Аннотация: Новая редакция старого текста, написанного в жанре метафизического романтизма, породившего самоё себя.
В ПОИСКАХ МОИСЕЯ
ИЛИ МЕТАМОРФОЗЫ ВЛАДИМИРА ГЛЮКА
Это был Владимир Глюк. Да, это он проснулся. Я лишь сейчас, во время того, как он, пробуждаясь, возился в постели, вспомнил его имя - Владимир Глюк. И он не был человеком в этом мире, а только галлюцинацией.
Сослуживцы на новом месте работы не могли придумать для него другого прозвища, кроме как "Глюк", и сильно удивлялись, узнав, что это и есть его фамилия. Он не был похож на наркомана, так как выглядел сносно, лишь глаза его, казалось, были огромны из-за больших тёмных полукружий под ними. Он не был похож на мечтателя, витающего в облаках, так как эти глаза его были внимательны, а всё лицо сосредоточенным. Но иногда люди не замечали его находящегося рядом, а он и сам сознавал свою подде́льность. И сколько он не вглядывался в мир - пытаясь прочнее обосноваться в нём - не получал результатов. Тогда терял свою внимательность и цель в жизни - тосковал. Становился ещё менее заметен. Или напротив, место меланхолии занимала ярость, рождающаяся внутри его, и тогда Глюк обрушивался на окружающее с кулаками, обретая этим немного вожделенной реалистичности, оставляя в мире следы, по которым его могли заметить, или даже запомнить, но с другой стороны, этого могло и не произойти.
Глюк часто задумывался над тем - кому пригрезился в этом мире? Чья он тень, чей призрак? Возможно, сам он - видение целого мира?
Был атеистом, но в последнее время стал несколько суеверен, поверив в предопределённость жизни. И иногда представлял себе судьбу в виде живого существа, дёргающего его за нитки - управляя.
Он вдруг стал большим и белым, и правильной геометрической формы. И всё его существо могло видеть, толи утыкано было глазами, толи и было одним глазом.
Внизу была мебель. Стол с телевизором, стол с бумагами, кресло, кровать. Мебель казалась сверху плоской, лишённой объёма - нарисованной.
- кровать -
На ней лежал кто-то. Не то человек, не то бьющееся в конвульсиях животное. Это существо хрипело. Суча ногами, заламывало руки, делая не имеющие смысла движения.
- это человек -
Постельное бельё было скомкано и смято в изножье у спинки кровати. Человек выталкивал из себя воздух сквозь стиснутые зубы - выходили нечленораздельные, едва слышимые звуки; верно он хотел кричать, но не мог или не позволял себе. И продолжал тихую борьбу с собой.
Вокруг никого, а человек громко дышит и пахнет отчаянием. Зачем тому, что бело и велико, обоняние и слух, способность чувствовать?
Человек внизу ударился головой о стену. Ему было больно. Но он терпел и повторил это снова.
- через какое-то время -
Человек поднялся оттуда, где лежал, и озираясь по углам комнаты, втянув голову в плечи, вышел в дверь. Тот, что был геометрической формы и белый, перестал видеть Глюка. Но напрягши свой странный разум, смог представить, что стало происходить за этой дверью.
В бесконечном коридоре было темно, а человек боялся темноты, поэтому старался идти быстрее. Ему до жути хотелось кричать или запеть - как он делал это в детстве - чтобы заполнить это пустое пространство хотя бы звуками.
- это пустое тёмное пространство -
У человека было богатое воображение, поэтому он боялся темноты. Он шёл сутулясь, спеша, по бесконечному петляющему коридору с однообразными углами; он вёл по стене кончиками пальцев, ища выключатель. Загорелся свет в месте, где пахло едой и отходами, которые пропадая в прогретом батареей пространстве, источали зловоние.
Имея тончайший слух, который вообразил себе белый, оставшийся за бесконечными поворотами и дверьми, можно было услышать звуки многотысячной армии коричневых насекомых, что дислоцировалась, скрываясь там. Но человека это всё не интересовало. Он раскрыл дверь в стене напротив той, где был выключатель - там было помещение, маленькое, в котором тоже загорелся свет - вошёл.
- это был Владимир Глюк -
В центре помещения было пахучее и белое, сужающееся к низу. Расстегнув брюки и достав то, что там было, человек стал теребить это (корча гримасы на измученном лице), пока оно не сделалось большим, и стал продолжать. Человек закрыл глаза, его губы подрагивали. Вышел ещё сильнее сутулясь, опуская в пол взгляд, гасил свет и почти бегом двигался по коридору.
Здесь, где он жил, было только две комнаты, но дверей и углов было так много, и он метался между всем этим от одного участка света к другому. Никого рядом не было. А лицо Глюка выражало лишь безрадостные чувства, а белый, что наверху, видя это, недоумевал.
Теперь он был вороном. Чёрным. И опять всё видел и чувствовал. Этого человека с огромным лбом и торчащими из макушки грязными волосами, сутулого и неряшливого. Идущего снаружи своего жилища. Его просто гнёт к земле, он засунул руки в карманы куртки, втянул голову в плечи. Ему кажется, что каждый человек - Видит - его, презирая. Видит насквозь. Кассир в магазине, и встречный прохожий, жуткие женщины из конторы управления на работе, и сослуживцы.
- тот, что ворон за окнами тиранит воздух
крыльями, заставляя удерживать себя -
Ворон представляет мир глазами этого человека - молодого мужчины, Владимира Глюка. Тот всё время вздыхает, но на лице в первую очередь выделяются глаза, где печаль. Но Владимир так мал, а вокруг всё огромно.
- ...и люди... -
Все люди. Начальник из-за своей высоты способен откусывать головы подчинённым - выплёвывая. Сослуживцы, что, не заметив, а иногда ради шутки, пинают его. Видит мир серый и колючий, со множеством углов. И потому серый так часто переходит в чёрное - в самом этом человеке.
А тот, кто ворон, недоумевает, но может и начинает догадываться, что же нужно этому человеку?
Ворон опять летел, наблюдая за человеком по имени Глюк, который мучился от белого света, сознавая свою природу тени.
Владимир Глюк шёл на работу. Предприятие находилось в районе проживания Глюка, и добраться было не трудно. Но он опять был после своей "ломки", что происходила с ним перед походом на работу. Он был подавлен, сер и незаметен, но наоборот, полагал, что видим для всех, и даже мысли его были, казалось ему, прозрачны для окружающих. Он был так жалок, что ворон пожалел его.
Глюка ломало перед походом на работу, от того, что он ненавидел свою работу. Ненавидел тупость её, ненавидел тупость и грубость сослуживцев, боялся начальников, что были велики ростом и способны, из-за своего величия, выгнать Глюка с ненавидимой им работы.
Ворон недоумевал, как человек так люто ненавидящий свою работу, так сильно боится её потерять?
- продолжение наблюдения -
Глюк продвигался через проходные, люди, не видя его, толкают и пинают его в плечи и зад. Глюк работает в сборочном цехе холодильников на конвейере - самая тупая из придуманных работ. Здесь он превращается в робота - потому что это работа для роботов; растворяется в механических движениях. Мимо проезжают и проходят агрегаты машины и агрегаты-люди. Ворон видит всё это, сидя на крыше, через окна в потолке цеха.
Глюк боится потерять работу потому, что поиски новой, его ещё более пугают. Новые места, новые люди - он боится этого, а здесь он худо-бедно привык и справляется с работой; и на другом месте работе, возможно, сослуживцы окажутся более безжалостны.
- ворон горестно прикрывает глаза -
"Какой пропащий человек!"
Конвейер двинулся и Владимир Глюк приступил к работе. Работа его состояла в том - он закручивал один маленький винт, держащий один маленький провод на каждом холодильном аппарате, вот и всё - обезьянья работа. Он уставал от монотонности и бессмысленности её. И так каждый день, кроме выходных, четыре часа до обеда и четыре часа после обеда - он стоял, как страж у конвейера, как придаток его из плоти и крови, как раб и неотъемлемый участник технического процесса. Подъезжает новый холодильник, Глюк прикручивает свой проводок и так далее в течение восьми часов. Никто из сослуживцев не желает подменять Владимира, чтобы он сходил в туалет, считая Глюка тенью конвейера.
Но вот рабочий день закончен, понурый и усталый Глюк бредёт домой, где его никто не ждёт. Родители его умерли от катастрофы машины, жены у него нет, и даже девушки нет.
- а дома...-
Глюк вышел из комнаты в кухню, чтобы съесть арбуз. Этот арбуз находился в холодильнике уже третий день, и Глюк никак не мог его съесть. В общем то это был даже не целый арбуз, а только его часть, причём меньшая. Глюк не покупал этого арбуза, ему его дали, принесли думая сделать ему приятное. Не то чтобы он не любил арбузы, просто всё время получалось так, что у него или не было времени, он то забывал об арбузе или у него не было настроения съесть более той пищи, что утолила его голод. А сейчас вдруг решил.
Было начало третьего ночи. Он отложил книжку и встал с дивана. Странно, но когда он вышел из света комнаты в лишённый его коридор, то не испугался темноты, как это происходило с ним обычно. Но как это обычно и происходит - плохое запоминается, а хорошее забывается - он отчётливо помнил, как ему бывает страшно входить в тёмный коридор ночью, но совсем не помнил своих уверенных прохождений в темноте.
Итак, он ел арбуз. Арбуз пролежал три дня в холодильнике, на широком блюде, и пропитался запахом холодильника и вкусом холодильника. Этот неприятный запах-вкус не был - не имел отношение к хранящимся в холодильнике продуктам - это был какой-то химический запах. Мерзость.
Он обрезал с обеих сторон арбуза тонкие ломтики, которые были вялыми-алыми - противными с одной стороны, но с другой выглядели лучше. Он выбросил их в ведро, хотя возможно, нужно было выбросить весь остаток этого арбуза. Но в нём взыграла или жадность, или может быть появился аппетит к этой розово-алой мякоти, что обрезанная стала и пахнуть, и выглядеть лучше. Он отрезал большой кусок от части бывшего очень большим арбуза. Отрезал с трудом. Использовал по очереди три ножа. Сначала нож длинный с широким лезвием, но толстое лезвие не могло разрезать мощной кожуры, и так как арбуз не был целым, а являлся лишь частью, его неудобно было держать и резать, он выскальзывал из рук. Потом Глюк использовал длинный нож с пилообразным лезвием, но с тем же результатом. И наконец нож обычный, с тонким очень острым лезвием, и это дало результаты - большой ломоть.
Он (человек) разрезал этот кусок ещё на два, переложил одну часть на другую тарелку и стал есть, сев за другой стол. Самая сердцевина арбуза была очень сладкой. Человек выковыривал косточки ножом до тех пор, пока ему хватило терпения, а потом вгрызся зубами в алую мякоть.
Ближе к кожуре арбуз был довольно травянистым. Но человек, в общем то, с удовольствием съел обе части, разрезанной поперёк дольки, и поднялся со стула, перейдя к "первому столу чтобы отрезать ещё. Второй кусок оказался ещё бо́льшим, чем первый. Человек сел на табурет и попытался располовинить этот кусок вдоль, для того чтобы было удобнее есть, не погружаясь в мокрую липкую мякоть и носом и всей нижней частью лица. Но нож сорвался, так как резать опять было неудобно, и инерцией движения, человек сбросил обгрызенную кожуру с блюда на пол, а косточки разлетелись во все стороны. Человек выругался, но без особого чувства. Разрезал дольку опять поперёк и одну половину съел. И всё, ему расхотелось арбуза. Но так как арбуз оказался вкусным, человек стал испытывать к нему некоторую нежность, или даже уважение, потому спрятал оставшиеся кусочки в полиэтиленовый мешок, и так уже поставил блюдо с остатками арбуза в холодильник, надеясь на завтра опять получить удовольствие от его поедания.
Человек вытер губы полотенцем. Человек вымыл тарелку. Человек протёр тряпкой стол от мокрых брызг арбузного сока. Теперь нужно было подмести разлетевшиеся по полу косточки. Он взял веник и стал подметать. Кости были чёрно-серо-белыми - костями недозревшего арбуза. Кости были влажными и к ним липла пыль и другие более крупные частицы мусора. От костей оставались влажные следы на полу:
"- Скорее бы это кончилось!.." - человек.
Но закончив подметать, он не нашёл совка на месте. Человек заглянул под раковину, пошарил за столом рукой, предполагая, что совок мог завалиться туда - но там его не было. Он пошёл по коридору, заглядывая за притолоки дверей, за угол прихожей, за...
"- За углом прихожей, за вешалкой... Да, за вешалкой я его и оставил!"
- совок найден -
Человек смёл мусор на совок и выбросил в ведро. Поставил принадлежности для уборки в угол. Он уже захотел в туалет из-за сочности съеденного арбуза. И пошёл туда.
Справив малую нужду, он закрыл туалетную дверь. Сходил и проверил, закрыта ли входная дверь. Потом он опять вернулся в кухню, чтобы проверить выключен ли газ, но уже немного торопясь и даже нервничая. Он спешил опять вернуться в комнату, чтобы почитать ещё с полчасика или уже лечь спать. Он ложился спать обычно в половине третьего ночи, вставал в половине шестого и шёл на работу, а возвращаясь, спал два или три часа - стараясь придерживаться этого распорядка дня.
Итак, он хотел вернуться в жилую комнату. Но внезапно вспомнил кое-что. Он вспомнил, что в ванной комнате протекает труба с горячей водой и нужно бы проверить, не переполнилась ли подставленная под трубу чашка. Он быстро вошёл в ванную комнату. Чашка действительно оказалась переполненной, и вода из неё уже вытекала. Человек вылил воду из чашки. Человек вытер мокрый пол. Но уже очень торопясь. Была поздняя ночь. Скоро нужно было ложиться спать. Вся эта суета была скучной и надоедливой.
Выходя из ванной, человек испугался, что придётся сделать что-то ещё, про что он забыл, но теперь обязательно вспомнит. Что-нибудь такое же надоедливое.
"- Это может растянуться на целую вечность!.." - мыслил человек.
Человек стал вспоминать. Он помнил себя сидящего в кухне на стуле и поедающего арбуз. Но так как произошёл тот редкий случай, когда он не испугался темноты, то человек, не запомнил, как шёл по коридору, а значит не помнил, как оказался в кухне. Он помнил только, что хочет вернуться в комнату. Но уже сомневался, что пришёл из этой комнаты, и вообще существует ли она, ведь он не помнит, как вышел из неё, и как попал в кухню. Он помнил лишь кухню и арбуз. Но сейчас и в кухню вернуться он не мог.
"- Я хочу вернуться в комнату! Я хочу вернуться в комнату!!" - вопил про себя человек.
Коридоры удлинились до бесконечности, повороты перепутались. Где теперь кухня он не знал, и направление к комнате позабыл.
- мне страшно -
Ему было страшно заблудиться в этих стенах и углах.
- он в панике -
Он взмолился: - Я хочу попасть в комнату!
И новый день, и всё с начала. И ломка, и нежелание-отвращение к работе. Но нужно чем-то зарабатывать на жизнь. Ничего другого, кроме завода холодильников, он не знал, боялся нового узнавания.
И вот опять, тень среди людей, которую никто не замечает, а сам он думает, что привлекает к себе ненужное ему внимание. Он одевается неброско, чаще в серое. Он не поднимает взгляда от асфальта дороги.
- ворон опять с ним -
Птице хочется как-то передать ему, Глюку, часть своей силы. И ворон находит выход - он приносит семя растения и бросает его в ящик с землёй на балконе Глюка.
А тем временем Глюк уже приближается к своему личному месту работы на конвейере. Девушки, работающие там же, посмеиваются над ним - какой сутулый, неулыбчивый, нелюдимый человек. Глюк втягивает голову в плечи и проходит мимо. Раб. день начинается. И Глюк весь его тратит на прикручивание нелепого проводка.
Он подавлен. Он устал морально. Но не уйти - всю смену он должен быть живым придатком конвейера. Конец смены. И он опять дома один. Телевизор и книги - вот его досуг.
А ворон-наблюдатель, таскает в клюве воду и поливает семя, что посадил сам. Потом ворон становится большим и белым наверху квартиры Глюка и опять всё видит и чувствует. Но видит он и чувствует то же, что и раньше. Это начинает надоедать и утомлять.
Снова заломленные руки, оскал муки на лице и снова страшные коридоры. Лучше этого не видеть, но большой и белый всё одно видит, слышит и чувствует отчаянье этого человека. Человек будто в клетке, и он не сам её создал, создали её обстоятельства его жизни. Он не виноват, что родился замкнутым и стеснительным, он не виноват, что как огня боится женщин. Да и мужчин и детей тоже. Он просто замкнувшийся в себе человек - в своих переживаниях.
Его жизнь - в книгах, там он может представлять себя героем - без страха и упрёка. А кто он в своей подлинной жизни (и какая из его жизней более подлинна?) - несчастный одинокий человек.
Большой и белый беспристрастен, он только созерцает конвульсии несчастной души. Большой и белый наблюдает за мечущимся по квартире Глюком, от нервозности грызущим ногти.
"- Завтра опять на эту ненавистную работу!" - а там насмешки сослуживцев и их издевательства. Он чувствовал себя одиноким человеком на всей этой планете. Он задыхался от одиночества, сам этот мир казался ему пустым, а жизнь человека бессмысленной. У него не было друзей, которые могли бы поддержать его - он сложно сходился с людьми, и более того, боялся их. Боялся раскрыться, раскрыть перед кем-то душу, чтобы это не использовали против него. Он сам ограничивал себя в общении и жил по инерции. Было ему около тридцати несчастных лет. Замкнутый, необщительный ребёнок, в продлении такой же подросток. Только книги были его друзьями. И ещё мечты. Глюк мечтал о других местах не этого мира, о добрых просторах, неограниченных заводскими дымящими трубами. О единорогах у водопоя, о благородных рыцарях и прекрасных дамах.
- вот в чём жил он -
Он мечтал не натыкаться на углы - которых много, на людей злых, которых ещё больше чем углов.
Опять работа, четыре часа до обеда и четыре после. Его нечистые волосы всклокочены и торчат из макушки в разные стороны, от него разит по́том. Он забыл мыться, от своих переживаний. Сослуживцы высмеивают его. Как же это трудно вынести!
Но вот приближается конец смены, и он практически свободен. Но дома опять никого, лишь бормочущий телевизор да книги.
Выйдя на балкон, он замечает в ящике для цветов ярко-зелёный росток. Цветы в этот ящик всегда сажала его мать, но с тех пор, как она погибла, погибли и все цветы. Выделялся один только этот росток - такой яркий и крепенький. Глюк решил позаботиться об этом растении, раз других забот у него нет. А ведь это приятно, заботиться о ком-то или о чём-то; пусть даже об этом мелком сорняке.
А ещё через некоторое время Владимир заметил ещё один росток - тот притулился меж листами шифера, которым был облицован балкон. Глюк обрадовался и стал заботиться и об этом растении, поливал его, пытался пересадить в цветочный горшок, но не мог дотянуться до ростка. Поливал так - брызжа на него воду. На что стали жаловаться соседи с нижнего этажа, мол Глюк забрызгивает грязной водой их застеклённый балкон. Но Глюк проявил редкостное для него упрямство и отказался не поливать растение, и не брызгать водой на чужие стёкла. Ведь он боялся соседей, а тут не струсил.
Ростки вымахали на удивление мясистыми и очень жизнеспособными. Была весна и растения зацвели странными синими цветками. Глюк так был рад, ему стало казаться, что растения, пусть и молчаливые, но его первые в жизни друзья.
Ворон был доволен, а большой и белый рассудочно не понимал, что хорошего в паре зелёных сорняков.
И теперь, на работе, стоя у конвейера четыре часа до обеда и четыре после, он думал о цветах - как они, не залил ли их дождь и не растрепал ли ветер?
Сослуживцы прекратили свои издевательства, и стали сторониться его, пугаясь улыбки, что появлялась на губах Владимира Глюка с некоторых пор. И этой улыбкой Глюк овеществил себя, его больше не толкали, не замечая; улыбка его стала улыбкой чеширского кота - улыбка без лица и тела. Пугающая или озадачивающая. Он стал меняться. И эти перемены нравились ему самому.
Так проходило время. Оба цветка разрослись, и цвели неожиданно долго, все прочие деревья отцвели уже, а растения Глюка, в которых угадывался намёк на то, что это деревья, а не просто сорняки, продолжали цвести до середины лета.
А вот уже и лето прошло. А у Глюка была радость, на каждом из крошечных деревец завязалось по одному плоду. Плоды эти были странны - ярко-синего цвета и идеальной шарообразной формы. Он поливал деревца и часто сидел на балконе с книгой, и то читал, то поглядывал на растения с плодами. А плоды всё круглели и наполнялись большей синевой.
Но однажды случился летний ураган с проливным дождём, Глюк был на службе и переживал за свои растения. Ворон видел это и решил помочь. Он улетел от завода, в котором работал Глюк и вернулся к его дому, но чуть не опоздал спасти растения - одно из них, что росло в балконном ящике, было уже сломано и сброшено ветром вниз с двенадцатого этажа, но другое, в щели между листами шифера, держалось за жизнь. Ворон уцепился лапами там же, за шифер и прикрыл деревце собственным телом. Ветер трепал его чуть ли не сбрасывая вниз, дождь хлестал нещадно, но ворон терпел и держался - ради замкнутого человека по имени Глюк.
Большой, плоский и белый беспристрастно отметил, как Глюк влетел в свою квартиру и бросился на балкон, и не увидя в ящике цветка, впал в отчаяние, потом он перегнулся через ящик и заметил, что другое растение цело - это принесло ему небольшое успокоение. Но он был раздавлен потерей, даже сам не ожидал, что растения эти, так много для него значат. Он спустился в лифте на первый этаж дома, и пошёл искать милое его сердцу растение, нашёл его изломанным, а синий чудесный плод был разбит вдребезги. Глюк чуть не заплакал. Он собрал останки растения и похоронил их в палисаднике у дома. Соседская старушка не понимала, зачем столько внимания какому-то цветку. Но Глюк думал иначе - это был, пусть и молчаливый, но его друг, что требовал так мало себе, лишь полив водой пару раз в неделю, но давал столько радости своему владельцу.
Дома Глюк не мог ни читать, ни смотреть телевизор. Большой и белый недоумевал - зачем столько страданий по какому-то цветку. А Глюк рано лёг спать, чтобы успокоиться этим сном, и не блуждать ночью по безразмерным коридорам своей квартиры и своего одиночества.
На утро ему стало полегче на душе, он осмотрел второе растение, залюбовался блеском матовых чистых листочков деревца. Плод, ставший крупнее, тихо раскачивался под несильным ветерком. Глюк не стал поливать его - ведь был большой ливень - и ушёл на работу несколько приободрённым.
Ворон был рад за Глюка и не стал наблюдать за ним на его рабочем месте, уверенный, что день для этого человека пройдёт тихо - удачно, и улетел по своим вороновским делам.
А жизнь Глюка изменилась, но не радикально, он по-прежнему боялся людей, и по-прежнему для него в жизни было много углов и тёмных коридоров, да, отрада сердца у него была, но защитной - от шероховатостей жизни - толстой кожи, у него не было.
Дома, как только становилось темно и растения, в щели балкона, становилось не видно, Глюк терял покой на душе и у него появлялась бессонница, и нервозное состояние, и он опять пробирался по бесконечному и тёмному коридору, то в кухню, то в туалет, его спина мокла от пота, вызванного ужасом, что он не найдёт дороги к выключателю света. В темноте ему мнилось, что дверей в его квартире прибавилось, и все они были разнообразны - маленькие, большие, кособокие и просто дверные проёмы в никуда, в Бездну.
- это был страх -
(Большой и белый видел это всё и бесстрастно фиксировал, а потом, на утро становясь вороном, пытался выпрямить углы жизни для Владимира.)
Владимир Глюк никогда не выходил из дома по доброй воле, а так - или на работу, или в магазин за покупками. И дышал, относительно свежим городским воздухом лишь находясь на балконе рядом со своим цветком-деревом, с книгой в руках. И как ему хорошо здесь мечталось, от чего-то особенно хорошо. И здесь же - на балконе, пришла ему в голову провокационная, неожиданная мысль - а что если съесть этот синий плод, пусть даже дерево это с плодом и неизвестного происхождения, плод экзотичен и незнаком; верно семя из которого появился росток, принесли далёкие тайные южные ветры? Плод казался таким аппетитным.
Но на этот раз он не решился отведать странного плода, боясь невзначай отравиться. И продолжал сидеть и читать. Большой и белый подсматривал за ним, и не только за действиями, но и за мыслями Глюка. И недоумевал:
"- Тоже мне - синий плод, было бы из-за чего переживать! Некоторые люди питаются с помойки, и ничего, живы-здоровы! Экий бестолковый человек!"
Осторожность Глюка вывела его из себя, и на некоторое время оставил свою равнодушную созерцательность, а может это ворон, в нём, встрепенулся, взмахнув крыльями.
"- Я из кожи вон лезу, чтобы облегчить жизнь этого Глюка, а тот не принимает моего благородного дара!.. Буду лучше большим белым и слепым, чтобы не наблюдать трусости Глюка."
Но всё одно, подслушивал за Глюком. Глюк читал научно-фантастический роман, но время от времени замирал, задумавшись, замечтавшись. Так как на улице стало темно, свет ему давала настольная лампа, что вынес специально из комнаты и пристроил на подоконнике. И ему мило мечталось под её желтоватым светом. Большой и белый подслушивал его мысли, его мечты. Тот мечтал стать то могучим рыцарем, то путешественником, то магом; мечтал о даме сердца - и совершать подвиги в её честь. В общем, мысли человека, живущего мечтами. И испуги пугливого человека также слышал он. Глюку была страшна окружающая его темнота улицы, огонёк лампы, как мотылька, держал его при себе, а в темноте чудилось ему страшное дыхание тварей, живущих там, и даже вроде бы огоньки недобрых глаз виделись ему.
С лампой в руке - благо позволял длинный шнур её - Глюк пробрался в спальню и зажёг верхний свет, почувствовав огромное облегчение. Сбегал к балкону и выдернул штепсель настольной лампы из розетки и бегом назад. Но на балконе, из-за испуга он забыл книгу, и теперь, освещённую комнату и тёмный балкон разделяла чёрная безсветная комната. Глюку было жутко от этого, ото всей этой темноты, что, казалось, охватила весь мир и свет. Но он хотел дочитать главу в книге, и лишь потом лечь спать, и потому бегом, шлёпая босыми ногами по полу и пугаясь даже этого звука - производимого им самим, он устремился к балкону, но на пути случилось происшествие, ему показалось, что он провалился в тёмную яму без выхода, и стал задыхаться и хватался за голову - он в ловушке! он пойман темнотой - он стал скрести ногтями пол, пытаясь отыскать направление, и уже хотел ретироваться - вернуться в комнату со светом, забыть про чтение, лишь бы унести ноги, вспомнил, что балконную дверь оставил открытой и, возможно, твари из темноты уже пробрались в его квартиру, и мнилось ему, что слышит жадное постукивание их зубов. Но вот он свет, Глюк увидел его и решил, что у него есть шанс, что сбежит от тварей темноты в свет. И пополз по-пластунски по полу, но резво и к свету - к свету; туда за ним эти твари последовать не в силах. И вот он в свете, в своей спальне, и нырь под одеяло, не выключая света, и пытается унять быстрое дыхание и дрожь, но вспомнил, что не закрыл дверь спальни, и очень нехотя вылезает из-под одеяла и идёт закрыть дверь.
"- Всё, спать, - думает он."
Но долго ворочается и не может уснуть из-за пережитого страха.
"- Но когда же это всё кончится, когда я изменюсь настолько, что перестану быть как ребёнок?!"
Большой и белый произносит про себя:
"- Тогда, когда съешь синий плод."
Глюк спит, ему снится умильный нежный сон, что он танцует с дамой своего сердца красивый танец, и он совершенно уверен в себе и твёрдо счастлив. Но звонит будильник, и Глюку пора просыпаться на работу.
Владимир Глюк любит лето из-за того, что в нём много света, зимой большую часть суток темно и страшно. А сейчас летом, он вскакивает с постели, а милое летнее солнце втекает, мягким светом, в его окно, и солнечные лучи греют и развлекают его своим танцем. Вот сейчас Глюк счастлив, рад своей жизни, он изгоняет мысли о том, что проснулся чтобы идти на ненавидимый заработок денег, а наслаждается сиюминутным светлым счастьем. Но время требует своё, и Глюк по светлым, и не таким длинным как ночью коридорам, бежит в ванную умываться, а потом так же бегом в кухню - завтракать. И через сорок минут он готов и мысленно собирается с силами для нового рабочего дня.
И теперь время ворона, тот, летя, наблюдает за Глюком и по возможности исправляет шероховатые помехи на Глюковом пути, помогает. Обычный глюковский день. И после работы в магазин за покупками идёт он, а оттуда домой, за книги и своё одиночество. Но пока большего ему не дано. Ворон размышляет, что без усилия со стороны Глюка, жизнь того так и не изменится, но Глюку дан большой шанс на это, и если он не воспользуется им, то это будет его собственная вина.
Однажды, поздним вечером, Глюку Владимиру не захотелось жить от своего несовершенства, страха и мечтательной жизни. Он грыз ногти, сидя на балконе, у своего деревца-цветка, и взмолился ему, своему единственному другу:
"- Что делать мне, как измениться, как изменить жизнь свою, сердце пугливое моё?! Я так устал! Устал от страха и одиночества, я хочу быть цельным взрослым человеком, каким являюсь я снаружи, но не изнутри! Как утереть слёзы горечи и стыда навсегда? Как встать на ноги основательно уперев их в твердь. Ты, друг мой единственный, друг молчаливый, как же мне добиться от тебя ответа, как встать на правильную дорогу?"
Ему было настолько мучительно, что он хотел смерти, хотел уйти из мира угловатого этого; хотел освободиться - от страха и своей слабости. И ему стало всё равно уже, живёт он или умрёт. И тогда он перегнулся через бортик балкона, через цветочный ящик, в котором погиб второй его друг-растение, дотянулся до синего плода и осторожненько, чтобы не выдернуть всё растение из щели, в которой росло, сорвал синий плод. Сорвал, сел на стул, и под светом старой своей лампы, стал рассматривать его - совершенный синий шар с зелёной точкой стебелька, которым врастал в деревце-цветок; понюхал его - пах плод дивно, даже не поднося его близко к носу, ощущался его аромат. Глюк откусил крошечный кусочек, брызнул синий сок и аромат плода стал сильнее. Необычный вкус плода был у него на языке. Глюк блаженствовал, на душе стало покойно, он неожиданно разулыбался, и ему захотелось затанцевать даже. Заснул он с очень тёплым сердцем, и снились ему только замечательные сны.
На утро что-то изменилось. Глюк не понимал что, но всем своим телом ощущал эту перемену. По пути на работу он вдруг понял, что не боится больше своей работы, и рабочего места своего, меж других рабочих. Он покойно в душе отработал день и покойно отправился в обратный путь домой. По пути им овладела яростная созерцательность, он впитывал в себя бедноватые городские виды природы: каждую былинку, цветок, до мельчайшей детали, конечно же большие деревья и даже лужи с бензиновой радужной плёнкой. Всё нравилось ему и приводило в восторг.
Ворон был очень доволен, наконец-то Глюк начал пробуждаться к тому, что должен был совершить.
Глюк, от чего-то, в первый раз своей псевдо-взрослой жизни, не захотел идти домой и спрятаться там, а захотел гулять и созерцать окружающее. Был не жаркий летний вечер, ещё не сумерки, но уже близко; свет стал желтоватым, окружающее приобрело необычайный объём, предметы окружающего стали зыбки. Глюк пожирал глазами зелень трав и деревьев, стремительные полёты стрижей, короба́ пятиэтажных зданий. Глюк по-новому видел окружающее и никак не мог насмотреться. И вернулся домой очень взволнованным и никак не нашёл себе места, не читалось, телевизор был скучен, и Глюк сидел на балконе просто созерцая, ночь с её звёздами и Луной, созерцая чёрные от ночи силуэты деревьев, слушая ветер и голос ночи. И лишь сейчас понял, что не страшится темноты более, а наоборот находит в ней свою прелесть, и сидел так всю ночь, и утром чувствовал себя, наоборот, не усталым, а отдохнувшим и очень довольным.
Часть 2.
Глюк стал собираться на работу, умылся, но завтракать ему не хотелось, так и ушёл туда, где в этот день всё ему казалось некрасивым, даже уродливым - рабочие, прильнувшие к конвейеру, и отдающие этому всё своё внимание; сами выпускаемые холодильники - скучны, всё не интересно - и механические железные подробности цеха, собственная работа - бессмысленная и беспощадная. Он время от времени уходил в свои мысли, и забывал работу, и холодильники без крошечного проводка уезжали от него по конвейерной ленте, и ему приходилось догонять их, чтобы не получить выговор за несделанную работу. Но и это уже не пугало его, страшный прежде начальник со сверхвозможностью против рабочих, более не волновал его - Глюк был весь в себе самом, и мечтал о скором завершении рабочего времени, и скором уходе в окружающее пространство и в созерцание, пусть и бедных городских красот природы.
И вот он час настал, Владимир выскочил из проходной завода и разулыбался Солнцу как другу. Вернулся домой в приподнятом настроении, заставил себя принять пищу, так как есть не хотелось вовсе и устремился на балкон ценить наступавшую ночь.
"- Ах, какие звёзды, а Луна как ночное Солнце, прелестно бела́ и светоточи́ва."
Владимир заставил себя оторваться от зрелища ночи и лечь спать, так как не спал уже вторые сутки, и сразу же уснул и видел цветистые сны. Проснулся рано утром, раньше, чем прозвонил будильник, и решил, что сегодня на работу не пойдёт, было занятие важнее. Выждав время, он позвонил своему начальнику - без какого-либо страха (а раньше боялся даже здороваться с ним) и сказался больным. И бегом на улицу - в свет её и жару, во впечатления её. На этот раз он не стал блуждать меж домов, а направился через лес к реке. И сколько же впечатлений милых сердцу он насобирал по дороге - уйму! Вот танец бабочек, а вот жизнь ветром в движении деревьев и травы; вот бежит и дышит, и волни́тся, ветром же, река.
Так проходили дни - в восторженном созерцании и позитивных впечатлениях. Глюк совсем перестал принимать пищу, поскольку не испытывал голода, вовсе перестал спать - потому что не уставал. Решил не ходить более на работу, так как деньги на питание стали не нужны ему - он не ел. Он по частям разобрал и вынес на свалку свою кровать, потому что не спал больше; и ему не нравилась загромождённость его квартиры. И стал выносить на свалку другие вещи из квартиры, чтобы не мешали его зрению своей не-красотой. А в пустых комнатах стал тренировать своё тело; будто готовясь к чему-то. Ещё в пустых комнатах, где поселилось эхо, он пел песни без слов, отчего-то пожелав этого.
Ему так мало стало нужно в жизни - только созерцание, только физические нагрузки для тела. Он не пил воды, не ел и не спал уже несколько недель, а чувствовал себя превосходно. У него всегда было хорошее настроение, он не боялся более ничего, и даже смерти. Созерцание его равнялось всегда его размышлению, он стал понимать, что не боится никаких высших сил - всё в его руках, и задумываться стал, что этот мир не очень подходит ему - и теперешнему, и прошлому. Что мир этот отчим ему, и таким как он. Так как Глюк стал подозревать, что существует в этом мире не единственный, что видимо таких, как он, есть некое число, сомневался, что их много, но уверен был что есть они. Стал скучать немного, бедная городская природа, придавленная камнем и асфальтом, стянутая проводами линий электропередач, уже стала тесна ему. Он стал готовиться к пешему путешествию в дальние дали. Стал ночевать в лесу и иногда не разводя костра, и всё равно не мёрз, было комфортно ему в лоне живой природы.
Стали происходить чудесные изменения с его телом. У него расформировался и сгладился, и исчез половой член, анальное отверстие срослось; черты лица изменились к сглаживанию прежней угловатости, смягчились и стали ни мужскими, ни женскими; глаза стали по-настоящему огромны, тело стало очень стройным и тонким, походка - наполненной грацией и энергией.
Однажды он понял, как питается его тело. Глюк шёл по улице, как обычно, теперь стало, созерцая, и перед ним юная пара - ступают, держась за руки - они так милы́ и юны́, так красивы! Этой своей свежестью - прекрасны. И Глюк почувствовал в районе груди наполненность, тёплую и приятную, понял, что это и есть удовлетворение его теперешнего голода - питание - поглощение красоты и красотою!
Из-за физических тренировок Владимир стал очень крепок и многокилометровые прогулки ничуть не утомляли его. Он уставал от ощущений и впечатлений. Тогда присаживался, где угодно - на скамью в городе, на поваленное дерево в лесу, да просто на землю и без неудобства; тогда просто прикрывал глаза и, размышляя, отдыхал.
- он готовился к путешествию -
Всё реже возвращался домой, в свои походы брал только отцовский нож в ножнах, что обладал для Владимира красотой памяти о родителе. На ещё оставшиеся какие-то деньги хотел купить компас, но передумал так как чуял, что внутри у него есть указатель на правильное направление в поисках красоты.
И в один прекрасный день он собрался в путь: надел удобную одежду, обулся в удобную прочную обувь, засунул отцовский нож сзади за пояс, и прикрыв его курткой, в последний раз вышел из своего дома, не печалясь, а наоборот, радуясь расстаться с прошлым; и устремился из этой, неродной его душе действительности, в поиски другой, что была бы мила его сердцу.
Он шёл лесами и полями, сторонясь дорог и населённых пунктов, и путь его отмечали не километровые столбы, а облака да деревья. А встречая по пути людей, он одинаково здоровался и проходил мимо, не давая встречным времени чтобы задать какие-нибудь вопросы, так как ему нечего было ответить. Он пока ничего не знал, а только чувствовал - а ощущения не передать словами!
Шёл Владимир Глюк и шли дни, лето подходило к концу, но жара не уходила, потому что видимо, он двигался в направлении юга. Растительность, ставшая богатой и буйной, потихоньку сменялась степной пустотою, жёстким кустарником и разнотравьем, небеса изменились и облака даже стали иные. Владимир по-прежнему ночевал прямо на земле, а костёр разводил лишь для того, чтобы интересней мечталось. Когда в пути или во время ночёвки его заставал дождь, то он просто стоял под дождём и молнии сильнее раскрашивали его буйные мысли. Он стал понимать, что находится в преддверии Тайны.
Вот он сидит на крупных ветвях дерева, а внизу на земле бушует поток воды, дождь хлещет промокшее тело Глюка, бурные потоки вод уносятся к вышедшей из берегов реке, а Владимир Глюк яростно размышляет:
"- О, сколько же нас таких, и где Родина наша, где подлинное пристанище, где почувствуем себя дома и желанными? И мы как кукушкины дети разбросаны по миру, по чужим гнёздам, и что же за родители поступили с нами так? Кем и зачем мы брошены в эту пучину обыденности и дерева? Неужели я и в правду чувствую знаки пути, способного увести нас на Родину?! К дому?! О нет, я лишь только искатель, питающийся впечатлениями, но не поводырь. О, где же тот пастырь, что выведет мой народ в землю обетованную? Я знаю, я призван найти его, найти нашего пастыря!"
И опять бездорожье, ветры и ливни, и он один против всего этого, один против целого мира, но ощущает поддержку сотен, так же, как и у него бьющихся сердец, поддержку их желанием жить в своём собственном Доме!
И вот он на берегу пустыни. Тянущиеся необъятные степи становились всё беднее природой, а живность, живущая в травах, всё сильнее изменялась - и вот степи перешли в пустыню. Песчаное море медленно шумело бесконечным ветром и звуком передвигающегося с места на место песка. Из животных только змеи да пауки, источающие яд. Но у Глюка не было конфликта с природой, и ранее в лесах и степях животные принимали его за своего; у Глюка был конфликт с миром людей, а не с его природой.
Итак, коричневый песок, неяркое выцветшее небо и человек в дорожной одежде, уходящий вглубь пустынных земель, преследующий жару и самых стойких обитателей этих мест. Владимир обвязал курткой голову, чтобы скрыть от нещадного, даже для его выносливого тела, Солнца свои чувствительные глаза, и впитывает ими окружающий пейзаж. Никогда в жизни ему не доводилось видеть пустыни и дышать её воздухом. В лесах он бывал с детства, довольно точно представлял себе, что такое степь, но пустыня оказалась неожиданностью для него, и вроде бы она в прямом смысле пуста, но и наполнена неким духом, духом красоты за гранью, за пределом. Организм Глюка, питающийся красотой, наполнен невиданным зрелищем, глаза зорко всматриваются в даль. Пески и пески, а на них лёгкие следы крупных насекомых и змей, наверху - огромное Солнце пустыни; ветры, что веют бесконечно; особенный звук - движения песчаных дюн. Глюк очарован ею - пустыней. Он в восторге, такого пустого, но такого наполненного зрелища он ещё не испытал. И самый воздух пустыни наполнен звуками и запахами небывалыми. Глюк ощущает запах редких растений, и редких же обитателей этих мест; ветер приносит из дальних далей эти запахи, и пустыня бережно сохраняет их, сохраняет звуки в своём пропеченном воздухе.
А в один из дней, точнее в переходе от ночи к дню, Владимир Глюк стал свидетелем чуда. В ночь прошёл в пустыне сильный ливень, начался он внезапно, Владимир как раз любовался видами ночной пустыни, неспешно двигаясь в её песчаные глуби, и вдруг Луну и звёзды заслонили разлохмаченные ветром тучи, и хлынул дождь. Вода быстро уходила в песок, так что не успевало образоваться луж, а дождь всё лил и лил, но внезапно стены дождя исчезли и небеса стихли, и пустыня притихла, а при первых утренних всполохах света, пустыня стала изменяться. Гладкие поверхности барханов исказились - это стали появляться первые растения. От внимательных глаз Владимира это не могло укрыться, крошечные ростки, ещё покрытые влагой, пробивались из казавшейся бесплодной глубины песков пустыни. И в ближайшие несколько дней пески пустыни покрылись ковром растений в цвету, и растения будто соревновались друг с другом в яркости и необычности цветов - таких тонких, хрупких и прекрасных. Владимир просто не мог уже воспринять окружающую его красоту и улёгся посередине особенно прекрасной полянки, закрыл глаза и впервые за много дней, уснул.
Владимир Глюк проснулся и узрел, что вокруг всё изменилось, что вокруг совсем Другое место. Это была пустыня, но уже не та пустыня. Лёжа, приподнявшись на локте, он осматривался. В розоватых небесах плыли два малиновых солнца, и сколько хватало зрения, окрест расстилался чёрный песок. Владимир Глюк поднялся на ноги, рассмотрел, что из песка там и сям торчат такие же чёрные каменные глыбы, как обломанные зубы.
"- Какое огромное мрачное пространство!" - изумился он.
На его переносице появились круглые солнцезащитные очки, а охотничий нож превратился в короткий меч с простой крестообразной гардой. Владимир Глюк был изумлён:
"- Какое чудо!"
Осмотрев себя, и более не найдя никаких изменений, он всё пристальней стал всматриваться в окружающий пейзаж. Он рассмотрел, что каменные чёрные обломки были частями бо́льших фигур и даже кое-где были видны почти законченные они. Это были большие каменные круги и кресты с расширяющимися к концам перекрестьями - стоявшими на каменных же постаментах. Вся пустыня была наполнена этими постройками неизвестных зодчих.
Владимир двинулся в путь, ему всё равно было в каком направлении идти, и так как теперь его глаза защищали от света очки, он двинулся навстречу алым Солнцам. Эта пустыня была очень жаркой, воздух был раскалённым как в печи; лишённая какой бы то ни было растительности и вообще жизни.
"- Царство смерти." - подумал Владимир Глюк.
Если бы ни его чудесная выносливость и независимость от приёма воды и пищи - ему было бы не выжить здесь.
Он обвязал свою дорожную куртку за рукава, вокруг пояса, было очень жарко, но рубашку он снимать не стал, чтобы не подставлять обнажённую кожу под свет двух солнц. Ступая по чёрным пескам, Владимир Глюк ощущал через обувь их жар. Оказалось, даже для него, это трудновыполнимая задача, пересечь эту пустыню. Он шёл весь день, который показался ему слишком длинным и выматывающим; однообразие пустыни не подпитывало его организм, довольствующийся красотой, впечатлениями. Да, два малиновых солнца были прекрасны и их контраст с чёрным песком был запределен, но и всё на этом; это была абсолютно пустая пустыня. Потому, когда стали заходить солнца, Владимиру захотелось спать. И он лёг под одним из чёрных обломков. Песок был так горяч, что на нём было невозможно лежать, и Владимир отгрёб ладонями верхние слои песка, добравшись до более прохладных. Он уснул, но спать ему пришлось недолго, его разбудил громкий свист, и он спросонья вскочил на ноги. Как оказалось, пустыня была не так уж мертва природой, и ночью появлялись неведомые её жители. Они, видимо, общались этим свистом, а свист был пронзителен и действовал на нервы и даже пугал. Видимость была хорошая. Луны в этом новом мире не имелось, но звёзды так ярко светили в безоблачном небе пустыни. Владимир различил неясные тени, что приближались к его ночлегу. Он стоял и всматривался в них, страх прошёл, во Владимире проявилась жажда зрителя. Очки он давно снял и положил в карман, а глаза распахнул пошире. Это и спасло ему жизнь. Боковым зрением он заметил стремительное движение - кто-то или что-то пыталось напасть на него. Владимир пригнулся и вообще распластался на песке. Но успел рассмотреть ту тварь, что чуть не снесла ему голову. Это была человекоподобная когтистая фигура, закутанная в драный балахон - умеющая летать.
Владимир вскочил на ноги, и выдернул из-за пояса меч, и стоял так, ожидая нового нападения. Он различал во тьме с полдюжины этих созданий, и это были призраки. Их мутные глаза светились, а камни пустыни просвечивали сквозь их тела.
Сразу две твари атаковали его, Владимир взмахнул мечом и рассёк одну из них, дотянуться до другой ему помешала длина его клинка. Рассечённая тварь билась на песке, её свист перешёл в оглушительный визг. Услышав визг, тени вроде бы отпрянули во тьму - прячась. Хорошо, что Владимир не поддался на эту уловку, не опустил меча, потому что призраки атаковали его внезапно - всем скопом. Глюк двигался как в танце, его изящное подвижное тело изгибалось под немыслимыми углами, а сам он рубил и рубил мечом. Справа, слева, над головой и опять слева, а вот и впереди - он вонзил меч прямо в грудь призрачного создания, но меч его не встречал сопротивления и проходил сквозь тела призраков как сквозь воздух, но поражённые призраки валились на песок. Владимир Глюк победил. Стоять на ногах посреди побоища, он остался один.
Не убирая меча в ножны, он обошёл место битвы, рассматривая поверженных противников. Он толкнул одного из них мыском ботинка, но нога прошла сквозь поверженное тело.
Свист и визг стихли - все противники были мертвы. Владимир задумался над тем, а были ли они хоть когда-то живы? Но он не знал ответа на этот вопрос. И ему пришла в голову мысль, оставить своё бесцельное брожение по пустыне, и найти тех, кто знает ответы на его вопросы - людей или тех, кто обитает в этом негостеприимном месте.
Остаток ночи он шёл, пытаясь удалиться от опасного места и держа меч наготове. А когда стало светать, он увидел направо от восхода жарких алых светил цепочку гор на горизонте, и так как это был единственный ориентир в этой пустыне, то он пошёл к горам. Расстояния в пустыне обманывали зрение, Владимир думал, что уже к вечеру этого дня доберётся до гор, но горы даже ничуть не приблизились. Солнца пекли нещадно, вокруг то же самое опустошение - ни насекомых, ни животных, ни птиц. Владимир задался мыслью - где скрываются днём привидения, но ответа на свой вопрос не нашёл. Он всматривался в дальнюю даль - там были горы, что отказывались приближаться, будто обман зрения, будто мираж, маячили у самого горизонта. Знойный ветер трепал волосы Владимира, песок через ботинки жёг ноги, но он с лёгкостью, почти с удовольствием сносил эти невзгоды, его радовала возможность ощущать что-либо - пусть и бедный отклик пустыни на его пребывание в ней, и радовало собственное тело своею выносливостью. Он разулыбался, вспомнив, как преодолел напасть с ночными хищниками. Он выхватил меч и очертил им вокруг себя сверкающий круг. Он был доволен собой и новым миром, что окружил его, пусть являлся столь негостеприимным, но всё же таил в себе некую суровую красоту. Владимир поправил на носу очки - очень полезное в этой пустыне приобретение. Как они очутились у него на носу, и почему нож превратился в меч? Он хотел узнать ответы на эти вопросы. Но пока было не у кого спрашивать, и он отложил это до более подходящего времени, и стал, по своему обыкновению, осматриваться во все свои огромные глаза.
Облаков в этом розовом небе он не видел ещё ни разу, а жар солнц усиливался к полудню - когда солнца взбирались на самый верх небосвода - это было знакомо, происходило как и с Солнцем на Земле; был ветер, были тени - и у Владимира, и от камней-зубов; вот только горы, которые по земной логике должны были приближаться, отказывались это делать.
Место для ночлега Владимир стал выбирать заранее, он ожидал нового появления когтистых призраков, и потому искал место, защищённое с двух-трёх сторон. Он обходил руины однотипных кругов и крестов в поисках подходящего места, и нашёл его. Теперь его спину и левый и правый бока защищали большие камни. Да, привидения могли преодолеть их, перелетев, но это дало бы время Владимиру, предпринять попытку защитить себя. Он остался доволен. Песок под укрытием камней был не так горяч, Владимир уселся на него и стал ждать. Когда совершенно стемнело, а звёзды как светящиеся глаза уставились в пустыню, раздались знакомые звуки - это был свист. Видимо привидения созывали так своих собратьев для нападения известно на кого, на Владимира Глюка. А тот был уже готов, ждал. По пути он нашёл очень длинную кость, жёлтую, отполированную песком; разорвав свою куртку на лоскуты, Владимир сделал факел - пересохшая в жарком воздухе материя быстро занялась после нескольких снопов искр, высеченных Владимиром с помощью огнива, что он купил уже так давно в дорогу, что осталось самим собой в другом мире. Теперь он хорошо мог рассмотреть своих противников. Это были уже не просто тени, Владимир увидел их лики - серые застывшие маски мертвецов, даже свистели они едва разжимая губы - глаза их ярко светились; одежда - или часть их тел, было не ясно - развевалась серыми лоскутами, когти были очень длинны - длиной в человеческий палец.
Владимир сразился с призраками, и на этот раз он уже не боялся неведомого, им овладел азарт битвы, он изящно протыкал визжащих противников, пугал их огнём факела, ведь те боялись огня - визжа и загораясь синим пламенем, а Владимир заканчивал их мучения ударами меча.
На этот раз призраков было вдвое больше, они атаковали беспорядочно, но неуклонно, и одна бестия изловчилась - полоснула Владимира по левому плечу своими когтями, он не почувствовал боли, только обжигающий, как огонь, но наоборот холод, но продолжал сражаться в том же темпе. Большую часть привидений он убил, рассёк их своим мечом, а остатки своры разогнал огнём факела. Потом сел на песок, положив меч на колени, а факел воткнув в песок, на всякий случай, ожидая нового нападения. В неверном свете факела он не мог рассмотреть, что у него с плечом; материя рубашки была вспорота, но кровь из раны не шла, он решил, что рана поверхностная, и довольный собой повалился на остывший, просто теперь теплый песок. И уставился в ночное небо, рассматривая незнакомые звёзды.
Он не уснул до утра, отправился в путь до восхода солнца - призраки так и не появились. Он размышлял, что, возможно, призраки, это останки тех людей или созданий, что пытались преодолеть пустыню; но опять не найдя достоверного ответа, во второй уже раз, отложил и этот вопрос на потом. Взошли солнца - сразу же стало очень жарко, Владимир остановился на короткий привал, обозревая безбрежное море чёрного песка. Он снял рубашку и принялся осматривать своё левое плечо. Но ран не было, вернее были, но не те, что ожидал увидеть Владимир. По белой коже шли четыре серые полосы - без углублений - и всё. В который раз пустыня удивила его. Полосы были холодны на ощупь и не причиняли особого неудобства, но его левая рука, несколько онемела. Что ж, удовлетворившись осмотром, он надел рубашку, и опираясь на длинную кость, как на посох, продолжил путь. Кость оказалась ещё вот в чём полезна, ею Владимир прощупывал пространство перед собой, чтобы не попасть в зыбучий песок, до этого он неоднократно попадал в такие места, и только благодаря чудесной выносливости и силе своего тела, он спасался. Теперь это даже развлекало его в этой мёртвой недвижной пустыне, чья жаркая бесконечная мощь довлела надо всем и неисчислимые тонны чёрного песка казались бесконечными - он тыкал костью в зыбучий песок и наблюдал, как его массы страгиваются с места и проваливаются - пересыпаются сами в себя. Ещё ему нравился звук рассекаемого костью воздуха, и он размахивал костью взад и вперёд, пока его губы не начинали растягиваться в улыбке.
К вечеру левая рука его сильнее онемела, и холод стал переползать по плечу на левый бок - это было большим и опасным неудобством, так как он не сможет энергично отмахиваться, теперь, от привидений факелом; в чьём ночном появлении он был уверен. Но опять выбрал себе выгодное для обороны место, зажёг факел и стал ждать, уже слыша приближающийся издали свист...
Ещё много ночей приходилось Владимиру Глюку отбивать атаки привидений. Рука его левая совсем онемела и не слушала его, левый бок пронизывало ледяное пламя, но он более не допускал нанесения себе ран - чем хуже работала его левая рука, тем быстрее он двигал правой, сноровка в обращении с мечом прибавлялась. А однажды утром Владимир Глюк заметил как его тело стало изменяться вновь - кожа его стала твердеть и через день-другой острое лезвие меча уже не оставляло на его коже даже царапин. И теперь совершенно не уставая, он двигался по пустыне и днём и ночью, попутно просто отмахиваясь посохом-костью от привидений - их когти более не могли причинить ему вреда; лишь походка его стала скособоченной из-за онемения левой половины туловища, и он шёл теперь, приваливаясь на посох.
Чёрно-алое величие пустыни поражало его, в этом была тайная мощь злой природы, эту пустыню мог преодолеть только сильный; а Глюк ещё и любовался ею. Горы наконец-то приблизились внезапно. Они были белого цвета, и казалось Владимиру, что до них подать рукой. Но ещё два дневных и два ночных перехода отделили его от гор. А в одно из утр он увидел, как в свете восходящих солнц, горы делаются нежно-розовыми и прекрасными, он восхитился и забыл на время о своей незнающей покоя ране. Горы будто разгорались в свете солнц, становясь всё более раскалённо-алыми и потом, в какой-то миг, они были опять белые. Но всё приближаясь к ним, Владимир заметил, что горы не совсем белые, а скорее жёлто-белые, состоящие из известняка. Рана сильно повлияла на скорость передвижения, и уже подходя к горам, Владимир не шёл, а ковылял, опираясь на посох-кость. Но он не переживал и не боялся смерти, в сердце его жила надежда, что на своём пути он сможет преодолеть всё; и тем укрепилась эта надежда, что он увидел - это не просто горы, а город - большой город, расположившийся в выдолбленных в мягком камне пещерах. Глюк уже различал снующих людей - они передвигались по канатам, натянутым над пропастью и провалами. Издали, с виду, обитатели города казались обычными людьми, и Владимир надеялся, что сумеет объясниться с ними, пусть, даже, и не зная их языка.
Часть 3.
В пригорье климат изменился, воздух стал более прохладным и влажным - власть пустыни отступала, а свет солнц стал более приятным; появились растения - кустарники с неизвестными ягодами и крохотные корявенькие горные деревца. Владимир входил в город не наблюдая никаких укреплений против пустынных призраков - никаких заборов или других препятствий. Белая крупная собака залаяла на него, но более никак не выразила своей агрессии, видимо считая своей задачей предупредить местных о приближении чужака и всё. Местные были предупреждены и навстречу Владимиру вышли четверо мужчин, вооружённых мечами и пищалями; один из них заговорил на непонятном Владимиру языке, не сопровождая свою речь никакими жестами - по которым Владимир мог бы догадаться о намерениях четвёрки. Но вдруг все четверо поклонились ему. Владимир был озадачен. Он положил меч и посох к ногам стражей, выражая тем самым мирные намерения.
Владимир, ковыляя плёлся за четвёркой стражей - меч и посох были при нём - его знаками пригласили войти в город.
Город был очень большим, дома выдолбленные в горной тверди, поднимались на головокружительную высоту, к входам в пещеры вели выдолбленные в камне крутые ступени и просто долблённые отверстия в виде опоры для ног и рук. Отдельные кварталы соединяли канаты, натянутые между скал, и люди с длинными шестами споро передвигались по этим магистралям. В скале были выдолблены желоба, по которым бежала вода из горных источников, и так же из выдолбленных в камне прудов-углублений для сбора дождевой воды - так вода доставлялась по всему городу. Стоял гвалт - казавшийся оглушительным Владимиру после тишины пустыни - разговоров, грохот из кузен и новых, прорубаемых в скале ходов.
Владимиру Глюку сразу же предложили воды, на что он отказался, не нуждаясь в ней, чем сильно озадачил своих провожатых. Владимир догадался, что те почести, которые были ему выказаны при входе в город, явились следствием того, что стражи догадались, что пришёл он из мёртвой пустыни.
Они все впятером стояли у жёлоба, по которому текла вода, один из четвёрки стражей, усатый, очень смуглый мужчина - как и его сотоварищи, знаками предложил Глюку присесть и осторожно закатав рукав его рубашки, осмотрел рану на плече. Все четверо, с неясным пониманием, закачали головами. Потом, этот первый, стал сигнализировать своими руками о чём-то Владимиру, но о чём тот не понимал; и вся четвёрка удалилась, Владимир остался один у жёлоба с водой, к которому время от времени подходила девица или женщина с коромыслом, с двумя вёдрами, и набирали воду. Со временем водоносов стало больше, приходили мальчишки с кастрюлями, наполняя их водой, да и вообще стали появляться люди всех возрастов, видимо весть о чужаке, пересёкшем пустыню, всё распространялась по округе, и на Владимира просто приходили посмотреть.
Все эти люди были смуглы и черноволосы, женщины красивы, большеглазы, мужчины худы, жилисты и стройны - племя суровых горцев; хотя они достаточно много говорили на своём языке, но практически не улыбались, и даже их дети были серьёзны на свой лад.
Владимир пока не знал, как ему относиться к окружавшим его людям - пленник он здесь или почётный гость? Но всё разрешилось в ближайшие минуты - к нему направили врача, это был седобородый старец с кожаным баулом; он приблизился и положил свою сухую шершавую ладонь на лоб Владимира - Глюк успокоился от этого прикосновения и понял, что он всё же гость здесь. Врач осмотрел серые полосы, оставленные когтями призрака на плече Владимира, и развязал свой баул. Старик достал стеклянный шприц и наполнил его на треть неким снадобьем, и отыскав вену на сгибе локтя Владимира, хотел сделать внутривенную инъекцию, но не тут то было, игла не могла проткнуть кожу Владимира, старик старался, но тщетно, всё закончилось тем, что он согнул иглу.
На лице врача было полное недоумение, он рассматривал согнутую иглу. Но размышлял врач недолго, он опять застегнул свой баул, и стал знаками приглашать Владимира следовать за собой. Глюку так не хотелось вставать, он удобно сидел, и вода из жёлоба так умиротворяющее журчала, но волевым усилием заставил себя подняться. Дальнейший путь он помнил смутно, левая нога не слушалась, он плёлся за врачом, опираясь на кость, по каменным лестницам с крутыми ступенями, по пандусам, а апофеозом этого, ставшего для него очень трудным, пути, стало то, что он каким-то чудом преодолел пропасть по натянутому канату, держа верный посох-кость как балансир. Врач уложил Владимира на ложе из шкур животных, и тот провалился в беспамятство.
Сколько пробыл в беспамятстве, Владимир не знал - когда он пришёл в себя, был такой же ало- цветный день, и тот же запах сухого камня и очага - всё то же, да не совсем - он более не чувствовал холода и скованности в левой половине тела. А врач, потихоньку вливал, в его приоткрытый рот, некое зелье, что было приятно на вкус. Когда Владимир открыл глаза, врач обрадовано улыбнулся и передал чашу с зельем в руки пациента. Допив лекарство, Владимир приподнялся и сел, рассматривая помещение, в котором находился; стены были обиты войлоком, на полу плетённые из трав циновки, ближе к выходу, что был завешен шкурой животного, находился очаг в котором тлели угли. За время своего паралича, Владимир и не догадывался, как его глаза соскучились по зрительным ощущениям, и он стал пытаться знаками испросить разрешение у врача подняться и выйти наружу. Врач понял желание пациента и закивал - показав на пальцах, что Владимир был без сознания три дня и три ночи.
Владимир поднялся и ощутил, что полон сил. Его меч и посох лежали в углу дома, но он не притронулся к ним, поспешив скорее к выходу. Он отодвинул в сторону занавесь на входе, и в лицо ему и в уши его ударила музыка дня города - свет и цвет, звук и стремительные движения горожан; он ощутил ритм жизни большого города - стук его сердца. Владимир выбрался на небольшую площадку из камня перед домом врача. С другими площадками и каменными пандусами её соединяли прочные канаты. Появился врач и знаками объяснил, что хочет показать Владимиру город; старик выбрал длинную жердь из кучи как попало валяющихся таких же жердей, и встал на канат и легко пошёл по нему, своим видом приглашая Владимира следовать за собой. К тому времени, когда Владимир сходил за своим верным посохом-костью, врач был уже на другой стороне и призывно махал рукой. Владимир ступил на канат - старец видимо не понимал, что для человека, не выросшего в этом городе, не так-то просто даётся этот способ передвижения. Высота была головокружительной, но Владимир Глюк не боялся высоты, сложность для него состояла в том, что нужно удерживать равновесие на такой узкой опоре. Канат продавился под его весом и держать равновесие стало ещё труднее. Но Владимир в полубеспамятстве преодолел эту преграду - преодолел и сейчас. На той стороне врач хлопнул его по плечу и сказал что-то на горском непонятном Владимиру языке. Потом, видя, что Владимир не понимает его, он ударил себя в грудь и произнёс - Ачин. Владимир догадался, что это имя эскулапа и в свою очередь ударил себя в грудь и по слогам произнёс - Владимир Глюк. Ачин кивнул и произнёс его имя на свой манер - Ди-ми́р Люк. Владимир рассмеялся и кивнул. Тогда Ачин обвёл окружающий город рукой и произнёс - Шеб! Владимир кивнул, показывая, что понимает, что это название города.
И город Шеб распахнул свои гостеприимные объятия Владимиру. Он видел множество жилищ - выдолбленных в скале, канатных дорог и горных крутых троп; увидел горожан, занятых повседневными, но от этого не становящимися менее важными, делами. Кузни дышали огнём и дымом, гремели молотобойным громом; а пастухи уходили к ближним зелёным пастбищам, на смену тем, что пасли скот до них. Были в городе и лавки, торгующие жареным мясом, ягодой; были и лавки, что предлагали одежду. Седобородый Ачин зазвал Владимира в одну из них и был так щедр, что приобрёл для Владимира новую одежду. Дорожные его рубаха и штаны были исполосованы когтями призраков. И вот он получил новые штаны из кожи и холщовую рубаху и пояс - выглядел он теперь как заправский горожанин Шеба; но люди, отчего-то, всё равно распознавали в нём чужака и смотрели на него во все глаза, Владимир же в ответ таращился на них, истосковавшись по зрительным ощущениям. Прошли они мимо храма, с высокими воротами и расписными стенами, как стало ясно Владимиру из росписей - местные жители поклонялись двум солнцам своего мира; прошли они так же мимо долблённого здания, что единственное из всех увиденных, имело окна, было их двенадцать. Владимир пытался выспросить, что это за место, но из объяснений старого Ачина ничего не понял и впервые задумался над тем, что ему нужно бы выучить местный язык. Бродили они часа три, а Владимиру всё было мало впечатлений, но врач стал звать его в обратный путь. Владимир всё равно не смог объяснить бы, что совсем не устал, но не стал спорить, согласившись с врачом. Вернулись они неожиданно быстро, преодолев несколько провалов по канатам. Ачин уложил Владимира в постель, а сам куда-то вышел, захватив с собой свой докторский баул. Владимир выждал недолго, и прихватив с собой одну из циновок, выбрался на площадку перед домом врача, расстелил её и удобно усевшись, стал издали наблюдать за жизнью города, а позже он увидел прекрасный закат двух солнц, увидел как разгорается, будто плавясь от погружающихся в горизонт солнц, небо - оно стало будто горящая печь, рассыпать искры - блёстки алого по горизонту; небо светило так! интенсивно и ярко делая алыми горы и всё вокруг; казалось будто местные жители в честь праздника заката солнц, все оделись в алое, но нет, это закатные солнца раскрасили их одежды. Шум в городе по чуть-чуть утихал, стали слышны голоса женщин, что звали своих детей к ужину домой; Владимир видел как далёкие, дымящиеся внизу, мастерские закрываются, а рабочий люд расходится по домам.
Вернулся Ачин и говорил что-то, и по интонации сетовал - Владимир догадался - видимо на то, что пациент его не находится в постели, но он был добрый человек, и пожурив Владимира немного на своём непонятном языке, вынес ещё одну циновку ко входу, сел рядом и стал также наблюдать закат. Тут Владимир сумел с трудом, объяснить знаками, что хочет выучится местному языку. Когда Ачин понял, чего от него хотят, то улыбнулся, и стал на простых примерах называть слова местного языка: рука, нога, палка, сумка и прочее; а Владимир пытался точно произносить названные слова, повторял их и указывал на упоминавшиеся предметы.
Так шли дни. Владимир уже в одиночку гулял по городу, более не отвлекая старого врача от выполнения его обязанностей. Уже умея кратко объясниться с горожанами, что ещё не потеряли интереса к чужаку, тем более интенсивного, что по городу ползли слухи о его необычности. И Владимир понимал, что врач не отпускает его от себя изучая его особенности - то, что ему не требовались ни вода, ни пища. Со временем Владимир прибился к пастухам - ему хотелось приносить пользу - и стал пасти овец с ними. С ним был его верный посох-кость и собаки, что помогали направлять отару в нужном направлении, и предупреждали о появлении волков. Ещё пастуху полагалась пищаль, для защиты отары от волков, и Владимира научили пользоваться этим оружием.
Владимир был счастлив приносить пользу и любоваться видами суровой горной природы - совмещая это. Но он так ещё и не обошёл всего города - Шеб был действительно очень большим, расползаясь по скалам вдоль пустыни и вглубь гор. Тем приятнее было Владимиру открывать новые милые сердцу места: фонтан за двенадцатиоконной городской ратушей; городской сад - где были собраны все местные растения; выдолбленный в скале пруд, где водилась рыба - и многое- многое другое. Ему нравилось бывать в храмах города, и ощущать их торжественность и строгую красоту. Так как в городе был большой недостаток древесины, то ворота из дерева были только на входах в храмы, дверные проёмы жилищ просто завешивали бараньими шкурами. Вглубь гор отправлялись целые экспедиции дровосеков, чтобы добыть древесину для отопления и для работы мастерских. Владимир иногда, когда был свободен от выпаса овец, ходил в эти экспедиции и набирался новых впечатлений. Так же в обязанности дровосеков входил сбор кореньев определённой травы - что перетирались в муку, из которой пекли лепёшки. Шеб не знал земледелия - пастбища были бедны плодородием, и культивировать определённые полезные растения не выходило из-за суровости климата. Владимир был счастлив в Шебе, работа доставляла ему удовольствие - ведь он приносил пользу приютившим и спасшим его жизнь горожанам. Он по-прежнему поддерживал дружеские отношения со старым врачом Ачином, часто навещая его. А ночевал Владимир где попало, в пещерах ещё недостроенных жилищ, или в домах, пригласивших его переночевать горожан - тогда Владимир всеми силами старался чем-то облагодетельствовать приютивший его дом - натаскать воды, нарубить дров, помочь уложить детей спать. Дети любили добродушного чужака и частенько просили рассказывать о его приключениях до прихода в Шеб, о его мире, что освещает единственное солнце; и Владимир рассказывал на ночь детям свои истории, что-то приукрашивая, а что-то выдумывая.
После того как он очнулся в доме врача Ачина, то не спал с тех пор ни одной ночи - в приютивших его домах он садился у очага и наблюдал за алыми тлеющими углями, в пещерах он обычно сидел и размышлял или сидел у входа и наблюдал звёзды. В его теле было столько нерастраченной энергии, но применить её было некуда, ночной Шеб был опасным для прогулок местом, крутые тропы и ступени, канатные дороги - не располагали к ночным прогулкам. И хотя его кожа стала непроницаема для отточенного металла, для колючих кустов, для зубов волков - Владимир сомневался, что его тело выдержит падение с большой высоты. И если он приходил с заготовки хвороста, то оставлял вязанку для себя и сидел, размышляя и любуясь огнём всю ночь. Он уже догадался, что в городе Шебе нет проводника-пастыря для его народа, оставшегося на Земле, он стал сознавать, что вскорости ему придётся покинуть гостеприимный город. На заработанные деньги он купил новую прочную обувь - взамен износившейся старой, купил пищаль и запас пороха и пуль к ней.
Владимир понимал, что Шеб не примет его народа, пусть горцы и обладали суровым добродушием, но жизнь их была отнюдь не легка - это была борьба с природой за горячий очаг, и за пропитание для семьи. Ведь сам Владимир хотя и являлся частью своего народа, оставшегося на Земле, но стал очень приспособленным к жизни в дороге - его сородичи этого пока не могли, и потому он должен продолжать поиски пастыря пусть и в других мирах.
День настал неожиданно, Владимир пас овец и две или три из них отбились от отары; предупредив других пастухов, что отправляется искать пропавших овец, Владимир стал подниматься выше в горы. Вечерело, алые солнца клонились к закату, Владимир отчётливо видел следы сбежавших овец, и побаивался того, как бы они не попали в зубы волкам. С ним был верный посох, и пищаль, и меч - вещи, что стал носить последнее время с собой постоянно, решив покинуть Шеб, но не решаясь этого сделать, ведь жизнь здесь так нравилась ему.
И вот, он поднимается всё выше в горы, и никак не находит сбежавших овец, но не находит и места, где их задрали бы волки - это обнадёживает его. Он спускается в узкую расщелину, в которой уже совершенно темно, свет солнц не проникает сюда, овец не находит, и выбирается с другого конца расщелины. Видит свет, но это уже не тот свет - не свет заходящих алых светил, а свет полуденного огромного оранжевого солнца. Владимир, вне себя, удивлён, он обводит новое пространство пристальным взглядом. Вокруг уже не горы, а он стоит на вершине рукотворной пирамиды.
Ах, сколько он ещё не успел узнать о мире двух солнц, сколько не успел задать вопросов, но пора, Дорога позвала его.
Часть 4.
Он стал обозревать этот новый мир. Наверху в белёсом небе плыли серебряные облака, внизу у подножия башни росли лиственные деревья, кустарники, трава - всё в полном подчинённом рассудку порядке. Кусты были подстрижены в форме неизвестных Владимиру животных. Две лестницы, с двух сторон пирамиды, серпантинами спускались вниз. Вокруг пирамиды была площадь, а далее располагался деревянный город - дома в два, три и четыре этажа, а также постройки нежилого типа, на улицах было людно, и скопища народа подтягивались к пирамиде. Владимир почёл за благо скорее спуститься вниз и затеряться в толпе, он был чужаком здесь, и не знал местных обычаев, и боялся, что нарушит какие-то местные правила. Он быстро сбежал по ступеням вниз. Пирамида была высока, и несколько сот ступеней отделяли вершину от подножия. Владимир спустился по лестнице, что была в тени, а с другой - солнечной - стороны собиралась толпа. Владимир затесался в самое скопление народа и видел, что всё равно выделяется в общей массе одеждой и цветом кожи. Люди были смуглы и кареглазы, мужчины носили бороды и были одеты в яркие халаты, женщины напротив, были одеты во всё чёрное, вуали скрывали их лица. Но взоры всех, от мала до велика, были устремлены к вершине пирамиды, и на Владимира не обращали внимания. По лестнице, освещённой солнцем, взбирался человек в роскошно украшенном халате и замысловатом головном уборе. Все взоры были обращены к нему. Человек взобрался на башню, толпа притихла. Человек - видимо священнослужитель - воздел руки к солнцу и запел на чужом Владимиру языке. Голос его был силён и в виде эхо отзывался по всей площади. Владимиру было непонятно и неинтересно слушать поющего священника, ему интереснее были перемены, произошедшие с его поклажей; пищаль превратилась в длинный мушкет, а меч стал ятаганом в ножнах, очки исчезли из его кармана. Владимир подивился волшебным переменам, но не забывая о том, что выглядит чужаком, стал медленно пробираться сквозь толпу заполнившую площадь к зданиям города, надеясь затеряться среди построек, или найти лавку и купить там местную одежду - в кармане у него позвякивали несколько серебряных монет чеканки города Шеб. И через пятнадцать минут тычков и работы локтями, он оказался в свободном от человечьего скопления месте, а потом и вовсе вошёл под прикрытие построек. Он забрался в самую тень от деревянной лестницы одного из домов и уселся на землю:
- "Отчего же одежда не изменилась на мне - как бы это было полезно! И что теперь делать? Неизвестно как ко мне отнесутся горожане - жители Шеба были доброжелательными горцами, а эти жители лесистых земель - каковы они? Вопросы, вопросы, вопросы - и ни одного ответа, ну да ничего, я поищу ответов. А пока стоит замаскироваться под местного жителя."
Со стороны площади раздался шум толпы - видимо люди повторяли слова молитвы за своим священником. Владимир решил дождаться вечера в своём укрытии, а потом выйти на разведку, и поискать лавку, торгующую местными одеяниями.
Владимир и не заметил, как наступил вечер, занятый раздумьями о новом мире, где ему вновь предстояло искать проводника-пастыря для своего народа. По улицам ходили люди и все они только и делали, что разговаривали на чужом Владимиру языке - общались; Владимир испытал некую тоску от разобщённости с местными жителями. Он - стараясь не привлекать внимания - выбрался из своего укрытия и двинулся наобум по улицам города, не смотрел в глаза горожанам, и неспешно, как они, шёл.
Над городом довлела, возвышаясь, деревянная пирамида, состоящая из цилиндров, поставленных друг на друга - сужающаяся к верху; её было видно из любой точки города. Побродив по улицам около получаса, он нашёл лавку торгующую одеждой. Продавцом был колоритный бородатый толстяк, он не обращал на Владимира никакого внимания до тех пор, пока в ладони Глюка не звякнули серебряные монеты. Толстяк схватил их, взвесил на руке и только потом присмотрелся к их чужой чеканке. Тогда толстый бородач воззрился на Владимира и в удивлении произнёс несколько чужих слов... Потом он закричал, и не просто закричал, а оглушительно заверещал. Владимир не понимал в чём дело, пока со всех сторон ни раздались похожие крики, а в спину Владимира не ударил камень. Прохожие столпились вокруг Владимира и тыкая в него пальцами кричали. Потом камней стало больше, и камни летели с яростной силой, пущенные руками горожан. Владимир не чувствовал боли - камни отскакивали от его тела, но оставаться здесь было нельзя, и потому он побежал, камни и крики летели ему вслед - горожане преследовали его. Владимир бежал, он и не подумал применить против этих людей оружие, считая всё это недоразумением. Он бежал, а пирамида нависала над ним указующим перстом. Владимир не успевал связно соображать набегу, но подумал, что поведение горожан как-то связано с ней.
- он бежал -
А вот и городские ворота, а за ними густой лес - укрытие. Камень с силой ударил Владимира в голову, он чуть не потерял равновесие, чуть ни упал. Но преодолел оставшийся пустырь между городом и лесом. В спину теперь полетели не камни, а пули из мушкетов городской стражи, но Владимир был уже далеко и спрятался за вековыми деревьями, и стал оттуда наблюдать за городом. Пирамида была видна и из леса - мрачная бескомпромиссно-прямая как поведение горожан, обнаруживших на улицах своего города чужака.
Владимир, выглядывая из-за дерева, наблюдал за городом. Город был окружён частоколом массивных брёвен, у ворот стояла стража с мушкетами и ятаганами, по стенам прохаживались караульные. Город был неприступен, да и не в этом было дело - сами горожане не приняли его, а Владимиру нужно было вернуться в город для поисков Проводника.
- вот незадача -
Владимир углубился в лес, убедившись в том, что его не преследуют; нашёл понравившуюся полянку и присел задумавшись:
- "Опять вопросы и всё без ответов - ну да ничего, утро вечера мудренее."
Свечерело, солнце закатывалось за деревья леса, стало темнее и прохладней, но мозг Владимира лишь фиксировал падение температуры - сам Владимир чувствовал себя комфортно. Он лёг на траву, поправив ятаган на поясном ремне - чтобы было удобнее лежать, и стал любоваться звёздным небом, что на глазах всё чернело, и звёзд становилось всё больше:
- "Опять неизвестные созвездия. Как там мой народ на Земле-мачехе? Я должен торопиться в поисках Проводника!" - и далее мысли в том же ключе. Владимир не спал всю ночь, впав в состояние близкое к трансу.
Прошло несколько дней, Владимир бродил по окружающим город лесам - звери этих лесов не трогали его, как и в ту первую ночь в лесу, видимо принимая за своего - зверя без стаи. Но от ходивших в лес дровосеков и охотников Владимир скрывался. Почти каждый день в город прибывали караваны на впряжённых в повозки полосатых мулах, перевозили товар для рынков и лавок города. Возвращались повозки пустыми и возницы с удовольствием взвешивали на руках кошели со звонкой монетой. Но ему одному - Владимиру Глюку входа в город не было. Он даже подумывал притвориться нищим бродягой, ватаги их каждый день появлялись у городских ворот, но побоялся, что его опять раскроют - ведь он не знал местного языка.
На его подбородке стала расти борода, с какой-то устрашающей скоростью, ведь раньше тело его было безволосым и лишь на голове росли пышные волосы. Владимир Глюк был удивлён происходящими с его телом переменами.
Однажды он решил выкупаться в лесном озерце - уж больно мило оно смотрелось посреди скрытой лесной полянки. Он разделся и ступил в воду, под ногами на дне росла мягкая трава, что радовала прикосновением к коже ступней, вода была прозрачна и отражала всё окружающее как зеркало... Вот именно зеркало - Владимир взглянул на себя и стоял поражённый несколько минут. Кожа его стала смугла, отросшая чёрная борода спускалась на грудь, глаза его были темны, вместо голубых, бывших такими всю его жизнь. Владимир так и не опомнясь, сел в воду: