Уже переползал с первой декады август, выдавшийся слишком смурным и дождливым. Текла у Филимонова совсем не благодетельная жизнь. Вольноотпущенность не слишком, но давала знать. Не знал он, как закончится вся его насыщенная эпопея с теперь уже тремя ларьками и кафе. Деньги были постоянно в обороте и их почти нельзя было никак собрать все вместе. Прокатанный в уме прекрасный вариант с закупленными свежими компьютерами из Германии, которые он мог ввезти в Россию и побыстрей продать, наталкивался на препятствия организационного и, важней всего, охранного порядка. Так как большую фуру на разовую операцию покупать не было смысла, пришлось прибегнуть к двум своим знакомым, работавшими раньше экспедиторами в московском автокомбинате Љ 40. В это время там как раз начались тёрки и разборки между учредителями и гендиректором, хапнувшим в одно лицо настолько много, что это поистине огромнейшее состояние могло пройти мимо братвы. Увещевания с плохими переговорами к хорошему не привели и его вскоре отнесли к погосту. Так что междувластие немного отразилось и на Филимонове: лишнюю "пятихатку" долларов пришлось туда и "отслюнявить". Навар на глаз должен быть в "зелени" тысяч на 150 - 180. С таможней обещали разобраться, занеся туда до 3 тысяч баксов и оформив груз набором запчастей информационно - технологического порядка огромной фирмы "Корус". Риск не открыться "крыше" был велик. Но еще более он рисковал не довезти товар на место вообще. По стране вдоль и поперек рыскали голодные разбойничьи отряды эпохи безвременья после Годунова. Варианты были: или всё, или никак и ничего: или тычинки вдребезги, или же пестик пополам. Возили многие. И на свой явный риск. Случалось, что водителей водили в лес вязать к деревьям. А грузы следом пропадали в безмерной глубине катящейся в прихваты беззакония России. Милицейские проверки на дорогах часто носили не ознакомительный, а наводящий на транзит бандитского осведомления характер. Многих "пасли" еще с границы. Поэтому Владимир был месяца два в подвешенно - волнительном, немножечко глумливом состоянии, выражавшимся незамысловато - простой поговоркой: "И хочется. И колется...". К тому же, чтобы заработать, необходимо было побыстрее и без шума груз продать, даже сменив в пути для безопасности маршрут. Также не было гарантий в выборе посредников и покупателей. А от братвы гарантия была одна по формуле седого Маркса: деньги - товар - деньги. И без отклонений, без отсрочки и т. д. Росли, будто грибы после дождя, огромнейшие состояния, потом сдувавшиеся мигом, словно пузыри...
В дорогу под конец августа выехал он с представителем от "крыши" щуплым Эдуардом и разбитным водителем Андрюхой. Предстоял неблизкий путь через всю Польшу на Росток, что где-то прилепился на холодноватом севере Германии. Предполагалось контролировать в дороге фуру по пути обратно почасовыми телефонными контрольными отзвонами в Москву братве. На ночь было необходимо прибиваться только на стоянки с большегрузами и под неусыпным бдением немного шубутного после пары банок пива Эдуарда. Деньги наказал он положить в "запаску" и под деревянный пол в передке фуры. Каждому выдали биту с монтировкой и неказистый газовый баллончик с перцовой начинкой. Не быстро, но почти за сутки с лишним пролетели мимо стёкол всех трёх видов обзора Белоруссия, Варшава и Германия с отклонением почти в четверть дороги к Балтике. Ночевали где-то на околице польского города Познани в приятном по комфорту маленьком мотеле. Четыре из семи машин, вставших на ночь возле него, имели номера России. Одна была даже с номерами из Новосибирска. Из-за секретной миссии нашим ушлым мужикам светиться не хотелось и они, едва рассвет принялся за дело, покинули тихо мотель. Природа вдоль дороги чуть напоминала свои милые российские края. Те же дубы втыкались пышными кронами в еще лазурное до горизонта небо. Те же клены с липами вставали по краям дорог, опушивая местный колорит. Но взгляд на ленты старых, но добротных качеством дорог возвращал их быстро к мысли, что здесь уж матерью - Отчизной как-то и не пахнет. А города с деревнями так явно поражали. Они будто немо смеялись над гостями, показывая в разных ракурсах дома с почтенным возрастом, отсчет берущего с времен далеких войн Наполеона. Одежда здешнего народа тоже поражала. Никаких тебе фуфаек, заношенных до дырок брюк, непонятного цвета курток и т. д. Все гляделось ладно и ухоженно. Было фасонно и не вызывающе подогнано под тело. Но более всего их поразили пожилые немцы. Возрастом они гляделись помоложе наших битых трудной жизнью стариков лет на 10 минимум. Чопорность и ладность выдавала их походка. Неспешность и уверенность сквозила в каждом их движении. Не стояло возле дворов разбитой и уже совсем не нужной никому рухляди отживших трудовой век машин и тракторов. Улочки были все напрочь ухожены, как и придворья. Заборчики - козе перешагнуть. Везде царил заложенный давно порядок, отражающийся даже в форме опрятненько уложенной брусчатки. Никаких тебе рытвин и колдобин. Было приятно видеть, что немцы делали все капитально, для одних себя и на века. Поэтому порядок надо было лишь поддерживать. Загрузка под Ростоком заняла немного времени и экипаж погнал свой черный "Маз" обратно по укатанным на совесть лет под семьдесят назад ровным автобанам нынешней Германии. Старые остроконечные крыши домов Германии смотрелись до того уж экзотично, что поражали постоянно взоры всех сидящих в фуре. Андрюха треть пути ехал со столь удивительно открытым ртом, что мог бы проглотить не одну муху, затесавшуюся рядом. Он то и дело с искренним детским удивлением отвлекался от руля:
- Гля-ка, простой домина, а стоит как церковь...
- Ну, а это уж отпад.- Толкал простецки Филимонова.- Левей, левей гляди. Нечто музей сам примостился у дороги.
- И сколько ж им веков-то, мужики. - Ел в то же время шмат тещиного сала из Рязани высотой под три его замасленных в работе пальца вприкуску с хлебом из хлебокомбината Љ 25 Москвы. С масляных толстых губ довольное слетало.- Поди, лет еще двести простоят.
Владимир с неподдельным интересом тоже вглядывался в странную, не нашу старину, параллельно думая о чем-то сокровенно близком. Эдик нейтральной обволокой не затянутого интересом взгляда для приличия косился в те же стороны, не забывая что-то пожевать или попить из банки находившееся не дальше его локтей пивко, обзываемое ласково "пивусик". Постоянный хруст противно отзывавшегося на движения его коротких пальцев целлофана превратился в ту же привычность, как шепот волн на берегу моря. Оттуда доставались только чипсы с ломтиками вяленой таранки. Как можно было всю дорогу этим питаться, знал только Эдик. Было одно лишь неудобство от него: просился каждый час на несколько минут остановить машину, чтобы расправиться с естественной нуждой.
Покоротали часа три возле немецко - польской нехитро обустроеннойграницы. Будто бы там и отдохнули. Тронулись сквозь Польшу. Народ там был не так щеголеват, как у германцев, но тоже отличался от родных пенсионеров. Где-то под Щецином, что стоит в Польше сразу у границы, нарвались было на лихие гонки перегоняемого из той же развитой Германии на родину стального цвета "БМВ" с транзитными номерами и захудалой "Лады" Љ 9. "Лада" сдуру погналась за еще бешеной на скорости бэушной "немкой", тщетно пытаясь прижимать ту кое - как к обочине. Едва не вылетев на встречную, несчастная "гонщица" под Познанью отстала, и не солоно хлебавши, сошла с так непривычной ей стайерской скоростной дистанции. Еще тройку таких "акул" пришлось увидеть после границы с Белоруссией. Одна "пасла" светло - зеленый 20 - тонный рыженький "Камаз" до самого Смоленска. Потом "Камаз" пропал. Пропала и она. Слежку за собой они не замечали, но перед самой Москвой два старых "Мерса" будто бы стали играть между собою в "шахматы" в непосредственной близости. Эдика все это напрягло и он решил гнать фуру что есть мочи к цели. Попутно позвонил братве, сообщив о непонятном поведении двух этих как будто не на шутку заигравшихся машин. Из Москвы погнали им навстречу новый джип, "Тойоту" и скоростной "Форд". Те полтора часа, во время которых порезвились в догонялках "шахматисты", закончились после Можайска. Прижав к обочине двух шутников, бригада, высланная для присмотра, заставила их съехать на ближайшем перекрестке вправо, где следы всех пятерых автомобилей за зеленью соснового леска как-то быстро затерялись. Полчаса Эдик, совершенно не волнуясь, подождал своих. Те возвратились, мигнув задними фонарями. Расположились формою эскорта и под присмотром довели несчастный "Маз" в Москву.
Если бы Андрюха знал, что напишут в новостных сводках всех информагентств России о том съезде в лес всех этих легковушек, он бы дальше вряд ли смог поехать: "...Неизвестные в лесу обстреляли два автомобиля... Обнаружены обгоревшие трупы пятерых мужчин... Оперативно - следственные действия продолжаются..."
На перегоне к складу Эдик признался Филимонову, что их, не церемонясь, "сдали" на таможне в Белоруссии и где-то перед Москвой мнимые лихачи хотели бы загнать в лес набитый техникою "Маз" для "шмона". Что из этого у получилось, выдали Эдиковы чуть раскосые глаза, расчетливо и жестко вдруг похолодевшим взглядом подводя печальный для беспредельщиков итог. Москва их встретила невесело под нудновато - мелким укороченным дождем и выгнувшейся радугой в районе Северного порта. Воздух приятно посвежел и даже Эдик выбрал из своих забот несколько минут, чтобы всем этим в непосредственно и в явной истинности хоть немного насладиться. Часа два бригада перегонщиков томилась возле Павелецкого вокзала в ожидании разгрузки. Они уже успели плотно перекусить и Эдик даже сбегал в магазин за новым пивом. Но на складе всё переиграли и выгружать технику не стали. Утряся дела с бандитской "крышей", с доплатой от себя решило руководство гнать ее в Свердловск. Снова взятый в обжим этим же эскортом "Маз" потянул нелегкий свой маршрут среди лесов родной уже России. Для безопасности перед Владимиром была подогнана та же отличившаяся под Москвой "Тойота". Эдик после "засосанных" за час пяти бутылок пива стал гораздо веселей. Много шутил среди слившейся с пространством темнотой. Лепил, бывало, и глупейший вульгаризм, грубо замешанный на сексе. Часто подкалывал Андрюху:
- Ну-ка, ну-ка, тормозни, братан!. . Что это за задрыга тут ляшистая попалась?
- Баба - как баба.- Равнодушно отвечал водила, при этом успевая элегантно прикурить.
- Ёкалэмэнэ. - Удивленные расширились глаза.- На вид - как будто ничего. Но смотрит, как отъехавшая. С такой точно мазы не видать: придавливай на газ - не стоит менжеваться...
- Вона их сколько выстроилось в ряд. Юбки не кончилась, а ноги уж вылазят.- Поддакивал с явной брезгливостью Андрей.
- Было бы время, во-он бы с той сисястой рыжей что-нибудь любовное и замутил бы. Как пить дать: баба ничего...
Филимонов все молчал, в задумчивости вспоминая тот веселый день, когда нагрянул с пузырем шампанского к Катюхе - зазнобе двух последних лет. Любовь его своей жене Наталье также порциями доставалась, но Катеньке он лил сплошные водопады слов, приподнимаясь над обыденностью не разнообразной и немного пресной своей семейной жизни. Ему был непонятен кризис среднего возраста мужчин, так как не знал, что он в него входил. Он с ней казался для себя сверх меры чутким, сдержанно взволнованным. В нем будто появился вкус в том понимании прекрасного, когда образ любовницы витал над всем, что было в этой жизни. За этой женщиной будто стояла ничем не потревоженная тайна и из-за редких встреч ее хотелось чаще видеть, обнимать, любить. В ее ответах чувствовалась некая большая мягкость и лиризм. Ее тело не казалось для него аморфным и немного грубоватым в отличие от той обычной бытовухи в приевшейся ему восемь лет Наталье. Атмосфера в их отношениях настраивала Филимонова на созерцательно - приятную задумчивость и вдохновенность. Он ощущал в ней образ необычной прелести при сравнении с простовато - пресным и неизменно постоянным, не слишком чувственным явлением жены. И этот умилительно - сусальный образ рос в нем постоянно, достигнув максимального размера восхищения. Катя же была женщиной простой и практичной. Всю свою сознательную жизнь она тихонько проклинала то, что рождена не сильным полом. Что ей во взрослой жизни ради благополучия детей приходится все время как-то пресмыкаться, кому-то постоянно угождать и даже выбор мужа ничего полезного ей не давал. Она рожала для семьи детей. Блюла в доме порядок и уют. Воспитывала двух ребят. Старалась, как могла, хоть что-то зарабатывать в это лихое время. И в потугах житейских не боялась надорваться. А муж забыл, что надо бы плечо ей подставлять. Работу потерял. Потом запил. А следом, впрочем, и пропал...
Отказанные мужем ласки и внимание хотелось кем-то заменить. Их и принес с собой Владимир Филимонов. С синхронностью не выплеснутые на Наталью чувства вчистую доставались уже Кате. Мечтательный образ воздыхателя сложился для нее с отдельных пазлов уважения, внимания, любви и обаятельности Филимонова. Была у Кати и прекрасная черта: подачек денежных она не принимала. И чувство бескорыстности ее любви напрочь забило подозрительность в отсутствии у нее прямых материальных интересов для Владимира. Он стал к ней относиться еще лучше. Плелась страстно взаимная житейская любовь без осознания пути, возможной временной нагрузки и последствий...
В Казани коммивояжеры попытались было поцивильней переночевать, но всех мотель вместить не мог и было решено загнать свой "Маз" в ночной отстой на ближайшую стоянку большегрузов. Поджарив на огне сосиски, распределенные затем в распаренный на кипятке привычный в пути "Роллтон" и нагрев чай в коптившемся четвертый год побитом алюминиевом военном котелке, благообразным ужином отметились в машинах. Всегда возимый для себя охраной крепкий алкоголь так и остался не употребленным в багаже "Тойоты". Предстоял день очень уж ответственный и отставать от фуры по любой причине было под огромнейшем табу. Уставшие от уже трехдневного крутого вояжа люди из грузовика свалились разом отсыпаться. Андрей сучил нервно отекшими ногами; частенько всхлипывал во сне. Эдик как лег, весь не раздетый и ни на ботинок не разутый, так и встал наутро через шесть часов беглого сна с чуток заплывшим после неудобства скрученности позы с одутловатым несколько лицом. Филимонов добирал сон от Москвы кусками и всю дорогу до Казани мысленно благодарил все существующих богов за то, что поддержал в себе благоразумие и не дал проснуться воли жадности. Не знал он и цену этого спокойствия. Лишь только золотой узор встававшего с востока солнца поднялся над макушками деревьев, как все по-быстрому соорудили из запасов легкий завтрак, запитый свежим чаем из мотеля. Не доеденные во второй раз надоевшие сосиски достались двум проворным псам, навязчиво их охранявших ночью. Андрей был занят простодушно зорким вниманием к дороге. Владимир под заливистый прихрап опять тревожно спал, наматывая снова время сна на остававшийся кусок дороги. Эдик же от страшной скуки листал в который раз не нужный никому цветной журнал с немецким текстом, каким-то образом попавший в это их немного странноватое жилье и уже больше года там лежавший. И всем так явственно казалось, что у всех них текла и развивалась простая благодетельная жизнь. Будто бы в ней дух с материей никак не разделялся. Природа тоже будто бы немного преображалась, нечто чистолицая и строгая манерами девица в цветном разнообразии обряжалась в сарафан. Рябиновые кисти на опушке дразнили густо сбитой в кипы красниной. Березовая легко колышущаяся выцветь в концах ветвей желтила пряди легких кос. А в не далекой глубине уже плотно багрилась чья-то отживавшая листва, холодным и не воспламенившимся ковром постлавшись кротко у отножин. День зарождался чистый и красивый. Чистейше левитановский по складу и по сути. Проскакивали взад высокие и редкие кусты, разлапистые клены, патлатые, в огромных круглых гривах, липы и дубы. В низинах, тонкой плавью подернутых легчайше - стылой серебристой дымкой, машины будто бы ныряли в самый низ моря из тумана, сырости и непроглядной мглы. И будто бы опять выскакивали вдруг на трассу из небытия глубокой преисподней. Сигналами к вниманию водителей стояли по обочинам несколько низеньких крестов с накинутыми впопыхах на плечи перекрестий со скромной простотой венками. Эдик в последний день забросил все охранные дела и занялся собой в режиме расслабухи: засасывал тихонько прикупленное под Казанью пиво, морил Андрюху анекдотами, немного спал и снова принимался за пивко. Потом гонял от скуки по кабине паука, жевал сухую колбасу, запивая почему-то это уже сидром в банке. Потом вдруг попросил остановиться у мангала, где с шустрой лихостью хозяйничали ушлые кавказцы, уговаривая "скушять наш шашлик - башлик". Парой шампуров он наскоро перехватил, заглушив проснувшийся не вовремя сосавший изнутри желудок аппетит. Андрей, с легкой нуждой сходив до колеса, снова сел за руль, налегши на педали. Проехав километров двадцать, Эдика вдруг резко возникшим недержанием начало внутрикишечной революцией разносить на части. Он и блевался, в муках скручивался с тошноты и под конец рванул в кусты. Филимонов был безмерно за себя рад, не ввязавшись в эту странную питательную авантюру. Андрея с двух кусков тоже никак не повело. И только Эдик что есть мочи все оставшееся время матерился выше многих этажей, угрожая разорвать назойливых южан на части или подвесить вверх ногами на деревьях. Ласково гладил боковину никогда не бывшего штатным при нем "макарова", успокаиваясь постепенно данной процедурой. Филимонов выручил за проданное уже не 180, а 236 тысяч "зеленых", набежавших скоренько за риск и расстояние. 20 % огребла "контора" в посерьезневшем вдруг в этот миг обличье Эдика, которые он тут же передал подъехавшим в "Тойоте". Те сразу укатили в Красноярск устраивать свои бандитские дела. Он трудно отходил после отравы, но почему -то через два часа стал даже стал чуть порумяней. Доехав до южан, шмальнул вслепую в них раз пять, добив обойму до нуля, о чем вдруг сразу пожалел. Хотя те мигом вдруг срослись с землей, доставив парню необузданную радость, но проблема перед ним вставала и всерьез. Отбиваться от любого беспредела по дороге было нечем. "Тойота" под себя мотала путь другой. Поэтому большой гаечный ключ и монтировка перекочевали шустро под его подушку.
Эдик молился про себя всем существующим богам, пошептывая про себя тихонько: "Добраться бы беспалевно обратно. Чуть что - босс голову за раз снесет и новой точно не поставит. Хотя бы эти гаврики меня ему не сдали. Так что уж придется добираться только с верой на удачу..."
Потом стал донимать вдруг Филимонова прилечь поспать:
- Что ты все маешься фигней? Скидывай, давай, свои эти гавнодавы. Расслабься и кидай рядышком кости. От самой, глядишь, Казани толком то мы и впрямь не отдыхали.
- Что-то не тянет...- С ледяной тоской в пол- оборота отвечал Владимир.
- Ну, тогда как знаешь. А навернуть мне лишнего кусочка сна для организма будет как бы и неплохо.- Неудобно повернулся задом на скромном пятачке сиденья. Скрутился по привычке калачом. Затих. Филимонову достался резкий запах уж до того не стиранных носков попутчика, что он невольно поперхнулся и от боязни быть заподозренным в брезгливости не стал зажимать нос.
Филимонов заскучал по Катеньке, надеясь навестить ее первей Натальи. Сумма подарка ей до самой Балашихи то падала, то поднималась вниз, не выползая за тысячу долларов. Наталье же готов был отвалить тысяч под десять, учитывая и расходы на семью. Еще два раза он возил потом компьютеры в Россию, после чего решил вдруг завязать такой суровый бизнес, перекинувшись на осетино - кабардинский алкоголь. Возил те его вагонами на Москворецкую овощную базу, откуда это пойло разлеталось по Москве, как тепленькие пирожки. Вложил деньги в родной завод БЛМЗ вместе с армянами, обзаведясь 32 % акций завода. В сумме с избранными им партнерами вышло 56 % предприятия и это им давало шанс руководить финансовой жизнью новоявленного ОАО. Отбил он вложенные туда деньги за 4 года и прикупил к этому 8 заправок по дорогам области. Кризис 1998 года никак не отразился на его благосостоянии. Его финансовый спрут раскинул свои щупальца до Тулы, Рязанского ликеро - водочного завода и парочки разваленных колхозов в Подмосковье. Через пять лет он чуть не отдал богу душу, пережив два покушения. "Контора" перекинула грехи на коптевских, ликвидировав у тех троих "шестерок". И сами понесли заведомо учтенные обратные утраты: двоих из их "бригады" подорвали конкуренты. Хотел было бежать в спокойную Швейцарию, но потерпел и ничего не прогадал, в 2000 - х взяв за те колхозы больше миллиона долларов. По Горьковке построил особняк, перевезя туда родителей жены, детей и своего двоюродного брата. Занес в офшоры 20 с лишним миллионов долларов и пересел в легальный бизнес, купив в Железнодорожном крупную строительную фирму. Хотел остаток средств перекинуть на недвижимость в Москве, но ниша уже была занята армянскими "китами". Владимир больше не работал, часто выезжая за границу. "За бугром" определял с одного взгляда земляков, за которых очень часто было стыдно. Братву его силовики в 2000 - х вежливо отжали от привычных криминальных дел, посадив следом чуть непонятливых и очень неугодных. Те, что сумели отойти от жизни развеселой, денежной и беззаботной, влились в законный бизнес, передав средства на управление их бизнесом людям хоть и беднее, но гораздо мозговитей и проворней. Мастер Котов и технолог Беленков уволились и перешли в завод "Рубин", который худо - бедно, но перебивался скромной работенкой из авиастроения и который не успел все распродать. Он потихоньку выживал на госзаказах благодаря какому-то предельно нагловатому "хмырю" из министерства, которому помесячно перевозилась в чемодане дань в валюте. Заместитель генерального директора "Рубина" и акционер родом из Армении Геворг Кочинян назвал с обидой вслух впервые среди высших управленцев эту операцию откатом. Работяги многих из цехов БЛМЗ расплылись в море барахолок, вещевых рынков и других временных мест, соскребывая хоть какие-то гроши для всё беднеющих семей. Новейшие станки с ЧПУ продавали там просто как металл. Цеха настолько опустели, что стали вдруг похожи на огромные ангары. Разогнанный за год крутым безденежьем народ 14 цеха метнуло поначалу в Балашиху, переместив вскоре акцент по поиску работ на близкую столицу. Кузьмич скромно почил под Рождество в первом году нового века и хоронить его смогли лишь семеро из цеховых, примчавшийся из Тулы сын да три бабульки из подъезда. Маша с Медовским поженились. "Настрогали" двух детей и благополучно в скромности дожили до дней глубокой старости. Митрич было женился. Но жизнь семейная быстро и круто не заладилась. Вытекла разладом бытовых причин из подобающего ей русла. Развод. Раздел. Уход. Пятак три раза в странном выборе женился и два раза расходился. Потом долго жалел, что первую жену он потерял из-за желания напиться. С последней своей любовью прижил двух ее детей и она родила еще пару своих. В тяготах вполз он в новый век, чтоб, надорвавшись, вскоре серьезно прихворнуть и стать калекой. В 2008 году он тихо умер на скамейке в парке. Из младших, принятых, детей один поступил в университет, другой - пошел по тюрьмам. Виктор Кирсанов с Саломатиным тихонько раздружились и каждый пошел своей дорогой. Кирсанову партийная стезя не пригодилась и он сначала мыл машины на заправке, потом пошел администратором в спортивный клуб "Лефортово", после чего его следы пропали. Лет через пять старики из заводских видели его гуляющим по Южному с тростью в руке. Нелегко, видать, далась ему работа, от которой он отвык за время руководства большим партийным коллективом. Павшин с начальников участка через высокий блат попал в струю новейших изменений пригодился в руководстве у "Рубина". Сначала был начальником цеха. А через год стал главным инженером предприятия. Его заместитель как раз и стал возить валюту в чемодане высокопоставленному протеже из министерства. Один цех "Рубин" даже арендовал у БЛМЗ. Но потом от этого пришлось быстрее отказаться, ибо в заказах новых те станки вдруг оказались не нужны. Из всех попавших в эту жизненную смуту один Юрик Смирнов так и не отведал горечь перемен. Он еще в юности быстро понял, что угождать необходимо только сильным, чтобы остаться на плаву. Устроился через брата жены простым водителем в "Газпроме" и много лет потом не знал ни горечи невыплат, ни убийственных последствий от дефолта, приобретя немного акций у гиганта. Горбатов из начальников 12 цеха БЛМЗ работал на заводе дольше всех. Когда в резко уменьшимся ему кадровом подчинении осталось только пять бригад на цех, от незаметно отошел от руководства и стал простым пенсионером, заработав вместе в ветеранскими на нынешний день 27 тысяч целковых. До сих пор бывает иногда в Купавне на прудах с платной рыбалкой, душой болеет за хоккей и ездит каждый год на отдых в Кисловодск. Водит дружбу с бывшим спартаковским защитником Юрием Ляпкиным, с которым их видели не раз на уютненьких трибунах ледового стадиона в Балашихе.
Петр Ковалев так и остался жить в напичканном заводами, но все ж приятном Запорожье. Жена Людмила родила ему через два года сына. А у него через былые связи с криминалом пришел первый трудовой успех - он стал приятелем смотрящего за городом с кличкой Трофим. Прикупил в пригороде дачу, поменял свою хилую квартирку на другую, бОльшую площадью раза в четыре. И в силу разных обстоятельств дома почти не ночевал. Потом они семьей быстро уехали в Одессу, где след его, как временная белая глиссада следа самолета, незаметно через время растворился. И мать его Анастасия так и не видела сына до своей кончины. Горюн, Котел и прочие жильцы колонии после отсидки на кривой дорожке незаметно поспивались, доживая неудачно складывавшуюся жизнь в притонах, подворотнях и попадавшимся углам случайного характера обителей.
Сошли с путей развития огромной Балашихи ткацкая фабрика, военно - механический завод, а также автокрановый завод и автогенный. Разруха пронеслась и круто встала на пороги всех крупных организаций и большую часть всех районных промышленных предприятий. Будто огромный самолет вошел в пике, а после в штопор, еле дотянув до взлетно - посадочной полосы. Все жили чахлыми надеждами, всё не сбывавшимися чаяниями, дожевывая горестно гораздо тяжелее достававшийся им хлеб. Будто бы огромный социальный механизм большой страны пошел вразнос. Старое толком не справлялось, а новое не знало, как всё надо делать. И здесь, как при любых изменениях государственного строя, появилось некое сословие приспособленцев, будто бы способное всё разрулить. Оно-то и наделало огромных бед, которые страна еще не расхлебала и вряд ли расхлебает в течение ближайших двух, а то и трех десятков лет. Нужны мотивационные устремления элиты, понятие их целей всем народом. А это в нынешней России - проблема многих поколений. Половина населения жила при другом строе и мировоззрениях. Другая - в полностью не понятой идеологии наживы и стяжательства. В доходах разница в сословиях достигла колоссальных цифр. Страна сжалась во всем: в объемах производства, в количестве ученых, школ, больниц. Забросила десятки тысяч деревень. Но выросли в разы непроизводственные силы. Намешано с лихвой много других противоречий, не позволяющих собрать страну в единый механизм. И в этой каше истину дальнейшего развития страны найти сейчас так же откровенно тяжело, как и иголку в стоге сена. Пока, кроме наживы правящего класса, у огромнейшей и богатейшей из всех стран, нет других внятных и осуществимых в деле приоритетов. Россия полностью вошла в третий круг ада, еле выбравшись из первых двух кругов...