Аннотация: Слово не воробей, может и горы свернуть
Захолустье, ночь, пологий волжский берег. Только утром будет катер, жжем костер и точим лясы.
От обветшалой пристани, в которую превратился "Пароходъ Пожевскъ", пришитый к берегу канатами несусветной длинны, отходила "Комета". За кормой подводокрылого судна вскипел бурун, а нос стал поворачиваться от нашего огонька в чернильную тьму над водой. Но ловелас "Пожевск", лишь миг помедлив, принял решение за молоденькой "Кометой" на ночь глядя приударить и, не отлипая от ея лоснящегося холодной сталью бока, стал повторять маневр, забыв, что привязан намертво к семье и детям, то есть к берегу. Возраст сказался сразу: старикашкино чрево издало трубный звук, на палубе что-то жалобно заскрипело, а корма отозвалась угрожающим треском. Водевилю по мотивам картины "Неравный брак" грозил трагедийный финал "Герники".
Но на подмостки, вернее на капитанский мостик Пожевска, вылетел из рубки античный герой. Он был стремителен и абсолютно наг. А в руке сжимал не пращу Давида, но общепитовский графин. Метнув его в "Комету" с силой сразившей бы десяток Голиафов, он обратился с речью к экипажу. Без знаков препинанья капитан спрягал существительные и склонял глаголы в такой падеж, что без содроганья и не вспомнишь. Слово настолько было круто, что от него могла свернуться не только в жилах кровь, но и волжская вода. Невидимый высокий берег отдавал эхом все подробности нехороших отношений в которые вступит нач.-пристани с экипажем корабля, если тот немедленно не ....... а если бы не трудности перевода, то лютый конец, предсказанный мотористу "Кометы", ужаснул бы и гестаповского палача. Но "Комета" отчаянно билась винтом о воду и рвалась на фарватер. Дело шло если не к развязке, то к разрывке: царской закалки кнехты Пожевска вступили в борьбу с советскими стальными путами. Оглушительный хлопок и в воздух полетели прибрежные кусты и консервные банки. Это обрубок ржавого каната смёл с берега излишки рельефа и улетел в Волгу. Береговым рельефом возле следующего каната выступали мы. И тут простой герой на мостике Пожевска возвысился до громовержца. Лирическим шопотом показалось нам то, что звучало доселе. Ведущий "Голоса Америки" в транзисторе поперхнулся: русский голос заткнул его стенанья об отсутсвии свободы слова в СССР. Летучие мыши застыли в воздухе. Шишки осыпались с сосен. Время остановило свой бег. И "Комета" остановилась вместе с ним.
Восхищенные первобытной силой похабного слова, мы вскочили и разразились овацией достойной съезда КПСС.
И только Эмма, дочь известной поэтессы, спасла честь столичной ителлигенции.
Выудив из кружки захлебнувшегося чаем комара, она стряхнула его брезгливо в пламя и отчеканила в тональности Высоцкого: