Вера выбежала из кабинета в больничный коридор, задыхаясь от горя и отчаяния. Как посмели они? Как им хватило наглости? Нелюди! Что случилось со всеми этими врачами? Что вообще случилось с этим миром? Решительно шагая прочь, женщина тихо шептала под нос ругательства и оскорбления. Презрение с привкусом отвращения превзошло боль потери. Она с брезгливостью скинула с себя больничный халат. Да как они моги? Да как они посмели даже просто говорить о таком?! Стервятники! Ненавижу. Она пробегала по переходу между больничными отделениями и тут поняла, что её сейчас вырвет.
Вера резко остановилась, так что сумочка выпала из руки. Пройдя между рядами горшков подвявшего зимнего сада, женщина уперлась лбом в холодное стекло окна. Она часто дышала и старалась удержать в себе бушующие эмоции и горечь которая уже подступила к горлу.
Как они могли? По щекам потекли горячие слёзы: от обиды, от потери, от беспомощности и одиночества. Она открыла припухшие глаза. Взгляд упал вниз на запотевшее стекло, где проступило несколько букв. "П", "М", "М". Она отпрянула, втянув голову словно голубь зимним утром, и проследила взглядом цепочку из букв. Вера утерла следы, шмыгнула носом и приблизившись стала быстро и с нетерпением выдыхать тёплый воздух из своих легких на стекло.
Запыхаясь и откашливаясь она отошла чуть подальше. Несколько раз перечитав написанные корявым детским почерком слова, она подняла глаза на свежевыбеленный потолок, словно искала там знака или ответа. Приложила скрещённые руки к горлу. Сделала несколько глубоких вдохов, так что дрожь отступила. Затем подошла обратно к окну и начала что-то выводить на стекле указательным пальцем правой руки.
Вере пришлось вернутся в больницу следующим утром, чтобы передать подписанные бумаги. Время не терпело. За ночь сильно похолодало. На улице стоял газ. В воздухе звенела морозная тишина. У кого-то не завелась машина, у других отменили занятия, кто-то просто боялся высунуть нос из дома в такой мороз. Город опустел.
Продрогшая до костей укутанная еще в мамину шаль Вера зашла в главный корпус областной больницы. Ей как и вчера выдали белый халат - символ смерти, подумала она. Для кого-то белый халат - это помощь, надежда, спасение. Для неё это навсегда будет именно смерть Володи. Она здесь ненадолго. Нужно просто отдать "согласие" и всё. Можно будет сбежать из этого ужасного места, в котором ей казалось нечем дышать.
Несколько больных, укутанные в больничное тряпьё и шерстяные одеяла, слонялись по коридору. Она свернула из отделения в переход.
Там около огромного накренившегося фикуса стояла техничка. Ссутуленная высохшая женщина в синем халате, до поясницы была замотана в старый пуховый платок. Старые платки, как близкие люди греют нас холодными зимами, почему-то подумала Вера. Она подошла в плотную к женщине, которая застыла с шваброй в руках и внимательно разглядывала что-то на окне.
Оконное стекло промёрзло за ночь, его почти полностью затянула паутина морозных узоров, которые переходили один в другой и создавали разные сюжеты: зимние пейзажи, очертания фигур, большие снежинки, причудливые птицы. Сквозь всю эту холодную красоту ледяными буквами проступали слова:
"Помоги моей маме найти новое самое хорошее сердце"
Ниже:
"У твоей мамы будет самое сильное сердце"
Ниже:
"Спасибо".
Глубоко вздохнув, техничка тоскливо сказала:
- Мне вот тоже главврач сказал помыть: "Что это за стена народного плача". А я вот и не знаю, - она взяла ведро и пошла прочь.
Вера подняла глаза на свежевыбеленный потолок и с облегчением выдохнула. В руках у неё по-прежнему были бумаги, в которых она давала согласие на пересадку сердца своего умирающего сына. Хотя нет, не умирающего. Врачи сказали, что мозг его уже мёртв, как и половина других органов. Только "мотор" упрямо гоняет кровь по телу. Перегрызть бы им глотки за такие слова, боль прошла горячей волной по телу. Вера с силой сжала бумаги в руке. "Пусть будет так", прошептала женщина, утирая слезы.
Может чьей-то маме сердце её сына подарит вторую жизнь.