Аннотация: 2-е место Инверсия. Everybody dun, know the program
Вчера они снова пришли.
Приходят всегда в темноте, на рассвете, ступают неслышно, в мягких сапогах, лошади обуты в кожаные мешки. Но я все равно их слышу. Стучат в дверь рукоятками шпаг, негромко, но требовательно - именем мертвых, откройте. Дверь отворил Мерти, он поднялся рано, чтобы ехать на верфь, я проснулась от легкого прикосновения - Эйлин, вставай, пришли. Одеться не дали, я вышла босая, в ночной рубахе, чтобы прочитать распоряжение на обыск, их было семь или восемь - черные плащи, шпаги, маски, пустые глаза, гербовая бумага с печатью. Потом они разошлись по комнатам и долго рылись в вещах, уже рассвело, когда ушли. Забрали все: нежелательные и запрещенные рисунки, холсты, кисти и почти все краски. Оставили только сажу, белила и две большие беличьи кисти. Картины тоже все увезли, кроме акварели злых птиц, я рисовала их летом, в конце августа Тогда все утро шел дождь, прилетела целая стая, расселись на деревьях под окнами - черные, молчаливые, с пустыми глазами. Я успела набросать эскиз, прежде чем они сорвались и улетели на юг, обгадив весь двор. Все остальное уволокли - оранжевых фламинго, красных лебедей, розовых дельфинов, золотых рыб, белого единорога, которого я почти закончила . Это было во вторник, кончился дождь, вышло солнце, и внизу пела девушка: "Извини, мой друг, это не конец, я сделаю это без тебя, я сделаю это снова..." *
Голос тоненький, как у ребенка, хотя ей уже двадцать пять, и сама как подросток - худая, с мальчишечьей стрижкой, в грубых мужских башмаках, пробежит мимо, даже не поздоровается никогда, только улыбнется и все. В детстве напугали, и теперь она смеется невпопад и считает себя королевой Лимерика, бедная мать. Мне нравится слушать ее по утрам : "И пусть зима приходит, засыпая все снегом, я вижу сияние в твоих очах, в очах твоих..."
Кроме единорогов нельзя рисовать бабочек и стрекоз, золотых и серебряных рыб. Цветы и цветущие деревья. Зеленые луга и яркие верещатники. Целующихся и обнаженных людей. Бумажные змеи и воздушные шары. Можно: камни и скалы, крепости, коров и быков, овец и свиней, ночь и луну, кладбища и мертвецов. Мертвецов нужно рисовать правильно - верхом, в форме, с вооружением и знаками различия, под черными знаменами в пешем строю - такую картину можно хорошо продать. Когда кончаются деньги, я рисую камни, много камней, штормовые скалы и брошенный маяк, идет дождь, больная девушка поет внизу: "Ты видишь, что я начеку. Вознеси меня, ангел огня. Возьми меня туда, куда я хочу отправиться. Научи меня тому, что нужно знать!"
Интересно, что-то изменится, если я сожгу себя на площади у городской ратуши или прямо перед Мертвым замком, я еще не решила - хоть что-то это изменит? Рядом с лавкой художника, где я покупаю краски, продают керосин в больших бутылях черного стекла по два шиллинга за штуку. Одной хватит или понадобиться две? Не знаю, не знаю. Приходит осень, двенадцатая осень мертвецов, льют дожди, я рисую. Рисую разноцветные деревья, яркие цветы, цветущий вереск - это запрещено. Наверно, я плохо кончу, но так красиво облетает листва. И краски, яркие краски - черная и белая продаются свободно, ультрамарин и все оттенки коричневого, кроме самых светлых - остальные запрещены, но их еще можно купить с переплатой, надо только знать, где.
Ночью за окном плакал ребенок, Мерти поднялся, выглянул, закрыл окно. Откуда ребенок ночью? Утром догадалась - это приходила банши, плакальщица, они всегда появляются, когда чуют поживу. Такое уже было однажды, восемь лет назад, осенью, перед тем как отец в последний раз ушел в море. Больше мы его не видели, никто не вернулся, обломки шхуны выбросило на скалы, недалеко от маяка. Утром безумная девушка поет: "Ты помнишь, ты помнишь, ты помнишь? Я помню все. И теперь все кончено. Теперь все кончено..." Я устала, устала ждать. Ожидание всегда приходит раньше беды, беда плетется следом. Я покупаю у керосинщика шесть больших бутылей. Это много для примуса, но сейчас смутные времена, и все делают запасы впрок, запасаются на год вперед.
Днем солнце. Синее небо, тепло, чудесная погода, я чищу выгребную яму. Бросаю медное ведро на веревке и вычерпываю дерьмо - много дерьма, яму не чистили с прошлого лета. Я разливаю его по деревянным ведрам и закрываю крышками, но все равно воняет. Разлитый вокруг керосин не может перебить вонь. Марлевая маска почти не помогает. Кожаный фартук, брезентовые рукавицы, башмаки - все изгажено, хорошо, что Мерти меня не видит. Он вернется с моря послезавтра, когда уже все кончится. Я набираю двенадцать ведер зловонной жижи - больше мне не нужно. Тащу наверх, в спальню, закрываю хорошенько шкурами, чтобы вонь не чувствовалась так сильно. Потом долго моюсь в деревянном просмоленном корыте, заранее нагрела воду, надеваю чистое белье и прибираю волосы - теперь все.
Теперь, когда они придут на рассвете, в мягких сапогах, я буду готова. Они слезут со своих лошадей под нашими окнами, и я вылью все дерьмо им на головы. Я вылью его столько, сколько успею. А когда застучат в дверь рукоятками шпаг, открою и выплесну последнее ведро прямо им в рожи - это будет мое прощание, пусть они узнают, что я чувствую, в моей голове, в моей голове, пусть они узнают это, пусть они почувствуют, мертвецы, мертвецы, если еще способны что-нибудь чувствовать. Я буду ждать.