Всеволод Рудольфович Абрамов был весьма изобретательный человек. Выросший в стенах больницы имени Мечникова из когда-то пугливого пухленького интерна, вечно старавшегося угодить старшим, за каких-то двадцать лет он превратился в настоящего монстра - заведующего, и как кабан, заматерел и расцвёл в руководящей должности. Как свидетельство его социальной реализации, на бычьей шее Абрамова появилась толщиной в два пальца золотая цепь, как у братков в далёких уже девяностых, а в глазах холодная пугающая пустота, которой не было дна, это была пустота разочаровавшегося во всем, искушенного жизнью человека. Вся эта социальная мишура высокоморальных пустобрёхов про пресловутый долг, про надуманную честь, была не для него. Он абсолютно не верил во все это, считая всех людей без исключения, продажными, в свою очередь сам не сколько не стесняясь собственной продажности, так как полагал эту черту нормальной чертой каждого разумного человека, желающего жить хорошо. Просто в отличие от многих он не врал самому себе. Жадный до денег невероятно, настолько, что Габсек или чахнущий над златом у Пушкина Кощей уступили бы ему в этом качестве, Абрамов старался добывать деньги всеми доступными ему способами. Они - деньги, являлись его единственной живой страстью, он считал, что деньги и есть эквивалент, не то что личной свободы, нет, по его мнению они вообще сами по себе были тем, что каждый человек называет жизнью.
Еще учась в институте он на студенческой пьянке умудрился засунуть во влагалище своей однокурснице бутылку из-под шампанского, что привело к серьезной травме и внутрибрюшному кровотечению. Мать Абрамова главный врач крупного областного санатория, тогда смогла откупить сыночка - всю позорную историю на корню замяли, и уже тогда юный Сева смог осознать ту огромную власть денежного знака над человеком и даже над законом, открывавшую дверь во вседозволенность.
Он неоднократно заявлял, что без денег жизнь каждого превращалась в унылое существование, что неприемлемо для таких людей как он. И ему было бы проще сдохнуть чем прозябать без денег. Жить для Абрамова означало тратить или зарабатывать деньги, и ничего другого в жизни для него значимого не было. Угодливый и льстивый с начальством, Всеволод Рудольфович упорно отказывался от должности зама по хирургии, которую ему неоднократно предлагали разные главные врачи нашего ЛПУ. Абрамов со смехом рассказывал, что средний срок пребывания зама по хирургии на должности три-четыре года, в то время как заведующие умудрялись высиживать на своих местах десятками лет. Всеволод Рудольфович регулярно посещал научные конференции и сьезды хирургов, мотался в Ростов, Москву и даже в ближнее зарубежье. Его старых знаний в целом хватало для работы, он старался их корректировать, глубоко не вникая в суть изменений в современной хирургической практике. Прослышав на одной из столичных конференций про стентирование вирсунгова протока, Абрамов по делу и без дела требовал от эндоскопистов выполнять эту операцию при остром деструктивном панкреатите, как правило, всегда уже на 5-8 день от начала процесса, чем как бы имитируя для млевшего от счастья руководства знания веяний в современной хирургии.
Абрамов не верил в людей как таковых, он их мерил по самому себе, в каждом благородном или порядочном поступке других он изначально искал тайную хитрость или коварство, а не найдя этого ничего, Всеволод Рудольфович усматривал в таких людях, глупость. Он не понимал того как человек может не хотеть денег или власти, как иной раз отказывается от подлости в ущерб самому себе.
После того, как он вычистил доставшееся ему хирургическое отделение от всех, кто мог бы хоть как то оспаривать его авторитет и власть, заведующий создал великолепную по его мнению систему сдерживания и противоречий. Избегая набирать в отделение под разными благовидными предлогами блатных и слишком умных, он набрал себе своеобразный коллектив молодых врачей, который воспитывал так как ему было надо. Это было очень важным моментом, так не работавшие до этого не где люди, считали, что так как устроено в отделении Абрамова так и есть везде, так есть правильно. Организованный поток плановых пациентов перемалываемых этим врачебным коллективом, приносил ему большие и регулярные дивиденты. Желая оперировать и зарабатывать левые деньги, врачи в отделении, конкурировали друг с другом за благосклонность капризного босса, пытаясь ублажить его, занести, ему побольше чем его коллеги денег и подарков, стуча и сдавая друг друга по поводу и без повода.
Среди коллектива хирургов, Абрамов выделил одного, достаточно по его мнению рукастого и трусоватого, регулярно подло стучавшего на остальных, хирурга по фамилии Имранов. Это выделение одного из многих сразу привело к ряду проблем. Ненависть коллег и их зависть к положению любимчика, прочно приблизила Имранова к заведующему, так любимчику уже было некуда деваться от своего патрона, отказаться от этой роли означало для него, остаться одному, без всякой поддержки во враждебном к нему коллективе и потерять в деньгах. Как считал сам заведующий, приближенное лицо должно было стать для других хирургов, образцом того, как выглядит идеальный работник его отделения и примером тех благ и эксклюзивного положения, которые станут получать те, которые будут стремится к тому же.
Прочих хирургов, прежде всего дневных врачей, Всеволод Рудольфович безжалостно тасовал, как карты в дрянной колоде, меняя их местами, меняя у них палаты, дежурства, меняя к ним своё отношение, впадая то в яростный гнев, то в благосклонную милость, но руководствуясь при этом прежде всего тем: кто и сколько поделился с ним в текущем месяце - в зависимости от размера занесённой ему суммы денег, а так же от того какая до него доходила из разных источников информация о благоднадежности этого человека, степени личной преданности ему. Кроме того Абрамов учитывал проколы данного доктора и допущенные им ошибки в работе, чаще всего с точки зрения замечаний вышестоящего руководства. За сделанное замечание начальством, Абрамов буквально уничтожал провинившегося хирурга, до тех пор пока на его месте не оказывался кто-то другой. Тогда он переключался на новую жертву с тем же не гаснущим ожесточением палача. В результате все врачи отделения вертелись в этой бесконечной карусели, то возносясь до небес, то низвергаясь с них в адскую бездну. Зато скучно не было никому. Никто не мог расслабится. Любая прямая конфронтация с выразившим протест сотрудником, приводила к его неминуемому наказанию, отбившийся от рук сразу переводился в ночные дежурства и затем, если он не поддавался исправлению, то есть не просил прощения и не искупал кровью свою вину, то отправлялся в ссылку в приёмный покой. Если же и это не помогало, то количество дежурств по приёмнику достигало у такого врача ста процентов и чаще всего он оттуда не возвращался, дело заканчивалось как правило, увольнением, работать в приёмном покое в принципе мог человек и без медицинского образования, работа там убивала здоровье и лишала начисто сосланного, хирургической практики. Просидеть год безвылазно в приёмнике означало лишится навыков работы, деградировать, начисто дисквалифицироваться как специалисту.
Иногда Всеволод Рудольфович, пребывая в благостном состоянии духа, приходил в ординаторскую, где как пчёлки несущие мёд, жужжали, работая в компьютерах над электронными историями болезни, его преданные ординаторы, и начинал изливать на их головы свои представления о жизни. Они были просты, незатейливы, с высоты прожитых лет, он делился тем какое надо пить пиво, как леденеют рога у оленя, когда правильно охладится в холодильнике "Егермастер" и тем как надо правильно ублажать женщин включая разные скоростные режимы. Конечно подобный полет мысли в кандидате наук и заведующим мог удивить обычного человека, но привычный коллектив молча внимал ему в то время как иные даже согласно поддакивали.
Причиной случившегося был протест. Работавшие в отделении Абрамова хирурги мало того, что росли профессионально, так и ещё постепенно понимали всю абсурдность сложившейся системы. Выходки Абрамова с каждым разом становились все более и более дикими. Это касалось не только присваиваемой им премии за палатные услуги, 60% и более, которой он забирал себе, от общей суммы денежных средств выделяемых на отделение. Формально все было как бы по закону, действительно был приказ главного врача по которому все выделенные деньги с платных услуг на доплаты работникам внутри отделения распределяла комиссия из трёх человек. В состав комиссии входил сам Абрамов как заведующий, его верная любовница Крыска, так звали все в отделении старшую сестру и конечно же Имранов, который имитировал представителя трудового коллектива. Нюанс заключался в том, что представитель трудового коллектива должен был им быть выбран, но его конечно же никто не выбирал, так как приказ о стимулирующих выплат с платных услуг был весьма формально доведён до сотрудников. Надо заметить, что не в одном из других хирургических отделений так деньги от платных услуг никто не делил, прочие заведующие несмотря на их закидоны и странности, присущие всем нам в той же степени, что и им, на такое не шли, распределяя данные деньги между сотрудниками честно.
Одной из ужасных выходок Абрамова была власть над отделением, данная ему Крыске. Крыска была наглой и хамоватой женщиной лет сорока, сохранившей следы былой привлекательности, точно так же как и заведующий повёрнутой на деньгах и бесконечном самолюбовании, выражавшемся в её высказываниях и публикуемых ей в инстаграмме достаточно откровенных фотосессиях, где она демонстрировала свои выпирающие достоинства. В отделении особой популярностью пользовались её видеообзоры пляжей далёкого Пхукета, где она бывала пару раз и считала себя экспертом в этом непростом вопросе. Она благодаря Абрамову зарабатывала ежемесячно в полтора - два раза больше чем отрабатывающие по две ставки ординаторы отделения. Крыска поощряемая заведующим начала нагло долбать разного рода придирками врачебный состав отделения, а встречаемое ей сопротивление, привело к тому, что она стала следить за врачами, немедленно донося обо всем, что могло бы по ею мнение иметь значение и то что служило поводом для скандалов. Это были и крошки на столе в комнате отдыха врачей наряду с неубранной грязной посудой, недописанные в историях болезни дневники, разного рода рабочие оплошности, лишние по её мнения назначения, в частности ненужные как она считала, капельницы, которые бедные сестры должны были делать по вине нерадивых врачей больным. Крыска обнаглела до того, что не только нагло делала замечания врачам, в вопросах её напрямую не касавшихся, так она ещё и стала регулярно хамить им пользуясь высоким покровительством. Абрамов приобрёл свойство передавать через неё распоряжения врачам, которые она сопровождала собственными колкими замечаниями. Ненависть которую питали врачи к старшей сестре достигла своего апогея.
Витя Берендеев был одним из тех, кто якобы был обязан Абрамову всем. Ведь в понятии нашей больничной администрации и заведующего, лучшее о чем мог мечтать каждый хирург в нашем городе, это конечно, ишачить на них, как раб на галере, работать в больнице имени Мечникова. Любопытно верили ли они сами в то, что они говорили? Этого не знает никто.
Простой деревенский парень, Витя, после интернатуры, благодаря Всеволоду Рудольфовичу был оставлен на работу у него в отделении, врачом-хирургом. Абрамов даже покровительствовал ему, считая чем-то вроде своего рабочего проекта. Берендеев был одним из тех кто в случае, когда его начальники посылали отправится на три буквы, подальше, он вежливо извинялся и уточнял как туда лучше пройти, то есть тем самым, идеальным работником. Его терпеливость вошла в анналы больницы. Однажды, так бывало и до и после этого случая, непонятная ни кому не нужная, старуха с нестабильной гемодинамикой прямо с приёмника залетела в ОРИТ, где пролежала трое суток, после чего благополучно и тихо умерла. Ежедневные клинические обходы пёстрой бесконечно умничающей на разные темы, комодрильи замов, профессоров и заведующих по отделению реанимации, которые в виде шумной процессии проходили ежедневно, прошли для несчастной старухи даром, у неё на вскрытии был был выявлен мезентеральный тромбоз, не диагностированный за эти три долгих дня в отделении реанимации. Мёртвый кишечник бабки конечно же привёл к перитониту, абдоминальному сепсису и тихой гибели очаровательной милой старушки, что самое главное гибели без какой-либо операции. Это было почти, что преступление, главный узнав результаты вскрытия и немедленно потребовал крови виновных.
- Опять просрали? - спросил он у своих замов. И как водится в нашем мире, конечно же это должна была быть кровь абсолютно невинного и непричастного к делу человека. Такого найти было несложно. Ну как же разве могут быть все эти важные замы, маститые титулованные профессора, и конечно же сам заведующий Абрамов - асс хирургии, виноваты в случившейся диагностической ошибке? Конечно же нет. Так уж повелось, что каждый больной в реанимации всегда числиться за каким-то отделением, а эта больная, как мы знаем, числилась за отделением Абрамова. Но в отделении каждый больной числится в обязательном порядке, за какой-либо конкретной палатой, при этом именно эта старушка числилась за именно палатой бедного Вити Берендеева. После недолгого и плодотворного совещания с участием замов, профессоров и Абрамова было принято решение о виновном, им был назначен не разу не видевший бабулю, Виктор. Ему был объявлен выговор с лишением премии, которая кстати составляла внушительную часть заработной платы.
- Пойми Витя, - вкрадчивым ласковым голосом, сказал хирургу Абрамов, отправляя того в административное отделение, что бы он расписался в приказе с выговором, - так надо.
- Надо, так надо, - вздохнул Витя, но осадочек на душе, остался.
Второй случай который вызвал возмущение врачей в отделении это была история с Игорем. Однажды но бедный был вынужден оперировать двух пациентов, отдавших деньги Абрамову лично, с ЖКБ, каждому больному была выполнена лапароскопическая холецистэктомия. Самое забавно было не это. Самое забавное, что прооперировавший их Игорь не успел оформить протоколы операций в историях болезни, так как у него началось очень даже бурное экстренное дежурство, в ту ночь он не то что не поспал, он даже не прилёг, так много было работы. Количество поступивших пациентов достигло трёх десятков, а число операций было более десяти, из них пять большие лапаротомии. А утром зная всю эту катавасию, Абрамов не давший Игорю не одной ржавой копейки с этих оперированных женщин, у которых все протекало вполне благополучно, публично выпорол его за ненаписанные протоколы операций.
- Успевайте как хотите, - и Всеволод Рудольфович, после этих слов объявил бедному Игорю выговор с лишением пятнадцати процентов премии. Репрессии продолжались, Крыса донесла в очередной раз про крошки на столе в комнате приёма пищи врачей и тот распорядился этот стол убрать, люди проводившие сутки в больнице были вдруг по воле самодуры и самодура лишены места для еды. В коллективе назревало возмущение закидонами заведующего.
Дважды огрёб даже прорежимный Имранов. Первый раз когда утром Абрамов в очередной раз вставлял врачебному коллективу за огрехи в историях болезни из-за которых с отделения страховая компания сняла приличную сумму денег, любимчик попытался что-то там возразить заведующему. Тот сорвался на посмевшим открыть рот хирурге, орал Всеволод Рудольфович так что звенели стекла. Имранов сидел красный как помидор и молчал, уже не пытаясь что-то возразить. Второй раз Имранов получил за алчность он стал заряжать своих пациентов сверх Абрамова повышая ставку, когда это всплыло, пожар было не потушить.
Пострадали и ночные хирурги, Абрамов составляя график перепутал дни, вернее напутала составлявшая за него график Крыска, менять его то есть демонстрировать свою оплошность начмеду заведующий не стал, из-за чего ряд ответственных хирургов, дороживших свои статусом вынуждены были сесть в приёмник, это вызвало волну возмущений.
Работавший на основной ставке, в отделении Селедкин, отец твоих детей, потребовал себе согласно действующему законодательству отпуск, вне графика, в то время когда ему было надо, при этом он заявил, что ему плевать до проблем отделения. Реакция Абрамова не замедлила о себе знать, не отличавшегося большим умом Селедкина заведующий решил выжить с отделения и потому на следующий месяц перевёл полностью в приёмник. Может быть окажись на его месте кто-то другой, тот бы просто ушёл в другое отделение или другую больницу, но никчёмный Селедкин понимал, что ему с его поганым склочным характером, нулевыми знаниями и слабыми навыками уйти не куда. Он конечно хорохорился, но вдруг неожиданно для всех публично заявил, что с тем, что происходит в отделе мирится больше не может, так как несправедливость его добивает, в связи с чем тот планирует обратится к главному врачу за справедливостью.
Его поддержал Гена Янаев, ещё один отделенческий хирург, тот собрался по причине бесперспективности дальнейшей работы в отделении у Абрамова, уйти в соседнее отделение, переживавшее кадровые кризис, где остро нужен был врач на дневную ставку. Янаев сильно боялся Абрамова, что тот обозлившись на его бегство в соседнее отделение не даст тому работать в больнице. Он так же выразил желание как то воздействовать на заведующего с целью прекратить все это его самодурство.
Все было просто все нежелательные дежурства по приёмнику висевшие на тяжким грузом отделение можно было добровольно примерно поровну поделить между дневными врачами, на каждого выходило по немного, и было вполне терпимо, но тогда Абрамов лишался своего главного кнута, который он обрушивал на спины своих рабов.
Повзрослевшему коллективу отделения был нужен иной, новый порядок с нормальными взаимоотношениями внутри коллектива, между коллективом врачей и заведующим, без передряг, без закидонов и постоянных истерик. Администрацию больницы по собачьи преданный услужливый угодливый Абрамов был выгоден, он никогда не спорил, он выжимал с коллектива все, что только мог и менять его на другого она бы не стала без каких-либо веских на то оснований, но конфликт с коллективом это были не те основания.
Врачи решили, что как взрослые люди уже не могут продолжать жить как раньше, ведь у многих из них уже взрослеющие дети и так дальше продолжаться не может. Кроме того они договорились, что что бы не случилось далее впредь они будут друг друга поддерживать и если понадобится уволятся все дружно, что бы хоть как то воздействовать на администрацию. Массовое увольнение хирургов это всегда скандал, и он не может пройти для больницы бесследно.
Той весной компания хирургов работавших в день резко снизила размеры заносов, попытка их поменять на ночных не к чему не привела, ночные упирались и в день идти не хотели. Бесконечная дневная писанина, им была не по плечу.
В отделении зрел заговор, цель которого была хоть как-то повлиять на Абрамова, что изначально было ошибкой. План вступить в сражение не желая победить изначально был провальным. Заговорщики - дневные хирурги первоначально обратились к заму по хирургии. Тот их выслушал и обещал разобраться, для чего он запланировал собрание в отделении с участием всех заинтересованных лиц, а так же Абрамова.
Первые потери произошли уже на этапе беседы с замом по хирургии, от разговора уклонился тот самый Гена Янаев громче других требовавший социальной справедливости. Он конечно же признался в своей трусости, но был очень рад, что избежал своего прямого участия в конфликте с заведующим уже на этом этапе.
Зам по хирургии честно всех предупредил, что они начинают конфликт с Абрамовым, который им может выйти боком, но раз они готовы идти до конца он не может не поддержать их устремлений.
На состоявшемся совещании случилось две вещи, первое врачами были озвучены требования по изменению работы отделения и под давлением зама режим работы был изменён. Дежурства по приёмнику были распределены между всеми, молодым хирургам как водится было дано их побольше и даже любимчик Абрамова Имранов получил свою долю дежурств. Второе был первый звоночек, неожиданно для всех Селедкин отказался озвучить или хотя бы как-то поддержать общественные требования, он опять таки проявил себя как подонок, его интересовали собственные шкурные интересы. Селедкин потребовал одно он хотел работать в день и перестать дежурить в приёмном отделении. Он заявил, что больше его ничего не интересует, тем более какое-то изменение в работе коллектива. Таким образом в лагере повстанцев была заложена первая бомба.
Как выяснилось Селедкин преследовал лишь свои личные шкурные интересы, он первым прибежал в кабинет Абрамова и сдал заговорщиков на корню, выложив тому всю информацию, вот так зачинщик мятежа был на деле обычным дешёвым провокатором и предателем.
У многих тогда в отделении в голове не укладывалось как сорокалетний врач, хирург, отец троих детей, ради того, что бы потеплее и по комфортнее пристроить свой жирный зад поближе к кормушке, мог так подло поступить, спровоцировав коллектив на протестное действие из-за которого царский трон под Абрамовым пошатнулся.