"Чтобы ни произошло в будущем, даже если потомки одного из народов, что сейчас подписали этот договор, здесь, в местечке у Драконьих зубов, в третий день месяца Огненной Серогрудки года Пещерной Улитки, исчезнут с лица Рождающей, и о них никто более не вспомнит, мы, вожди племён хумантов, что живут вдоль восточных отрогов Большого Хребта, а именно: Силач Громобой из Большой Горы, Глашатай Одноглазый из Предгорья, Мощь Долгорукий из Хорошего Пристанища и Лев Тёмный из Пенного мыса, а так же присоединившийся к нам вождь племени, что живёт на западном берегуДолгого озера, известный как Спаситель Железный Обруч, с одной стороны и вожди стай атунов, живущих в отрогах Большого Хребта, а именно: Сиану Последыш из Небесных Гнёзд, Торак Кровавый из Чёрных Пещер иВея Озёрная из Прилесьяклянутся в следующем:
Первое! Воспитывать своих детей во взаимном почтении и умении ладить между племенами хумантов и атунов.
Второе! Всегда помогать друг другу в час нужды, делить кров, еду и славу, даже если от какого либо племени останется лишь кто-то один и более никого не будет.
Третье! Иметь с рождения и до смерти меж собой связь, называемую атунами "беседой разумов и сердец" и не прекращать её между выбранными из племён доверенными, известными отныне и навек как
НЕБЕСНЫЕ ВСАДНИКИ
Portussero, quamnumguam
Мовитайомая!
Книга первая. Хроники Третьего поколения
Часть первая. Путешествие в горы и полёт с горы
Рассказ 1. Разные книги
Меня зовут Беллинт сын Рамлита из Зелёного Дола. А просто - Бельт. Я - небесный всадник Третьего колена, предводитель клана Огненных Ветрогонов. Когда меня спрашивают, правда ли то, что кроме неба у нас ничего нет, я отвечаю - когда мы рядом, у вас нет даже неба...
Хотя я и родился в предгорьях Бакрона, но рано осиротел. И сердобольная родня, чтобы, не кормить пару лишних ртов, отправила нас с сестрой в приют в Южный Удел, что находился очень далеко от Синего отрога, где прошло моё детство. В Силедорне монахи-отшельники ордена Огнеборцев устроили свою обитель, занимаясь в основном перепиской древних книг для консулата ордена. Местные бароны по соглашению с консулатом должны были снабжать переписчиков десятой долей со своих угодий, однако на всякий случай монахи держали крепкое хозяйство... Ведь не всегда орден мог постоять за свои отдалённые владения. А для хозяйства требовались руки. В общем, наличие приюта весомо облегчало задачу по ведению большого монастырского хозяйства. А сироты, в конце концов, становились либо этими самыми работниками, либо послушниками, ну а послушники теми же монахами...
Меня ждала такая же участь. Что же до сестры? Женской части не существовало, а потому всех девочек рано или поздно ждал работный дом в единственном большом городе на севере Бакрона - Талумсиме. Это, если им повезло отправиться в Талумсим с конвоем кавалеров ордена. Доблестные рыцари нечасто, но регулярно навещали силедорнскую братию, отбирая для своих нужд книги и оставляя новые поручения. В тот год Тэе не повезло. Её и всех девочек, что отправили на север без рыцарского конвоя, настигла в какой-то из лесных полос воровская банда. Больше я о ней не слышал.
Все годы, проведённые в приюте, слились для меня в один день. Вообще-то монахи не такие уж и глупцы, как полагают иные! Большинство сирот, конечно, так и остаются бесправными работниками монастырских угодий. Но не мы! Нас монахи тщательно отбирали. Ведь для того, что бы стать переписчиком одних крепких рук мало. Так, по крайней мере, говорили сами монахи.
О нет! Монахи вовсе не были глупцами. Один из них, наставник чистописания, любил повторять фразу на древнем языке "окросо фо сет ". Позднее, став всадником и начав понимать не только язык Великих Первых, я с горечью осознал, что иным созданиям Деи не стоило знать даже самый никчёмный говор. Первые три года после битвы на Яблочной равнине я хотел вернуться в Силедорн и дать волю своему брату по разуму и сердцу. Но что-то вечно удерживало меня, а потом я узнал, что настоятель окончательно сошёл с ума, едва узнав о Третьем колене. В приступе безумия он облил всё вокруг себя маслом, стоя прямо посреди Зала переписчиков. А затем дождался, когда рано утром придёт брат-истопник с чаном зажжённых угольев...
Пожар не сумели потушить, хотя дело было зимой. Все кельи братии выгорели дотла, но большинство из монахов погибли раньше, от удушья. Мало кто выбрался! Те же, кому посчастливилось, замёрзли в следующую ночь, ибо северный ветер, отразившись от отрогов Бакрона, принёс с собой давно невиданную стужу. До городка, у Северного тракта добрался лишь один - наставник переписчиков. Он то и рассказал, как было дело. Бедняга всю жизнь потом побирался, боясь хотя бы на день пути, приблизится к злополучному обиталищу своих собратьев.
Вот, пожалуй, и всё, что стоило бы рассказать о будущем того места, которое я покинул опустошённым и отвергнутым спустя десять лет после того, как нас с Тэей туда привезли. Все десять лет унижений и зубрёжки, ночных бдений и дневных забот, что тяжким, порой непосильным грузом, ложились на детей приюта, как я уже сказал, превратились для меня в один медленно-тянущийся день. Вернее, превратились бы, и кто знает, может быть, и меня схоронили бы на кладбище у северной стены, куда свозили всех моих товарищей по несчастью, не выдержавших приютской жизни? Так вот, годы, вполне возможно и стали бы одним днём, если бы ни книги... Нет! Не те, что нас учили переписывать! Всё в них: и бесконечные своды правил и заунывные наставительные проповеди ни о чём, и ещё много чего из чьей то совсем непонятной для меня и странной жизни, каких то кавалеров и монахов ордена и многих, чьи имена как струи воды на мельнице, рядом с которой я сейчас живу, на миг перетекли и растворились в водопаде, - словом, всё это было так плесневело и отдавало затхлостью, как те старые книги, которые превратили в труху прозрачные древесные черви, и которыми брезговали даже тощие монастырские крысы.
Нет! В дальнем помещении обширной монастырской библиотеки валялись кучей фолианты, видимо оставшиеся с очень древних времён, когда монастыря не было и в помине... Иначе, как объяснить, что ни один монах, кроме наставника чистописания и настоятеля, не знали языка этих книг. Обычно их использовали, как подставки для других манускриптов, а в особо холодные дни и ночи, как дополнительный обогрев. Ибо их изготовили из такого материала, что книги почти не горели, а еле тлели. Очень многие из них уже обгорели по краям, когда я впервые взял их в руки. Каждая оказалась не свёрнутой в рулон длинной простынёй, как монастырские, а сложенной и склеенной в несколько тетрадей, вроде тех, по которым нас, молодых переписчиков учили чистописанию. Секрет клея, как я узнал позже, оказался давно утерян. Оттого переписчики и не пользовались таким способом, а если и пользовались, то лишь для того, чтобы не склеить, а сшить несколько тетрадей объёмного "Кодекса Огнеборцев", который по этому поводу называли "Ясудиаралитая". Я долго смеялся, когда узнал, как по-настоящему переводится это длинное мудрёное слово - ясудиаралитая. Да и как оно на самом деле произносится...
Так вот, однажды, случайно, когда зимняя стужа выветрила почти всех переписчиков по кельям, а мне в наказание за какой то, уже не помню какой, проступок, дали урок прибраться и растопить печи в дальних коридорах библиотеки, я наткнулся на один такой фолиант. В отличие от своих собратьев, затянутых в кожу и крепко скрепленных ремнями, он, почему то оказался раскрыт. Поначалу меня прошиб озноб, ведь нас, детей, пугали, что в этих книгах находят себе приют демоны. От того, дескать, их и не едят книжные черви (что, кстати, было правдой - черви ели только простынки, как мы называли монастырские книги). Я испугался, что один из таких демонов открыл дверь своего жилища, спрятался за стеллажами и сейчас нападёт и сожрёт меня.
Я огляделся. Но и малого движения не заметил. Постояв так, я совсем озяб. И скорее мороз, чем любопытство погнал меня в сторону раскрытой книги. Осторожно, чтобы не вспугнуть видимо ушедшего по своим делам демона, я посмотрел на листы. Раньше я видел корявые, почти бесплотные изображения мучеников и рыцарей, проповедников и монахов, часто встречающихся в переписываемых братией книгах. Их со всем тщанием долго и скрупулёзно, выводили специально обученные монахи-живописцы. Так вот! Ничего подобного здесь не было!
На меня в упор посмотрел строгий чёткий, как будто живой лик благородного длиннобородого воина в высоком странной, конусообразной формы серебристом шлеме. Борода его была заплетена в большую тугую косу, как и волосы у висков и усы. Невиданной мною прежде формы панцирь прикрывал пурпурный плащ с тонким серебристым рисунком по краям. Воин опирался на вытянутый эфес, по-видимому, очень длинного меча, чьё лезвие уходило в складки плаща. На одной из рук воина, одетых в перчатки того же тёмного сливового цвета красовался массивный перстень с изображением знака, что я где-то уже видел, но тогда не обратил на это внимания. Нет! Тогда меня в первую очередь привлёк суровый, но спокойный и властно-сосредоточенный взор зелёных глаз из-под густых серебристых бровей. Воин был стар, но от него исходили такая мощь и могущество, что я долго не мог оторвать от его глаз своего взора.
Только тот же холод, что привлёк к фолианту, так же резким порывом сквозняка, вывел меня из действия этих странных чар. Потому что несмотря на всю мощь, я не чувствовал ровным счётом никакого страха. Позже, долгими часами проводя всё свободное время в библиотеке (а его было так ничтожно мало!) я не мог оторваться вначале от этого, а потом и от многих иных изображений, содержащихся в книге. Там было всё! Но главное - там оказался совсем другой мир! Совершенно не похожий на тот, что я знал до этого. Позже я научился открывать застёжки с секретными замками на других книгах, а затем, когда однажды набрёл на очередной такой фолиант, то понял, что обрёл нечто поистине бесценное. В нём содержались только прекрасно выполненные изображения, под которыми в виде подписей синели странные буквы. Он был огромен, и, застеленный скатертью представлял собой - столик для дневных пайков переписчиков. На его изучение у меня ушёл год. В тот самый год нас, наконец-то научили читать то, что мы переписываем. Знали бы мои наставники, что в тот славный год я научился читать не на одном, как все, а на двух языках!
Да, в тот год я научился читать древние книги... И хотя не сразу и не всё в них было мне понятно, но это не имело уже ни какого значения! В этих книгах содержались знания об окружающем нас мире, о том, что было с нашими предками и что будет с потомками, о том, как строить города и возводить невиданные башни Силы, о том, как укрощать стихии и заботится о мире, в котором мы живём. Но самое главное я узнал о том, кто я такой и кем мне надлежит стать! Да, это странно, но очутиться в этом ненавистном моему сердцу монастыре стоило лишь для того, что бы обрести своё истинное предназначение.
Из книг я узнал, что некогда на этой земле (а вернее сказать, в этом небе) жило два поколения небесных всадников и тот, чей лик я увидел в первой книге, был мой далёкий предок - Ариомус Длиннобородый с западного берега Долгого Озера. В своё время он был вожаком Арвирна - левого крыла анэстиров. Я был потомком тех, кому ужасные и прекрасные атуны древности позволили оседлать своих потомков - могучих драконов Бакрона. Когда-то анэстиры на своих ясах считались полновластными хозяевами неба и земли к востоку от Бакрона. А то, что я привык называть монастырём, было их южным оплотом и резиденцией вожаков Арвирна. Ближайшие горы к западу от монастыря испещрены укрывищами ясов, так звали своих драконов потомки пяти людских племён, подписавшие настоящую "Ясудиаралитаю", что означало вовсе не кодекс огнеборцев, а "Договор драконов с детьми пылающего огня".
В стародавней древности, гласили книги, между жителями Бакрона и атунами шла война, грозившая истребить и тех и других. Люди научились сражаться с атунами их же оружием, выжигая пещеры, в которых драконы прятали свои кладки и клады. Для этих людей блеск золота был пустым звоном, и потому они плавили всё то, что веками так любовно собирали атуны, и скидывали никому не нужные слитки в глубины Долгого озера. Драконы ненавидели их, но ничего не могли поделать - ведь люди преодолели не только жажду наживы, но и древний страх перед своими врагами. Тогда самые мудрые из атунов - Сиану Моклен, Торак Лекс и Вея Март заключили с этими людьми вечный союз.
Так возникли небесные всадники. Их первое поколение не вмешивалось в дела иного мира, разве лишь угроза извне заставляла анэстиров садиться на ясов и давать достойный отпор любому врагу. От тех времён почти ничего не сохранилось, кроме самого договора, который и люди и ясы знали наизусть и который ни разу не нарушили.
Но второе поколение небесных всадников отреклось от заветов предков. И людям и ясам захотелось власти. Их уже не интересовали золотые безделушки или изумрудные россыпи и не было дела до того, что останется после них. Жажда власти над всем миром превратила благородных отшельников в доблестных и беспощадных воинов, покорявших всё на своём пути. Не прекращавшиеся войны, которые вели анэстиры, однажды привели к тому, что на земле не осталось ни одного существа, которое бы не боялось и не ненавидело небесных всадников. Весь мир объединился против них. И хотя анэстиры были по-прежнему сильны, а ясы - могущественны, как их предки-атуны, одна, за одной пали все башни Силы, которые строили всадники на покорённых землях. Одной из последних пала башня Силедорна. Последний её защитник, сын Ариомуса Длиннобородого, погиб в ужасном, но неравном бою с кавалерами-огнеборцами. Башню сравняли с землёй, а её фундамент, который так и не сумели разворотить, стал фундаментом для монастыря. Это произошло в седьмой день месяца Дождей года Синего Быка.
Когда нас научили счёту, я вычислил, что Гимут Стальной погиб тысячу пятнадцать лет назад. Его отец не дожил до страшной участи сына, и для меня открытием стало то, что тайн Ариомус похоронен в основании башни, называемой Урдор-ди-Хвир - Предел Северного ветра. Но ведь Урдор-ди-Хвир - это наш монастырь! Значит, я могу найти склеп Ариомуса. Я тогда ещё не осознавал, зачем мне это нужно... Ведь я ещё не знал главного! Просто, что-то заставило меня искать место последнего приюта вожака Арвирна. Шёл девятый год моего пребывания в монастыре. Я, и ещё трое мальчиков моего возраста должны были пройти обряд посвящения в послушники. Но что бы это сделать, я должен был назначить себе испытание. Как правило, испытание определял брат-попечитель, закреплённый за кандидатом, но мне важно было попасть на нижние этажи монастыря, поближе к основанию. И я испросил у своего попечителя разрешения удалиться на три месяца в тёмную келью подземелий для непрерывного поста и измождений. С собой я обязался взять лишь несколько древних фолиантов, якобы для растопки в случае, если в подземелье будет очень холодно. Раз в десять дней мне должны были спускать, по выдолбленному специально для этих целей в толщи фундамента лазу, хлеб и вино.
Мой попечитель не понял такого рвения и поначалу настаивал на более мягком испытании. Немногие решались на то, что бы встретиться лицом к лицу с демонами, таящимися в основании ненавистной башни. Пусть даже от этой башни и осталось лишь одно основание. Но на сей раз, я нашёл заступника в лице презираемого мною наставника чистописания, которого произвели к тому времени в старшие переписчики. Три месяца в сырости, среди зловещих стен и, главное - без света! Товарищи сочли меня чудаком. Но к тому времени я уже многое знал... А главное, я знал, как добыть свет там, где его по мнению монахов не могло быть. Эти бедные, неглупые, но тёмные невежды, верившие всем сказкам, что написаны были в их простынях, не знали и сотой доли того, что я почерпнул из фолиантов. Мир в семнадцать лет, что я в нём жил, оказался гораздо сложнее и интереснее, чем тот, что видели они.
О-о! Я знал не только как зажигать огонь в кромешной тьме, но и как выжить там, где выжить нельзя совершенно. И как за три месяца найти то, что не могли найти веками.
Через две недели я уже излазил всё основание монастыря вдоль и поперёк. В одном из фолиантов, что я взял с собой, был подробный план подземелий, а главное - тайного лаза, ведущего прямиком в горы. Настанет день... я это знал, когда я воспользуюсь этим лазом, что бы навсегда сбежать из моей тюрьмы. А пока мне нужно было непременно отыскать подземный некрополь, и увидеть склеп того, чей облик заворожил меня в первый день моего соприкосновения с миром анэстиров.
Рассказ 2. Слава и позор
Прежде, чем рассказать о том, что я нашёл в подземелье монастыря, я должен поведать о том, с кем в это время я был дружен и кто окружал меня помимо монахов. Во-первых, это был Тюдрат, из одного со мной селения. Это нас и сдружило. Помню, когда мы впервые встретились, меня поразила большущая непослушная копна самых рыжих волос, какие мне довелось встретить. Мы старались держаться вместе, несмотря ни на что. Ведь многие были с востока из Марлена и приозёрного Эмилацэта, их мы называли озёрскими. Все они были задирами и негодными ни на что, кроме грубой работы. Из них потом и вырастали работники для угодий. Они не держались особняком, как мы с Тюдратом или местные, пригорские мальчишки, коими верховодил Тимин Хромой, наш с Тюдратом сверстник. Глурависских было раза в два меньше, чем озёрских, но они держались кучкой, а озёрские - те просто сбитые в общую свалку. Таких, как я и Тюдрат - из Пенлента, спасало лишь то, что почти все мы были отобраны монахами в будущие переписчики. Вместе с нами держались и северные - те, кого пригнали из Фелонта. Из них выделялось двое - Раслин и Калпет. Они были младше нас, но не по уму. Как и мы с Тюдратом, большую часть времени они проводили в библиотеке. А если на нас или на них нападали озёрские или пригорские, они и мы старались прийти на помощь. Хотя в иное время смотрели друг на друга с неприязнью.
Зеленодольские, как нас называли и северные жили в разных углах огромного дома, бывшего некогда, по-видимому, конюшней. Я потом узнал, что то здание и впрямь была конюшней, ведь не все мои предки были анэстирами. Вернее у анэстиров в услужении были конники центральных равнин Дуномеи, которые защищали их башни от наземных воинств. Для этих-то конников и были построены конюшни, которые затем превратили в приют. В центре приюта жили озёрские, а на втором этаже, который занимали когда-то сами степняки, помещались кельи наставников и жили пригорские.
Всего нас было чуть больше двух сотен. А конюшни, наверное, могли вместить раз в десять больше. Многие из них пустовали так, что образовывались места, в которых ни ступала ничья нога, кроме, разве наших ног. Отдельно, правда, существовали кельи для девочек, которым полагалось жить в приюте до четырнадцати лет. Затем их увозили.
Каждый уважающий себя сирота (в смысле вожак) обустраивал в пустующих частях конюшен себе логово. Такое было и у Тимина Хромого и у озёрских. Наше с Тюдратом логово находилось у самого левого края конюшен, там, где когда-то была мастерская. Мы нередко находили и собирали разные замысловатые части, оставшиеся от повозок, убранства и совсем уж чего-то непонятного. В одной из комнат мы устроили тайник, куда стаскивали всё найденное. Затем зимой, когда жизнь в монастыре как бы застывала, мы подолгу рассматривали найденное, пытаясь разгадать загадку каждой вещи. Мы очень дорожили этими вещами. И если бы наш тайник кем-то был бы открыт, этот кто-то очень бы поплатился за открытие. В этом смысле и я и Тюдрат были настроены более чем решительно. Мы даже поклялись, что будем оберегать наш клад, во что бы то ни стало. Как потом выяснилось - не мы одни всем этим увлекались. Но мы, не в пример иным, оказались верны нашей детской клятве.
Впрочем, а чем ещё можно было заниматься, как не пытаться убить долго тянущееся зимнее время?! Время, которое кроме холода и смерти ничего больше не приносило ни нам, ни даже монахам.
Большинство монахов были выходцами из таких же сирот как мы, но были и такие, они-то всем и заправляли, которые прибыли в монастырь с юга, откуда пришли некогда сами завоеватели. Среди них был и настоятель, и ключник, и наставник чистописания, который потом стал наставником переписчиков. Мой с Тюдратом попечитель тоже был из южан. Он был строг с нами, но, пожалуй, он единственный, кто по-настоящему о нас заботился. Однажды мы узнали, что наш попечитель стал монахом почти по тем же причинам, что и мы. Он рано остался сиротой, и настоятель просто взял его с собой сюда, на север, поскольку приходился ему каким то родственником. Это как-то нас сблизило. Впрочем, попечитель скорее не давал себе по отношению к нам той воли, что иные подобные ему, но и снисхождений от него дождаться было делом неблагодарным. Мы привыкли к тому, что он просто как может, заботится о нас. Жаль было узнать, что он погиб не во время пожара, а потом, холодной ночью.
Позднее я заставил местных извлечь его останки из общей могилы, благо помогло то, что он носил на шее особый оберег, которого ни у кого больше не было. Я закопал его тело в основании новой башни Силы, что отстроил, разобрав стены монастыря. Я восстановил Урдор-ди-Хвир, а потом и все остальные башни, что стояли в древней стране анэстиров, которая, кстати, называлась Лацэт, что значило - Королевство Башен, а жители её звали себя лацтианами. Я, Тюдрат, Раслин, и Калпет и даже хромой Тимин были лацтианами. А ведь монахи так называли нас только тогда, когда добавляли "грязные", "вшивые", "безродные", "убогие" и другие эпитеты. Они, по мнению братии, должны были подчеркнуть наше "истинное" положение.
Узнав истинный смысл слов, я с гордостью называл себя лацтианином, чтобы перед этим не говорилось. Тюдрат, вслед за мной, тоже называл себя так. Хотя даже ему я не посмел тогда открыться и показать своё самое главное сокровище. Свой настоящий клад. Возможно, это было ошибкой с моей стороны. Ведь если бы Тюдрат сразу узнал то, что узнал я то... Впрочем, об этом позже.
А пока меня каждые десять дней снабжали хлебом и вином, изрядно разбавленным водой. Я же обшаривал всё новые и новые части обширного, как оказалось, подземелья. Здесь я обнаружил, что через систему туннелей можно добраться до некоторых комнат библиотеки и в ночное время я стаскал в своё убежище все древние книги, чем немало, наверное, удивил монахов, которые должны были когда-нибудь заметить исчезновение, по крайней мере, столика для пайков. Нашёл я и лаз, ведущий в горы. Им оказался длиннющий, почти ровный и довольно просторный тоннель, всего лишь в нескольких местах то спускающийся, то поднимающийся. В этих местах анэстирами были предусмотрены дополнительные преграды для врага, закрытые комнаты, запертые на хитроумные замки и помещения для временного отдыха. Потом я узнал, что в закрытых комнатах надёжно хранилась провизия и оружие, изготовленное много веков назад ещё заботливыми всадниками первого поколения. Когда мы отвоёвывали Лацэт, эти знания нам пригодились. Ведь нас оказалось в разы меньше, чем по задумке должны были выйти из подобных туннелей людей. Примерно столько, сколько нас помещалось в конюшнях по отношению к самим конюшням.
Тогда я поразился мощи и мудрости моих предков. И именно тогда в моей душе проросла ненависть к поработителям, которым мало было изгнать анэстиров с их собственных земель. Нет! Они захватили Лацет и уничтожили большую часть его жителей, а оставшихся лишили памяти...
Мне долгое время не удавалось лишь одного - найти то, ради чего я здесь и очутился. Могилу Ариомуса Длиннобородого. Я по-прежнему не знал, для чего я это делаю, и что меня к ней влечёт. Но что-то во мне говорило, что я обязан найти эту могилу. Спустя почти год, после моего испытания, я всё узнал: и то, почему именно я заметил раскрытый фолиант и то, почему с него на меня посмотрел Ариомус, и то почему мне нужна была именно его могила. Разумеется, я не мог знать, что все мои планы будут разрушены, а потому вообще сверхъестественным мне до времени казался тот факт, что я, словно повинуясь, чьей то, но явно не своей, воле, дошёл до конца туннеля и, с неимоверным усилием, открыл массивную дверь, ведущую наружу. Я отметил место, где мои глаза вновь увидели солнце спустя почти два месяца. А ведь что бы дойти до конца мне понадобилась целая неделя. Правда, я досконально исследовал туннель... Обратно я шёл гораздо быстрее... мне нужно было успеть к очередной декаде, иначе мою хитрость обнаружили бы враги.
Да, именно враги! Даже своего заботливого попечителя я уже не мог называть иначе, как враг. Все нелацтиане были враги. И даже те лацтиане, кто надели монашескую рясу, были враги-предатели, худшие, чем враги-южане.
Меж тем заканчивался срок моего испытания, но могила Ариомуса так и не была найдена. Я перебрал все фолианты, всё, что относилось к периоду Завоевания. Тщетно!
Отчаяние овладело мной. Я знал всё, но не знал самого главного. По крайней мере, мне так казалось.
Последний день я и впрямь провёл в посте и бдениях. Мне всё казалось, что я делаю что-то не так. Но что именно, понять не мог.
Почему то запомнил, как меня вытащили. Было пасмурно, и мне не пришлось делать усилий, что бы скрыть, что видел свет. Попечитель сухо меня поздравил и отвёл к настоятелю. Там было несколько наставников, желавших поприсутствовать во время полагающейся мне наставительной беседы. Впрочем, беседы не получилось. Настоятель что-то выкрикивал, что-то нашёптывал, сидя далеко от меня в большом красном кресле. Я так и не понял ни одного слова, хотя бы потому, что он говорил в основном на южном наречии. Они обучили нас переписывать на своём языке книги, но сам язык толком изучить не дали.
Нескоро, но нудная и непонятная речь настоятеля иссякла. Попечитель спросил меня, не хочу ли я чего перед моим посвящением. Помню, что попросил принести мне немного того вина, что поили меня все эти месяцы. К вину в монастырской трапезной, куда меня отвёл один из монахов, подали немного баранины и большой ломоть сыра. Поспели яблоки, и прямо передо мной стояло огромное блюдо с Красным наливом.
Затем я пошёл к себе. По дороге мне встретился Раслин, который сообщил неприятно поразившую меня весть. Тюдрат не выдержал своего испытания и сейчас томится в застенке на заднем дворе монастыря. Я не медля ни минуты, помчался туда. Если бы я тогда хоть немного подумал, возможно, всё было бы совсем иначе. Но юности свойственны пылкость и стремительность, и я помчался на задний двор.
Там, стоя у решётки, я услышал печальный рассказ товарища о том, что наставник велел ему начать переписывать "треклятую" "Ясудиаралитаю". Уже зная истинный смысл этого слова, я невольно вздрогнул. Тюдрат не справился, поставив жирнющую кляксу прямо в тот миг, когда бдительно око старшего переписчика следило за его трудом. Тюдрата высекли и бросили в темницу, где он пребывает вот уже вторую неделю. И так будет ещё три месяца, до конца его срока испытания, а потом сам настоятель пообещал отослать его к старшине пастухов. Дескать, там ему и место.
Я возмутился таким наказанием. В волнении я обронил фразу, ставшую для меня роковой.
"Ничего!" - сказал я. - "Я знаю способ поквитаться со старшим переписчиком. Да так, что он надолго запомнит, как связываться с детьми Пенлента и Ангурависа"
Тогда-то я поведал ему то, что давно уже намеревался сделать перед побегом. А хотел я ни больше, ни меньше - сжечь проклятую библиотеку, да так, что бы никто не узнал, кто именно это сделал.
"Что ты задумал?!" - ужаснулся Тюдрат. Но его положение только укрепило меня в этой мысли. Я попрощался с товарищем и пошёл к себе, на ходу обдумывая детали плана.
На следующий день я, улучив момент, вновь прокрался к узнику. На сей раз Тюдрат не возмущался моему плану, но напротив, захотел помочь в его осуществлении. Я пообещал, что найду способ, чтобы он незаметно вышел из своей темницы. Хотя по существу я уже был послушником, ибо прошёл испытание, но, согласно заведённым правилам, посвятить меня должны были вместе со всеми. Даже если бы за это время я умер! Так сказал попечитель, разъясняя мне новый статус в их общине. Я мог уже питаться в монастырской трапезной на дальних скамьях, предназначенных специально для послушников и выходить за пределы монастыря по собственному желанию.
Побег и пожар были назначены на ночь, предстоящую дню посвящения. В том, что я убегу, я не сомневался. Эта часть плана была продумана так, что я якобы сгорел в огне и меня никто не стал бы искать. Правда с собой в огонь я пожелал прихватить и ненавистного старшину. Все месяцы я провёл в библиотеки, незаметно стаскивая туда кувшины с маслом. Чтобы никто на них невзначай не наткнулся, я, зная уже, какие отделы библиотеки мало используются, лил масло прямо на стеллажи. По ночам я освобождал Тюдрата, и мы приносили в библиотеку небольшие вязанки соломы, которую втыкали пучками между туб с книгами.
Я отчего-то не сказал товарищу о моих дневных приготовлениях, объяснив ему, что днём я готовлюсь к небольшому представлению, которое намерен разыграть той ночью. Помню, мы украдкой смеялись над нашей предстоящей проделкой, вернее смеялся я, Тюдрат лишь улыбался...
Когда меня привели к настоятелю и бросили ему под ноги, я вновь увидел улыбку Тюдрата... Торжествующую и злорадную. Он выдал меня старшему переписчику в первый же день, сообщив тому все подробности плана. Позднее я не раз спрашивал себя, за что он так со мной поступил?! Помню, мне что-то кричали о наказаниях, что меня ожидают, о страшных муках, что я испытаю, если легко и быстро умру на пытках. О том, что мой труп отдадут собакам, а имя сотрут из всех книг, будто я и не жил.
Все они ошибались. Даже тогда, когда с позором провели меня сквозь строй моих товарищей по приюту, в глазах которых, я тщетно искал понимания. Хотя все, даже озёрские, сочувствовали мне. День посвящения стал первым днём моих мук. Каждый день начинался с порки у столба и заканчивался тем, что меня, привязав за ярмо, приводили в монастырь из деревень, куда все стекались поглазеть на "поджигателя Бельта". Плевки и затрещины быдловатых сельских зевак - не самое страшное. Самое страшное было ночью, когда меня заставляли при свете огарка переписывать то, что я ненавидел всей душой. Как будто знали, что доставит мне большее мучение! Тогда меня впервые назвали просто лацтианом, не присовокупляя никаких эпитетов.
Рассказ 3. Расплата и побег
Теперь я расскажу о том, чем закончились мои мучения.
На исходе третьего месяца мой бывший попечитель объявил, что вскоре меня казнят, ибо демон, что очевидно проник в меня в подземелье, только так может оставить моё "несчастное тело".
"Мы спасаем тебе твою бессмертную душу!" - объяснил, наконец, он причину всех моих мучений. Правда, он забыл объяснить, почему меня назвали лацтианом если так заботились о спасении моей души.
Да, на исходе третьего месяца меня должны были казнить. Меня должны были отвести на живодёрню, и там наставник мясников, исполняющий так же и роль палача, должен был отрубить мне поочерёдно руки, затем ноги, затем оторвать язык и выколоть глаза, а напоследок, если я к тому времени ещё буду жив, свернуть мне шею. И всё это скормить своре псов, что порой осаждала монастырь в поисках пропитания. Затем, едущих мою плоть псов полагалось облить маслом и поджечь, дабы моя зараза не распространилась за стены монастыря.
Всё это имело какой-то мистический божественный смысл. Ведь только так демон во мне мог быть уничтожен окончательно. В последний день перед казнью настоятель вновь что-то много говорил, кричал в своём углу, а затем опять спросил меня, чего я хочу. Если честно, я хотел спать. Мне дали эту последнюю возможность. Меня отвели в темницу и там, так я был слаб, даже не удосужились закрыть её, видимо полагая, что я и так не убегу. Они были правы. Измождённый, находясь в полубредовом состоянии, сам бы я не сдвинулся с места. Я уснул и проснулся даже не на следующий день.
Как мне потом объяснили сердобольные селяне, меня привезли, положив на низ воза. А до этого я сутки лежал в норе, что разрыли специально для моего побега, который готовили все эти три месяца. Раслин и Калпет, ставшие послушниками, вырыли эту нору, а хромой Тимин, имевший связи в селении, куда меня привезли, договорился о моём временном пристанище.
Всё же мне опасно было оставаться в селении. Повсюду рыскали соглядатаи монастыря. Я не желал подвергать опасности людей, проявивших ко мне незаслуженное сочувствие. Едва оправившись, я попросил дать мне немного еды и свезти меня на дорогу, что вела к горному перевалу. Мужик, в доме которого я всё это время провёл, долго недоумевал, но сделал всё, как я велел.
Так я очутился в предгорье. Я знал, что если пойду на северо-запад, то рано или поздно, самое меньшее через неделю выйду к той лощине, где находится выход из туннеля. Я знал, что мне надо только туда. И не смотря на то, что я был ещё слаб, я твёрдо решил преодолеть этот неимоверно трудный путь. Мужик в последний раз сочувственно и так же недоумённо посмотрел мне вслед. Прощались мы недолго. Я лишь скупо поблагодарил моего спасителя и пошел прочь, не оглядываясь.
Потом, много времени спустя, я долго думал, почему мой, и без того не усыпанный лепестками путь, так обильно полит чужой невинной кровью? Случайно, но соглядатаи монастыря отыскали в овине у доброго селянина мои лохмотья, которые тот просто рассчитывал использовать для каких то своих нужд. Они долго пытали и его, и его молодую жену. Но так знала лишь меня, а мужик не сказал, ни слова, даже тогда, когда ей вспороли распухшее от бремени брюхо. С ним сделали то, что рассчитывали сделать со мной. Если бы я тогда об этом знал! Как не знал я и о том, что приют немедленно закрыли, невзирая на зиму. А всех детей распустили побираться по окрестным сёлам, где их с удовольствием травили собаками бароны, а в лучшем случае они попались в лапы селянам, которые обошлись с ними куда хуже, чем со мной. Только старших, изрядно выпоров, но ничего от них не добившись, монахи оставили работать на себя, уже не скрывая свои на их счёт помыслы никакими догмами. Рабы - вот их настоящая участь!
Каждый получил то, что заслужил. Лишь я незаслуженно получил свободу. Превозмогая усталость, холод и отрывшиеся раны, не зная сна и покоя, я преодолел извилистые предгорья и к концу шестого дня, очутился в знакомой мне местности. Я был голоден и слаб и, пробираясь в потёмках по сколам вниз лощины, еле дополз до заветного выхода. И только тут я осознал, что выход заперт! Мною! Изнутри! Я сам четыре месяца назад наглухо запер этот единственный путь к спасению. Неужели настал мой конец и всё, ровным счётом всё, было напрасным?
Я медленно умирал в двух шагах от цели и ничего не мог поделать! От бессилия я тихо застонал. Через некоторое время я почувствовал, как тонкий луч света коснулся моей груди. Просвет в двери стал больше и больше. Затем какое то неясное движение, а за ним - темнеющие на фоне открытой двери, озарённой лампадами, фигуры приблизились ко мне, и поволокли внутрь. Я шёл знакомыми коридорами, поддерживаемый Раслином и Калпетом и вполуха слушал их сбивчивый рассказ о том, как они услышали мой бред о тайном лазе из монастыря, в ту ночь, когда они отнесли моё разбитое тело в нору. Они задались целью найти лаз, и, под предлогом моих поисков, отыскав его, поспешили мне навстречу. Больше они не рассказали мне ничего. Они принесли немного еды и питья, перевязали раны, переодев меня на всякий случай в монастырскую одежду. Затем они ушли, чтоб не вызывать подозрений у братии. Они обещали прийти, как только смогут. Но я уже в тот момент знал, что меня они не застанут.
Хотя бы здесь я оказался прав! Их раскрыли, но хитрые, как и все северяне, они сумели убедить братию, что всего лишь нашли выход, которым я, несомненно, воспользовался для побега. У лаза были свои секреты. Один из них заключался в том, что на поверхность вела пара ложных выходов, видимо использовавшихся при осаде, для вылазок. Я эти выходы не нашёл, но Раслин и Калпет нашли. Так что в их басню поверили.
Я же, более-менее придя в себя, решил, что настала пора пристальней осмотреться. Я знал много больше о лазе, чем мои товарищи. И оставил им послание, в котором рассказал всё, что я знал и о лазе и о тех, кто его проложил. Понимая, что тайну могут раскрыть, я оставил послание там, где только Калпет и Раслин могли его обнаружить. Сам же я тщательней исследовал закрытые комнаты, пока не обнаружил секрет их замков. Все они могли открыться с одного места, приводимые в движение хитроумными устройствами. В этих комнатах были склады. Оружие, провиант, масло - словом всё, для очередной защиты. То, что я видел только на картинках, предстало теперь предо мной. Многое уже было испорченным, но кое-что ещё сохранилось, и это кое-что было весьма внушительным и вселило в меня надежду.
Обильная еда и безделье очень быстро сказались на моём здоровье. Я шёл на поправку и через месяц, к началу весны я мог позволить себе совершать недельные прогулки не только по лазу, но и под ногами моих мучителей. И то, что мне никак не удалось сделать полгода назад, совершенно случайно в один прекрасный день я увидел, просто пройдя, на пять шагов вглубь однообразного перехода из одной секции в другую. Между этими секциями коридоров была незамеченная мною ранее дверь. Ведь в прошлый раз я слишком полагался на имевшийся план. Теперь же, отчаяние заставило искать везде, где только можно. И это принесло свои плоды. Дверь была, в самом деле, незаметной, маленькой, и вела узким, по сравнению с другими, коридором, заканчивающимся расширяющейся к низу лестницей. Лестница, в отличие от коридора, была освещена тусклым синеватым светом. Эта-то лестница и вела в огромный зал, где на постаментах возвышались искусно отделанные гранитные или мраморные саркофаги, к которым от постаментов вели пирамидальные ступени. Я понял, что зал предо мною - описанная в книгах усыпальница всадников Предела Северного Ветра. И где-то здесь покоится прах Ариомуса. Усыпальница, как и лестница, светилась переливающимся синеватым светом, непонятно откуда берущимся. Помимо анэстиров здесь лежали и члены их семей и славные воины Лацэта и другие благородные и знаменитые лацтиане.
Впервые за все эти страшные месяцы, утомлённый поисками, я мирно уснул там, куда ноги почти самостоятельно привели меня, где я увидел выбитый в мраморе знакомый бородатый лик. Я спал, не видя снов. Вернее, я видел лишь один сон. Я видел ужасную морду свирепого яса, смотревшего на меня с ненавистью, но без злобы. Яс уже готов был опалить меня своим огненным дыханием, когда гигантский перепончатый коготь с металлическим звоном встал между мною и мордой. И от этого звона я проснулся.
Возможно, я проспал долго. Но встал бодрым и отдохнувшим. Синеватый свет по-прежнему укутывал зал, и все предметы имели странные, нестойкие очертания. Казалось, что усыпальница живёт по каким-то своим, неведомым законам. На всех саркофагах помимо изображений усопших был выдолблен один и тот же знак - три вихря уносились от центра и заворачивались в спирали. Этот знак, только почти стёртый, я видел и над воротами монастыря. Но тогда я не придал увиденному особого значения. А сейчас я вспомнил, что знак был изображён на плаще Ариомуса и на эфесе его меча, на всех фолиантах, и в том или ином виде везде, где оставались следы моего народа.
Я стремительно поднялся и взошёл по пирамиде к саркофагу, изваяние Ариомуса поражало живостью, но мне нужно было убедиться в другом. Внутри себя я знал, что настойчивое желание приблизится к могиле вождя анэстиров - это не простое любопытство и даже не требование вещественного подтверждения моих надежд и ожиданий. Нет! Речь шла о чём то другом. И я, прилагая все свои силы, попытался сдвинуть крышку саркофага. С третьей попытки мне это удалось. Первое, что я увидел - оказался стяг, состоящий из девяти полос: пяти пурпурных и четырёх серебряных. В треугольном основании стяга на чёрном фоне был изображён тот же тройной вихрь. Стяг покрывал нечто, лежащее под ним, я подумал, что это - тело Ариомуса. Однако я ошибся!
Под стягом покоился плащ, а в него были завёрнуты латные доспехи, такие же, как на изображении в книге. Это были, без сомнения, доспехи Ариомуса. Внутри доспехов лежали ножны, в которых покоился изогнутый длинный и тонкий меч с крюком на конце. Когда я его увидел, то на мгновение мне показалось, что чья-то могучая рука жахнула таким вот мечом, рассекая воздух, а заодно и отсекая чью-то голову... Я содрогнулся, но затем, превозмогая трепет, невесть откуда появившийся, я извлёк меч из ножен. Он оказался необычайно лёгким.
Затем мой взор остановился на шлеме, который сейчас был закрыт и напоминал огромный, вытянутый клюв. С одной стороны он был увенчан пером из хвоста белой птицы, которая не водится в этих местах. Но уже тогда я знал, что такое перо носили анэстиры-арвирны. Анэстиры-кропары предпочитали носить не пышные перья южных птиц, а пару перьев из крыл красногрудых соколов Бакрона. Анэстиры-антаменты носили на своих шлемах три чёрных пера из хвоста большого ворона, водившегося только у берегов Северного моря и Виармара. Все эти три общины анэстиров: арвирны, кропары и антаменты появились во Втором колене.
Я бережно взял шлем и посмотрел в пустые щели для глаз. Когда то, более тысячи лет назад его носит тот, чьё изображение я впервые увидел прошлой зимой здесь, в мрачных стенах монастырской библиотеки. Но теперь мне показалось, что это Ариомус Длиннобородый знал обо мне больше, чем я о нём. Иначе как объяснить фразу, что я прочёл у изголовья - "окасо т`оно".
Да, я хотел, что бы эта вещь, как и всё, что лежало в саркофаге, стало моей. Но достоин ли я этого сокровища?! И зачем оно мне без?..
Я расстелил плащ, затем аккуратно сложил в него доспехи, знамя и меч. Задвинул крышку саркофага и пошёл прочь. Больше, я это чувствовал, меня здесь ничто не задерживало. Скорее наоборот! Захотелось уйти подальше, захотелось воздуха. Всё же, я оставил двери в коридор, ведущий в зал раскрытыми так, чтобы Раслин и Калпет при желании нашли усыпальницу. Я счёл это важным. Вскоре я выбрался из лаза. Впереди меня ждали горы.
Рассказ 4. Дорога вопросов
А вот теперь пора подойти к самому главному в моём повествовании. Это было странное путешествие! Начнём с того, что по пути до гор мне почти никто не встретился. Но если бы я тщательней готовился и прочёл бы те книги, что мне так и не удалось прочесть, я бы знал, что отроги Бакрона - это не безлюдное место. Издревле здесь селился странный народ. Этот народ пришёл в Бакрон гораздо раньше людских племён, ставших предками лацтиан. Горы таили в себе удивительную тайну, в которую мне лишь предстояло нечаянно заглянуть. Ведь и драконы не просто так поселились в этих местах. Их привела сюда их древняя жажда. Люди же пошли вслед за драконами, как падальщики. Оттого тем, кто жил в горах и те, и другие были ненавистны.
Но древняя вражда прошла. Современникам Ариомуса удалось расположить к себе пещерный народ. Во многом благодаря тому, что анэстиры второго колена в отличие от их предков, зарились совсем на другие ценности. Напротив, у них с пещерным народом было нечто вроде союза. Оттого южные пришельцы недолюбливали живущих в горах. Но, не имея лацтианской смелости, а так же заботясь о том, что бы потомки анэстиров забыли о прежнем союзе, южане обходили горы стороной, под страхом смерти запрещая это делать и местным.
Всего этого я тогда не знал, а если бы знал, то, прежде всего, принялся бы искать этих самых горцев. И скорее всего, стал бы их пленником. А всё потому, что, сидящие на каменном престоле решили забыть о прошлых союзах. Во многом именно это обстоятельство и сыграло на руку южанам. Те просто объявили, что народец - это горные демоны, которые живьём едят людей. Рано или поздно, любая ложь становиться правдой, особенно если она попала на хорошо удобренную обманом почву.
Вместо, того, что бы быть съеденным, я попал в плен к двум изгоям. Точнее, не в плен, а в западню, которая, возможно и сделала ложь правдой. Воррин и Амбор были выходцами из горных жителей, но за что-то очень уж страшное, они так никогда и не сказали за что, подгорный владыка изгнал братьев во внешние пещеры, что считалось самым страшным наказанием. Проведя много лет в горах, братья освоились, и когда я попал в их силок, предназначенный для горного барана, они очень удивились не столько встречи со мной, сколько тому, что я совсем не боюсь их.
Мне крепко сжало в колодах ноги, но братья не решались близко подойти, потому что я умудрился вовремя вытащить меч Ариомуса и выставил его впереди. По-видимому, братья никогда не видели ничего подобного, но знали об оружии, а потому не спешили на меня напасть. Вообще, этот горный народец туповат, но доблести и напора им не занимать. Позже я в этом не раз убеждался. Они не ушли, видимо сообразив, что я могу воспользоваться их отсутствием, освободиться и удрать. С другой стороны ждать много они не могли. Мне, прежде чем я оказался в их ловушке, удалось перекусить, а у них, я мог бы поклясться, урчало в желудке. Припасов у меня было пока достаточно, могло, правда, не хватить воды... Но я и не рассчитывал провести здесь вечность.
Братья долго на меня косились. Затем, они видимо решили, что с таким огромным ножищем в руках я просто не могу быть бараном, даже главным среди баранов. Один из них плюнул в мою сторону, и, что-то сказав братцу, пошёл вскоре прочь. Второй ещё долго смотрел на меня, но уже вечерело. Сумерки понемногу спускались всё ниже. Подозрительно улыбнувшись, наконец, второй так же удалился.
Едва он скрылся из виду, я попытался освободиться. Тщетно! Я понял, что без посторонней помощи разбить колодки вряд ли удастся.
Что мне делать, я не знал. Пока ночь не спустилась совершенно, я проверил всё снаряжение, затем как можно удобней устроился, накрылся плащом и, сжимая в руке обнажённый меч, попытался уснуть. Сон долго не приходил. Затем, когда это всё же случилось, он показался мне странным. Вначале со мной ничего не происходило. Я просто поднялся и пошёл, ориентируясь по большой звезде в созвездии, именуемом в книгах Аклесато. Я очень хорошо знал эту звезду, ведь она носила имя моей любимой сестры.
Сон продолжался, словно то был вовсе не сон. Но меня поразила та мысль, с какой скоростью я уже не шёл, а летел куда-то в горы, всё выше и выше. Наконец облака остались подо мной, и я посмотрел с этих круч вниз. Ночные горы в свете звёзд! Повсюду сплошные горы. Звёзды ярко пылали, а особенно Тэя. Их свет уже был невыносим, и я повернулся в сторону и услышал шипение, а затем чья-то страшная бородатая голова дыхнула на меня...
И я проснулся! Передо мной стояли те двое, глядя в упор. Когда я открыл глаза, их глаза округлились, и они отшатнулись. Я закричал, пытаясь выхватить меч, они отпрянули ещё больше и заорали в ответ. Сколько так продолжалось, и кто окончил ор первым, я уже не помню, помню только, что один из них всё время косился на мой плащ, указывая на него короткой толстоватой рукой.
Второй, тот, что указывал на плащ, кричал дольше, чем я и его брат. Наконец, когда мы прекратили ор, Воррин толкнул брата в мою сторону. Тот полетел на камни, но кошкой вскочил и зло посмотрел на брата.
"Амбор!" - услышал я. И Воррин что-то сказал брату. Тот подошёл ко мне, нагнулся и одним движением ловко снял замок с колодок. Их речь была резкой и гортанной, и говорили они хрипло. Знаками они предложили мне следовать за собой. При этом Амбор вытащил, нечто, напоминавшее одновременно большую кость и дубину и аккуратно положил передо мной. Я понял этот знак и вложил меч в ножны. Тогда то же, что и брат, сделал Воррин. Я кивнул и попытался встать. Резкая боль свела мышцы щиколоток и не дала мне сделать и шагу. Я застонал, Амбор немедленно предложил мне своё плечо, и так мы доковыляли до их убежища.
Я провёл в их пещере достаточно времени, чтобы понемногу понимать, о чём они говорят. Со своей стороны я попытался донести до братьев цель своего путешествия в горы. Мне пришла в голову мысль о том, что они, знавшие горы более, чем кто другой, могли бы помочь мне в поисках. Главным оставалось выяснить - а что же нужно в горах мне? До сих пор я смутно понимал причину, побудившую меня отправиться так далеко в неизвестность. А потому целью было скорее не дойти до нужного места назначения, а подняться как можно выше.
Цверги, возможно, тупы, но не настолько, чтобы не извлечь из любого, самого безумного на первый взгляд, предприятия хотя бы малой выгоды. По мере того, как я сбивчиво, с помощью наскальных рисунков, объяснял им, куда мне надо, их маленькие, живые, голубые глазки загорались светом, излучавшим самую странную смесь чувств. Здесь была и жажда приключений, и алчность, и страх, и честолюбие желающих прославится любой ценой и много чего ещё. Я не понимал тогда, почему они так быстро поменяли ко мне отношение. Только вот Амбор подозрительно косился на мой плащ.
Не прошло и месяца со дня, когда я в первый раз увидел их, как однажды ранним утром мы покинули пещеру и направились в горы. Братья уверенно вели меня всё дальше и дальше, пока, наконец, мы не достигли таких пиков, которые, словно гигантские исполины вросли в купол неба. Это было сердце Бакрона. Из книг я знал, что одна из вершин в это части Бакрона называется Вея-Тудмнонэ. Однако осознание того, что я направляюсь именно к ней, пришло ко мне в тот миг, когда выйдя вслед за Амбором из очередного ущелья, я увидел, как мне показалось, именно её. Она сверкала великолепием своих многочисленных, ослепительно-белых корон, как настоящая владычица.
Влекомый Воррином, я спустился в небольшую каменистую лощину, которая уходила в темноту. Это было наше последнее пристанище перед восхождением на Вею. Всю последнюю ночь ветер, завывающий в лощине, и предвкушение долгожданной встречи, не давали мне уснуть. До самой полуночи я пытался понять, что же мне нужно найти на этой прекрасной вершине? И зачем я тащу с собой доспехи Ариомуса? И почему эти двое сопровождают меня? Что будет потом, меня как-то мало волновало. Важным казалось, что будет сейчас.
Всё же я, сморённый усталостью, уснул. Вновь пришёл тот же сон, как будто я стою на том же карнизе. Но теперь смотрю не вверх, а вниз. Там, меж облаков, темнеют горы. Но вот облака, понукаемые ветром-пастухом, унеслись, как горная отара. Ущелья и возвышенности обнажились, и в ярком свете, скорее уже не звёзд, я увидел три тёмные точки, упорно ползущие на вершину туда, откуда я смотрел на них. Коварство ночи их не остановило, как впрочем, и то, что до моего карниза им ещё идти и идти. Перед ним возвышался почти отвесный склон Веи. Сам карниз - удобная площадка для взмаха крыльев...
Я проснулся. Нечто странное показалось мне, словно гигантская тень пронеслась над лощиной. Стояло ранее утро. Амбор ещё спал. А его брат, похоже, готовил завтрак, пытаясь раздуть тлеющий костерок. Он, конечно же, ничего подозрительного не приметил. Да и вряд ли я бы объяснил ему свои опасения. Меж тем, Воррин обернулся в мою сторону. Он указал мне на мешок, в котором лежала провизия, предлагая, чтобы я ему помог. Ну, раз уж я встал!..
Мы быстро приготовили завтрак и растолкали Амбора. Тот встал недовольный и долго отказывался открыть глаза, пока не получил от брата оплеуху. Я заметил, несмотря на общую похожесть, Амбора всё же можно было отличить от его брата. Вот хотя бы потому, что Воррин любил вставать рано утром, а Амбор - поздно засыпал.
Я доел свою порцию тогда, когда юркий Воррин уже засыпал снегом костерок и собирал скарб, который прошлой ночью извлёк из мешков Амбор. Затем мы подсобрались, проверили приспособления для подъёма в гору и выдвинулись. Всё, что произошло с этого времени, можно смело называть одной большой неожиданностью. Хотя, признаюсь честно, после моих странных снов, я ожидал всего, что угодно. Даже то, что я до сих пор в Силедорне, сплю на своём матраце в конюшне, а всё, что со мной сейчас происходит, не более чем один большой сон. Завтра я проснусь и расскажу о нём попечителю...
Рассказ 5. Ожидаемая неожиданность
В то, что я сейчас расскажу, я сам бы, если бы не был главным действующим лицом этого рассказа, ни за-чтобы не поверил. И вот почему!
Едва мы поднялись из лощины, нас захлестнул жёсткий порыв ветра, чуть не прибив к скалам. Балансируя между острых осколков породы, ослепляющего глаза наста и темнеющих расщелин, в полдень мы вышли к огромному щиту, преграждавшему нам путь вверх. Братья живо вытащили верхолазные снасти и принялись долбить камень. Сделав из крючьев подобие лестницы, Амбор влез на неё и, уцепившись за что-то вверху, подтянулся, встав на первый уступ. За ним должен был подниматься я. Воррин шёл отдельно, так что на мне был весь вес. Медленно мы продвигались вверх по щиту, цепляясь за любой выступ. Братья знали толк в скалолазании, и я полностью доверился им. Лишь раз Амбор поскользнулся на узком, крошащемся уступе. Он сиганул вниз и я всеми жилами почувствовал, как же могут быть тяжелы цверги. Я держал, сколько было сил, пока Абор чуть ли не по мне вскарабкался вверх и вбил крюк в скалу. Наконец, втроём мы оказались на широком уступе, от короткого вверх шла тропа, незаметная снизу.
Мы решили передохнуть и подкрепиться. Путь вверх ещё преграждал щит, но больше половины пути мы уже прошли. Воррин решил в одиночку исследовать предстоящий маршрут, оставив нас с Амбором разбирать и перебирать сбившиеся вещи. Он вернулся явно с неутешительными новостями. Из его объяснений следовало, что в пятидесяти шагах тропа обрывается в пропасть, а над ней возвышается плотный монолит. Между тем крепчал ветер, поднявший из лощин облака так, что вскоре мы оказались в плотном ватном тумане.
О том, что бы взбираться в таких условиях вверх, нечего было и думать. Не сговариваясь, мы решили переждать, пока ветер утихнет. Но буря только усилилась, и к вечеру карниз продувался так, что если бы мы заранее не вбили крюки и не зацепились, нас бы точно сдуло. Начавшаяся ночь не принесла облегчения, порывы ветра всё усиливались, каждый из них хлестал нас так, что казалось душа, вырвется из тела и унесётся в небо. Шум порывов хлестал наши уши, а снег залепил глаза и рукава.
Но вот всё стихло. Мы не сразу это поняли, но когда открыли, наконец, глаза, то зажмурили их снова. Ослепительный снег, лежавший на пиках, сверкал бриллиантами, сливаясь с сиянием огромных звёзд. Тяжёлые ночные тени почти исчезли, в этом свете и всё было видно так, что казалось, наступил полдень. Мы переглянулись. Затем отряхнулись и освободились от собственных оков. Осторожно ступая по свежей засыпи, мы продвинулись к Ворринову монолиту. Здесь предстоял самый трудный подъём. И он начался!
Шаг за шагом мы преодолевали Ворринов монолит, стараясь не спешить, но меж тем каждый из нас ощущал в себе щемящее желание как можно быстрее добраться то темнеющей точки очередного уступа. И вот долгожданный миг настал. Амбор поднялся вверх и торжествующе помахал мне. Я улыбнулся и посмотрел вниз, на Воррина. Когда же я вновь поднял голову, Амбора на уступе не было. Вначале я не придал этому значения. Однако то, что Амбора не было видно, по-видимому, обеспокоило Воррина. Тот дёрнул за верёвку, требуя, что бы я ускорил подъём. Я постарался как можно быстрее достичь вершины. Я поднялся, но никто мне не помог вскарабкаться на уступ. Тогда я перевалил тяжёлые мешки, на всякий случай, оставив ножны при себе. Затем, поднатужившись, выбрался на уступ.
Уступ оказался широким карнизом, заканчивающимся входом в пещеру. Но не это обстоятельство заставило меня застыть изваянием, не обращая внимания на дёргание верёвок снизу. Медленно, очень медленно, я поднял левую руку к плечу и ухватился за эфес меча.
"Не стоит!" - послышалось откуда-то внутри меня. - "Опусти руку, иначе мне придётся применить иные способы убеждения"
Я так же медленно опустил руку.
"Помоги своему товарищу", - вновь послышалось внутри. - "Я не причиню вреда" - заверил голос.
Только теперь я отвёл взгляд и принялся медленно вытаскивать Воррина. Тот, рыча и ругаясь, взобрался с моей помощью на карниз и толкнул меня так, что я чуть не потерял равновесие. В этот момент его раздался дикий возглас. Правда, он почти мгновенно затих. Воррин рухнул на колени, так, что казалось, что его, что-то подкосило. Только теперь я заметил, что и Амбор стоит немой в такой же позе, почти рядом с нами. И только я, справившись с равновесием, стоял и смотрел на самое поразительное создание Дэи. Передо мной был тот, кого я даже не думал увидеть. Тот, кого увидеть я мечтал лишь в самых смелых своих грёзах. Тот, кто самим своим существованием делал явью старую-старую сказку, что я прочёл в той первой книге. Надо мною возвышался дракон.
"Ясного неба тебе, потомок Ариомуса Длиннобородого!" - я не сразу понял смысл слов, когда же до меня дошло сказанное, я ухватился за голову и впервые опустил глаза. Я - потомок Ариомуса Длиннобородого!
"Этого не может быть!" - воскликнул я.
"Это так!" - дракон кивнул. И голос во мне продолжил. - "Это так, хотя бы потому, что никому на свете я, Урпран р`Урдор, вожак Арвирна, не доверил бы нести ламму моего всадника"
"Ты - яс Ариомуса Виартэна!" - догадался я.
"Да, - усмехнулся во мне Урпран, - Ариомус Виартэн - мой всадник. А ты - его потомок. Не единственный, но, как оказалось, самый подходящий... Пошли!"
Дракон развернулся. Затем я вновь услышал голос:
"Свяжи своих приятелей, иначе они разбредутся кто куда. И не бойся за них. Здесь им никто не причинит вреда, если они сами того не заслужат. Пока они делали всё правильно, и то, на что они надеются, их уже ждёт"
Я сделал так, как велел дракон и последовал за ним. Путь в пещеру вначале был тёмен, однако по мере того, как мы спускались всё глубже и глубже, я вновь, скорее ощутил, чем увидел, знакомое синеватое свечение.
"Ты уже видел подобное, - удовлетворённо проговорил дракон. - Да, это - невидимые свечи холодного огня, добытые много веков назад. Видимо, усыпальница Ариомуса до сих пор полна ими"
"А они сгорают?!" - машинально спросил я.
"Как и всё в этом мире", - ответил голос.
"На самом деле в холодных пещерах Веи и Хиркатиса живут маленькие паучки, которые плетут тенёта, светящиеся таким вот светом. Где тенёт больше, там светлее, где меньше - темнее. На свет слетаются все, кто питается тенётами, а паучки меж тем питаются ими"
Дракон вновь усмехнулся.
"А что такое - ламма?" - спросил вдруг я.
"Что, в твоих книжках про это не написано?" - удивился дракон. - "Впрочем, в моё время, это было видимо настолько очевидно, что не было нужды писать об этом... Ламма - это длинный тонкий, скрюченный у конца меч, что ты носишь за собой. Ламма Виартэна - это особый ламма, выкованный альвами Лендониса много веков назад и подаренный деду Ариомуса, Варту Бермелку в знак дружбы между всадниками и алвами. Альвы запечатлели в Лёйруне мощные чары, так, что одного его взмаха достаточно, что бы насмерть поразить любого, кто стоит на длине его лезвия"
"Лёйрун" - я ощутил дрожь по телу, когда сказал это слово.
"Ты тоже почувствовал?!" - воскликнул дракон. - "Этот меч не любит, когда слишком часто произносят его имя. Но если ты сумеешь убедить его в том, что ты - такой же хороший хозяин, как, к примеру, Ариомус, то он не потеряется, даже если ты намеренно скинешь его с моего карниза. Он верен как собака!"
Я снова почувствовал насмешку.
"Впрочем, - предупредил голос. - Не все в семье Бермелков смогли совладать с его нравом. Гимут, сын Ариомуса, мне помниться, так ни разу к нему не прикоснулся. Он больше доверял копью своего деда, отца Ариомуса, Витгера Кацэрвета. Тот настолько любил своё чёрное копьё, что даже прозвище получил в его честь. Я не видел, как Гимут пал, но что-то мне кажется, это случилось от того, что враги сломали-таки его копьё"
"Я не видел могилы Гимута. И не знаю, где она"
"Враги сожгли его тело, а прах развеяли по ветру"
"А куда же девался его дракон?"
Впервые, с начала пути Урпран резко повернулся ко мне и заглянул в глаза. Я отпрянул.
"Нет! Это не насмешка, - наконец заговорил он. - Я стал стар, и к тому же давно не разговаривал с хумантами"
Дракон вновь развернулся и пошёл дальше.
"Мой сын Эдрун был так же сожжён вместе со своим всадником. Враги милостиво исполнили просьбу твоего предка. Правда, его сожгли уже после смерти Гимута. Заживо!.. Мы пришли!"
Мы вошли в огромную, светлую пещеру, с углублением в центре и небольшим возвышением в дальнем углу. Возвышение это было не чем иным, как насыпью, представлявшую собой свалку мерцающих камней. Сокровища дракона! Их было бессчётное количество.
"Твои друзья могут забрать столько камней, сколько поместится в их вещевых мешках" - сообщил Урпран. - "Они - не хуманты. Это хумантов можно заставить забыть дорогу куда угодно! Хумантова память коротка, а кэрлы будут помнить всё так, будто они сходили сюда недавно, хотя могут пройти десятилетия. А потому скажи им, что бы они и не думали впредь, что когда-нибудь ещё пущу этих воришек в своё логово"
Я кивнул. Признаться, свет камней и меня заставил немного лишиться равновесия. Но я быстро взял себя в руки.
"Но мне ты ведь хочешь показать нечто иное?" - спросил я с надеждой.
"Да" - коротко ответил Урпран.
Он подошёл к углублению в центре. Я последовал за ним. Там внизу, посреди огромной ямы, заполненной какой-то маслянистой жижей, плавало несколько десятков ярко белых, шаров.
"Их здесь гораздо больше" - сообщил Урпран. - "Пятьдесят два. И скоро они начнут вылупляться. Это дети Леттэи и Эдруна"
Я услышал тяжёлый вздох. Это были драконьи яйца, а Урпран - были одновременно их стражем и нянькой. Я посмотрел на дракона.
"Так вот почему ты жив?!" - догадался я.
"Да" - кивнул старый дракон. - "Твоё появление - это знак их рождения и моей смерти"
Он вновь вздохнул. Затем прошёл к насыпи и улёгся на неё, поджав голову под крыло. Только огромные радужные глаза пристально смотрели на меня.
"Здесь я скоро умру, но прежде, чем это случится, ты должен пройти туда и вернуться или..."
Он замолк.
"Что меня там ожидает?" - я приготовился в худшему.
"Твоя судьба, дружок, твоя судьба" - сказал дракон и закрыл глаза.
Рассказ 6. Моя судьба
Это уже не похоже на повесть, а скорее на сказ о том, как остаться самим собой там, где ты - это лишь еда для чудовища.
"Ну и кто из вас - МОЯ СУДЬБА?" - усмехнувшись, спросил я, даже не пытаясь достать ламму, глядя, как три молодых голодных, но прекрасных чудовища подходят ко мне, совершенно не скрывая своих намерений. Ярко красные гребни у двоих выдавали самцов, переливчатый у того, что подходило с правого края, - самку. Тот, что посредине, угрожающе рыкнул. Но именно он, как мне показалось, испытывал больший страх, чем его брат и сестра. Я посмотрел на того, что подходил слева и понял, что именно этот нападёт первым.
"Что ж, теперь можно вытащить Лёйрун!"
Я не заметил, что сказал это вслух, как и не заметил того, что на сей раз я не испытал озноба. Зато драконы, кажется, его ощутили. Они остановились и посмотрели на мой клинок. Наконец тот, что слева первым унял дрожь и, очертя голову, кинулся прямо на лезвие. Чёрная струйка, похожая на ту маслянистую жидкость, в которой плавали яйца, брызнула на меня, обжигая. Я отпрянул, но дракон задел меня когтем передних лапы. Алый след, а за ним хлынувший из раны поток крови. Я не выдержал давления и упал. В этот миг струя моей крови соединилась с тёмной кровью дракона.
"Довольно!" - послышался властный крик Урпрана из основной пещеры, откуда я пришёл. Но крик не заглушил вопль раненого дракона. В тот же миг и я почувствовал нестерпимую боль и опустил рукоять ламмы. Я упал и потерял от боли сознание.
"Так вот ты какой, Эмадрэкс?" - только и подумал я.
Когда же я пришёл в себя, Эмадрэкс слизывал последние остатки нашей недолгой битвы. Два других дракона стояли поодаль и недоверчиво посматривали на меня. Я встал. Боль ушла, и от чего-то стало легко дышать. Я попытался поднять ламму, выйти, но Эмадрэкс преградил мне путь.
"Я не собираюсь причинять тебе больше боль!" - ответил я.
"Не мне, - вновь услышал я голос внутри себя, но это был другой голос, голос, который с тех пор я слышу очень часто. Это был голос МОЕГО дракона. - Поклянись, что ты не причинишь вред моему брату и сестре. Особенно брату, он слишком слаб"
"Я никому здесь не собираюсь вредить" - сказал я и уверенно нагнулся за ламмой. Затем мы вместе вошли под свод большого логова.
"Эмадрэкс и я выбрали друг друга!" - сообщил я Урпрану.
"Эмадрэкс?!" - задумчиво молвил старый дракон. - "Что ж, подходящее имя. Когда он вылупился, я думал, что он мёртв, как и пятеро других его братьев и сестёр. В гневе на самого себя я тогда отшвырнул его подальше, чтобы не видеть своего позора. Но он пискнул, и тогда я подумал, что всё не так уж и плохо и что судьба всё же благосклонна ко мне. Теперь Эмадрэкс твой яс, а ты, Беллинт - его всадник. Я должен был это сказать вместе с тайном Арвирна, но, похоже, ни одного анэстира, кроме тебя больше нет. Да и тебе предстоит многому научиться, прежде чем ты приведёшь в эту пещеру своих друзей. Его брату и сестре тоже нужны всадники, а один Эмадрэкс не вытащит все яйца на поверхность... К тому же, ведь у тебя есть свои соображения, а, лацтианин?"
Я склонил голову, снова почувствовав в его словах усмешку.
"Не стесняйся своих желаний, Беллинт, всадник Эмадрэкса. И не стыдись их! По крайней мере, твоё намерение возродить Лацэт много лучше, чем жажда славы и власти моего всадника. Ариомус Виартэн был великим анэстиром, но он был тираном! Не забывай об этом, анэстир Беллинт. Мы совершили много подвигов, но так же сделали много зла. Мы захватили и владели всеми десятью городами Великого Пути, каждый тракт на этом Пути омыт реками людской крови и слёз, что проливали, проклиная наши имена. И потому мне некому мстить за своего сына. Ни один южанин не виноват в том, что просто хотел стереть с лица земли даже память о тех, кто многие века делал его рабом.
Но так же и верно, что память убить нельзя! И Страна Башен должна возродиться из небытия, и ты должен отстроить наше родовое гнездо и водрузить над Талумсимом стяг, что прячешь в доспехах Ариомуса. Да, Беллинт, это твой долг, и Эмадрэкс поможет тебе или умрёт с тобой вместе. Потому что когда умру я, уже никто не сможет сохранить яйца. А яйца появляются у дракониц только в башнях Силы. Так что через месяц, когда твой дракон окрепнет и в полёте сможет вынести тебя, закованного в доспех, ты покажешь ему место, где он был зачат, а заодно и приведёшь всадников для его сестры и брата"
Мы провели в пещере Урпрана ровно столько, что бы я научился всему, что требуется от всадника. Конечно, самые главные уроки ждали меня впереди, но старый дракон давал такие советы и указания, которые я больше нигде не смог бы получить. В его глубокой памяти скопились едва ли не все приёмы и уловки, применяемые анэстирами и ясами.
Конечно же, будь иные условия, до всего до этого мне пришлось бы доходить едва ли не самому. Но Урпран спешил, словно и впрямь уверовав в свою близкую кончину.
"Дракон - это не кобыла, которую ты можешь пришпорить, - наставлял меня Урпран. - Он не позволит делать ничего, что, по его мнению, не согласуется с его представлениями о жизни и смерти. У нас, драконов, тоже есть свой кодекс поведения и принципы, которые мы стараемся соблюдать. Именно поэтому мы всегда были верны Договору. По любому поводу ты обязан советоваться с Эмадрэксом, а в некоторых случаях беспрекословно подчиняться ему. Драконы обладают силой внушения, но мы никогда не применяем эту силу на всадниках. Ни на своих, ни на чужих! Да ты и сам в этом убедился! И всё же ты должен помнить одну важную истину, Беллинт. Эмадрэкс - не твоя рабочая скотина или домашний пёс. Он - твой единомышленник, твой напарник, и, насколько это возможно, самое близкое существо, которое отвечает и хранит тебя в той же мере, в какой ты делаешь это по отношению к нему. Нам, драконам, нет дела до ваших людских страстей: власть, слава, богатство - всё это сор в наших глазах. Но наши предпочтения иногда не менее опасны для вас. И ты должен научиться быть снисходителен к этому"
"Ты имеешь ввиду ваше..." - я указал на груду драгоценных камней.
"И это тоже!" - усмехнулся старый дракон. - "Но накопительство, которым мы занимаемся - это не жажда богатства, ибо оно не преследует наживы. Нет! Мы ведь не помещаем наши ценности в рост. Просто груда сваленного добра для нас, драконов - важна как факт нашего превосходства. Мы - самый прекрасный из всех народов, что когда-либо населяли, и будут ещё населять Дэю. Это не наши капиталы, а наше ложе, на котором мы спим. Да-да, мы спим на вещественном доказательстве нашего превосходства. Тебе этого не понять, так же, как мне не понять того, зачем ты стремишься к власти"
"Я не стремлюсь к власти!" - возразил я.
"Нет! Стремишься!" - утвердительно рявкнул он. - "Иначе бы ни пришёл сюда! Знаешь, почему я тебя выбрал? Ведь у меня был и другой претендент..."
"Почему?!"
"Потому что только ты захотел не просто познать историю твоего племени, но восстановить его, - ответил Урпран. - А это можно сделать, лишь имея внутри себя способность управлять и желание властвовать. Другой не владел ни этой способностью, ни этим желанием, а потому я назначил ему другую роль, которую он с блеском исполнил, за что будет вознаграждён тобой от моего имени. Знай же! Я лежу на груде драгоценностей, но это не мои богатства! Это ложе делили мой сын со своей супругой, царственной Леттэей. Моя пещера очень далеко отсюда и туда я больше не вернусь. Я подарю её моему потомку, который окажется самым достойным из всего этого выводка. Не факт, что это будет Эмадрэкс. Хотя, стоит признаться, он открыл свой счёт, когда ранил тебя, и позволил тебе себя убить. Между прочим, обе раны были смертельны, ведь в него вонзился ТВОЙ ламма. Коготь же дракона, особенно подростка, содержит в себе яд, который можно излечить лишь кровью поразившего тебя дракона или слезой огненной серогрудки. Запомни это!"
Я кивнул. И усмехнулся. Старый дракон сузил глаза.
"Вот почему ты позволил моим проводникам взять с собой камни!" - весело сказал я.
Тот гулко рассмеялся.
"Да уж, свою перину я бы не позволил растрепать никому!" - заметил дракон и задумчиво молвил. - "Леттэя была истинной благородной дамой, настоящей принцессой! А оттого очень избирательной и щепетильной. Ещё девой её привлекал блеск лишь одной драгоценности, и она поставила претендентам на её спину только одно, но очень тяжёлое условие. Я не знаю, сколько пещер благородная Леттэя излазила, но только здесь она нашла груду бриллиантов, достойную её. Да, именно! Всё это - не алмазы, а бриллианты, адаманты, карбункулы... Созданные горами и отшлифованные хумантами и кэрлами. Поверь! Я не знаю, на какие преступления с вашей точки зрения отважился мой сын, что бы доставить своей возлюбленной это наслаждение, но факт налицо. Кстати, когда-нибудь и тебе придётся придумать способ, что бы удовлетворить условия возлюбленной Эмадрэкса. Да-да! Именно тебе, так что вот тебе твоя часть выполнения условия. Дракон не должен думать о таком пустяке, об этом должен позаботиться всадник. Ты выберешь способ, а Эмадрэкс его осуществит..."
За этими разговорами прошел срок, отпущенный Урпраном для того, что бы Эмадрэкс и его сестра и брат окрепли. Всё это время цверги послушно таскали для ненасытных драконьих утроб дичь. Они были во власти чар старого дракона, который не стеснялся использовать братьев по полной мере. В конце концов, он пообещал неплохо оплатить их труд. Ну, с его точки зрения. Когда срок приблизился, Урпран объявил мне, что все драгоценности, найденные в пещере, я могу использовать для нужд восстановления Лацэта.
Мне так же будет доверен очень важный документ, который имели право носить в специальном хранилище только вожди стай. Эта хранилище, в виде кистеня передавалась как символ власти тайна. И в древности таких кистеня было всего три, по числу стай. В них скрывалась одна и та же карта всех укрывищь драконов Лацэта. Так же, как все драконы обладали полной властью над башнями Силы.
"Что это за башни и для чего они нужны, ты со временем поймёшь!" - пообещал старый дракон. - "Но твоя первая задача после того, как ты установишь стяг над Талумсимом - во что бы то ни стало отстроить эти башни заново. Ты знаешь, где стояла одна из них. Где должны стоять остальные знают только драконы, и ты должен ставить их только там, где они укажут...
Кстати, - продолжил он. - Несколько башен до сих пор стоят нетронутыми, там, за Бакроном, где расположены западные государства, которые некогда были нашими союзниками. И за горами Юнольта тоже есть пара башен. Жители крайнего востока никогда не были нами завоёваны, хотя мы и пытались это сделать, но они стойко сражались. Тогда Ариомус и другие тайны заключили с их государями договор, предусматривающий, что на их земле будут установлены две башни, но впредь ни один анэстир не нападёт на эти страны. Мы были верны договору, и у них нет причин отказать, если нам понадобиться использовать эти башни в своих целях"
Однажды, ранним утром он призвал меня.
"Ты готов! Даже если ты не чувствуешь этого. Я - нянька им, но не тебе. Сегодня ты облачишься в доспех, затем возьмёшь, лежащий в восточном коридоре ожерелье, оденешь его на Эмадрэкса и полетишь к Урдону. За проводников не бойся, я отпущу их сразу, как только вы улетите"
"А если Эмадрэкс не выдержит, он же не умеет летать?!"
"Он что, птенец, что бы учиться летать?!" - взревел Урпран. - "Он - яс. Крылья его подросли достаточно, что бы удержаться в потоке. Всё остальное, у него в крови. Теперь ступай и принеси моё ожерелье"
Я выполнил последнее распоряжение старого дракона, переоделся и принёс тёмный, кожаный пояс, к центру которого было приторочено нечто напоминающее несколько сцепленных друг с другом ремней со вставками для каких то приспособлений. Там же были приделаны три щитообразных пластины, двое с изображениями, которые я уже видел, а одно с белым полем. Пояс был прост, как и ремни и имел две больших застёжки. От него так же исходили ещё две, как бы помочи, заканчивающиеся поясом поменьше, что отдалённо напоминало ошейник. Вот этот ошейник был на самом деле богат. Искусно вправленные огромные рубины в жемчужном обрамлении, утопали в россыпи бриллиантов и кантами из изумрудов и топазов.
"Нравится?!" - удовлетворённо хмыкнул Урпран и повернулся в сторону выходящего из своего логова Эмадрэкса. - "Что ж, настал твой черёд носить дедово ожерелье. Ариомус заказал его в тот год, кажется, Рыжей Собаки, когда мы взяли первый из городов Великого Пути, - мечтательно сообщил старый дракон, похоже, это воспоминание доставило ему немало удовольствия. - На ожерелье десять рубинов и оно так и названо: Астанья, что значит дестятиградие. Их правители были обязаны прислать каждый по такому рубину для того, что бы кэрлы Южного Бакрона изготовили это чудо. И они выполнили заказ, но как все талантливые, но алчные кэрлы, они отказались отдать мне ожерелье, взамен предлагая работать на Ариомуса сто лет. Глупцы! Они без того работали на нас! Ведь мы заказывали им всё, что имело хоть какую то маломальскую ценность. Хуманты могут лишь искусно огранить камни, но только кэрлы, увы, понимают, как сделать из камней настоящее произведение искусства. Да!
Я, конечно, был безмерно зол и заявил Ариомусу, что если мы не накажем негодяев, то он - трус и ротозей. Впрочем, я зря петушился. Твой предок ведь не отличался снисходительным нравом, как и щепетильностью. Что ты?! Он поднял за собой всю стаю и выжег в поисках Астаньи весь Южный Бакрон, пока корольки кэрлов на своих спинах не приволокли это чудо. И, кстати, в наказание, они потом сто лет бесплатно проработали на нас"
Эмадрэкс рассмеялся. В это время я пытался зацепить одну из застёжек на специально оголённом им участке кожи.
"Смейся-смейся, щенок! - добродушно молвил старый дракон. - "Тебе ещё предстоит свершить свои подвиги, и благодари судьбу, что бы на твою жизнь пришлась хотя бы десятая доля того, что свершил я"
"Готово!" - только и успел воскликнуть я, как был буквально подцеплен когтём моего дракона и сполз по его правому крылу прямиком к ременному креслу.
"Теперь возьми белую пластину и одень её" - повелел Урпран. - Это - твой щит, на котором пока ничего не изображено, но это не долго. Очень скоро белая краска спадёт и все узнают кто ты, и как тебя величать. А теперь, Эмадрэкс, если на счёт три ты не вылетишь отсюда, я спалю тебя ко всем демонам Эплуда. Раз..."
Я едва успел застегнуть последнюю застёжку и приторочить ножны ламмы к нужному сцеплению. Эмадрэкс развернулся и помчался прочь. Позади послышался громоподобный голос Урпрана "Два!". В этот миг зал скрылся из виду, но до карниза было довольно далеко. Я побледнел, впервые серьёзно испугавшись.
"Ты тоже боишься?!" - слышал я голос Эмадрэкса.
"Д-да" - внешне я лишь кивнул, и тот час попытался себя успокоить. - "Вдвоём бояться веселее"
Ответа моего дракона я не расслышал, потому что скорее внутри, чем снаружи раздалось роковое "Три!", и тот час невиданная сила начала затягивать нас обратно. Седельные ремни натужно заскрипели. Я едва держался, заметив, однако, что мы почти достигли выхода из пещеры. В следующее мгновение необычайная тишина, словно вестница бури, окутала нас. Эмадрэкс выскочил на карниз, поднялся на дыбы и расправил крылья. Я лишь инстинктивно ухватился обеими руками за передние ремни. А сзади уже дыхнул в спину нестерпимый жар и послышался гулкий свистящий звук. Эмадрэкс спрыгнул с карниза, и едва мы оказались ниже гранитного щита, как мощная струя всепожирающего пламени вырвалась из недр пещеры, опалив окрестности. Драконы и в мелочах верны своему слову.
Рассказ 7. Первая удача и неудача
Наверное, не рассказать этого, было бы непростительно с моей стороны по отношению к Эмадрэксу, по-настоящему самому близкому мне существу. А потому, прежде чем приступить к основному повествованию, я отвлекусь на маленькое добавление.
А именно. Едва мы поравнялись с низом гранитного щита, как мой дракон поймал воздушный поток и устремился вверх. Меня вновь обдало жаром от приближающегося всполоха, но это длилось доли мгновенья. Между тем Эмадрэкс сделал почётный круг над Веей и, спустившись на уровень карниза, вобрал в себя холодный ночной воздух. Я почувствовал, как мышцы дракона сжались, а по телу пробежала дрожь. Чешуя вздыбилась, рога едва не пронзили меня, когда голова откинулась назад. Но так же быстро дракон, разинув пасть, направил голову вперёд и со всей мощью выпустил струю огня.
"Это тебе мой привет, старый ворчун!" - услышал я голос Эмадрэкса. В ответ раздался раскатистый хохот.
"Я тебе поплююсь!" - весело пригрозил Урпран. - "Ну, ка вы, бездельники, наподдайте братцу, а не то я спалю вас прямо в ваших кроватках"
Услышав это, мой дракон устремился прочь от логова.
"Брата я не боюсь, он по-прежнему ещё слишком слаб, - объяснил свой поступок Эмадрэкс. - А вот сестрица, по-моему, дышит огнём мощнее меня. Хотя она менее маневренна и быстра, так что мы всегда сумеем сбежать от неё, если что"
"Ты что же и впрямь считаешь, что они попытаются выполнить приказ Урпрана?" - удивился я.
"Ну конечно!" - кивнул Эмадрэкс. - "Пока у них нет всадников, они будут делать всё, что говорит старикан. По правде говоря, я выбрал тебя, что бы отвязаться от его нудных наставлений. Хотя, признаюсь, было страшно, когда ты нанизал меня на свой ламму"
"И на этом спасибо" - я закрыл глаза. Вот ведь, дожил: дракон признаётся, что выбрал меня только для того, что бы отвязаться от наставлений своего деда.
Вскоре я услышал один за другим два огромных шлепка и понял, что драконы выбрались из логова и впрямь преследуют нас.
"Конечно, они попытаются напасть на меня. Ведь их гложет досада. В желании тебя съесть, они забыли то, зачем, собственно, ты вошёл в наше логово. Мне тоже хотелось жрать, но больше всего мне хотелось улететь отсюда подальше и, наконец-то заняться делом, а не жевать сопли. Сестрица, как бы её не назвали - вредная задавака, а братец - нюня и рохля. Даже если он оправиться, то я бы посоветовал ему накачать свои мускулы и увеличить размеры. Ни скорости, ни дыхания, ни маневренности ему не видать, так уж пусть преуспеет в мощи... Кстати, мне нравится, как ты меня назвал. Если будешь себя хорошо вести, когда-нибудь узнаешь моё истинное имя"
"А разве твои родственники нас не слышат?" - опомнился вдруг я.
"Нет! Мы с тобой можем управлять нашим разговором" - успокоил меня Эмадрэкс. - "Если тебе захочется, что бы к нашему разговору присоединились другие, просто начни говорить не только со мной... Вот как сейчас"
Мы обогнули вершину, и я услышал смех Урпрана.
"Что, удираешь? Пользуешься своим преимуществом?! Ну, лети-лети"
"А почему я не слышу твоего брата или сестры?"
"Потому что ты не знаешь, как их зовут!" - послышался голос Эмадрэкса. "Как только они найдут себе всадников, а те сообщат тебе их прозвания, мы сможем говорить и с ними"
"Даже ты не можешь с ними говорить!" - вновь удивился я.
"Даже я!" - заявил вдруг Урпран. Мы уже преодолели значительное расстояние, но голос старого дракона я слышал так же отчётливо, как будто мы до сих пор находились в пещере.
"Они лишь чувствуют меня" - продолжил меж тем старик. - "Мою злость и желания. Но, признаться, мне это порядком надоело. Я не нянька, а дракон!"
Последнее было сказано таким тоном, что Эмадрэкс взмахнул крыльями лишнюю пару раз, прибавляя хода. Два преследователя изрядно поотстали. Я попытался посмотреть вниз, для чего вытянулся вправо.
"Что ты хочешь?" - спросил Эмадрэкс.
"Я хочу узнать, где мы!" - сообщил я.
"Для этого нет нужды выпадывать на ходу. Я не имею навыка подхвата, а горы слишком близко. К тому же у меня есть пара глаз, гораздо зорче твоих. Просто посмотри ими"
"Я это могу?"
"В бою или полёте ты можешь всё то, что могу я, а я - всё то, что можешь ты. Смотри!"
Внезапно моё зрение как бы усилилось многократно.
"А теперь попробуй настроить зрение, посмотри в разные стороны" - посоветовал Эмадрэкс. Я послушался. Вскоре я видел всё. А главное, вдалеке показались знакомые черты монастырских стен. Было уже ранее утро. Мы стремительно приближались, но я не собирался подлетать к проклятой обители.
"Мы спустимся здесь" - уверенно сказал я, указав на место замеченного мною выхода из подземелья...
"А родня?!" - впервые неуверенно спросил Эмадрэкс.
"Разберёмся" - надменно ответил я.
Ну, вот, теперь моя совесть спокойна.
Мы спустились чуть вдали от выхода, и я расстегнул необычайно лёгкие ремни и скатился по левому крылу Эмадрэкса.
"Твоя сестрица, может и дышит пламенем сильнее тебя" - посмотрел я в глаза моего дракона, приблизившись к его могучей голове, в полтора моих роста, - "Но даже немой она почувствует, что я с ней сделаю, если она хотя бы вберёт в себя воздух. Тем более твой малохольный братец. И запомни, Эмадрэкс! Это я назвал тебя, а не ты! Так что не смей мне дерзить, жалкая ящерица... И мы поладим"
Эмадрэкс отпрянул. В его взгляде я увидел и гнев, и возмущение, и восхищение.