ОДЕРЖИМОСТЬ
Несколько сотен людей штурмуют город. Центурион, забравшийся на стену, произносит импровизированную речь (возможно, хорошо разученную, но никто об этом не знает) и падает, пронзённый стрелой неприятеля. Его оттаскивают в сторону и оставляют, чтобы со временем воздать подобающие почести. Штурм продолжается.
В конце концов городская стена не выдерживает напора осаждающих. Единственный из них, оставшийся в живых - победитель, чьё имя будет впоследствии проклинаться местными летописцами не единожды - входит в город и приводит к присяге его гарнизон.
ПОРАЖЕНИЕ
Подняв паруса, мы отошли от пристани на достаточное расстояние, чтобы прокричать заранее заготовленные ругательства - зная, что нас уже невозможно ни услышать, ни остановить.
Погода выдалась тёплой, и время штормов в этой части света ещё не пришло. Поход омрачился несколькими вспышками дизентерии и неуместной свободы, благо, вождь предполагал подобное и всё было подавлено ещё в зародыше: с помощью меча и лечебных снадобий. На седьмой день показался берег, и мы увидели флаги их войск... (На этом записки обрываются).
ЗАВЕЩАНИЕ
Где бы тебя ни носило, и что бы ты ни повидал - никогда не разочаровывайся в своих предчувствиях. Мои меня ни разу не обманывали. Стоило мне заметить ухмыляющиеся рожи жрецов, или мечи в сенате, или вовремя не убранные оливки - всё становилось ясным.
Из птиц, по которым следует гадать, выбирай орла. Независимо от того, увидишь ты или нет его полёт - будь начеку и действуй соответственно. Будь всегда начеку, сын мой, печальный пример твоего отца и братьев - тому подтверждение. Доверься нищему у храма, блуднице за городской стеной - пока она не хватила лишку и не ощупала твои карманы, полководцу противника, торгующемуся за каждого пленного... Не доверяй самым близким друзьям. Не доверяй себе.
Руководствуясь чувствами, можно допустить непоправимые вещи и, наоборот, слепая корысть никогда не предаст того, что предавать невыгодно и нецелесообразно.
Никогда не будь собой. Более того, не уподобляйся мне - ты видишь, к чему привело моё желание быть справедливым и щедрым. На двадцать тысяч воинов ни один не согласился отдать свою жизнь за меня, однако все они отдали свою честь неизвестно кому и чему - ты знаешь, что я не верю в богов и их жребий.
Предавай себя, всё лучшее в себе - не жди, пока это сделают за тебя другие.
Последнее слово всегда должно оставаться за тобой, и тогда на пиру - в кто его знает, где? - ты сможешь рассмеяться в лицо избранным и сказать, не чувствуя никаких угрызений: я проиграл множество сражений, и ни одно из них не ставит под сомнение мой полководческий дар.
ПИР
Семь дней и семь ночей продолжалось безумие праздника. Когда все, похудевшие и почерневшие от ночей без сна и дней без солнца, вышли на площадь - они не узнали свой город, его жителей, своё время. Что-то изменилось: или в мире, или в них самих.
Поднять паруса безумия - далеко не то же самое, что научиться ими управлять. Они вышли, слепые от съеденного и выпитого, и начали разбредаться по домам. И всё равно, куда бы они ни шли - в их головах звучали слова, услышанные на пиру, и они не могли объяснить себе значение этих слов.
ВИДЕНИЯ
Кафедральный собор, заполненный до крайнего нефа. Кучка священнослужителей, разгорячённо жестикулируя, и всё это полушёпотом, пробирается сквозь толпу к алтарю. Епископ, подслеповато вглядываясь в прихожан, видит (или ему кажется, что он видит) отмеченное красотой и пороком женское существо, воздевает очи горе и, не успевая произнести "сгинь, сгинь, нечистый", падает без чувств на шахматный пол.
Служители ускоряют ход, слышны робкие вскрики очевидцев просшедшего, первые ряды изумлённо галдят, последующие за ними силятся приобщиться к зрелищу. Возникает паника, и над всем этим торжественно возвышается фигура Девы с младенцем на руках, пришедшей защитить свой род.
УСТОЙЧИВОСТЬ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ
Пастушка в розовом, как и полагается картинке, платье выводит нескольких овцеподобных зверушек на зеленоватый пригорок. За её спиной - черепитчатые крыши околицы, где кармин изящно гармонирует со свежей побелкой стен, покосившаяся часовенка в углу пейзажа, одинокий ксёндз, гусиной клюющейся походкой спешащий к обеду.
За его спиной и несколько в отдалении - толпа челяди яростно спорит о чём-то, рассматривая пса охотничьей породы, который тоже рычит в ответ. Ещё дальше - дом с колоннами и капителями, охваченный пожаром, в кольце разбойников - не то реестровых казаков, не то беглых холопов, захвативших двор. Часть из них насилует дворовых девок, часть - режет глотки панским детям.
Никто не обращает на это внимания. Все заняты своим делом.
НЕСТОР
Горы исписанного пергамента. Монах в засаленной рясе, пытаясь в них разобраться, обречённо пыхтит и время от времени прикладывается к кварте. Двое послушников застыли у окошка его кельи, якобы на страже, но в самом деле - теша своё любопытство: в старости будет что рассказывать. В их бессмысленно-соловых глазах с трудом читается восхищение и зависть.
Монах в очередной раз крякает и запускает кружкой в окошко. Парочка отскакивает, от неожиданности один ругается вслух и тут же спохватывается, затравленно и убого озираясь. Другой успокаивает товарища, доверительно сообщая тому, что их кумир оглох вот уже как пять лет. Успокоившись, обое продолжают наблюдение.
ТРЕТЬЯ СТРАЖА
- Сколько их?
- Я ещё не сосчитал. А зачем тебе всё это?
- Твоё дело отвечать на вопрос. Сколько?
- Примерно, три человека. Но двое постоянно двоятся, - пьяные, небось, - так что трудно сказать.
- Посмотри внимательней.
- Итого три. Точно.
- Добро. Теперь давай их назовём.
- Один, вероятно, сын. Двое других - постарше, но поразительно на него похожи. У одного что-то с руками - не могу понять, они какие-то расплывчатые. Другой - нормальный, ничего, бодрый старик.
- Ну так что?
- Ничего. Я не знаю, что ещё сказать.
- Ладно, болван. Теперь слушай, что я скажу (что-то шепчет тому на ухо).
- Ну ты даёшь! В Кумране это многим не понравится.
- Хорошо, если только в Кумране.
ПОДОПЛЕКА
- Губитель Балы, тебе есть что мне сказать?
- О Владыка! Их пятеро, и они возродились.
По захламленному трупами полю бредут несколько воинов. Один, огромный и страшный, не утруждает себя переступать через препятствия. Второй, слегка худощавей и изящней, спокойно обходит их и что-то бормочет себе под нос, изображая медитацию. Следом за ним идёт рослый воин, чья осанка настолько пряма, что кажется, будто он не идёт, а движется стоя на месте и вперившись в небесную твердь. Вероятно, он старший. За ним, нисколько не задевая останки, шустро скользят двое, примерно одного роста, и весело обсуждают какие-то свои дела. И, наконец, с распущенными волосами, бледная, как свежеотбеленное полотно, женщина, очень ещё красивая и привлекательная, шествует в отдалении, исподлобья поглядывая на братьев (а все они - братья), время от времени рассеянно теребя свой забрызганный кровью наряд.
Неучтённую божеством, а, значит, и невоскресшую, лишь её узнают валяющиеся в пыли умирающие кшатрии и взглядами, полными благоговения и плохо скрываемой страсти провожают прекрасную Драупади.
БЛЕФ
- Один обол, два обола, три обола... Сколько ты, мальчик, насобирал за день?
- Дедушка, мне бы удалось переплюнуть вчерашнюю норму, но этот тип - он пришёл и сорвал всё представление. Знаешь, он начал рассказывать такие вещи, что даже я (!) чуть было не поверил ему.
- Что же он наплёл такого невообразимого?
- О, он стал во всеуслышанье хвалить меня, говорить, что я открою никому доселе не известные грани кристалла, называемого вещным миром, но, что ещё омерзительней, он предрёк мне славу знатока запредельного, и всё в таких изысканных выражениях... Ни один оратор не смог бы сравниться с ним в ту минуту.
- Даже ты?
- Дедушка, ты затрагиваешь моё самолюбие. А кто принёс тебе эти деньги?
- Я шучу, Платон, и ты это прекрасно знаешь. Разве кто может сравниться с тобой в знании неназываемого?! Но кто же был этот странный незнакомец? Эллин? Варвар?
- Конечно же, эллин. Разве варвар может сказать что-либо стоющее и не лишиться при этом жизни?
СТЕМФОРД. ОТРАЖЕНИЯ
Предутренняя мгла охватила мост. Сражающиеся стороны застыли, как ряды химер, украшающих собор, который когда-нибудь будет построен по другую сторону пролива. Наконец небольшая отмашка, едва различимый приказ - или это рука не выдержала напряжения, ничтожного для камня - и воздух разорвал треск начавшегося сражения.
Ещё немного времени - и рука, невольно запустившая в ход маховик истории, её очередного витка, будет лежать как бы отдельно от всего, подрубленная у основания, сжимая бесполезный меч или грезя, что сжимает меч.
А пока всё остаётся как есть: гул битвы, далёкий - сквозь века - набат колоколов будущего собора, оскал химер, похожий на искажённые яростью и ужасом лица воинов, рука, что сжимает разящий меч.
МИЛОСТЬ
- Вы можете не называть своих имён - я их всё равно знаю. Проходите. Итак, что вас привело сюда?
- Несчастье, Sir. Мы все крайне несчастливы.
- Но вы-то почему? Я понимаю, эти двое... А ваша звезда ещё далеко не закатилась. Наоборот, если судить по звёздам - извините за каламбур - то вас ждут, хм, большие события. В ряду их я назову близость с любимой женщиной...
- Это не то.
- ...крупнейшую победу на море - вся Британия будет боготворить вас...
- Спасибо, Sir, мне как-то неловко, но побеждать - моя профессия...
- В конце концов - вас ждёт геройская смерть!
- О Боже! Неужели я сподоблюсь...
- Идите, идите и успокойтесь, приведите себя в чувство, чёрт возьми...
- Вы меня звали?
- Пшёл вон... да, так о чём я? А, вы откроете материк и вашим именем назовут страну, и вы и испанская королева...
- ?! Sir, позвольте напомнить, что я англичанин!
- Это ещё вы, Нельсон? Идите, бога ради, идите, а то, чего доброго, я ещё передумаю.
ВИНДОБОН. МЫСЛЬ
Марк раздумчиво глядел на своё отражение в глянцевом зеркале бассейна. Ни ветерка, ни малейшего волнения стихии. "Ещё бы, - подумал он, - откуда взяться ветру в этих мраморных стенах?" Подождал, когда уляжется эта его мысль, и додумал вслед: "И так вся моя жизнь: предшественники, как этот эгейский - или какой там ещё? - мрамор строго и заботливо оградили её от собственно жизни - бурь, волнений, поражений, побед... Остаётся философски принять свой жребий - а кто бы не принял такой удачливый жребий? Цезарь? Так он к такому только и стремился, покуда был цел, да и потом неплохо устроился.
Как всё скучно, однако. Благо, что им не под силу оградить меня от собственно смерти. Я бы умер от одной мысли о такой возможности".
Он ещё некоторое время постоял, - то ли по инерции, то ли в силу особого мышечного спазма, но когда рухнул на мозаичный пол - то был уже мёртв.
NAME
- ...и эта девчонка смогла ухайдакать доблестного мужа. Да вы представляете себе это позорище? Чтобы ни одна живая душа не узнала об этом. Слышите?! Ни одна! Девку - тихо придушить.
- Ну и что мы скажем народу?
- А кто такой народ? Вы - народ? Я - народ? Народа нет. Не-ту. Повторить по буквам?
- Хорошо. Что мы скажем толпе?
- Хм, ну что, что... Что-нибудь правдоподобное. Знают же, что он был в тот момент в своей бочке, то есть ванне. Ну, значит, и утонул.
- Доблестный муж утонул? В собственной ванне? Вот это уже смешно. Вы бы ещё сказали - в горшке.
- Да-а-а... ситуация. С другой стороны, она-то и смогла его одолеть лишь потому, что он мылся, и руки у него были заняты.
- Чем?
- Мытьём, разумеется. Ноги тоже были заняты - они были под водой. Так что победить её ему было нечем.
- Вы забываете о...
- О чём?
- О..., - кивает головой вниз.
- А-а-а, о..., - повторяет жест предыдущего. - Ха, он тоже был под водой. Теперь точно нечем.
- Значит, всё официально так, как оно было на самом деле?
- Да. Беззащитный храбрец. Вооружённая и тренированная молодая... Она моложе его?
- Намного.
- ...молодая особа (старайтесь не уточнять пол). Геройская смерть. Всё. И имя этой подлючки вычеркнуть из истории. Чтоб ни одна душа...
ВАРИАЦИИ
Чжуан-цзы снится, что он мотылёк. Мотылёк, порхающий по саду камней, вот он садится на девятый от входа и замирает.
Мотыльку снится, что он облако. Облако, вознесённое ветром превыше прочих облаков, облако, пребывающее в покое и безмятежности.
Облаку снится, что оно приглашение на чайную церемонию к одному опальному сановнику, приглашение, чей текст начертан на желтоватой бумаге красной тушью с двумя каллиграфическими ошибками, которые сделал новый писец. Облаку снится, что оно - приглашение, которое вертит в руках некий Чжуан-цзы, недостойный, вертит, кривится и, так и не приняв решения, меланхолически разрывает его крест-накрест.
В этот момент Чжуан-цзы умирает во сне.