Две комнаты с низким потолком, два маленьких, обтянутых бычьим пузырём оконца. Окошки низкие, на уровне кирпичного пола, толстые беленые стены. Одна комната - спальня. В ней массивная кровать и табурет. В другой комнате печь, ларь и поставец, на котором лежит распухшая старая Библия и стоит свеча. Туда-сюда, туда-сюда. Надо шагать. Без движения можно скоро погибнуть. Три тысячи шагов утром, три тысячи шагов вечером. Сна нет. Только думы, нескончаемые думы. И боль, раздирающая сердце боль. Вот как судьба распорядилась.
Софья всегда чувствовала, что судьба ей благоволит. Эта вера в свою счастливую звезду вдохновляла её на дерзкие планы и поступки. Она, девица, осмелилась мечтать стать царицей великой Руси, и она бы была неплохой царицей. Ей казалось, что она понимает Русь и её путь. У Руси православной свой путь. Ни на Восток, ни на Запад смотреть ей не гоже. Петр - дурак подлый, хитрый и жестокий. Дорога на Запад - это дорога к антихристу. Погубит Петр Русь, погубит, волчонок злобный, и её жизнь погубит. А эти предатели! Ненавижу!Мало, стало быть, им давала почестей, денег, вольности. К Петру перебежали. А с другой стороны, если она, Софья, права, почему так все повернулось? Почему Пётр одолел её? Вспомнилось унижение, когда она поехала на поклон к Петру, а он велел не пускать её, ждать его решения. И вот она в заточении. А, может, это её бабья жалость погубила? Не может правитель позволять себе такую роскошь как жалость. Тогда, когда Федор умер, надо было избавляться от мальчишки. Иван слаб, он не опасен. А Петька даже совсем маленьким зубы показывал.
"Что же меня остановило тогда? Была слишком уверена в себе, вот что. Вот за эту самоуверенность и расплачиваюсь теперь. Кабы я страдала одна, легче было бы. Ещё больше душа моя болит от вины перед теми, кто стоял за меня, кто верил в меня. Всех казнил, проклятый. Всех. А меня живой оставил, чтобы мучилась раскаянием за их смерти. Моя жизнь- хуже смерти. Что может быть хуже такого конца. Будь ты проклят, Петр! Будь ты проклят до седьмого колена"! Отец любил свою Софьюшку. Он заметил, что девочка умна, любознательна. Он разрешил ей заниматься с учителями, учить всему, чему обычно девочек не учили в боярских и, тем более, царских семьях. Она знала пять языков, хорошо разбиралась в математике, знала историю. Любила проводить алхимические опыты, очень любила читать книги, ей привозили со всех стран. Князь Василий Голицын много времени жил за границей, будучи послом, он привозил ей книги, даже Бомарше привез. И сам рассказывал о других странах, об обычаях, о моде. Учил европейским танцам. Алексей Михайлович, бывало, любовался дочкой, не красавица, нет, но умница какая! " Большая польза государству от неё будут", - думал он. Но вот умирает мать, и отец берет в жены другую женщину. Появляется в жизни ненавистная мачеха. Такая же молодая, как и сама Софья. И Петр!
Петр, Петр, Петр! Его имя - кусок раскаленного железа к обнаженному телу. Как же кричали её люди от пыток! Он сделал так, чтобы она слышала эти крики.
"Простите меня, люди добрые, простите окаянную. И поклон вам низкий. За преданность вашу великую. Простите, что дело наше проиграно, что не удержала я власть в руках, что-то упустила в своих расчетах". И голова Феденьки Шакловитого на колу прямо перед ее окном." Смотри на своего любовника, бестыжая"- так, наверное Петр говорит и радуется её горю и отчаянию. "Да не был Федя моим любовником. Слово то какое нехорошее. Да, поманила я его, пообещала, что вместе будем, если наше дело выиграет, но я всегда любила и люблю только Васеньку. Только бросил меня Вася мой Голицын, поверил наветчикам, даже слушать меня отказался. Уехал к себе в имение. Только Федор и встал на мою защиту."
"Когда Князь Василий уходил в поход, было у него не то настроение. Плохое было настроение, плохие предчувствия. И упрашивал он меня не начинать поход.
- Не готовы мы, не одолеем турок сейчас. Только людей зря положим.
А я не слушала его. Мне тогда доказать всем хотелось, что я всё могу. Что я сильная, что со мной удача. И ничего не вышло. Князь был прав. Не подготовились к походу. Обозы отставали, еды, питья не хватало, начались болезни. И турки здорово нас долбанули. И правильно Князь Василий решил вернуться в Москву, сохранить хотя бы тех людей, кто выжил. Я встретила его приветливо, ни одного слова упрёка с моей стороны он не услышал. Только радость от встречи и благодарность. А Василию казалось, что все осуждают его, судачат о нем за его спиной, да и сам он считал себя виноватым за столько напрасных смертей. А тут нашлись добрые души, нашептали ему, что Фёдор Шакловитый - мой полюбовник.
Не вынес этого Князь. Взял отставку. Как я молила его не верить наветам! Верить мне, не бросать меня. Он, ведь, всегда был советником, другом, с самого детства, это уж потом стал любимым. Не внял моим просьбам. Уехал. А Фёдор здесь. Он всегда рядом.
- "Мы, Софья, такое с тобой сотворим. Я всех стрельцов на твою сторону поставлю. Станешь царицей!"
Он так умел убеждать, зажигать своей отвагой, своими планами и мечтами. Я не могла устоять перед его напором. Он так долго ждал моего внимания, когда освободится место около меня. Он так хотел стать царем. Хотя он отрицал это.
- "Только о тебе, Матушка, думаю, только тебя хочу видеть царицей!"
Вот Феденька, твоя царица смотрит на твою несчастную голову на пике, и просит прощения у тебя. И в душе моей, ты уж прости, Федя, меня и за этот грех: я так рада, что это твоя голова, а не голова Васеньки. Хоть и бросил он меня, поверил врагам моим, но его я люблю, всегда любила и буду любить".
Душа болит. Софья в черном монашеском одеянии металась по комнате, как птица в клетке и днём и ночью. Сна не было. Вырвала из Библии листок, взяла ещё один грех на душу. Знала, что за ней подглядывают и днём и ночью и Петру докладывают.
"Боится гадёныш. Боится, что и из могилы достану его. Отрезал от мира. Бумаги ни единого листочка не оставил".
За печкой давно был схоронен огрызок пера и пузырёк с чернилами. Конечно, Петр знал об этом и ждал, когда она будет писать.
"Это будет мое письмо Васеньке. Здоров ли ты, друг сердечный? Кабы помер, сразу же сказали бы".
Утром Петру доложат, что они всю ночь не спали и что-то писали. Значит, Петр разрешит ей встречу с кем-то из своих, может с кем-то из сестёр, чтобы прочесть её письмо, чтобы узнать, как её душа, успокоилась ли, или ещё полна надежд и планов. Смотрит ли она в будущее, или уже примирилась со своей участью и только вспоминает прошлое. Может с Марфой посчастливится свидеться? Как же она соскучилась по родным!
Софья писала: "Васенька, свет ты мой, муж мой, брат мой, друг сердечный. Этот моя последняя весточка тебе, любимый мой. И денно и нощно молю, чтобы Господь оставил тебя в живых. Будет жизнь - будет надежда. И ещё молю Господа о мире в твоей душе. Я смутила, вовлекла тебя в дела свои, разбила твою семью, разбила твою жизнь. Прости меня за это. Судьба отвернулась от меня. Васенька, спасибо тебе за всё. Ты был понимающим и нежным другом, мудрым советником, смелым воином. Я горжусь тобой! Буду молиться о тебе, и любить тебя до конца моих дней".
Через неделю Петр приказал устроить свидание Софьи с сестрой Марфой, заключенной в Александровской слободе за то, что Марфа передавала письма Софьи стрельцам во время своего первого ареста.
Дверь со скрипом отворилась. Две женщины с рыданием бросились друг к другу. Софья погладила лицо младшей сестры.
-"Похудела, побледнела. Здорова ли, Марфуша? Где тебя содержат? Тепло ли там, сухо?"
- "Держат в Александровской слободе. Как и у тебя, у меня две комнатки, тепло, кормят хорошо, гулять перед домом разрешают. Что на воле делается, не знаю"
- "Ты прости меня, Марфуша"
- "Не говори так. Я знала, на что шла. Доведись всё с начала, я бы снова за тобой пошла".
Разговаривая, Софья осторожно передала в ладонь Марфе скатанную в шар записку. Марфа еле заметно покачала головой: мол, не надо, Софьюшка, найдут, обязательно найдут, будет хуже и тебе и мне. Но Софья кивнула головой.
- "Я знаю, что найдут. Мне нужно, чтобы нашли. Письмо не опасное. Я в нём с Васей прощаюсь. Может хоть в этом Пётр пожалеет меня и разрешит передать письмо".
Женщины сели на крышку ларя. Сидели, обнявшись, шептались и плакали. Свидание было коротким. Дверь отворилась, и Марфу увели.
- "Прощай, сестра моя любимая. Да сжалится над тобой Господь! Пусть доля твоя будет полегче моей! Пусть надежда не покинет тебя".
***
Ирина Фёдоровна и Надежда Ефимовна встретились, как и договаривались, в 10 часов утра. Было солнечно и тепло, воздух наполнен запахом свежескошенной травы.
- "Надежда Ефимовна, я тоже хотела надеть шляпу соломенную. Если бы знала, что вы поедете в шляпе, надела бы"
- "Я теперь в солнечную погоду никуда без шляпы не хожу"
- "У вашей шляпы поля широкие, и она вам очень к лицу. А у моей шляпы поля узкие. Я в ней как рыбак"
- "Выдумываете вы всё, Ирина Фёдоровна".
Дождались автобуса, быстро доехали до метро, потом до Парка Культуры. Сделали пересадку и доехали до станции "Курская". Вышли в город в подземный переход, узкий и длинный. Народ деловой. Люди торопливо ходят туда-сюда с озабоченными лицами, даже те, кому не надо спешить, спешат. Наконец-то вышли на улицу. Ст. Демидовский переулок, Гороховский переулок. Дошли до красного кирпичного терема, где и располагается школа и галерея С. Андрияки. Галерея - цель их похода. В просторном вестибюле пожилая женщина продает билеты на вход. Надежда Ефимовна подаёт купюру в 1000 рублей.
- "Помилуйте, сударыня, у меня нет сдачи"
- "Сколько стоит билет?"
- "70 рублей"
- "Что же, нам уходить?"
Вмешивается Ирина Фёдоровна: "А билет для пенсионеров сколько стоит?"
- "20 рублей"
- "У меня есть 100 рублей. Один полный билет и один билет на пенсионера"
- "Ну, так хорошо. Вот ваши билеты и ваша сдача"
Ирина Фёдоровна и Надежда Ефимовна входят в зал. Сегодня выставка работ учеников Андрияки. А его работы будут выставлены в Манеже. Там завтра открывается его выставка, которая будет работать до 30 июля.
- "Ну что же, сходим и туда"
- "На следующий четверг и сходим. И вообще заведём порядок: по Вторникам рисуем с утра, а по четвергам или на выставки или в музей походим"
- "Решено".
Начали просмотр картин. Ирина Фёдоровна любит рисовать акварелью, а Надежда Ефимовна - маслом. Обе подружки - любители, обе не обучались живописи. Каждая новая выставка для них - очередной урок живописи. Тщательно изучат каждый штрих, как художник передаёт перспективу, какой лучше фон для разных натюрмортов.
- "В акварели главное рисунок. Если хороший рисунок, работа будет чистой и красивой" - говорит Ирина Фёдоровна.
Звонит мобильный телефон. Ирина Фёдоровна, как все пожилые люди, сразу засуетилась, стала торопливо открывать сумочку и искать телефон. Очки с её носа падают на пол и разбиваются вдребезги. Звонила племянница, чтобы договориться о рассаде, которую Тамара вырастила для Ирины Фёдоровна и не знала, как передать. Ехать домой к Ирине Фёдоровне она не хотела, это совсем в другой конец Москвы ехать надо. Договорились встретиться вечером в серединной точке в метро. Пока Ирина Фёдоровна разговаривала, Надежда Ефимовна собирала осколки стекол, затем она отнесла их в мусорную корзину в углу зала.
- "Теперь вы ничего не увидите, ведь у вас близорукость"
- "Нас отсюда выпроваживают. Сначала не хотели пускать, билет не продавали, а теперь очки разбились. Ничего подобного. Мы всё равно будем осматривать выставку" - пошутила Ирина Фёдоровна.
Конечно, всю картину без очков не разглядеть, но если лицо поднести близко-близко к картине, то можно рассмотреть детали. Ирина Фёдоровна разговаривала сама с собой: "Да, вот они еле заметные карандашные линии. Ещё и ещё раз повторяю, что красивый правильный рисунок очень важен в акварели. Без карандашного рисунка, только красками, можно делать этюд, а потом этот этюд переносить на картину. Вот там и важен точный правильный рисунок".
К Надежде Ефимовне и Ирине Фёдоровне подошла администратор.
- "Извините, дамы. Сейчас поступил звонок. Мы должны срочно закрывать выставку и ехать в Манеж на презентацию. Вам можно побыть здесь ещё минут пять-десять, и мы закрываемся. Ещё раз просим извинения"
- "Так ничего у нас с выставкой не получилось"
- "Немного посмотрели и ладно. Одна моя приятельница говорит, что никогда осматривать всю выставку за раз нельзя. Тем более, если выставка большая, нужно осматривать по частям. Сначала одну часть, потом другую. Впечатлений больше. И устаёшь меньше"
- "Надо вернуть нам деньги за не осмотренную выставку.
- "Если должны были ехать, зачем вообще пускали нас?"
- "Ну, женщина же сказала, что им только что позвонили".
На входе продавались альбомы с иллюстрациями картин Сергея Андрияки. Надежда Ефимовна купила один альбом. Вышли из прохладного вестибюля на жару освещенной солнцем улицы.
- "Не что же, пойдём покушать?"
- "У меня осталось 500 рублей"
- "У меня 700. Я думаю, хватит. Я знаю, здесь через переулок от Старо-Даниловского есть "Трактир". Там такие отбивные из говядины готовят, что пальчики оближешь. И совсем недорого.
- "Уговорили".
Как только женщины решили идти в "Трактир", как у Ирины Фёдоровной заколол глаз, да так сильно, как будто что-то попало туда. И моргала Ирина Фёдоровна, и тёрла глаз, и в маленькое зеркальце старалась рассмотреть, что там случилось. Внешне всё в порядке, но боль не проходит.
- "Скорее куда-нибудь бы зайти. Я бы глаз промыла"
- "Ирина Фёдоровна, я не вижу никакого переулка. Мы вышли на Ст. Басманную улицу"
- "Мы прошли мимо нужного переулка"
- "Прямо перед нами ресторан. Называется "Князь Голицын". Пойдём туда. Только я боюсь, что там дорого очень"
- "Сначала посмотрим меню. Если дорого, уйдём. Тогда будем искать "Трактир"".
Как только подошли к дверям ресторана, боль в глазу моментально прекратилась. Цены были приемлемы. Русская кухня и грузинская кухня. Прошли в прохладный полумрак зала, в форме старинного терема с низким сферическим потолком с массивными столами и такими же массивными стульями. Сели за стол. В большом зале никого кроме них не было. Принесли меню.
- "От салатов отказываемся. Они очень дорогие. Я предлагаю грузинскую кухню. Я очень люблю грузинскую кухню. Смотрите, Надежда Ефимовна, всё даже очень недорого"
- "С удовольствием. Я никогда не пробовала"
- "Возьмём эларджи. Это кукурузная каша, сваренная с сыром. Соус ткемалевый. Хачапури менгрельское. Это такая большая лепёшка из теста с сыром. Один хачапури на двоих. Очень вкусно, поверьте. И ещё томатный сок".
Подошла официантка, одетая в красный ситцевый сарафан. Приняла заказ. И вдруг Ирина Фёдоровна сказала вдогонку уходящей девушке: "И овощей, просто порезанных овощей". Позже, анализируя свой заказ, Ирина Фёдоровна никак не могла понять, почему она заказала овощи, хотя с самого начала они решили не брать никаких овощей. Свежие овощи были дорогими. А тут что-то затуманило мозги.
- "Овощей, просто порезанных овощей".
Начался обед. Женщины говорили о картинных галереях, которые они хотели бы посетить Разговор перешел на музеи.
- "Знаете, Надежда Ефимовна, я приглашаю вас к себе на дачу. Дача у меня недалеко от Александрова. Поедем в Александров в Кремль. Туда в Александровскую Слободу уезжал одетый в черное монашеское платье Иван Грозный. Там он горько каялся и грозился отречься от престола, уйти от государственных дел. Но за ним неизбежно катил его двор. Дела государственные всё равно нужно решать ежедневно. Там есть царская трапезная. Комната небольшая с длинным столом и троном во главе стола. Сразу представляются царские обеды. Вон послы сидят, там ближние бояре. Сам царь в рясе, а остальные одеты по этикету, а за стульями вдоль стен в очень узком пространстве неслышно скользят слуги с едой и посудой. Потолки низкие, окна маленькие. А в той трапезной даже окон нет. Жарко. И жутковато. Есть спальня Ивана Грозного, где он провел первую брачную ночь с Марфой Собакиной. Фантазия сразу разыгрывается. Представляешь себе эту застенчивую юную девушку, почти девочку, которую уже отравили, и она уже чувствует недомогание, и страшный старый царь.
А ещё там есть небольшой домик в две комнаты - место заключения Марфы Алексеевна, сестры Петра Первого. Когда Софья Алексеевна была арестована Петром, ей удалось через сестру передать письма к стрельцам, чтобы вдохновить их на новый мятеж. У мятежников ничего не вышло. Мы знаем, что Софью постригли в монахини, и доживала она свои дни в строгом заточении в Троице-Сергиевой Лавре. Стрельцов и всех соратников Софьи казнили. Сестру Марфу сослали в Александровскую Слободу. Она не имела права выйти из дома. А если прогуляться, то только около дома, заросшего сиренью, калиной и бузиной, чтобы дом не был виден со стороны улицы. Стены толстые, пол кирпичный, окна крошечные. Из мебели сохранился огромный ларь для вещей, старая распухшая от времени Библия и поставец на длинной ножке с подсвечником и свечкой. В доме летом прохладно, а зимой, наверное, холодно, хотя печка и топилась. Холод шел от земли"
- "Поедем, Ирина Фёдоровна, обязательно поедем. Я попрошу Игорька. У него заканчивается защита диплома. Он нас отвезёт на машине, и сам с удовольствием походит по Кремлю".
Время пролетели незаметно за вкусной едой и за разговорами. В зале в дальнем конце появился ещё один клиент. Пришло время платить по счёту. И, о ужас! Позор-то какой! У женщин не хватало 200 рублей. Салаты были действительно очень дорогими. Ирина Фёдоровна стала лихорадочно выворачивать сумку, не завалялся ли где ещё деньги. Надежда Ефимовна первая взяла себя руки.
- "Не волнуйся, Ирина Фёдоровна. Ничего страшного. Мы оставим паспорт, а вечером Игорёк привезёт деньги. Девушка, позвала она официантку. - У нас не хватает 200 рублей. Мы оставим паспорт, а вечером привезём деньги. Пойдите к администратору и согласуйте этот вопрос. Ирина Фёдоровна, всё в порядке".
Ирина Фёдоровна звонит своей дочери: "Машенька, мы в ресторане, наели на 200 рублей больше. Я знаю, что позор. Не понимаю, как так получилось. Вроде всё заранее рассчитали. Овощи не хотели заказывать, а потом всё забыли и заказали. Не можешь сейчас приехать? А где ты сейчас? На уроке? Что же делать? Да, да, да. Мы так и решили. Оставляем паспорт, а вечером заедем. О Боже, у меня нет с собой паспорта!"
- "У меня паспорт есть"
- "Где мы находимся? Надежда Ефимовна, где мы находимся? Да, конечно же. На улице Ст. Басманная. Ресторан "Князь Голицынский". Хорошо, хорошо".
И тут к их столику подходит мужчина, который недавно вошел и ждал свой заказ. Он, наверное, слышал весь разговор и видел всю суету и волнение женщины.
- "Милые дамы, не волнуйтесь".
Мужчины открыл бумажник, вытащим 500 рублей и положил их на стол, затем он пошел на своё место и сел за стол. Наступила тишина. Подошла официантка. Женщины расплатились. Получив сдачу, Надежда Ефимовна устремилась к мужчине, чтобы отдать ему сдачу.
- "Спасибо большое. Будьте так добры, скажите номер вашего телефона. Мы сегодня же привезем вам деньги"
- "Не стоит беспокоиться. Забудьте об этом"
- "Скажите ваше имя. За кого свечку поставить?"
- "Василий".
Женщины вышли на улицу. Ирина Фёдоровна сказала: "Здесь определённо есть какая-то мистика. Нас упорно вели именно в этот ресторан. Никаких знаков, что нам не надо ехать в галерею не было. Значит, ехали мы куда надо".
- "А в галерее нас стали торопить, чтобы мы пошли обедать в этот ресторан в определённое время, чтобы встретиться именно с этим Василием"
- "Прямо как у Булгакова: "Аннушка уже купила масла.""
- "Помните? Сначала очки разбились, а потом был звонок срочный, что нужно закрывать выставку и ехать на презентацию"
- "Я так думаю, что этот Василий как раз стал собираться на обед"
- "А когда решил пойти в трактир, то, как будто, что-то в глаз попало. Глаз перестал болеть, когда мы вошли в этот ресторан"
- "Да, а овощи? Мы же не хотели брать их. Потом всё забыли и заказали. Определённо этому Василию нужно было помочь именно нам. Мы, может быть, его от чего-то спасли или облегчили ему участь"
- "Надежда - это надежда, а Ирина - это мир. Во время войны девочек называли Ирами. В одном моём классе было пять Ир"
- "Мы этому Василию принесли Надежду и Мир. А о чем мы говорили во время обеда? Об Александровской Слободе"
- "Ресторан "Голицын". Молодой человек - Василий"
- "Надежда Ефимовна, Василий Голицын был видным политическим деятелем и фаворитом Софьи Алексеевны. Как у нас сейчас говорят - был гражданским мужем. Он помогал ей во всем. Правда, его военные мероприятия окончились неудачно, если я не ошибаюсь. А вдруг Марфа передавали и ему письма от Софьи. Не зря я о ней вспомнила и заговорила. И если у сущего нет ни настоящего, ни прошлого, ни будущего, то, может, добрый поступок сегодняшнего Василия как-то повлиял на судьбу того Василия Голицына?"
- "Вы представляете, Ирина Фёдоровна, мы были орудием судьбы, чтобы наш Василий смог совершить такой пустячный, но добрый поступок"
- "А если бы мы проявили бдительность и не заказывали овощей?"
- "Не дай Бог. Тогда бы кто-нибудь из нас упал. Сломал бы руку или ногу, и ему пришлось бы оказывать нам первую помощь. Очень хорошо, что мы заказали овощи. Да здравствует овощной салат!"
Женщины были очень взволнованы. Они чувствовали, что прикоснулись к чему-то мистическому. А, может, это была только игра их воображения?
***
Марфу ввели в комнату. За столом, накрытым ковром, боком сидел Пётр. Марфа упала на колени перед братом.
- "Видно тебе, Марфа, уроки идут не впрок. Ведь понимала же, что свидание разрешил специально, чтобы письмецо вот это получить. Могли, конечно, и Соньку обыскать, так она же ненормальная, могла проглотить письмо, а то ещё чего сотворила бы. И почему так, силюсь, понять не могу. Сестре ты предана, за неё и на смерть можешь пойти, а меня, брата, ненавидишь. Разве не дружны мы были в детстве?"
Марфа молчала, опустив голову.
- "Сонька тоже хороша, Знала всё наперёд, змея, не пощадила сестры. А письмо, ведь, пустяшное. Не стоит ни твоих, ни моих хлопот".
Марфа вскинула голову и вопросительно посмотрела на царя.
- "Жив, жив пока Васька. Я ещё ничего не решил про него. Уведите её".
Подошли конвоиры, помогли женщине встать на ноги и повели из комнаты. Марфу отвезли в Александровскую Слободу. Условия содержания заключённой остались прежними. Никакого наказания не последовало.
Пётр остался один. Он любил Марфу. В детстве она играла с ним, не смотря на недовольство Софьи. Обидно ему было, почему встала на сторону Софьи и предала его и Ивана. Чем могла Софья соблазнить тихую, мягкую, стеснительную Марфу, что она была готова жизнью рисковать за сестру в её борьбе против Петра?
Вот оно это глупое письмо. Набожная Софья не пожалела Библии, вырвала лист, чтобы написать письмо между строк.
- "Мужем Ваську кличет. Греховница блудливая. Забыла, что у Васьки и жена законная в церкви венчанная есть, и дети. Не стыдится, что люди прочтут. Срамом своим гордится. Ваську мудрым и смелым воином называет. Васька-то мудрый воин! Смех один. Все свои баталии проиграл, на позор Русь выставил. Планы великие! Знаем мы эти планы великие! "Свой путь. Ни Западу, ни Востоку не кланяемся. Великая Русь на старинном укладе держится!" Глупости всё это! Не уклад старинный, а невежество, дикость, вонь, грязь, лень и обжорство. Нет, нет и ещё раз нет. Только к Западу на поклон. Научите, люди добрые, как жить по-людски. И в нашем споре с тобой кровавом, Сонька, Бог то на моей стороне: не я под замком сижу, а ты, хотя и были у тебя преданные советники и помощники. Меня сам Господь поддерживает! У Руси будет другое будущее! Ты не поняла, не почуяла этого будущего. Я буду великим кормчим, и моя виктория в нашем противостоянии подтверждает мою правду!
Отдаю тебе должное, Сонька. Ты не убила меня ни в младенчестве, ни в отрочестве, хотя могла сделать это миллион раз. И я не буду убивать ни тебя, ни твоих сестёр-помощниц, ни твоего Васьки".
В тёмном застенке на грязной вонючей соломе лежал тот, кто совсем недавно был блестящим придворным, красавцем, фаворитом Правительницы Софьи - князь Василий Голицын. Раздробленные кости, рваные и жжёные раны так болели, что князь часто впадал в беспамятство. Князь молил Бога о скорейшем конце. На допросах ни от чего не отрекался: да, о её планах знал, оказывал посильную помощь, в последнее время отошел от всех дел, пытался убедить Софью отказаться от своих планов, но не получилось. Тогда и отошел от дел. Да, в случае победы Софьи и при её желании выйти за него замуж, женился бы на царице, а там как Бог даст. Он знает, что смерть свою заслужил.
- "Ну почему Пётр не казнил? Что ему ещё надо?"
Тоска, отчаяние и нестерпимая телесная мука. На допросы больше не волокут. Дни и ночи идут, но для князя всё едина ночь. Утром открывалась дверь, приносили еду и воду и до следующего утра не тревожили. Постепенно боль стала отступать. Князь всё чаще и чаще вспоминал жену и детей, просил у них прощения. Да разве его простят? Нет ему прощения. Полюбил он Софью на всю жизнь. Думал ли он, что она, царская дочь, царевна обратит на него внимание, полюбит его как равного себе.
- "Ты прости меня, душа моя Софьюшка, что плохим помощником тебе я был. Слабым оказался. И ничего-то у меня по большому счету не получалось. На турок доверила ты мне идти, а меня разбили на голову. Насилу сам жив остался. А она никогда не упрекала, наоборот подбадривала и утешала. Никудышным я был тебе другом. Но если бы жить пришлось заново, я бы всё равно выбрал бы себе ту же долю. Быть с тобой до конца, с радостью бросился бы в тот же омут. Почему Пётр не казнил, чего ждёт?"
И снова он вспоминает её лицо, такое родное, её огромные глаза то строгие, то шальные, то грустные, то властные. Забылись всё ссоры и разногласия. А потом снова мысли возвращаются к семье, к детям. Жалость и чувство вины терзают душу, рвут сердце.
Загремели замки. Сердце дрогнуло.
- "Господи, дай силы достойно встретить конец свой".
Сил не хватило в разбитом теле, чтобы приподнять тело. Солдаты приподняли. Князь изо всех сил старался удержать ускользающее сознание. Откуда-то издалека до него донёсся голос офицера.
- "Благодари, князь, Бога и царя нашего батюшку Петра Алексеевича. Помилование тебе вышло".
Дальше наступило беспамятство. Не слышал он, что ему приписывается жить безвыездно под домашним арестом в своем поместье вместе с женой и детьми, не чувствовал, как его завернули в длинный и тёплый тулуп, вынесли во двор и положили в сани, закрыв головой соломой.