Уважаемые читатели! текст еще окончательно не сформирован. Если эта тема понравится, все будет исправленно -автор.
Варга Василий Васильевич.
СТУПЕНИ
НАСЛАЖДЕНИЕ ГРАФИТОМ
Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные. (От Матфея,7; 22)
Никто не возвышает голоса за правду, и никто не вступается за истину; надеются на пустое и говорят ложь, зачинают дело и рождают злодейство; высиживают змеиные яйца и ткут паутину; кто поест яиц их, - умрет, а если раздавит, - выползет ехидна. Дела их - дела неправедные, и насилие в руках их. (Исаия,59;4.5,6.) (Эти обе выдержки подлежат удалению, поскольку не подходят к данному тексту)
Повесть
1
Отслужив три с половиной года в советских вооруженных силах, Витя возвращался домой, как птица выпущенная из клетки. Он хорошо знал, что отцу с матерью живется не сладко..., возможно потому что отец не преодолел своего упрямства, не подал заявление в колхоз и остался, таким образом у разбитого корыта. Ну, ободрала его советская власть, как липку, оставив ему 6 соток земли, занятой сараями для скота и всякими пристройками, но надо быть справедливым. Если бы он числился колхозником, ему оставили 20 соток его собственной земли, и если даже в колхозе нет зарплаты, но на трудодни в конце декабря можно получить по 5 килограмм картошки за каждый трудодень, столько же свеклы, столько же гнилых яблок. На это не проживешь зиму, но ведь можно и прихватить. Раньше за это давали десятку по ленинским местам, но когда уже сажать было некого и некуда, наступило послабление. Были ночные сторожа, но сторожа свои люди, с ними можно было договориться, а то и обойти сторожа. Сторож тоже человек. В три часа ночи глаза закрываются и с трех до пяти утра самое время, когда можно украсть или воспользоваться ленинской формулировкой: земля - крестьянам, или все принадлежит народу. Отцу предлагали, намекали, но отец категорически отказывался. Он тяжело трудился, особенно по заготовке леса в западных странах, скупал по кусочку земли и вот на тебе: все национализировали коммунисты.
- У вас не было крепостного права, а в России было. Царь отменил его в 1864 году, а Ленин вернул в 1918. Все стало нашим, все принадлежит всем, но ничего никому конкретно.
ЦЫЦ
Эту хитрую еврейскую уловку, отец уловил стразу и принципиально не хотел подавать заявку в колхоз.
Витя был хорошим, но чудаковатым парнем: он не мог принести матери в подарок простой дешевый платок на голову, а полный чемодан книг притащил, хорошо зная, что мать враждебно будет смотреть на эти книги, которые по ее мнению разлучают ее с сыном.
Вите выделили проездной билет в воинской части, который давал ему право сесть в общий вагон, без указания места. Благо, общий вагон оказался полупустым, можно было не только занять сидячее место, но даже прилечь на пустующую полку.
Прибыв в Рахов через сутки, в 8 утра, он почувствовал тягу ко сну, да такую, хоть садовую скамейку занимай, а утро в октябре уже дышит прохладой, только ноги в кирзовых сапогах не замерзнут, а весь окоченеешь. Но не в этом дело. А дело в том, что надо добираться до Бычкова почти сорок километров. Автобусного сообщения нет, если только грузовик подберет. Будешь стоять на ветру, окутанный в потертую шинель и любоваться изгибами речки Тиса, что движется на запад.
Водители грузовиков не брали с солдат деньги за проезд, и это было великое благо. У Вити карманы уже были пусты.
В половине десятого утра Витя спустился с кузова грузовика в Великом Бычкове, с чемоданом, набитым книгами, а дальше 18 километров пешком. Взвалив чемодан на плечи, держал одной рукой за ручку, а во второй еще была небольшая связка книг, он ринулся в гору по грунтовой по петляющий грунтовой дороге кое-где поднимая грунтовую пыль кирзовыми сапожищами. После четырех километров, на самом перевали, сбросил ношу у небольшой деревянной постройки и присел на скамейку, сработанную из хвойного кругляка.
Усталость постепенно уходила. Теперь так же можно было спуститься вниз и очутиться в Апше, пройти еще 6 километров, а там родное село Апшица, кажись это румынское название и переводится как вода. Село вскоре переименуют и оно будет называться Водицей. Он уже собрался двинуться дальше, как к нему подошла незнакомая девушка и сказала:
- А я вас знаю. Вы из соседнего села, бывший лучший ученик школы. Меня зовут Аней. Если хотите я помогу вам донести, ну, скажем, авоську я донесу, а чемодан тащите сами. Там, небось, тоже книги. На кой они вам, выбросите это барахло и будете свободны. Они, говорят, на мозги влияют.
Аня была похожа на горожанку и не могла не понравиться Вите.
- Если такая девушка согласилась помочь, то...
- Брось выкаблучиваться, я открытая, современная. Если меня разбередишь, сама в штаны полезу.
- Ого! постараюсь. Но у меня еще такого не было. До армии сидел в книгах, в армии возможности - никаких возможностей, так что я - невинный.
- Ха, чудак. Но будет шутить, пошли, идти еще далеко. Я знаю, где ты живешь.
Когда мы спускались с горки к дому, мать первая почуяла, что возвращается сын и не один, а с женой.
- Невестушка моя дорогая, как я рада! А красивая, какая, моя будущая помощница. Вскоре вся земля сидела за столом, Витя глотнул самогон и почувствовал, что у него закрываются глаза. Рядом стояла убранная кровать. Как он очутился в кровати, он не знал, но ночью, почувствовал, что кто-то трется передком о его плоть, проснулся и спросил:
-Аня, это ты? А где все остальные?
Аня в это время ухватилась за сучок и ответила-
- Твои родители ушли на сеновал, мы здесь только вдвоем, давай прощайся с девственностью.
Еще сонный как муха, я лениво взобрался на волшебную гору, проник в волшебную пещеру, но она показалась слишком просторной и главное холодной, слизкой, словно Ане было не 22, а 92 года. Витя хотел спросить, что у нее там за прокисшая яма, но воздержался и снова крепко заснул.
Утром, выйдя на улицу по маленькой нужде, он обнаружил, что ниже пупка все в крови, местами присохшей, местами живой. От увиденного его позвало к рвоте, и он бросился к матери, что спросить, что это такое.
- У нее месячные, она сука, гони ее в три шеи из нашего дома. Она пыталась тебя обмануть, будто до тебя у нее такого не было. Тьфу на нее.
Витя вернулся в дом. Аня уже не спала, она водила хитрыми курвыми глазами, то на Витю, то на дверь, притворяясь, что хочет спать.
- Аня, вставай и одевайся. Мать говорит, что к нам должны прийти больше начальник. Тебя тут не должно быть. Давай и живо. А я к тебе завтра приеду. Все, пока.
2
Первый неудачный контакт с Аней повлиял на Витю самим отрицательным образом на долгие годы. Иногда девушка очень нравилась, но как только он думал о том, что надо ложиться в кровать и погружаться во что-то слизкое, холодное, похожее на яму широких размеров, так всякое желания попадало. Лет восемь спустя его женила на себе Лиза, дочь высокого начальника и то место, куда мужичны так стремятся отведать, оказалось точно такое же как у Ани. Пришлось смириться. Благо один ребенок, возможно чужой, появился. И хорошо. Но тут появилась Люда, медичка. Люда была в постели просто великолепная, каких трудно найти. Каждый раз близость с ней приносила нечто важное, необычно сладкое, что может дать человеку природа. Словом, Витя больше не ложился в кровать со своей коровой. Может ли девушка доставить радость мужчине, если она живет половой жизнью с 16 лет? Никогда. Она женщина, которая растеряла свои прелести навсегда и вернуть ей никто не может.
Лет 20 спустя у Вити появилась еще одна сладкая молодуха. Разница у них была 20 лет. Она была как Люда, а возможно и лучше. Она была крепкая, костистая, с мощными ляжками и могучи крупом, высока и широкая в плечах и голенькая, со светящимся белым телом являла картину талантливого художника. Ее таинственное отверстие было необыкновенно горячее, полное мышц, она обычно ждала окончания первого сеанса, а потом обнимала дохлого жеребца ногами и руками и не отпускала от себя.
- Я хочу еще, не накушалась, - говорила она, и глаза ее блестели как у шкодливой кошки. - А, он у тебя умер, как вареная колбаса. Давай я его помну в ладошке, и он оживет.
Виктор собирался на ней жениться, но испугался. Она будет от меня гулять, думал каждый раз, когда речь заходила об этом.
Позже, когда он ее оставил, но все не мог забыть ее достоинства, он позвонил ей и предложил встретиться.
- У меня уже есть любовник. Кстати, он как любовник, лучше тебя. У него эта штука, по которой бабы сохнут, длиннее, толще и выносливее, чем у тебя, чао!
Витя был сражен наповал и больше никогда не звонил, хоть и тосковал по постельной сластене.
***
Витя вернулся в те места, где он вырос, к своим родителям. Это была деревня. А те книги, которые он носил с собой, как мать крестик на шее, говорили ему обратно: кончай среднюю школу и уезжай в город.
В деревне не было электричества, магазина, автобусного сообщения, общественной бани, хлеба, мяса и колбасных изделий.
Был колхоз, где царствовал безграмотный Халусука и несколько человек колхозников на два села. Юрий Алексеевич был малограмотным, но сообразительным мужиком. Так как всю землю отобрали у крестьян, но никто не желал расставаться с коровой- кормилицей, председатель выделил пустующие земли, на которых нельзя было выращивать картошку, заготавливать сено, которая годилась только для пастбища, выдвинул простую идею. Хочешь содержать корову - иди работай в колхоз...бесплатно. Будешь хорошо трудиться получишь 20 соток под сенокос, чтоб было чем кормить зимой твою кормилицу.
И люди согласились. Доярки на фермах стали подливать воду в бидоны с молоком, увеличивая надои молока от каждой коровы. И дело пошло.
***
Матушка была несказанно рада возвращению сына, она ждала этого момента три с половиной года. Она никак не думала, что сын тут же, спустя несколько дней, кажись всего недельку, начнет строить далеко идущие планы, которые в родном гнезде, осуществить никак невозможно.
Отец тоже был рад появлению единственного чада, он про себя, в меру своего мировоззрения и миропонимания, строил планы в связи с возвращением сына из армии. Все же его, когда он оставался один, он и жена, периодически обижали те, кто вчера был никем, ничем, точнее ленинские гвардейцы, а что касается Халосуки, то Халусука его просто душил. В отличие от матери, отец каким- то особым чутьем определял, что сын на правильном пути. И этот путь сын должен пройти.
Выслушав доводы сына, отец, скрепя сердце, сказал:
− Ты прав, сынок, надо устраивать свою судьбу, у тебя вся жизнь впереди. Чего о нас думать? Нам мало осталось времени ходить по белу свету. Сходи в Солотвино, там шахты, добывают соль и школа должна быть. Далековато, правда. Когда ты был маленький и тяжело болел, я тебя на волах возил к врачу Гайворонскому. Хороший врач, но, к сожалению, не помог тебе ничем, так, ты сам выкарабкался, Бог тебе продлил жизнь, а то совсем наш род вымирал. Из восьмерых деток остались только ты да Лена, твоя старшая сестричка. Надо завтра встать рано и напрямую, пройдешь два села, поднимешься на крохотный перевал, а там внизу уже Солотвиино. Оно, как на ладони. Ищи управление любой шахты, устраивайся так, как тебе лучше. Мы, правда, думали, что ты, отслужив армию, будешь рядом с нами, стариками и в будни и в праздники, как говорится. Может, где ты нам подсобишь, может, где мы тебя выручим. Все же втроем легче переносить трудности жизни. Женился бы на местной красавице, привел бы ее к нам в дом: мы были бы счастливы. Но не всегда так получается, как человек хочет. Поэтому поезжай на соле рудник, там точно можно определиться. А мы тут как-нибудь со дня на день, пока нас не призовет Господь.
Витя обрадовался такому предложению отца и на следующий день, едва рассвело, перекусив, отправился в Солотвино через Верхнюю и Среднюю Апшу пешком; после двадцати километрового броска, достиг поселка, в котором проживали украинцы, венгры, русские, румыны и греки. Здесь оказалась средняя вечерняя школа с русским языком преподавания. Это было то, что он искал.
Директор школы сразу дал согласие на зачисление в девятый класс, с условием, что Витя принесет справку об устройстве на работу в одной из шахт, где добывают соль.
- Я, правда, сомневаюсь, что вам удастся устроиться. Здесь люди работают десятилетиями. Потом у них вырастают дети, и отцы устраивают своих сыновей и таким образом все места заняты. Впрочем, попытайте счастья.
- А заработки хорошие, вы не в курсе? - спросил Витя.
- На хлеб и воду хватает. Построим коммунизм, перейдем к другому принципу распределения: от каждого по способностям - каждому по потребностям, тогда все изменится.
Витя вздохнул и в ожидании этого принципа, отправился в отдел кадров ближайшей шахты, где на небольших глубинах добывают соль.
В отделе кадров не отказали в приеме на работу, но и не предложили оформиться.
- Вопрос расширения шахты и появление новых рабочих мест сейчас в стадии разрешения, - сказал старичок в военной форме без погон. - Я советовал бы вам оставить свой адрес, сесть и написать автобиографию. Это очень важно. Если бы у вас был партийный билет, тогда и вопросов бы к вам никаких не было, а так...Но не унывайте, как только появится рабочее место, мы вас вызовем.
- Спасибо, - сказал Витя и отправился в обратный, двадцати километровый путь по направлению к дому.
" Поеду в Рахов, − размышлял он по пути домой, − в райком комсомола надо обратиться. Они помнят меня, ведь я был секретарем комсомольской организации в Водице. Пусть дадут мне направление, все же я до армии возглавлял комсомольскую организацию села. Должна же быть какая-то отдача за добросовестную работу на благо коммунизма и мировой революции".
Отец с матерью встретили его радостно, с трепетом. Мать тут же приготовила ужин. Она не спрашивала ни о чем, зная, что это дело отца.
Отец выслушал сына, не подал вида, что разочарован и советовал не огорчаться, а ждать, коль сказали, что сообщат.
Однако на следующий день рано утром, выпив кружку молока, Витя отправился пешком в Бычково, преодолев пятнадцати километровый путь, и сел на попутный грузовик, следующий до столицы района Рахова. В то время еще не было автобусного сообщения, и в столицу района можно было добраться на любой попутной машине, либо на грузовике, которые ездили в Богдан за лесом.
Райком оказался открытым храмом, секретарь райкома, как настоящий демократ, не отказался принять посетителя, и мало того, внимательно выслушал Витю, долго кивал головой и даже узнал его, как бывшего секретаря комсомольской ячейки.
- Я с удовольствием дам вам направление в колхоз "Первое мая". Вы крестьянин по рождению и оставайтесь крестьянином. Знаете там председатель колхоза совершенно малограмотный человек, он не умеет ни писать, ни читать. А вы...вы закончили семи летку. Поработайте с годик и глядишь, мы вас утвердим председателем колхоза. Что это вы сразу в среду рабочего класса? Рабочий класс это гегемон революции, а крестьянство кормит этого гегемона и всю страну, армию, задача которой освободить человечество от капиталистического ига. К тому же, в колхозе нам нужны грамотные люди, а вы, кажись, семь классов окончили. Семь классов это - во! Мало ли как жизнь сложится: у председателя Халусуки всего два класса образования, я уже говорил об этом. Два класса и то он приписал себе эти два класса, он плохо пишет и по слогам читает. Вас пока что назначат бригадиром, а это хорошая должность. Если будете успешно справляться, дадим рекомендацию в партию. Короче, будем следить за вашим продвижением по службе. Вы молоды, у вас все впереди, там, глядишь, председательское кресло займете, а мы к вам на шашлык будем ездить, - тарабанил секретарь райкома, часто повторяя одни и те же фразы. - Желаю вам успехов. Слава Ст..., простите Ленину! И Хрущеву слава, все же он у нас когда- то работал.
− В Рахове что ли?
− Да нет, на Украине. Хрущев− гений. Пока, будьте здоровы, и пущай вас не покидает комсомольский огонек.
Тут раздался телефонный звонок. Секретарь поднял трубку. Он сразу преобразился, залился краской, часто стал моргать, чесать за ухом, нагибаться, произносить лозунги, извиняться.
− Дальнописько у телехона, слушает вас, дорогой, Ван Ванович! так точно, есть, Ван Ванович. Сию секунду, Ван Ванович.
Дальнописько простер руку и как бы выталкивал Витю из кабинета, добавлял: вы свободны, ну же свободны, как вы этого не понимаете, звонят люди, великие люди, и я вас отпускаю на все четыре. Коцомольского огонька, пока, пока. Ван Ванович, простите, тут посетители мучают, никак от них не избавиться, Ван Ванович. Счас прибегу, Ван Ванович. Только отправлю, так сказать важного посетителя и бегу, на парусах, на всех четырех, Ван Ванович, ну подождите, не уезжайте.
" Ну, вот, впервые улыбнулось счастье. Пора заканчивать с нищетой. И родителям радость. Я перед ними в нескончаемом долгу и готов ради них трудиться с утра до ночи. Только, как же учеба? Неужели 7 классов и все? Хоть это и в два раза больше, чем у председателя Халусуки, но это все же, не образование. Но...буду сыт. Женюсь на местной красавице Лене с большими вып учеными глазами, румяными щеками и широкими бедрами, она мне родит кучу детей, станет матерью-героиней, а дальше: будет день - будет пища. А моя мечта заниматься творчеством, она все равно далека, как солнце − всю жизнь будешь тянуться и не дотянешься. Зато родители и родственники будут на седьмом небе от счастья. Ничего, что она малограмотна, зато детей посчитает от одного ди восьми - мал-мала-мал. А родной брат - секретарь сельсовета, не последний человек на селе. Если будет содержать шесть- семь курочек, я помогу ей сосчитать. Только как она в постели, неужто, как Аня, проститутка? Гадина, испортила мне настроение и отношение к женскому полу. Правда, детей надо делать как- то. Напьюсь крепко, да так чтоб все было в тумане и тогда - море по колено. А потом, отмоюсь. Хорошо, что Нина Филиппович ничего не позволила и оставила о себе хорошие воспоминания. А так... все было бы испорчено. Все бабы - грязнули, и любить их не за что. Только я не пойму, что же так тянет к ним, магнит какой- то у них внутри прячется, что ли?", думал Витя, держась за борт открытой машины по пути из Рахова до Бычкова.
2
До правления колхоза и, следовательно, до председателя Халусуки шесть километров. Витя преодолел это расстояние за час с гаком. Уже тогда поместье было огорожено высоким железным забором, а левее красовался пруд, кишащий рыбой породы карпа. Рыбы так много, можно достать рукой, чуть нагнувшись над прудом, если попасть в тщательно охраняемую зону. Но у входа стоял сторож, он смотрел не только затем, чтоб кто- то не прошел мимо него, но и как ведут себя откормленные рыбки, ждущие вертела и под жарки на горячих углях. Пруд, кишащий рыбой − изобретение председателя, способствующее росту его авторитета. Партийная элита района, а затем и области часто навещала горного медведя, чтоб полакомиться свежатиной.
Сторож, переполненный собственной гордостью, от того, что он выполняет двойную задачу, − сторожит не только выдающегося человека, чтоб не дай бог какая крыса не пролезла и не добралась до кабинета великого человека, но чтоб и рыбки спокойно дремали, повернулся к Вите и взял на караул.
− Вольно! − сказал Витя.
− Советской армии, ура!!! Проходите, господин плутковник, коль пожаловали. Чай, договоренность с председателем уже имеется, нам как раз двух бригадиров не хватает. Давай, дуй, отметим потом твое назначение.
- У Юрия Алексеевича в субботу приемный день, - более бдительной оказалась секретарша. - Приходите в субботу, а вернее, давайте, я вас запишу в очередь. Какой у вас вопрос? На эту субботу уже 56 человек записано. Еще четыре места осталось. Скажите свою фамилию, и какой у вас вопрос. Давайте скорее, а то у меня нет времени. Да и задерживаться здесь чужим людям не положено.
- У него кто- то сейчас есть?
- Никого.
- А что он делает, вы не знаете? Может, какую государственную проблему решает?
- Откуда мне знать? Вообще они любят смотреть в открытое окно на пруд, как там рыбки плавают. Вы видели, сколько там рыбы? Ужас! Все областное начальство у нас рыбой кормится.
- Зайдите к нему и скажите, что у меня направление из Рахова к вам на работу.
- Из самого Рахова? Из великого города? Вы прямо оттуда? Ого, это коренным образом меняет ситуацию. Подождите немного, я чичас. Зовут меня..., впрочем, я уже бегу, - Маша скрылась за массивной, оббитой черным дерматином дверью, тут же вернулась и любезно сказала: - Проходите, пожалуйста! Юрий Алексеевич ждут вас.
Халусука, как помещик советского образца, в народе - председатель колхоза, был важный человек, от каприза, которого зависела судьба любого крестьянина, колхозника или единоличника, был занят важным государственным делом: он стоял перед открытым окном и следил за поведением довольно крупных рыб в широком пруду. Рыбы было так много, что плавать ей просто не хватало места: каждый жирный карп мирно дремал, соприкасаясь, друг с другом. Если вдруг, какая- то более мощная рыба ударяла хвостом, потеснив других, и при этом вверх поднялись брызги чистой, как слеза воды, Халусука восклицал:
- О, лидер, секретарь партийной организации пруда, го- го- го- го! Как Хрунька, то бишь Хрящов, среди членов Политбюро. Не зря я вас откармливаю, почти кожен день жирную свинью отдаю за корма. Рыбу- то понимать надо, это же живое сучество, получше любой доярки. Рыба не всегда спит, а доярка всегда хочет спать. Жаль что у мене позывов нет к траханью, а то я бы кожен день новенькую доярочку, шоб спать не хотела.
Не поворачивая лица в сторону вошедшего, он вытянул руку, и пальцем ткнул в сторону табуретки для приема посетителей. Это был знак высокого уважения к посланцу райкома партии, о котором он тут же забыл. Он с яростью принялся чесать левое голенище изрядно отросшими ногтями на левой руке, а потом начал массировать коленные чашки обеими руками
Вдруг брякнул телефон.
- Слушаю, Халусука, Халусукакин, Халусучка, что вам больше подходит, га- га- га- га! Что- что? Секлетарь обкома каписе?! Ах ты, Боже мой, то есть, ах ты Ленин мой! Так точно, есть, товарищ секлетарь. Рыбкам места нет у пруде. Там полная коммунизьма, с соцьялизьмом давно покончено. Вы машину пришлете, али мене свою отослать? Что- что? План сдачи молока? В ентом квартале -198 процентов выполнение. Что - что? А, опять жалоба? Прямо Хрящову? Не могет быть! У меня ентих жалоб полмешка собралось. Чем лучше мы, гы- гы- гы, работаем, тем больше жалоб. Прав был товарищ Сталин: чем болше успех на соцьялизм - тем болше врагов. Рази? Надо удовлетворить жалобу? Да вы что? Нас разорят, нас замучают жалобами, спасите и помилуйте, дорогой секлетарь КАПИСе! Процент ( он сделал ударение на первом слоге) сдачи мяса и молока осударству сразу снизится до критической точки. Ну, вам виднее, что тута поделаешь. Сдаюсь, сдаюсь! И каюсь, склоняю свою голову перед патретом Хрящова и вами, дорогой секлетарь КАПИСе. Как партия прикажет, так и мастерить будем. Сегодня мне предстоит бессонная ночь. Вот так Хрящов, шоб ему икнулось.
Халусука бросил трубку на рычаг, как поверженный вражий элемент, устало опустился в кресло, обхватив голову руками. Так продлилось несколько минут. Витя, сидя на табуретке, кашлянул, Халосука поднял голову и вытаращил глаза.
- Вы как здеся оказались, кто вас пропустил? Вы все подслушали, так? Я вас чичас в милицию сдам! Эй, Маркуца, подь сюды! По какому такому праву ентот вьюношако ко мне в кабинет забрался? Я тут секретные речи с секлетарем обкома каписсе веду, а он все слушает на ус наматыват. Как так?
- Товарищ Юрий Алексеевич! - дрожащим голосом произнесла секретарь. - Вы же сами велели. Вы сказали: пущай заходит, и еще словечко соленое прибавили в заключение.
- Ну, тады свободна. Может, я действительно того, сказал так, что ж! И у великих людей бывают обшибки. Дык, я вас слушаю, посланец райкома. Направление на стол!
Витя достал направление, положил на стол перед носом председателя. Халусука взял, развернул бумажку и не мог прочитать, что там написано, потому что направление было написано рукой.
- Что тут накарябано, я разобрать не могу.
- Райком направил меня к вам на работу, там содержится просьба принять меня на какую- нибудь должность и подпись: Дальнописько.
- Это секлетарь райкома коцомола?
- Так точно.
Халусука кисло улыбнулся, скомкал направление и тут же бросил его в мусорное ведро, находившееся у него под двухтумбовым столом.
- Я думал, вам райком партии дал направление, а коцомол - всего лишь наша партийная подметка, вернее резерв. У меня для вас никакой работы нет. Если хотите, можете кирпичи подбирать по дороге. Кожен кирпич для нас дорог. А потом, кирпич, Ильич - созвучно, не правда ли?
- Сколько я буду получать в месяц?
- Нисколько.
- Как так?
- У нас сосисько -листическое -коммунихтическое предприятие, а при коммунизьме денег нет. Мы платим натурой. За трудодень будете получать 50 грамм зерна.
- Это слишком много, - сказал Витя. - Я столько не съем. 50 грамм зерна хватит двум воробьям, а я один. Правда, еще отец с матерью кушать хотят. Куда их девать?
- На мусорную свалку истории. Ваши родители - представители старого поколения, нам с ними не по пути. Я их всех воспитываю трудом. Многие не выдерживают и отправляются в иные миры. Это закономерно. Скатертью дорожка, как говорится.
- У вас крепкая колония, - сказал Витя. - Не хватает забора из колючей проволоки, а так все остальные атрибуты налицо.
- Партия прикажет - забор будет возведен в кратчайшие сроки. Партия приказала национализировать землю,-мы национализировали, выполнили обещание Ильича: земля - крестьянам.
- В цветочных горшках, - сказал Витя.
− Партия приказала сдавать все молоко, все мясо осударству - мы сдаем; партия прикажет выдать всем веревки, - выдадим. Так что вот так, никаких промблем, понимаешь. Эх, этот Хрященко, гвоздь ему в дышло, карты начинает путать, не так тасует. Но это по первости, потом все снова войдет в ритм: невозможно отступить от принсипов Ильича: сажать, сажать и еще раз сажать. Это правильный принсип. Ну, все, очистите кабинет. Работы для вас у меня нет. На кирпичи не соглашаетесь, а должности...только членам каписсе. Коцомол подождет. Рано должности занимать. У меня коцомол проходит через говно и кирпичи: одно чистят, другое подбирают.
- Как это так? - удивился Витя.
- Оченно просто. Любого коцомольца, которому строить коммунизьм и жить при этом коммунизьме, я заставляю чистить навоз на фермах и выгребать говно из-под свиноматок. Человек должен сквозь все пройти, прежде чем он получит должность и станет слугой народа. Я тут одного коцомольца заставлял ямы рыть, а потом закидывать их землей. Он у мене говном заборы единоличникам мазал. Молодец парень, все выдержал, да еще преданность мне сохранил, ручки складывал, как старуха какая перед изображением Христа, когда я к нему подходил, а теперь он в Киеве, в партийной школе учится опосля семи классов. Большим человеком станет. И потом я все по Ленину действую, по его заветам. Ленин называл интеллигенцию говном, Ленин терпеть не мог любого интеллигента и старался выслать его за границу, либо расстрелять. Мне таких прав не дано, но я не шибко расстраиваюсь. У меня другая метода: я заставляю их нюхать говно, чтоб знали, как оно пахнет. А тебя я сперва могу послать на кирпич. Это созвучно с Ильичом. Кирпич - Ильич - га-га-га!
"Хорошо, что мы не договорились, - думал Витяч по дороге домой. - Работать под началом такой тупой и жестокой кухарки, все равно, что служить в армии. Только в армии кормят неплохо, пусть и гороховым супом, но это не 50 грамм зерна в день. Пусть работают на него те, кому деваться некуда. Я еще попытаюсь чего- то добиться. Солотвино...отпадает, Тячев далековато, Рахов - далеко и высоко в горах. В Рахове мне ничего не светит. Обычно в таких маленьких городках все друг друга знают, делят должности уже с пеленок, а новичка к себе ни за что не пропустят. Если только партия прикажет. Остается поселок Бычково и село Кобелецкая Поляна. Там литейный завод. Дорога туда мне знакома, пройти два перевала и ты уже на месте. Если эта ШРМ(школа рабочий молодежи) есть - я там останусь. Завтра же пойду на эту Поляну".
Когда мать увидела сына, спускающегося с горки, она все бросила и побежала на встречу, как в молодости.
- Ну, как, сыночек мой дорогой, какую должность тебе предложили? Бригадиром, небось, пойдешь. Мы с отцом невесту тебе выбирали. Самую лучшую в селе подобрали. В воскресение сватать пойдем.
- Когда стану бригадиром, тогда подумаю на счет невесты и женитьбы, а пока...я проголодался, в глазах двоится. Нет ли, чего перекусить?
- Есть, как же. Хлеб из кукурузной муки. Мы сами мелем на жерновах. Отец вчерась весь день молол. И простокваша есть, немного кислая, правда, но ничего: на безрыбье и рак рыба. Пойдем, сынок. Мы уже переволновались с отцом. Тебя все нет, да нет. Отец уж собирался идти, искать тебя, да ты объявился, слава Богу, вот радость- то!
Ленинские гвардейцы отобрали у крестьян землю, а отобрать землю у крестьян отобрать все. Все стали одинаково нищие. Раньше, до так называемого освобождения, в селе были зажиточные люди, правда, несколько фамилий. Но эта зажиточность требовала постоянного, практически каторжного труда. Для содержания скота надо было заготавливать сено, содержать помещения, кормить, выгребать навоз, растить молодняк. Трудно перечислить все виды работ зажиточного крестьянина. И все же, девушки зажиточных родителей пользовались авторитетом, их любой парень желал взять замуж.
Даже разоренные советской властью две зажиточные семьи имели дочерей, по- прежнему держащих носик кверху. Это Мария и Лена. Родители Вити и прежде всего старшая сестра Лена не отставали:
В Кобелецкой поляне основную центральную часть села занимают венгры,
Венгры − лучшие специалисты арматурного завода, это лучшие литейщики, токари, слесари, они же и руководят и руководили заводом на протяжение нескольких столетий. Местное украинское население это в основном скотоводы, пахари и сезонные рабочие. Венгры − элита. Венгры не женятся на украинках, венгерские девушки не выходят замуж за местных украинцев.
Они же заняли лучшую часть этой узкой полоски земли, а что касается завода, то установленное когда-то господство их предками, они свято берегли и секреты своей профессии не передавали украинцам, а только своим по наследству.
Отсюда поневоле возникла диспропорция в зажиточности: местные украинцы были на задворках, выполняя только черновую работу и получая мизерную зарплату.
Витя хорошо помнил свои походы с бадейками, полными молока, в Кобелецкую Поляну задолго до призыва в армию и венгерских симпатичных девушек, одна из которых играла ему на пианино.
И теперь, когда это губительное для него сватанье было позади, он подался в Поляну на арматурный завод.
В отделе кадров завода демобилизованного солдата встретили приветливо. Довольно симпатичный парень, венгр, который сам служил в армии и демобилизовался в прошлом году, Иштван Коцур, после короткой беседы, выдал направление в литейный цех, отдел формовки.
- Сходите, посмотрите, если понравится, приходите, будем оформляться. Зарплата 500-600 рублей в месяц, пайки, премии, а несколько месяцев спустя, предоставим вам койку в заводском общежитии.
- Да! - воскликнул Витя, еще не зная, куда его посылают, что такое формовщик и что ни один мужик венгерской национальности не работает в такой грязи и наглотается не то цемент смешанный с золой или что-то такое похожее на муку голубоватого цвета. -Скажите, а вечерняя школа есть у вас здесь?
- А как же! партия обязала нас дать среднее образование каждому рабочему. Работайте, учитесь, потом женитесь, у нас здесь девушки- кровь с молоком. Ты, случайно, там не женился? - перешел он вдруг на "ты". А то женитьба это такой хвост, который будет за тобой всю жизнь тянуться. Его не отрубишь, не оторвешь.
- Нет, что вы! - радостно запел Витя. − Я только отслужил в армии, какая там может быть женитьба?
Витя понимал, что нехорошо врать, что он готов был жениться на местной крестьянке, но сама судьба преградила ему путь к пропасти.
Минут двадцать спустя, он уже подходил к литейному цеху, совершенно не ведая, какой это ад.. Даже то, что там все было в дыму от графита, эдакое изобилие густой пыли, висевшей в воздухе и глотаемой рабочими формовочного цеха, не испугало его. Трудно было различить человека на расстоянии трех метров. Наивный Витя, на радостях, вернулся в отдел кадров и выразил желание приступить к работе немедленно. Прямо завтра.
- Мы не сможем вас оформить без военного билета, - с сожалением произнес Коцур и почесал свой затылок чистыми розовыми ногтями. - Таково указание сверху. Поезжайте в Рахов в военкомат, там вам выдадут военный билет, тогда - милости просим.
Он был хорошо одет, подстрижен, в добротном костюме и выглядел настоящим интеллигентом.
- Спасибо, - сказал Витя. - Я теперь побегу в школу. Уже скоро четыре часа дня, через час - темно, а мне пешком через два перевала, страшновато немного.
- Ваши земляки, люди из вашего села работают на лесоповале, у нас на заводе будете только вы, это для вас большая честь, надо сказать. Я бы на вашем месте искал попутную машину, но не рисковал...все-таки лес...горные перевалы, волки, дикие кабаны, они сейчас голодные, злые.
- Я учту ваш совет, - сказал Витя, - спасибо, а сейчас бегу в школу.
- А, знаете, поищите квартиру, прямо здесь, недалеко от цеха в котором вы будете работать. Я вам напишу записку, и вас пустят. Скажите: от Коцура. Хозяйка у нас работает. Это женщина с девушкой, мужа посадили, а они бедные вдвоем жизнь коротают.
***
В октябре ночь наступает довольно рано, две горы с востока и запада чернеют в районе пяти часов, как бы сдавливая полоску низменности на которой расположена Кобелецкая Поляна, облагороженная речкой Шопуркой. Село уже было безлюдным, но у заводского клуба висела одна электрическая лампочка, освещая тропинку тем, кто не успел вернуться домой или таким, как Витя, у кого еще были дела. Витя на радостях добежал до центра села, нашел здание школы и направился к директору школы.
Директор вечерней школы Дряньшкаба сидел в своем кабинете, и от нечего делать, чесал за правым, а затем за левым ухом. Посещаемость низкая, наполняемость классов - дальше некуда, учительских кадров явно не хватает. Зарплата учителя чуть выше, чем у уборщицы, которая приходит один раз в день, потратит час на уборку и больше ее в школе никто не видит.
Учащиеся, особенно венгры, плохо знают не только русский язык, но и никак не могут решить простые алгебраические примеры. Контрольные работы пишут за них учителя, и экзамены сдают они же. А что делать? "Попробуй, поставь двойку ученику, - так он школу бросит, - размышлял директор. - А от количества учащихся зависит фонд заработной платы. И не только это. В райком вызовут, за всеобуч вмажут по последнее число, а потом заставят выполнить пятилетку по количеству учеников, а где их возьмешь? Но если не выполнишь задания партии, то и с поста директора снимут. Не справляетесь, товарищ, скажут. А черт с ними! В данном случае, никак невозможно обратить количество в какчество. Какчество может подождать, а количество - налицо, оно всем бросается в глаза. Его нельзя трогать, оно неприкасаемое это количество. До качества дожить надо.
В следующей пятилетке улучшим это проклятое какчество. До какчества докопаться надо. А кто будет докапываться, инспектор РОНО? Да я его напою так, что на четвереньках поползет отсюда, штаны будут у него мокрые и изо рта понос польется. Справка будет наилучшая, меня начнут в пример ставить, еще доклад заставят делать на районном форуме, а мою фитографию вывесят на доску почета в самом центре Рахова! Ай, да молодец, Дряньшкаба...баба. Что? Баба? Какая баба?- Дряньшкаба - мудрый человек! Вот только университет... никак не одолеть этот второй курс. Уж три года на втором курсе. Эти проклятые интегралы. И кто их выдумал только? Бездельники какие, не иначе. Возможно Ленин? Он мастер на всякие выдумки. Выдумает что- то, а что? - самому не понятно. Я доберусь еще до этого университета, ректора сниму с работы и его замов. Надо только афторитет завоевать. Скорее бы инспектор пришел. Через него, инспектора, мой путь к славе лежит. Дай, я ему позвоню, напомню, что его целый год не было, приглашу: есть кое- что новенькое в педагогической деятельности нашего дружного коллектива, скажу. Пусть все бросает и приезжает".
Он только схватился за телефонную трубку, как раздался стук в дверь - настойчивый, громкий, неотвратный, требующий отклика. А ему так не хотелось откликаться. Директор вздрогнул: кто это может быть, не инспектор ли?
- Войдите, пожалуйста! - воскликнул он, принимая стойку смирно. - Прошу вас, войдите, милости просим, как в старину говорили, я всегда на месте и всегда готов выполнить любое задание партии и правительства! Нехай живе товарищ Сталин! И здравствует Хрущев!
Но в проеме двери показался молодой человек в солдатской форме. Это был Витя. Дряньшкаба нахмурился и уже хотел, было, сказать, что занят, но Витя вошел в кабинет решительным шагом, поздоровался, протянул руку и, не давая директору опомниться, сказал:
- Здравствуйте. Я недавно демобилизовался из вооруженных сил, ходил в восьмой класс, но в связи с ухудшившимся международным положением и активизацией американского империализма, не смог его полностью окончить.
- Да? Вы были в Америке? Садитесь, садитесь, это чрезвычайно интересно. Рассказывайте. Как там янки? Здорово у них кулаки чешутся, правда? Не поработят ли они нас, а? Судя по материалам газет, так они нам в пятки не годятся. Мы их обязательно догоним, а затем еще и перегоним. И уже перегнали. Наши доярки больше надоят молока от коровы руками, чем они доильными аппаратами. Вот как! Это вам, не хухры- мухры! А армию какую мы содержим! Да она в пять раз больше, чем Вамерики. Да мы их шапками закидаем!
- Я хотел бы получит ваше добро, - перебил его Витя.
- А здорово мы их нокаутировали в Северной Корее, правда? Вас в северную Корею не посылали? То- то же! Вы где служили?
- В Минске.
- То- то же! В большом городе, в столице Ташкента. А мы вот здесь прозябаем, в глуши, так сказать, но ...тоже политически подкованы. Как там Хрущобов, продвигается? В Ташкент не приезжал?
- Хрущев, - поправил Витя. − В Минск.
- Да, да, Хрящов, именно Хрящов. А вы рази в Минске служили, это на Курилах что ли? Нам нужен лидер. Без лидера мы - никто, ничто. Яичная скорлупа, так сказать. Не было бы Сталина, мы бы войну не выиграли.
- Откуда вы знаете?
- В учебниках так написано, а коль написано - значит, правда. Какие еще могут быть сомнения?
- Вы очень грамотный человек, - сказал Витя. - Наверняка партийную школу закончили, хотя, после партийной школы можно стать директором завода, а вы тут прозябаете.
- Нет, что вы? Партия меня еще, так сказать не заметила, не оценила. Я в университете обучаюсь на заочном отделении, на физмате, такая, знаете, муто тень, передать невозможно. Я конечно больше к политике тяготею, к партии, членом которой я являюсь. Заметит меня партия, возьмет под свое крылышко, так сказать, я этот физ -мат, хе- хе- хе, какое слово: мат, тут же и брошу, ядрена вошь. Знаете, кому что, кому рожки, кому ножки. Меня тут инспектор на проводе ждет, а вы помешали. Ступайте в девятый класс, там крали: одна другой лучше, только не растеряйтесь. Влюбляйтесь во всех сразу, тогда ни одна вас не захомутает. А то я, по молодости втюрился в одну толстушку с кудряшками, а теперь локти кусаю: что ни год, то приплод. У меня их, знаете сколько? - семь штук: мал мала мал. Моей получки хватает ровно на девять дней. А поскольку мы два раза получаем в месяц, значит, они едят не только кашу, да макароны, но и сосиску - 18 дней.
- А остальные дни, как же?
- Локти кусают.
- Я хотел бы получить ваше добро...
- На что? я вас уже зачислил, можете не волноваться, - сказал директор.
- Я хотел бы пойти в девятый класс. Посижу недельку там и посмотрю: если потяну - останусь, если нет, сам приду к вам, склоню голову и скажу: виноват, слишком много на себя беру, переводите в восьмой класс, - щебетал ВИТЯ.
- Хоть в десятый...вы такой грамотный, сразу видно. В девятом вы потянете без труда.
- Я могу идти?
- Идите, я же вам сказал.
Витя вышел от директора, когда на улице уже была темень.
"А была, не была", решил он и направился на правый берег речушки Шупурки, чтобы углубиться в темный лес до самого перевала. Четыре года тому, он ходил сюда, носил молоко, поэтому тропинка через оба перевала ему была хорошо знакома.
В лесу темно, тихо и страшно как в могильнике. От восторга, что все так хорошо складывается: и на завод его берут, и в школе ему не отказали, он увеличил скорость до семи километров в час, Витя преодолел расстояние от Поляны до дома менее чем за три часа и в восемь вечера уже был дома. Только дома вспомнил, что в кармане у него записка от начальника отдела кадров и почесал кудри. Как же я так, а ведь нигде ни одного волка. И человека ни одного не встретил.
Отец тоже обрадовался и на следующий день вместе с сыном, тем же путем, отправился на Поляну устраивать сына на квартиру к Нодике Шимон, той самой, что жила недалеко от литейного цеха и значилась в записке Коцура. Она ему задолжала за молоко и за сметану еще с прошлого года.
6
Нодика жила с единственной дочкой пятнадцати лет, тихой, скромной, с ангельским личиком, успевшей к тому времени окончить семь классов дневной школы.
Как только Витя поселился в отдельной комнате, Морика стала навещать его под разными предлогами, и всегда просила почитать какую- нибудь книгу. Она тянулась к Вите, как к отцу и возможно как к другу. Не зря у нее так ярко загорались и без того румяные щечки и не по детски сверкали черные глазки при встрече с новым жильцом. Витя относился к ней, как отец к дочери, чувствуя, как она к нему тянется.
Семья перебивалась с хлеба на воду, с воды на хлеб.
Нодику уволили с завода год тому назад по той причине, что ее муж Бейло, однажды в чайной, громко доказывал, что русские вовсе не освободили Венгрию, как было приказано всем думать и говорить, а попросту оккупировали ее, оставив там свои войска и насаждая драконовские порядки. Тогда Бейло был немного под мухой и говорил то, что на ум взбрело, как во времена, когда здесь были венгры.
Спустя два дня, к нему явились ночные гости. Четыре человека. Двое остались во дворе, двое вломились в спальню, приказали поднять руки вверх, потом заломили их за спину, надели наручники и увели из дому. Нодика просила карателей дать ей возможность проститься с мужем, но один из них достал вторые наручники, потряс ими перед испуганными глазами хозяйки и спросил:
- Ты тоже хочешь?
Она перекрестилась и отвернусь в угол. Когда дверь захлопнулась, проснулась дочка, прибежала к матери в спальню, спрашивая, что случилось.
- Отец уехал в командировку, - ответила она, прижимая головку дочери к груди. Это была длительная командировка, а потом оказалось, что она вечная. Нодика больше о муже не слышала. Она ждала писем, но муж ни одного письма не прислал. То ли бумаги не было, то ли карандаша, то ли его заочно приговорили к расстрелу. Никто об этом никогда не узнает. Нодика почувствовала запах жареного после того, как ей предложили уволиться с завода, на котором она проработала двадцать лет.
- Меня тоже заберут солдаты НКВД? - спрашивала она у секретаря парторганизации завода.
- А я откуда знаю, что им может прийти в голову? Я ничем вам помочь не могу.
- На кого же я девочку оставлю? Ей всего-то пятнадцать лет.
- Сын за отца не отвечает, а, следовательно, и дочь за отца и за мать не отвечает, - говорил парторг. - Так что спите спокойно. Пройдет еще год, и тогда мы сможем ее принять на завод...формовщицей и еще разрешить посещать школу. Она у вас комсомолка?
- А как же? А если бы и я записалась в этот коцомол, меня бы никто не трогал?
- Вы гражданка Шимон задаете глупые вопросы. Врагов народа в комсомоле не держат, да и возраст у вас уже не тот. Идите домой, и спите спокойно.
- Тогда возьмите меня у партию, и я вместе с вами буду стрелять, стрелять, стрелять.
- В кого стрелять?
- У врагов народа.
- Мы уже всех перестреляли, - сказал парторг. - Спите спокойно, пока...
- А если постучат?
- Постучат, значит надо открывать, это ребенку ясно.
- Спасибо, утешили.
Она возвращалась домой, думая, что делать дальше и ничего не могла придумать. И плакать не могла: слез не было. Была злость и страх перед каждыми сумерками. Она тщательно запирала все двери, дважды поворачивала ключ в замочной скважине, тушила свет и накрывалась с головой, чтоб не слышать леденящего стука в дверь. И закрывала глаза. Но сон как рукой сняло. Если собака в соседнем дворе начала тявкать, она вскакивала и, прячась за шторку, смотрела в окно. Но никто не топал по тропинке к ее дому. И так каждый вечер. Нодика уже привыкла вставать по несколько раз ночью и прятаться за штору, глядя во все глаза в ночную темень. Только Морика засыпала, не ведая о переживаниях матери.
Боязнь, что придут ночью и заберут, смешивалась с домашними заботами. Зима на носу, а топить нечем. Хоть лес и рядом, но одной бревно в лесу не подпилить, не взвалить на плечи и не унести. Когда они работали на заводе с мужем, им выделяли дрова и привозили прямо под окна, а теперь это благо ушло вместе с мужем. И работы нет - жить не на что. К счастью, земляки в трудную минуту пришли ей на помощь, не дали погибнуть голодной смертью, помогали, как могли первое время, а потом пристроили уборщицей в школу и в поликлинику.
Все считали ее бедной вдовой, и это было действительно так. Никакой живности она не держала, а жила с дочерью только на скудную зарплату и во второй половине месяца, как правило, все продукты брала в кредит.
Страх постепенно прошел, ночные гости не появлялись, они как бы забыли ее. А затем наступила Хрущевская оттепель, и Нодика совершенно успокоилась. В то время, когда у нее появился квартирант, Нодика уже жила обычными житейскими заботами - работала на заводе в прежней должности, по мере возможности, кормила и одевала дочку.
Витя поселился в отдельную комнату, радовался тишине и идеальной чистоте, которую он заметил в первый же день, как только переступил порог ее дома. Переночевав ночь, он уехал в Рахов за военным билетом.
Надраил пуговицы на солдатской шинели еще с вечера, а утром уже стоял в центре села с протянутой рукой, чтобы остановить попутную машину. До военкомата было не так уж и далеко, каких-то пятьдесят километров. Можно было добраться и пешком, если решиться преодолеть три перевала.
Военком, слава Богу, оказался на месте, полистал какой- то толстый журнал и сказал:
- Вы должны уже быть в городе Сталино и спускаться в шахту добывать уголь, - что вы тут делаете? Стране уголь нужен. Даешь стране угля, слышали такое выражение? Ай-яй, как же так, молодой человек? стране уголь позарез нужен, а он, понимаешь тут болтается, наверное к юбке какой- нибудь прилип.
Витя, привыкший к категоричности военных, стал по стойке смирно и, приложив руку к головному убору, сказал:
- Разрешите доложить, товарищ полковник!
- Докладывайте. Вольно! Разрешаю опустить руку.
- Тут такое дело, товарищ полковник. Когда я подходил к дому, оставалось где- то около семи километров, мне встретилась одна девушка, знакомая с детства. Она обрадовалась, поздоровалась со мной и стала провожать до самого дома, взяв у меня узелок с книгами. Дома выпили, закусили, я лег, потушил лампу, а потом слышу, кто- то ко мне прижимается и руку в штанишки запускает. Тут я принял готовность номер один, не растерялся, значит, тут же форсировал крепость, как боец мировой революции...короче, все я исполнил, как полагается, но она, паршивка, наградила меня ...сифилисом, хотите, я обнажусь? Как я могу поехать в город великого Сталина с больным членом? Да я не хочу осквернять знаменитый город. К тому же там меня заарестуют, если узнают, что я из себя представляю. Это же...хуже троцкизма. И вам, глядишь, попадет.
- Вы правы, черт побери. Лечитесь здесь. А пока вышлите 200 рублей, которые вам выдали еще в Минске и ждите известий из великолепного города: вам вышлют открепительный талон. Этот открепительный талон придет сюда, к нам, в военкомат. Тогда мы вам сможем выдать военный билет, а то получается: у вас никакого документа. Ждите.
- А паспорт я могу получить?
- Паспорт? Да что вы! Вы же сельский житель, вы в колхозе должны работать. Сельским жителям паспорта не выдают. Вот ежели бы в Сталино поехал, там бы тебе выдали паспорт. В городах паспорта выдают, а в деревне не−ет.
- Как при крепостном праве, - сказал Витя и осекся.
- Ну, ну, не болтайте глупости. За такие слова...если бы это было при Сталине, я не выпустил бы вас отсюда, а теперь...короче, идите, лечитесь или отрежьте свой член. А где вы будете трудиться?
− В колхозе, где еще? У Халосуки.
− Мне придется ему сообщить, а то ты всех доярок перезаразишь. Так- то, милок, любитель клубничкой побаловаться.
- Благодарю вас, товарищ полковник!
- И еще, раз уж вы так хотите получить паспорт..., так вот знайте. Мы планируем завершить паспортизацию всех жителей нашего Раховского района, потому что наш район пограничный. Как только закончат монтаж электропроводки в заборе из колючей проволоки вдоль советско- румынской границы, так начнут всем выдавать паспорта.
- А соц. обязательства уже приняты на погранзаставах?
- Думаю: приняты. Это будет подарок к очередному съезду КПСС. Все, будьте здоровы, а то я заболтался тут с вами.
Витя выскочил на улицу и расхохотался.
- Здорово же я провел этого полковника, - сказал он себе громко и высоко поднял руку перед грузовой машиной.
Можно удивляться не только тому, каким образом Ленину и его банде удалось совершить государственный переворот в 1917 году, а затем поработить почти трехсотмиллионный народ, но и той четкости учета и слежки за каждым живым существом, которая работала бесперебойно на протяжении семидесяти лет, как часы. Не успел Витя приехать из Минска на побывку домой к родителям, как военком уже знал, что такой- то солдат, уволенный в запас, должен работать на шахте и выдать ему военный билет никто не имеет права. От них, краснопогонников, даже под землей нельзя было укрыться.
7
Витя вернулся в Поляну. Он по- прежнему сидел на шее родителей, правда, питался тем, что было: хлебом из кукурузной муки, простоквашей, картошкой, салом. Все это отдавали родители, делились с сыном и не спрашивали, когда он начнет зарабатывать.
Спустя многие годы, когда Витя питался в учебном заведении и платил 4 рубля в месяц, а садиться за стол мог хоть десять раз в день его душил ужас воспоминаний молодости, родительская щедрос, когда мать отдавала последний литр молока сыну и кусочек хлеба, а сами с отцом питались Бог знает как, Бог знает чем.
Хозяйка квартиры видела и понимала, что жилец гол, как сокол, но решительно ничем не могла ему помочь. Она только побаивалась, как бы он не соблазнил ее единственную дочку, видя, что дочка просто липнет к нему, как банный лист. Девочки в этом возрасте наиболее уязвимы в половом вопросе: и любовь, и любопытство, и возможно неугасимый зуд развития, делают ее чувства неуправляемыми. Но жилец не подавал никаких признаков соблазна, он усиленно занимался, а сегодня впервые собрался в вечернюю школу.
Уже смеркалось. В классах ярко горели электрические лампы. Молодежь прибывала постепенно и сразу расходилась по классам согласно расписанию. Витя без труда нашел девятый класс и уселся на последнюю парту, чтоб его никто не видел, кроме учителя. Но так как до звонка, возвещающего начало урока, оставалось еще двадцать минут, ему пришлось пообщаться со своими возможными одноклассниками. В классе было трое мужчин и шесть девушек, одна другой лучше. Со всеми он перезнакомился и тут же забыл, кого как зовут. Здесь учились председатель сельсовета Иван Кравчук, Николай Бадюл - главный бухгалтер железной дороги, Витя Цомов- главный лесничий, девушки в основном счетоводы, лаборантки, торговые инспектора, медицинские сестры - вся интеллигенция села.