжившего вида ей был ныне вовсе не достойным обсуждения, непонятным и недостижимым для ума.
- Бывает. Из кого-то ж выпал по пути! А, может, у неряхи шелудивого какого вытрясло на взлете из кармана.- Склонил пониже голову, с трудом определяя видимый конец маршрута насекомого.- Да еще бодренький такой. Поди ж ты, и никак его за три часа не укачало. Не приведи Господь, конечно...- Ресницы удивленно вылезли к бровям.- Но он, гаденыш эдакий, и в катастрофе всякой будет жив.
- Давайте лучше потолкуем о приятном.
- О чем таком?- Он с удивлением отметил, что только сейчас заметил юбку - колокол на даме.
- Вот почему, к примеру, нет в монастырях зеркал?
- Чтоб в зазеркалье не глядели!
- Оригинально, но не факт...
- А правильно-то-как?
- Чтоб мысль о личной красоте не посещала б никогда монахинь и не толкала души на растление.
- Ни дать, ни взять: чистая правда.- Гера восхищенно в слабой благовоспитанности поднял уставшие под смолью бровей веки.
- Бортпроводницу бы позвать. Порядок хоть какой бы воспроизвести...- Женщина вернулась быстренько к насущному.
- И что из этого?- Поморщился, как после съеденной против его приободренной ныне воли порции соленой капусты.- Полезет вам она под кресла? Да и я тож, если сказать по правде, кемарнуть уже вполне собрался. Только прикинь... те-ка: вплываю тихо к себе в сон. А тут будет кто-то неприлично ползать перед носом кверху задом да еще все время свертком из газеты шебуршать, пытаясь таракашку замочить.
Когда пилоты развернули самолет хвостом на Арктику, мальчишка лет семи, сидевший справа у иллюминатора, удивленно закричал родителям, вставая с кресла:
- А что это, мамуль, за шапки на снегу лежат во-он там под облаками?
- Наверное, там чумы...- Деловито отвечал отец издалека.
- Больные там живут, Кирюша.- Мать таинственно по-своему передает вывернутый смысл сынишке.- Пока врачи к ним доберутся...
- Пусть лучше посчитает лампочки у нас над головой.- Советует отец, не отрываясь даже глазом от журнала.
- Восемнадцать... Двадцать девять... Двадцать десять...
- Во, во! Давно тебе я говорил, что тугодум у нас малец. А ты все: "нет" да "нет". Да еще по выходным пускаешь в магазин за пивом.- Отцу вдруг стало до того уж скверно, как будто он проспал ночь рядом с трупом в морге.
- Ну, что ты хочешь от ребенка, когда по всей России половина учителей по математике в этом году не сдала тест?
И лишь один также стесненный ограниченной условностью такого перелета, беспечный до предела пассажир, сидевший в кресле ? 8, не производил какой уж час никаких телодвижений. Он так упорно занимался всунутой между зубов еще в аэропорту жвачкой, что создавалось впечатление, якобы в ней и состоял весь смысл его существования. Завидно осчастливленным, будто недавно посетил в Бутане министерство счастья, существовал он только для себя в преподнесенной жизнью сфере, выуживая из крутых наушников нечто такое, чем не хотел ни с кем делиться, и сочетая это с чтением чего-то необычного с ворохом цифр в своем изрядно навороченном планшете.
Над Пермским краем после сна опять начал, уже сквозь тонкий плач, кашлять ребенок. Гера весь пропал на это время в закачанных на телефон всяческих играх, иногда сбивая пальцами, шустро вжимающимися в сенсоры, немного зазевавшиеся на экране танки. Мать ребенка принесла от бортпроводниц снотворное и он вскоре затих. Развезли горячее с коктейлем. После обеда старичок опять поплелся в хвост борта. Был там довольно долго, чего Гера не смог заметить, так как уже минут пятнадцать он отсутствовал ушами и глазами вместе с усердно бодрствующей третью пассажирского салона. Внизу под самолетом много раз менялся климат, резались крыльями любые облака. По бокам проскальзывали неопрятные изломы гор, ртутные змейки рек, коробки спичечные город городских кварталов, щетинисто - неровные леса... И только вес салона, эшелон полета, курс и микроклимат на борту были стабильно - постоянны. В силу своей только слегка сидячей портовой работы Гера не мог посожалеть о трех изрядно геморройных пассажирах, которые все время с изощренностью усердно и настойчиво располагали к креслам копчики под разными углами, чтобы туда не затекала боль. И даже вжившийся до разных запахов астматик, неудачно расположенный у туалета, казался безобидным и здоровым, вложив плотнее во все ноздри по тампону и пыхкая широким ртом, как будто пойманный на малька сом. Но только двум школьникам, летевшим с бабкой в Курск, вся эта эпопея представлялась чем-то полностью лихим, совсем незаурядным, ибо данной романтикой надолго отсекала их от надоедливых уроков и колючих холодов, этой зимой все же нечасто достигавших вожделенных 30 градусов мороза, когда их оставляли дома куковать до умягченного сползания температур антициклона. И, пролетая мимо теорем, грамматики и дат истории, они с успехом зависали в интернете, без устали долбили паутину в фильмах, пропадали в электронных играх и тешились поочередно не хилой по объемам хохм закачкой видео в "ватсап". Ближе к подлету кто-то далеко сзади стал порываться в туалет, угнетаемый желанием всенепременно закурить, объясняя это тем, что у него уже "опухли уши", чуть ли не вылезли глаза и третий час сосет в груди. Уговорили пожевать табак и больше никого не беспокоить. Второй пилот едва ли не на одной ножке принес тому курильщику некий зачитанный до серой грязи по углам листов вместе с "совком" почивший авиационный кодекс и начал ободряюще похлопывать его по всем плечам, травя без устали похабнейшие анекдоты про Вовочку, любовников и новых русских. Предложил даже в рухнувших курильщику под ноги безысходности непреходящим стрессу и отчаянию запасливо загруженный из телефона старшего в охране домодедовского аэропорта самый жесткий секс по смс. Тот улыбнулся широко от острой радости на все двенадцать показавшихся в один момент зубов. Очумело посмотрел пару минут запечатленную вживую жуть, врастая без отрыва жадным, нестерпимым взглядом в неоново оживший маленький экран. Потом весь обчесался на затылке и в подмышках, начав с похотливой неудовлетворенностью искоса стрелять азартными глазенками по контурам и абрисам нечетких верхних линий тел выплывавших с элегантностью в салон с борщами и десертами учтиво - вежливых авиадив. Чутко восставшее либидо сводило в недвижь непослушное,местами каменеющее тело. Заскрежетав зубами, передал в головку самолета басом озвученному адресату ничем не помогавший, а только раздражавший, помутивший мысли оформлявшимся бесчестно - грубым скопом в неукротимо возбужденную мужскую страсть и дорывавший душу на куски несчастный телефон. После такого эпатажа вышеозначенному гражданину до самого подлета расхотелось табака. Но тут его пустой и никому не нужный прямой взгляд был перехвачен видным и плотно сложенным мужчиной с кресла через дорожку сзади. Глаза того, будто прожекторы в ночи, с ехидностью обшарили его сначала в общем виде, зацепившись вскоре крепко на носу. Курильщик с ужасом заметил, как по его лицу поползли вдруг неотрывно и чужая злоба, и безотчетное желание пройтись по его скулам кулаком. Он, бедный, даже не заметил, как некая дама, утопая в его взгляде, повела в ответ кокетливо плечом. Сверкнула кротко томным взором. Тончайший пальчик положила на щеку... Осознав в страхе, что ни за что нажил себе врага, он опустил книзу глаза, лишив себя надолго что-либо наблюдать вокруг. Лишь слышал сыпавшиеся в раскрасневшиеся вмиг уши, видимо, жены, нелицеприятные совсем слова:
- ...Ишь, ты, глазья правит куда, коровище! Своего, что ль, мало... Гляди, похабина какая. Все не сидится ей... Я теперь тебе устрою и кабак на день рождения и норковую шубу за ребенка. Ты у меня еще не так запляшешь, милка... Ох, приложусь же я к тебе! Дай только спрыгнуть с трапа. Три зуба лишь оставлю напоказ... И никаких тебе декретов. Прямо с марта выметайся на работу!.. Скажи еще спасибо мне.- Негодующе оглядывает с ног до головы.- Сидела бы сейчас нечесаной матрехой в своем задрипанном Вилюйске, лаптем хлебая в будни постные щи...- Со злостью протыкает пальцем воздух над собой.- Из такой дыры вывез. В люди, смотри, повел. Все думал: человеком будет...
- Тише, ты, Леш. Нас же услышат...- Шепчет та умоляюще - подавленно, слегка подав тело вперед, укоряя мужа про себя за давнюю распущенность и половую слабость: "Со мной, говнюк, толком в обязанностях разобраться не способен, а сам-то все на сторону глядит да бабью грязь в семью, что блох какой Барбос, четвертый год приносит". Она давно узнала цвет, длину волос его левой зазнобы, запах ее духов и частоту встреч по временным разбросам в и без того не обязательной обильности его удостоверенной бумагами любви.
Когда пилоты незаметно развернули самолет в глубоком вираже хвостом на Арктику, полчаса уже не кашлявший малыш внезапно начал требовать машинку, чтобы поиграть. Уговоры посмотреть мультфильмы на планшете не подействовали, как и предложение рассказать дельную сказку от мамаши. Из кусочка недоеденного хлеба отец слепил нечто подобное автомобилю и с активным жиканьем разнообразно стал ездить по подлокотникам и верхам кресел, чуть не коснувшись лысины сидевшего перед мальчишкой мужика.
За два с лишним часа до приземления слева по борту показалось-таки уставшее от холода оранжевое солнце. Невидимой с далекого востока не спеша тянулась пока не полная луна. Самолет со странной легкостью пополз вперед на поднятых ветрами пышных облаках в безмерном сферном окружении разреженной лазури.
И если бы они летели чуть быстрее, вылетев в Новый год, то на все восемь часов полета могли бы растянуть момент его прихода, двигавшегося вместе с ними на запад по часовым поясам.
...Самолет пронзает незаметно серебристым носом плотный слой поплиново - ватных, белых облаков. Они будто просели ниже и смягчившейся вокруг него мягкой постелью: как будто берегут его от резкой, неожиданной посадки. Вскоре внизу сквозь редкие обрывки хлопьев уже плывут под пузо фюзеляжа лузга неправильно разбросанных вокруг аэропорта Домодедово темно - серых селений, клочки ощерившихся вверх лесов, нитки больших серых дорог с букашками ползущих взад - вперед машин, плиты оснежившихся и поблескивающих празднично от солнца луговин и что-то очень мелкое, большей частью остающееся вне разгадки. Никто и крохоткой ума не озабочен, что через восемь сантиметров за бортом, бесясь разгульно, несется мимо за глиссажем мгновенная и неминуемая смерть со скоростью 920 километров. И что перо гусиное к планете доберется только за время сдачи Дании Германии в 40-м году.
Расчищенная полоса бетонным основанием пушинкой принимает самолет. Все оживляются. Слышится неукротимый ныне палимпсест неслыханных доселе звуков. Озвучиваются тягостно - протяжно многооктавностью минора литании физических страданий. Кто из передних еле волочит по салону затекшие за 5 часов ноги. Кто с хрустом ломко распрямляет плечи. За Герой женщина под облегченный вздох натужно схлопывает книгу. Спортсмен шуршит ненужной к выходу газетой. Скрипит противно у кого-то с просьбой от него отстать пластик насильно сзади прилагаемой к креслу подставки. К счастью, не кашляет ребенок, Наверное, уснул. Муж - изверг поутих и с явной снисходительностью смотрит на жену: вторую порцию упреков оставляет на потом. Мальчик, считавший лампочки в салоне, о чем-то говорит с восторгом матери. Бортпроводницы скрылись в закутке за черной занавеской, перестав лишний раз дразнить погасший взор ни за что доведенного к экстазу мужика. Один старик неугомонно шебуршит вплоть до белья, хватается все время за живот и постоянно клонится и резко распрямляется над креслом, как будто кто за разом раз вставляет ему шило в зад. Хорошо, что загодя закрыли туалет, ибо безмерно скучный взгляд его, хоть иногда, но все ж гуляет взад и дальше по проходу. Про тараканов все забыли, равно как и они обо всех тех, с кем коротали этот путь. У них вся жизнь продлится в рейсах. До санитарной обработки данного салона или до списания борта. И, если бы обслуга чем прибила пыль под креслами, то жизнь бы бедным насекомым показалась полновесной в части сытости даже с попавшим в самолет северным снегом от сапог взлетевших. Жизнь, хоть по-разному, но все же продолжалась. И именно для всех, случайно совмещенных в перелете самолетом, кроме того, что был напичкан счастьем до той меры, которая могла б без никаких забот доставить его даже е Марсу...
Декабрь 2018 г.
2
Гера внезапно ощутил себя предельно снисходительным к мгновениям беспечности. Считал, что этого он был действительно достоин и право непременно заслужил хотя бы тем, что мучился столько часов и еще больше мук ему придется претерпеть. Откушал плотненько в кафе. При этом заказал для понта лягушачьи лапки, которых же, конечно, не нашлось. Попил с довольностью холодное боржоми из киоска. Выпустил умышленно из рук стакан с не выпитой водой из пластика знаком удачного полета в холодноватый для Москвы Якутск. Пожалел, что не стеклянным был прибор для лучшей личной участи в полете. И на вопрос уборщицы: "Что это у тебя, мурло, в руках ничто не держится? Ну,откуда ж - господи, прости! - таких вот с не пришей какими рукавами приносит к нам?" ответил: "А тебе зачем, короста вялая, всучили швабру? Скажи, скажи всем. Не стесняйся.- Металлом обковался голос под озвученным внезапно обвинением.- Не для такого вот мотания перед моим лицом, а для одного лишь замывания следов..." Уборщица было стала цепляться к личности, упрямо заявив: "Катись-ка ты поздорову отсюда со своим дырявым ртом..." На что с резоном окончательно было наложено простое резюме с той стороны стола: "С тряпкой своей вонючей все ж, попрошу, не мельтеши. И не носись, как с флагом. Брызги ведь черт знает куда летят. Ты доиграешься, пока на пол еще я и рвону!" Крикнув напоследок с выдавившимся в тощих желваках яростное "Чмо!", прислуга в виде перезрелой дамы - хамки вдруг осеклась. Часто заморгала. выдавая поток мыслей в голове с лоснившейся паклей седых волос. До выхода в дверь с тяготой осознавала смысл высказанного ей отплевывавшейся от оскорблений стороной. Выбрав худшее из толкований к своему натужно возмущенному уму, уборщица все же достойнейше ретировалась медленно в подсобку, оторвав попутно от своих прописанных обязанностей совесть с настырным указанием всегда здесь оставаться. Если бы он знал, что в тропиках произрастает вездесущий мангр, то точно обозвал бы взбалмошную бабу именно им. И ощутил ее такой же нежелательной возле себя, как любой из жителей Китая цифру 4. Гера еще немного поболтался по подправленному и заштукатуренному после взрыва в 2011 году аэропорту и, соблазненный чашкой кофе за 600 рублей, почувствовал себя важней, чем до полета. До объявления посадки на Якутск осталось два с лишним ничем не занятых, выпавших начисто из бытия часа и он пошел с билетом в комнату, призначенную дать людям из слетавшихся насильно чартеров чуток поотдыхать. Там посмотрел в свежайшей записи спектакль нашего главного театра с названием "Номер 13", где с удивлением вдруг обнаружил, что люди могут запросто ходить по потолку и по стене, легонько исковерканные тенью. И что их может зашибить к потере пульса упавшим на спину окном...
Продолжение последует
Пришлось бы плакать и смеяться одновременно. Хоть пол - "Лады Приоры" он невольно сэкономил, но на поминки ни в какую не попал.