Василевская Анна Евгеньевна : другие произведения.

Луна в ладонях

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Восприятие мира поистине не имеет границ. Гибель в автокатастрофе известного актера влечет за собой целый ряд событий, в которых переплетаются между собой пространство и время, вещи, люди и фотография.

      --

А... мертвые помнят всю свою жизнь, не помнят они только час и причину смерти.

Милорад Павич "Вывернутая перчатка"

Играет со мной, - подумал Джек. - Садистские игры.

Филип Дик

"Сдвиг времени по-марсиански"

   Кафе называлось "Маленькая Изабелла".
   Инга стояла и смотрела сквозь стекло на молодого господина, сидевшего за столиком у окна. Он был один. Рядом на стуле лежал черный зонт-трость, и висела кожаная куртка от Dolce&Gabbana.
   Молодой господин не спеша пил кофе, и читал лежащую перед ним книгу.
   Потом он поднялся из-за стола и через несколько минут вернулся с куском торта на тарелке. Поставив тарелку справа от себя, он снова углубился в книгу.
   Инга толкнула дверь и вошла в кафе. И сразу очутилась в интерьере, придумать который мог только дизайнер с очень оригинальным и нестандартным мышлением. В оформлении зала присутствовали элементы готики и японского стиля, а над входной дверью расправил свои крылья дракон. Однако, несмотря на такое смешение стилей, не было ощущения хаоса. Скорее наоборот, во всем этом присутствовал четко определенный порядок и гармония.
  -- Для покойника ты не плохо выглядишь, Томаш.
   Подойдя к мужчине, произнесла Инга.
   Он поднял на нее серо-зеленые глаза и тут же поднялся, видимо узнав.
  -- Инга, привет.
   Он слегка обнял ее и коснулся губами ее щеки.
   Инга с жадностью вдохнула его запах. Томаш по прежнему пах "Эгоистом" от Шанель.
  -- Садись.
   Он пододвинул ей стул.
  -- Принести тебе кофе?
  -- Давай.
   Он вернулся с чашкой каппучино и эклерами.
  -- Все как ты любишь.
   Инга откусила эклер:
  -- Так ты даже и это помнишь? Черт, Томаш, а это ты?
  -- Ну а кто же еще, по-твоему? - спросил Томаш.
  -- Черт, - повторила Инга, прожевав эклер.
  -- Слушай, опять этот твой дурацкий черный юмор. Покойники и все такое,...Правда, Инга, это не всегда смешно.
   Томаш резал ножом торт.
  -- Ты, конечно, имеешь право на кое-какие... как бы это выразиться, вольности...
  -- Томаш, - перебила его Инга, а у тебя шея не болит?
  -- Нет. Да и с чего бы?
  -- Так просто спросила.
   Томаш отложил в сторону нож и взял Ингу за руку. Он поднес ее руку к губам и взялся целовать каждый из ее пальцев.
  -- За что ты меня сегодня не любишь, Инга?
   Он отпустил ее руку и принялся за торт.
  -- Подними до локтя рукав рубашки и покажи мне левую руку.
  -- Если ты думаешь, что это забавно, то...
  -- Поднимай, Томаш. Я жду.
  -- На нас будут смотреть, Инга.
  -- Мне плевать.
   Томаш расстегнул рукав.
  -- На, смотри. Ну что, теперь довольна?
  -- Нет.
  -- Понятно. Это Джерри постарался? Наплел, поди, с три короба... Чего бы он тебе про меня не говорил, ты его не слушай. Я в полном порядке.
  -- Вижу. Очень рада.
  -- Ну, а ты где пропадала?
  -- В Новой Зеландии.
  -- Океан видела?
  -- Еще бы.
   Томаш прикончил торт.
  -- Будешь продолжать работать со Стеллой?
  -- Буду. Она талантлива.
  -- Значит, она еще не перерезала себе вены?
  -- Пыталась. Вовремя спохватились.
  -- Поедем ко мне, Инга, - предложил Томаш.
  -- А что же Марлен?
  -- Марлен теперь свободная женщина. Где-то в Германии пишет книгу о фюрере.
  -- Ты ушел от нее?
  -- Мы просто расстались. Она сама захотела. У нее появилась какая-то маниакальная идея насчет того, что если со мной произойдет какой-нибудь несчастный случай...
  -- Вроде автокатастрофы.
  -- Вроде. То все имущество поделят между собой мои родственники, а сама она окажется на улице.
  -- У тебя что, такие алчные родственники?
  -- Не знаю, с чего это она решила, что будет беднее церковной крысы, если меня вдруг не станет. В общем, Марлен решила жить независимо от меня. Я оставил ей загородный дом и "Тойоту". Она продала дом, села в "Тойоту" и уехала в Германию.
  -- Вот как, значит. А почему про фюрера?
  -- Что?
  -- Почему она пишет о Гитлере?
  -- Ее дед был бригаденфюрер СС. Семейное дело, знаешь ли.
   Томаш пожал плечами.
  -- Ну, так что? Едем ко мне?
   Инга перегнулась через стол, и их с Томашем губы сомкнулись в долгом поцелуе.
  -- Ты - чертов сукин сын, Томаш, - прошептала Инга.
  
        --

Для того чтобы судить о действительной важности человека,

следует предположить, что он умер,

и вообразить, какую пустоту оставил бы он после себя:

не многие выдержали бы такое испытание.

П. Буаст

   Как она и собиралась, в среду, Инга отправилась на кладбище.
   Кладбище было старинное и представляло собой лабиринт из десятков длинных аллей, окруженных вековыми соснами: свидетельницами слез и печали людей прошлого столетия.
   Погода выдалась слякотная и промозглая, в лицо дул пронизывающий ветер, моросил не то дождь, ни то мокрый снег, а под ногами была смесь воды, снега и талого льда.
   Но это не служило Инге препятствием. Наоборот, она почему-то считала, что погода в этот день должна быть именно такой, позднее утро серым и безрадостным, небо низким и тяжелым.
   Она купила шесть роз. У них были большие бутоны необычного тигрового цвета, таких она никогда раньше не видела.
   А может, просто не обращала внимание.
   Идти пришлось недолго. Центральная аллея повернула налево и почти сразу Инга увидела свежую могилу, накрытую запорошенными снегом, траурными еловыми венками.
   С большого портрета, печально смотрел на оставленный им мир, Томаш.
   Поверить в то, что он мертв и лежит на глубине в полтора метра, Инге было трудно.
   Почти невозможно.
   Даже перед лицом столь очевидных доказательств.
   Инга стояла, сжимая в руках розы, и не могла избавиться от ощущения, что она участвует в каком-то фантасмагорическом спектакле.
   "Все позади. Томаш мертв. И от мысли, что я его больше не увижу, делается как-то не по себе".
   Мимо, переговариваясь о чем-то своем, быстро прошли две мужчин. Вслед за ними показалась молодая пара: парень и девушка. Несмотря на не располагающую к неторопливым прогулкам погоду, они не спеша шли по аллее, рассматривая памятники и надгробия. У могилы Томаша они ненадолго остановились. "О, это было в новостях. Он разбился на машине", - со знанием дела сообщила девушка своему спутнику и они последовали дальше.
   "Невыносимо стоять здесь и постоянно напоминать себе, что Томаша больше нет", - подумала Инга и положила розы на Томашеву могилу.
   "Все, теперь ухожу". Инга сделала несколько шагов и спиной ощутила некое напряжение от того, что кто-то смотрит ей вслед. Желание обернуться было колоссальным. Но до самых кладбищенских ворот, Инга не оглянулась ни разу.
  
        --
   Фотография - это способ мышления. Можно снимать людей на улицах, снимать, как люди работают или отдыхают, можно снимать детей в обнимку с толстыми щенками или запечатлеть Ниагарский водопад, но не осознавать, что же ты снял на самом деле. И только держа в руках уже проявленный и отпечатанный кадр, можно осмыслить, что и как ты увидел.
   В подавляющем большинстве случаев, это результат стечения обстоятельств.
        --

Тем не менее, путешествие имело последствия,

и до сих пор меня настораживает,

почему же они меня тогда не насторожили.

Умберто Эко

"Маятник Фуко"

   Стрелки часов приближались к половине седьмого утра. За окном было еще совсем темно. Известно, что зимой солнце не любит рано подниматься.
   Звонок будильника заставил Владислава открыть глаза. Он как будто бы только и ждал этого назойливого сигнала, чтобы окончательно проснуться.
   Владислав работал физиком - ядерщиком и занимался изучением нейтрино, гипотетической частицы, с нулевой, а точнее, близкой к нулю массой. С двухтысячного года Владислав принимал участие в эксперименте, удачное завершение которого могло внести существенные коррективы в представления о зарождении вселенной и, в том числе, разрешить загадку "темной материи".
   Через час Владислав уже открывал дверцу своего "Митцубиси Паджеро". Свежий морозный воздух хорошо взбодрил его за то короткое время, что он шел от своего особняка к гаражу. Он чувствовал себя передохнувшим и готовым к поездке. В просторном удобном салоне автомобиля быстро становилось тепло. Владислав настроил магнитолу на одну из круглосуточных музыкальных станций, и ритмичная музыка нарушила тишину наступающего утра. Было 7.30 утра. Он включил нейтральную скорость и не спеша выехал за ворота. Белый сверкающий снег покрывал зимнюю дорогу, создавая контраст с еще не начавшей рассеиваться ночной мглой. Вскоре показалась главная магистраль, как обычно почти пустая в столь ранний час. Владислав прибавил скорость и сосредоточился на бегущем ему на встречу шоссе.
   По сегодняшнему маршруту он ездил два раза в месяц уже в течение года, и никаких препятствий не возникало. Все за то, что они не возникнут и сегодня. Конечно, случались мелкие неполадки, пару раз он уходил и от аварий. Но от крупных катастроф и от причастности к гибели людей Бог Владислава хранил.
   Скоро уже должно было начинать светать. Владислав взглянул на часы. Времени у него было достаточно. Он остановился у автозаправки и залил полный бак бензина. Небо над верхушками деревьев заметно посветлело. Серый рассвет медленно, но неотвратимо спускался на землю. Белое солнце поднималось над горизонтом. Ему пришлось светить и в этот день, как бы не хотелось ему спрятаться под завесой вновь начавшегося снега. Владислав включил "дворники". Он внимательно следил за дорогой. По мере приближения к центру города, движение стало намного интенсивнее. Впереди должна была быть школа, это был достаточно напряженный участок. Владислав сбавил скорость. Школьники часто перебегали дорогу прямо перед движущимися автомобилями или могли вдруг внезапно растеряться и остановиться в самый не подходящий момент.
   Но вот светлое здание школы осталось позади, снег почти прекратился и Владислав уверенно нажал на газ. В это время в центре всегда возникали пробки. Сегодняшнее утро не было исключением. Потеряв около получаса, Владислав достиг подземного туннеля. Включив фары, он двинулся в разверзнувшуюся пред ним темноту.
        --

Не существует критериев, чтобы знать с самого начала,

хороша аналогия или плоха,

ибо любая вещь напоминает любую другую вещь

под определенным углом зрения.

Умберто Эко

"Маятник Фуко"

   Инга разложила на столе фотографии. Потом выпрямилась и, скрестив руки на груди, оценивающим взглядом принялась изучать снимки.
   На первой фотографии была изображена железнодорожная станция. На платформе, в ожидании поезда, стояла девушка с черными длинными волосами в белом кожаном плаще. Время суток не поддавалось определению: это могло быть и утро, с той же долей вероятности, день, а может, и ранний вечер. Шел дождь, и в руке девушка держала раскрытый красный зонт. Несмотря на контрасты, фотография не выглядела вызывающей или вульгарной. Старая платформа, полосы дождя и одинокая женская фигура с блестящим от воды красным зонтом... Что делает эффектная черноволосая девица на глухой железнодорожной платформе? Куда должен отвезти ее поезд, которого она дожидается? Куда идет поезд, которого она дожидается? А может, она вообще ждет не поезда?
   На второй фотографии в пустом вагоне электрички сидит на деревянной скамье та же девушка. Теперь ее волосы уложены в высокую прическу, на шее тяжелое гранатовое ожерелье. За окнами электрички - то ли туман, то ли дымка. Ее бледно-розовый брючный костюм единственное светлое пятно на общем, почти лишенном цвета, фоне.
   Следующая фотография служит как бы продолжением предыдущей. Та же картина, но сквозь раздвижные двери в тамбур виден чей-то темный силуэт. Эта тема получает дальнейшее развитие, когда в следующем кадре рука в черной перчатке раздвигает правую половину дверей.
   Немного спутанные распущенные волосы, простое, ничем не примечательное голубое платье длиною чуть ниже колен, девушка стоит на фоне милой зеленой рощицы. Все выглядит вполне безобидно, только руки у девушки перепачканы в чем-то темно-красном, и что-то животное чувствуется во взгляде.
   Было почти десять часов утра, когда Инга сложила фотографии в большой конверт из плотной бумаги. Перед выходом торопливо выкурила одну сигарету. Затем оделась и спустилась на лифте вниз, где у подъезда ее ждал новенький "Рено Лагуна".
   Бросив на заднее сиденье сумку и конверт с фотографиями, Инга выехала на оживленный проспект. Сегодня приезжала Стелла Брегович, та самая девушка, что была изображена на фотографиях. Инге не терпелось заполучить ее еще на одну фотосессию.
   Эксцентричная, бунтарка, но чертовски талантливая, семнадцатилетняя Стелла была до фанатизма предана работе. Ей не требовалось много времени, чтобы преобразиться в своих героинь. Она от природы была словно специально создана для съемок в мрачноватых, подернутых мистической дымкой Ингиных сюжетах.
   Как обычно по утрам, движение в центре города, было сильно затруднено. Промаявшись с полчаса, Инга собралась, было уже свернуть с забитого машинами проспекта и объехать по другой улице, как вдруг все оживилось и пришло в движение. Прибавив скорость, Инга влилась в нескончаемый поток машин.
        --

Мы так много играли, что глупо не поиграть еще немного.

Умберто Эко

"Маятник Фуко"

   Одной рукой Томаш ловко вел "Мерседес" по дороге, а другой нажимал на кнопки мобильного телефона. Инга сидела рядом и бросала на Томаша укоризненные взгляды.
  -- Ну что ты все делаешь на ходу? Не мог позвонить из кафе? И кому на этот раз выпадет счастье услышать твой голос?
  -- Джерри.
  -- Джерри не стоит того, чтобы из-за него мы въехали в фонарный столб.
  -- Хорошо, не буду звонить. А хочешь, вообще сейчас телефон выброшу?
   Томаш выставил руку с трубкой из окна.
  -- Придется тогда новый покупать. Ты же не можешь без него.
  -- Я многим нужен.
  -- А я в их число вхожу?
   Томаш коснулся ее руки.
  -- Почему ты ни разу не позвонила мне, Инга?
  -- Я не знала, куда звонить.
   Он услышал в ответ.
   Томаш немного помолчал, затем произнес:
  -- Прости меня, Инга.
  -- За что?
  -- Я знаю, что я - мерзавец. Я просто взял и исчез.
  -- Исчез?
   Бросала Инга короткие вопросительные фразы.
  -- Ты проснулась утром, а меня не было рядом. Меня вообще нигде не было. Что ты почувствовала, Инга?
  -- Пустоту. Абсолютный вакуум.
  -- Понимаю. Но мы договаривались, помнишь? Если вдруг что-то будет не так?
   Томаш повернул голову и взглянул на Ингу.
   Инга промолчала.
  -- Теперь, я в порядке. Правда. - уверенно сказал Томаш.
  -- Верю.
  -- Ну, вот и отлично.
  -- Томаш, давай сменим тему. Ты что, перебрался в центр?
  -- Нет. С чего ты взяла?
  -- Но мы же едем в центр. А ты пригласил меня к себе.
  -- Сперва, я хочу тебе кое-что показать.
  -- Правда? И что же это?
  -- Догадайся.
  -- Как я могу...
  -- Подожди. Ну, вот все, приехали.
   Томаш остановил машину.
   - Выходи.
   Инга послушно вышла из "Мерседеса". Томаш захлопнул дверцу и подошел к ней.
   - Неужели и теперь не догадываешься?
   Они стояли у небольшого сквера, напротив театра "Элизиум".
  -- В этом театре я впервые тебя увидела.
  -- Теперь он мой.
  -- Твой? Что это значит?
  -- Это значит, что с некоторых пор, я решаю, какие пьесы будут здесь ставить, и кому какие роли в них играть.
  -- Ну, Томаш, не знаю, что и сказать... Поздравляю.
   Томаш крепко обнял Ингу.
   - Ты рада?
   - Я? А причем тут я?
   Инга засмеялась.
   - Но если серьезно, Томаш, то, конечно, я рада. Ты всегда этого хотел, я знаю.
   - Сделаешь для меня кое-что?
  -- Да. Что конкретно тебе нужно?
   Ингин голос сразу сделался деловым.
   - Я хочу, чтобы в моем театре были твои фотографии.
   "В моем" и "твои" он особенно подчеркнул.
   - Томаш, ты это серьезно?
   - Разве по мне видно, что я шучу? Так ты согласна?
   Инга высвободилась из-под его руки.
   - Да.
   - Потом я тебе объясню подробнее, что ты должна будешь сделать.
   - Можно один вопрос, Томаш?
   - Конечно.
   - Виктор теперь ведь должен тебе подчиняться. Как вы ладите?
   - Виктор уже давно большой мальчик. Я его не удерживаю. Если он захочет уйти, он уйдет.
   - Он твой друг.
   - Если ты хочешь сказать, что я поступаю несправедливо по отношению к нему, то ты заблуждаешься. Кстати, ты виделась с ним без меня?
   - Виделась. Он ничего мне не говорил.
   - Я не об этом. Я же знаю, что до меня ты встречалась с ним.
   - По-моему, я этого от тебя никогда не скрывала.
  -- Ты не понимаешь, я ведь не из ревности спрашиваю, просто хочу узнать, он не пытался выяснить у тебя, где я?
   Инга внимательно посмотрела на Томаша и сказала, что нет.
  
  
        --
   Акцентировать внимание лишь на некоторых из вещей. Сформировать четкие определения только небольшой части от большого целого...
   В принципе не так уж это и важно, с чего кто начинает, гораздо важнее то, что люди могут продемонстрировать, став уже профессиональными фотографами, их способность снимать так, чтобы было потом интересно смотреть.
   В памяти надолго осталось некое странное ощущение необычности, тонкости, отвлеченности, даже некоторой абстрактности и метафизичности изображений. В них было что-то космическое, хотя это были обычные снимки, без использования каких-либо новомодных технологий.
   Запомнилось также чувство какого-то тревожного ожидания.
  
  
  
  
        --
   Готическая архитектура стрельчатых сводов, которые словно устремляют ввысь, к Богу человеческий взор, притягивала своей удивительной красотой. Безымянный создатель собора возвел на системе каркасов, стрельчатых арок и высоких колонн ажурные башни и черепичные крыши, как будто бы парящие в воздухе. Казалось, что собор спорит с силой земного притяжения, направляя дух человеческий к небу.
   Инга рассматривала красочные витражи в высоких окнах, украшенных затейливыми каменными парапетами.
   В витражах были запечатлены сцены из Библии. Давным-давно подобные картинки заменяли неграмотным прихожанам чтение Святого писания.
   Инге было всего семь лет и разглядывание сценок на библейские сюжеты занимало ее гораздо больше, чем воскресная проповедь.
   Ее взгляд остановился на сцене, изображающей жертвоприношение Исаака: Авраам поднимает руку, чтобы заколоть своего сына Исаака, но ангел останавливает его.
   Инга хорошо знала этот сюжет. Когда его прочитали на занятиях в воскресной школе, Инге приснился сон. В этом сне Инга занимала место Исаака. В Библии ничего не говорилось о том, что чувствовал Исаак, когда отец собирался принести его в жертву, но Инге было безумно страшно. Ей очень хотелось убежать и куда-нибудь спрятаться. На этом сон прерывался, и Инга просыпалась.
   Инга никому не рассказывала об этом сне.
   И еще ей было стыдно оттого, что она испугалась.
   Ведь во сне она была избранная, а разве избранным ведомо чувство страха? Инга так понимала, что нет.
   Но она запомнила свой детский сон.
   "И взял Авраам дрова для всесожжения, и возложил на Исаака, сына своего; взял огонь и нож, и пошли оба вместе. И начал Исаак говорить Аврааму, отцу своему, и сказал: отец мой! Он отвечал: вот я, сын мой. Он сказал: вот огонь и дрова, - где же агнец для всесожжения? Авраам сказал: Господь усмотрит Себе агнца для всесожжения, сын мой".
   Бытие, 22
        --

Ибо где будет труп, там соберутся орлы.

Иисус Христос

   Туннель остался позади. Вот уже скоро должен был показаться знакомый комплекс высотных зданий. До него оставалось миновать всего один перекресток.
   Владислав обратил внимание, что машин на дороге заметно поубавилось, и перекресток был свободен.
   Спустя мгновение, справа он увидел приближающийся белый "Мерседес", но как ни в чем ни бывало продолжал движение, полагая, что "Мерседес" сбавит скорость и уступит ему дорогу. Но что-то пошло не так. Вопреки всем ожиданиям, "Мерседес" вдруг резко прибавил скорость. "Что же вытворяет этот ненормальный, неужели надеется проскочить?!", - только и успел подумать Владислав, перед тем как "Мерседес" выскочил перед ним на дорогу. Он резко нажал на тормоз, водитель "Мерседеса", пытаясь избежать удара, попытался уйти вправо. Но было слишком поздно. Столкновение длилось менее секунды. Внедорожник на полной скорости ударил "Мерседес", который стало разворачивать на сто восемьдесят градусов.
   Готовясь к неизбежному удару, Владислав напряг все мышцы и наклонил голову вперед между руками, которыми изо всех сил уперся в рулевое колесо. Самообладание и быстрота реакции спасли его от многочисленных серьезных повреждений. Владислав даже не потерял сознание. После полной остановки машины он выключил зажигание и выбрался из автомобиля.
   Рядом уже начал останавливаться проезжающий мимо транспорт, и к месту происшествия спешили оказавшиеся поблизости люди.
   Несмотря на головокружение и боль от порезов, Владислав больше был обеспокоен участью водителя "Мерседеса", чем собственным состоянием. Он надеялся, что еще возможно что-то сделать.
   Один вид левой части "Мерседеса" не оставлял его водителю никаких шансов. И все же Владислав вместе с двумя рабочими из автосервиса, первыми появившимися на месте аварии, попытался открыть правую дверь, чтобы как можно скорее вы тащить его из разбитой машины. Но дверь заклинило, и все их попытки оказались тщетны. Владислав поспешил вернуться к своей машине и, схватив, лежавший на сиденье мобильный телефон, торопливо набрал номер службы спасения. "Может, еще успею", - пронеслось в голове. Ему ответили, что полиция и машина реанимации уже выехали.
   Весть об автокатастрофе стремительно распространялась по ближайшим улочкам и переулкам. Людей, собравшихся на месте трагедии, с каждой минутой становилось все больше. Один из подоспевших прохожих по некому стечению обстоятельств оказался медиком. Он присел перед разрушенным салоном "Мерседеса" и, стараясь не обрезаться об осколки стекла, осторожно взял потерпевшего за руку. Стоявший рядом Владислав попытался разглядеть водителя. Через разбитое стекло он мог хорошо видеть того, с кем, в прямом смысле слова, сегодня пересекся его путь. Он был одет в темно-синюю куртку, под которой был светлый свитер, со странным багровым рисунком, который почему-то расплывался и становился все больше. На вид ему было, лет тридцать пять, у него были правильные черты лица, красивые темные волосы и что-то в его лице показалось Владиславу очень знакомым, вот если бы увидеть его глаза. Но его глаза были полуприкрыты, на волосах была видна кровь и тоненькая струйка начинала медленно стекать из правого уголка побелевших губ.
   Владислав перевел взгляд на исполняющего свой профессиональный долг человека, старавшегося нащупать ускользающий пульс на запястье жертвы. "Мы хотим вам помочь. Вы нас слышите? Потерпите, "скорая" уже выехала", - почти безнадежно повторял он.
   Среди столпившихся людей, Владислав вдруг заметил маленькую девочку. Она стояла чуть в стороне в полном одиночестве. Ей было не больше восьми лет, она была одета в белый пуховичок, бордовую шапочку и голубые джинсы. На плече у нее болтался красный рюкзачок, а в руках девочка держала коричневого плюшевого медвежонка. "Кто же позволяет своему ребенку смотреть на такое? Почему никто не догадается увести ее с этого трагического места?" Владислав протиснулся сквозь толпу и подошел к девочке. Он слегка тронул ее за плечо и, наклонившись к ней, как можно более мягким тоном, негромко произнес:
   - Давай отойдем немного в сторону. Я не уверен, что тебе следует все это видеть.
   Девочка подняла на него светлые голубые глаза и спокойно изрекла:
   - Родители не разрешают мне уходить с незнакомыми людьми.
   Владислав не ожидал услышать при подобных обстоятельствах такой ответ, да еще сказанный совершенно невозмутимым тоном.
  -- Так может, поищем твоих родителей?
  -- А их здесь нет.
  -- Вот как?
   Владислав растерялся.
  -- Так ты пришла сюда совсем одна?
  -- Да, - последовал безмятежный отклик.
  -- И давно ты здесь стоишь?
  -- С самого начала. Я шла вот по этой дороге, - девочка показала рукой в сторону тротуара, - и вдруг услышала громкий треск. Я обернулась и вижу, как вон из того гаража выбежали люди и побежали сюда, потом увидела еще людей и сама тоже подошла. Но мне ничего не было видно, тогда я обошла машину и встала с этой стороны.
  -- Знаешь, я все-таки думаю, что такая маленькая девочка не должна наблюдать за подобными сценами.
  -- Мне нисколько не страшно. А это вы врезались в машину Томаша?
  -- В чью машину? - не понял Владислав.
   В ответном взгляде лазоревых глаз ясно читалось: "Ну, как можно не понимать таких простых вещей?"
  -- Да того господина, возле которого толпятся все эти люди.
  -- А откуда ты знаешь, как его зовут, этого господина?
  -- Он мне сказал.
  -- Кто он? - Владислав растеряно взглянул на девочку.
   Ответа не последовало, поскольку к месту автокатастрофы с оглушительным воем сирен подъехали два полицейских автомобиля, машины спасателей и "скорой помощи".
   Девочка покрепче прижала к себе медвежонка и устремила взгляд в сторону "Мерседеса".
   Владислав торопливо произнес:
  -- Детка, мне сейчас надо вернуться обратно. Но ты постой тут, я попрошу, чтобы кто-нибудь проводил тебя домой.
  -- Я сама дойду. Здесь не далеко.
  -- Ну, как знаешь. И все же я советую тебе отправляться домой прямо сейчас.
   Владислав хотел, было уже уйти, но чуть помедлил, спросил:
  -- Как тебя зовут, девочка?
  -- Алиса, - был ответ.
   И снова Владислав стоял у белого "Мерседеса". Его взгляд был прикован к бледному лицу водителя. Еще не много, и Владислав его узнает. Очень знакомое лицо. Вдруг Владислав содрогнулся: "Не может быть!"
   В этот момент изо рта пострадавшего хлынула кровь, и стало окончательно ясно, что жизнь покинула это тело, безжалостно сжатое бесформенными кусками искореженного металла.
   Врач дотронулся до сонной артерии Томаша, покачал головой и произнес те самые безнадежные слова, которых до последней минуты надеялся не услышать Владислав: "Он мертв. К сожалению, сделать ничего нельзя".
   Двое спасателей, вооружившись необходимым инструментом, приготовились разрезать подвергшийся удару салон и извлечь тело мертвого водителя.
   Полицейские опрашивали свидетелей и призывали остальных людей расходиться, а проезжающие машины не останавливаться, дабы не спровоцировать еще одно дорожно-транспортное происшествие. Но усилия эти были совершенно бесполезны, после того как один из спасателей обнаружил водительские права погибшего и, не совладав с эмоциями, крикнул: "Это же Томаш Вержбицкий!".
   Владислав сделал несколько шагов к распростертому мертвому телу, лежащему на снегу рядом с "Мерседесом".
   Снег быстро приобретал багровый цвет.
   Цепкие холодные пальцы сжали горло и не давали дышать. Глаза начал заволакивать тягучий красноватый туман. Чтобы избавится от полуобморочного состояния, Владислав поднял голову и взглянул вверх.
   На пепельном небе он увидел бледную Луну. Серая дымка создавала неповторимый контраст с багряной палитрой.
   Словно из другого мира донесся до Владислава голос полицейского, спрашивающего может ли он сейчас давать показания. Владислав кивнул в знак согласия и направился к полицейской машине. Боковым зрением он успел заметить, что Алиса продолжает стоять на прежнем месте. "Неужели так и будет стоять, пока вся эта катавасия не закончится?" - подумал он.
  -- Как вы себя чувствовали перед происшествием?
  -- Хорошо.
  -- Где вы заметили "Мерседес", с которым впоследствии произошло столкновение?
   Владислав повернулся к перекрестку, чтобы точнее показать свое положение на дороге. Неожиданно он увидел, что Алиса не одна: рядом с ней стоял какой-то человек. Владислав не смог четко разглядеть его лицо, вновь начался снег, и, вероятно поэтому, неизвестный человек накинул на голову темный капюшон. Незнакомец показался Владиславу странным, и откуда-то выпорхнула мысль о сильном, почти мистическом сходстве его и того, над кем склонился сейчас судебно-медицинский эксперт.
   - С какой скоростью вы двигались? - продолжал вопрошать полицейский.
   "Кто этот человек? Что ему надо от Алисы? Все-таки придется вмешаться".
   - Извините, конечно, я отвечу на все ваши вопросы, но там, на перекрестке, стоит маленькая девочка. Нужно чтобы кто-то отвел ее домой. Сами понимаете, ребенку здесь нечего делать.
   Полицейский как-то странно посмотрел на Владислава.
   - Вы сказали, маленькая девочка? И где же она?
   Владислав хотел, было ответить: "Да вот же, стоит рядом с "Мерседесом"!", но увидел, что Алисы там больше нет. Он растеряно огляделся по сторонам.
   - Ушла уже, наверное, - с напряжением выговорил Владислав.
   - Видимо, ей стало просто скучно. Послушайте, да что вы так обеспокоились? Ну, шла себе девчушка, увидела, собрались люди. И то же подошла: интересно, ведь. А кто на нее внимание - то обратил бы, когда такое случилось..., - полицейский оборвал свою тираду и окинул взглядом подвластную ему территорию.
   - Конечно, - продолжал он, детям не следует позволять смотреть на происшествия подобного рода, да только дети сейчас такие самостоятельные, как тут уследишь? К тому же детей часто завораживают подобные вещи.
   - Но, давайте мы с вами все же продолжим, - выдержав паузу, заявил блюститель порядка.
   Тем временем было отдано распоряжение об отправке тела в морг. Фотограф сделал несколько снимков. После этого черный полиэтилен скрыл Томаша Вержбицкого от собравшейся толпы.
  
  

х.

  
   После окончания актерской школы в Варшаве, Томаш Вержбицкий оказался предоставленным самому себе. Театры, даже самые захудалые, отчего-то не проявляли к молодому актеру никакого интереса, а уж о съемках в кино и говорить было нечего. На роль в своих фильмах, Томаша не видел ни один режиссер. Томаш перебивался случайными заработками, мелькая в рекламных роликах. Правда основным источником его доходов была торговля подержанными автомобилями.
   Неизвестно, насколько могла затянуться в Томашевой жизни эта полоса невезения, и состоялся ли он вообще как актер, если бы в один прекрасный день Мартину Бжозовскому не пришла в голову мысль снять костюмный фильм по повести Александра Дюма. После переговоров с продюсерами, Мартин остановил свой выбор на "Графине де Монсоро". Все роли оказались быстро распределены, вакантной оставалась только роль королевского шута Шико. Бжозовский никак не мог решить, кому бы предложить ее сыграть, как на глаза ему попалась фотография Томаша Вержбицкого. Бжозовский вызвал своего секретаря и приказал ему немедленно разыскать Томаша. Секретарь проявил расторопность, и утром следующего дня Томаш Вержбицкий приехал на пробы.
   Мартин задал Томашу несколько вопросов о том, где он учился, имеет ли какой-нибудь опыт работы в кино и, наконец, предложил почитать сценарий.
  -- Давайте начнем вот отсюда.
   Мартин протянул Томашу листы с отпечатанной ролью.
  -- Я буду король, вы - шут. Готовы?
   Томаш кивнул.
  -- Что ты сделал нынче утром, сын мой?
  -- Я дал сто тысяч ливров иезуитам.
  -- Великолепно!
  -- И я исполосовал ударами дисциплины свою кожу и кожу моих молодых любимцев.
  -- Прекрасно! И это все?
  -- Как это все? А ты сам что думаешь, Шико? Я не к шуту обращаюсь, а к человеку разумному, к другу.
  -- Ах, государь, сдается мне, у вашего величества был кошмар.
  -- Ты так думаешь?
  -- Все это привиделось вашему величеству во сне, и сон не повторится, если ваше величество не будет забивать себе голову разными мыслями.
  -- Сон? Нет, нет. Я уже не спал, отвечаю тебе за это, Шико.
  -- Ты спал, Генрих.
  -- Ничуть, глаза у меня были широко открыты.
  -- Случается, и я сплю с открытыми глазами.
  -- Так, отлично. А теперь попробуем наоборот. Я - шут, вы, Томаш, король.
   Они заново перечитали диалог.
   В результате Томаш был утвержден на роль Генриха III.
   После выхода фильма на экраны, Томаш бросил рекламировать пиво и сменил подержанный "Фольксваген" на последнюю модель "Крайслера".

xi

Абсолютно белое, как и абсолютно черное, кажется каким-то дефектом зрения.

Джордж Оруэлл

   Как обычно в это время передавали вечерние новости. После обзора текущих политических событий, диктор сделал небольшую паузу.
   "Сегодня утром на такой-то улице произошла автокатастрофа, в которой погиб известный актер Томаш Вержбицкий. "Мерседес" Вержбицкого столкнулся с "Митцубиси Паджеро". Томаш Вержбицкий скончался на месте. Обстоятельства происшествия выясняются".
   Членораздельно зачитывал в эфире диктор.
   Вначале Инга ничего не поняла. Она продолжала сидеть, глядя на экран телевизора. "Погиб? Разбился на машине? Но он не мог разбиться. Они, наверное, ошиблись, что-то перепутали", - мысли ее путались, "он был жив, еще вчера он был жив, а сегодня его больше нет. Он всегда очень хорошо водил машину. Как же так могло получиться?".
   Постепенно до нее начинал доходить смысл короткого сообщения, сделанного в середине выпуска новостей. Сегодня утром, когда она в половине двенадцатого сидела и пила кофе с Домиником, на другом конце города неприметная темная машина увозила с места происшествия труп Томаша Вержбицкого.
   Инга выключила телевизор. В комнате было совсем темно. Она встала, включила висевшее на стене бра. Вначале свет показался ей слишком ярким, но глаза быстро привыкли к светлому потоку, озарившему комнату.
   Из глубин памяти хлынули яркие воспоминания прошлого. Два минувших года отступили, и Инга вновь оказалась в Драматическом театре "Элизиум".
   Уже закончилось театральное действо, последние зрители покинули зал, и театр медленно наполнялся тишиной. Инга неспешно обошла пустой зал и устроилась в одном из мягких, обитых бордовым бархатом, кресел. Она любила этот период величественного спокойствия, когда посторонний шум утихал, а потусторонним силам появляться было еще рано. Но пройдет всего чуть более часа, и почудятся чьи-то шаги, да шорох чьего-то платья, неясная тень вдруг мелькнет на сцене, и фантомы актеров, игравших на этих подмостках, обнаружат своё присутствие.
   Царившие покой и безмолвие нарушили мужские голоса. Они доносились со стороны сцены. Инга встала со своего места и сделала несколько шагов по лестнице вниз.
   Нарушителями ее уединения оказались два господина. Одного из них, невысокого и светловолосого, она знала довольно близко, и был это никто иной, как Виктор Тарновский, хорошо известный в театральных кругах актер. Второй же, высокий, худощавый брюнет, одетый в темный дорогой костюм, вот уже на протяжении нескольких сезонов потрясал столичную публику своей проникновенной и блистательной игрой. Тысячи зрительских сердец (женских в особенности) начинали биться сильней, когда этот привлекательный актер выходил на театральную сцену. Тонкие благородные черты его лица говорили о высоком происхождении, походка, осанка, манеры еще более убеждали в этом.
   Звался красивый стройный брюнет Томашем Вержбицким и происходил из дворянского сословия. Род его восходил корнями к средневековью и имел богатую историю. И поныне герб сей знатной фамилии украшает древний замок в западной Польше.
  
   Предки Томаша Вержбицкого были людьми состоятельными, понимали красоту материи и финансовую сторону повседневной жизни почитали за главную. Род их занятий был связан с землей и сельским хозяйством, с денежными и страховыми делами. Вержбицкие слыли и как большие ценители и знатоки искусства. Их дома украшали подлинные шедевры, заполучить которые в свою коллекцию стремился не один крупный музей.
   Первая мировая война лишила семью Вержбицких почти всего их состояния. После окончания второй, новый строй конфисковал именье, посчитав его родовой собственностью. Остался только дом на улице Мадалиньского, да и тот был частично разрушен во время освобождения Варшавы. Но уцелевшие представители семьи Вержбицких своими силами отремонтировали дом и начали жить заново. Они с достоинством выдержали все трудности послевоенного времени. Им посчастливилось разыскать некоторые из своих фамильных реликвий. Потом Вержбицким удалось вернуть свои права на именье. Когда в шестьдесят седьмом году на свет появился Томаш, почти ничего не напоминало о пережитых семьей "окаянных днях".
   Обходительно поздоровавшись с Ингой и поблагодарив ее за приход, Виктор извинился за необходимость снова ее покинуть. Как он объяснил, из-за одного, не терпящего отлагательства, дела.
   Инга и Томаш остались вдвоем.
   Вержбицкий как-то по особенному взглянул на нее, и Инга почувствовала замешательство
   Томаш учтиво представился:
   - Томаш Вержбицкий к Вашим услугам, госпожа ...
   - Левартовская. Инга Левартовская.
   Томаш взял ее руку, поднес к губам и слегка поцеловал.
   Инга смутилась еще больше, но все-таки смогла произнести:
   - Я рада знакомству с Вами, Томаш. Вы восхитительно играли сегодня.
   - Спасибо. Вы мне льстите.
   - Ничуть. Я много видела Вас на сцене и в кино. Вы действительно очень талантливы.
   - Вижу, что завоевал ваше расположение, Инга.
   Между ними возникла пауза. Инга почувствовала, что не может отвести взгляд от бездонных, серо-зеленых глаз Томаша. Наваждение, просочившееся из какой-то другой реальности, медленно обволакивало Ингу.
   Повинуясь какому-то неведомому побуждению, она внезапно схватила Томаша за руку и крепко ее сжала. Томаш нисколько не удивился, как будто он этого и ожидал. Затем что-то произошло, и странное наваждение начало растворяться, смешалось с атмосферой пустого зала, а затем и вовсе исчезло.
   Инге стало неловко за свой необъяснимый поступок. Она медленно разжала пальцы.
  -- Извините меня, пожалуйста, господин Вержбицкий...
  -- Зачем же так официально, Инга. Томаш - намного лучше.
  -- Да, хорошо, Томаш. Со мной что-то произошло, что-то, что я сама не могу понять. Такое странное чувство...
   Она замолчала.
   Голос возвратившегося Виктора вернул Ингу к действительности:
  -- Господа, оказывается уже так поздно, и все разошлись. Нам тоже пора.
   Втроем они вышли на улицу. Прошел снег, было удивительно тихо и очень красиво. Они немного поговорили, вслед за тем попрощались. Томаш задержал на Инге взгляд, потом быстро пошел к машине. Она посмотрела ему вслед.
   В нем было что-то особое, непостижимое. Это захватило и взволновало ее. В какой-то момент Инга пожелала, чтобы Томаш не уходил подольше. Но, возможно, подумала она, они увидятся еще. Виктор распахнул дверцу своей "Мазды". Инга нырнула внутрь. Поправила шубку, стала смотреть в окно. Поблизости притормозил белый "Мерседес". Инга увидела, как Томаш махнул рукой им на прощание. После этого, красиво развернувшись, "Мерседес" умчался прочь по пустынной ночной улице.
   Спустя пятнадцать минут красная "Мазда" остановилась в одном из безлюдных переулков.
   Виктор наклонился и поцеловал Ингу.
   Инга хорошо помнила тот вечер. Что-то осталось там, в той зимней и спокойной ночи, что-то, что Инга так старалась забыть все это время, и в чем преуспела, запрятав неясное ей ощущение в глубину подсознания.
   В городе быстро, как это бывает зимой, наступала ночь.
   Не минуемо оказался бы город в полной тьме, если не зажглись бы витрины магазинов, неоновые рекламы и сотни уличных фонарей не осветили бы проспекты и улицы, заставляя темноту отступить. Но в тихих переулках и старых дворах господство ее было непоколебимо. Стоило лишь свернуть с освещенного тротуара в темную арку и сразу становилось ясно, кто же истинно властвует в городе. Фары подъезжающих машин, да зажигающиеся окна домов не могли даже слабо повлиять на расстановку сил.
   Абсолютная темнота, то есть полное отсутствие видимого света, существует, и ее нетрудно получить. Абсолютного же света не существует, если только не считать таковым блеск самой яркой звезды.

xii.

Я всегда считал недоверие обязанностью ученого.

Сейчас выходило, что нельзя доверять даже тем, кто учил меня недоверию.

Умберто Эко

"Маятник Фуко"

   Доминик пришел в фотографию совершенно из другой сферы. Математик, он закончил технический факультет университета, защитил диссертацию, которая тут же попала в нормативные документы, и на нее начали делать ссылки.
   Тем временем, Доминик создал фирму, которая стала заниматься проектированием частных интерьеров. В общем, к двадцати восьми годам он много добился. Доминик ездил по Европе, знакомился с архитектурой, изучал археологию. Когда он попал в Италию, сам воздух которой пропитан творчеством, он понял, что хочет сохранить все эти античные колонны, улочки маленьких городков, которые сохранились неизменными со времен средневековья, замки, монастыри, горные вершины.
   Тогда он купил фотоаппарат и начал снимать.
   Потом вернулся в Варшаву и сделал выставку своих работ.
   Выставка имела колоссальный успех. Вдохновившись, Доминик целиком посвятил себя фотографии.
   В центре Варшавы он приобрел небольшое помещение, в котором основал свою собственную фотостудию. Конечно, трудился он не один. Помимо него были еще Анджей, Стефан и Станислав. А когда возникла необходимость в секретарше, то по газете бесплатных объявлений они быстро отыскали Эллу - барышню энергичную и деловую. Зарплата Эллу устроила, условия работы тоже. В общем, все были вполне довольны друг другом. Ко всему прочему, Элла готовила восхитительный кофе.
   Студия должна была иметь какое-нибудь фирменное название. Желательно краткое, потому, что "Фотостудия Доминика Голучовского" звучало несколько старомодно, да и не все могли такое название с первого раза запомнить. Станислав предложил "Зевс", Анджей и Стефан были за "Фрегат", Элле нравился "Ренессанс".
  -- Попробуйте "Олимпию".
   Раздался голос за их спинами. Все обернулись и увидели в дверях девушку в светлой кожаной куртке. У нее были коротко подстриженные темные волосы, в руках она держала папку.
  -- А почему "Олимпия"?
   Спросил Анджей.
  -- Не знаю. В честь фильма, например.
  -- Вы поклонница Лени Рифеншталь?
   Доминик поднялся со своего места и подошел к девушке.
  -- Что значит поклонница? Все эти шествия, симметрично расположенные массы людей до сих пор цитируют кинорежиссеры. Ей действительно удалось создать нечто визуально привлекательное из марширующей толпы. Она - легендарная женщина.
   Доминик с интересом поглядел на гостью.
  -- Мне нравится как вы отстаиваете свое мнение. Но вы, наверное, пришли ко мне?
  -- Если вы - Доминик Голучовский, то да.
  -- А зачем я вам понадобился?
   Девушка протянула ему папку.
  -- Хочу, чтобы вы взглянули.
  -- Что здесь? Фотографии?
   Девушка кивнула.
  -- Ваши?
   Девушка снова кивнула.
  -- Вообще то я рецензий не даю, но для вас сделаю исключение.
   Когда за ними закрылась дверь, Стефан проговорил:
  -- Похоже, скоро нас здесь будет шестеро.
   Все обменялись взглядами.
  -- А что, "Олимпия" звучит очень даже неплохо.
   Подвела итог Элла.
  
  

хiii.

Кругом было столько влаги,

что рыбы могли бы вплывать в двери и выплывать в окна,

скользя по сырому воздуху комнат.

Габриель Гарсиа Маркес

"Сто лет одиночества"

   Все эти дни после гибели Томаша Марлен почти не спала. Она ложилась в постель, и ей казалось, что Томаш вот-вот придет. Она боялась, что заснет и не услышит как он вернется. Иногда она думала, что слышит, как к дому подъезжает машина или что хлопнула входная дверь и внизу раздаются чьи-то шаги.
   Когда в глубине ночи раздался телефонный звонок, она долго не решалась поднять трубку. Наконец, она выдавила из себя: "Да, слушаю", - и ей показалось, что прошло очень, очень много времени пока она не услышала голос Джерри.
   -Марлен? Это Джерри. Извини, что так поздно...
   Джерри никогда не обращал внимание на время. На этот раз ему срочно нужны были какие-то Томашевы бумаги.
  -- Бери все, что тебе надо.
   Проговорила Марлен и бросила трубку.
   Теперь надо было дождаться утра, чтобы собрать себя по кусочкам и как-то начать новый день.

хiv

Это был яркий пример того, что он называл Законом противоречий:

страсти обратно пропорциональны объему имеющейся информации.

Грегори Бенфорд

"Панорама времен"

   Было чуть более восьми часов утра, когда профессор Болеслав Крамер подъехал к судебно-медицинскому моргу.
   Около сего скорбного места уже самоотверженно мерзли двое журналистов и явно не собирались в ближайшее время покидать свой пост. Удостоив их выразительным взглядом, который ясно говорил о том, что никаких комментариев не будет, профессор вошел в здание.
   Обратившись к начальнику охраны, он вежливым, но не терпящим возражения тоном попросил немедленно заняться двумя репортерами, обосновавшимися во дворе.
   В том, что добровольно они не уйдут, профессор не сомневался ни на секунду. Именно сюда был доставлен с места происшествия труп Томаша Вержбицкого и репортеры, подобно голодным псам, жаждали скорее заполучить свою добычу, в виде подробностей об обстоятельствах смерти и, желательно, из уст известного профессора Крамера.
   Они появились здесь еще вчера, ожидая приезда вдовы Вержбицкого. Несмотря на бдительность охраны, одному из них все-таки удалось сделать снимок Марлен Вержбицкой, когда она в сопровождении своей подруги выходила из автомобиля.
   Профессор Крамер лично встретил у входа Марлен и, как можно только было при данных обстоятельствах, мягче объяснил ей, что она должна будет сейчас сделать. Марлен мягким, но решительным жестом отстранила свою подругу, которая хотела пойти вместе с ней:
   - Я справлюсь, Линда. Мне лучше пройти через все это самой.
   Она сняла темные очки и вопросительно взглянула на профессора:
   - Куда идти?
   - Сюда, пожалуйста, направо и по лестнице на второй этаж. Я провожу вас.
   Когда профессор откинул белую простыню с тела Томаша, одними губами Марлен хрипло прошептала: "Он", и начала медленно оседать на пол. Профессор успел подхватить ее и хотел было увести в коридор, но Марлен попросила его немного подождать.
   - Вам плохо, давайте лучше выйдем отсюда.
   - Нет, уже все прошло. Позвольте мне взглянуть на Томаша еще раз.
   - Это совершенно излишне, уверяю.
   - Господин Крамер, пожалуйста...
   - Хорошо.
   Простыня зашуршала, обнажая плечи и грудь.
   - Оставьте так.
   Марлен молча приблизилась к распростертому на холодном металлическом столе телу.
   Если у ней и оставались хоть какие-то последние сомнения по поводу всего происходившего, то теперь в случившееся нельзя было не поверить. По белому лицу Марлен потекли слезы.
  -- Идемте.
   Крамер мягко взял Марлен за локоть.
   Она покорно разрешила себя увести.
   - Сейчас вам отдадут его вещи: одежду, кольцо, записную книжку, все прочее. Я очень сожалею, Марлен.
   Марлен была на грани истерики, когда Линда встала ей навстречу.
   - Линда, это он! Это Томаш! Теперь больше не на что надеяться!
   Линда усадила ее на небольшой кожаный диван, обняла и прижала к себе.
   - Я буду с тобой, Марлен. Мы справимся. Ты справишься.
   Принесли вещи Томаша. Марлен встала, прижала пакеты к груди и, ничего не замечая, медленно, как во сне, пошла к выходу. Линда поспешила за ней.
   Профессор увидел, что на диванчике осталась лежать сумочка "Картье", забытая Марлен. Он успел вернуть ее владелице уже у машины.
   - Еще раз примите мои соболезнования. Мне очень жаль.
   Марлен ничего не ответила.
   Он постоял еще немного и вернулся обратно.
   Репортеры их не беспокоили.

xv.

Он заметил это и погребально улыбнулся.

Умберто Эко

"Маятник Фуко"

   Инга прислонилась к стене лифта и обняла Томаша за шею. Он жадно впился в ее губы, и Инга чуть не задохнулась.
   Дребезжащий старый лифт не спеша полз на четырнадцатый этаж.
   Когда-то давно в одном журнале Инга прочитала рассказ о том, как однажды человек сел в лифт и начал опускаться. Он ехал очень и очень долго, потому, что лифт не делал остановок. Человек запаниковал, а лифт все продолжал опускаться. Наконец человек подумал, что, наверное, уже очутился на противоположной стороне земного шара. Он успокоился и стал размышлять о том, как там, на противоположной стороне, живется людям. В этот момент лифт дернулся, остановился, а затем начал медленный подъем.
   Сейчас Инга испытывала нечто подобное. Вроде как мотаешься из противоположных концов света в старом лифте. Только доберешься до одной стороны, а лифт уже трясется и тащится в другую.
   Тусклая лампочка подозрительно замигала.
  -- Томаш, как ты можешь жить в доме с таким лифтом? Этот драндулет скоро развалится прямо между этажами.
  -- Ерунда, он еще сто лет проработает. А к своему дому я привык, таких сейчас не строят.
   Лифт с грохотом остановился на четырнадцатом.
  -- Вот видишь, нормально доехал.
   Произнес Томаш, открывая двери лифта.
   Они вышли на огромную лестничную площадку. Вниз спускалась высокая, почти "потемкинская" лестница.
   Инга сделала несколько шагов по ступеням. В ответ каждый шаг отозвался гулким эхом.
  -- Шикарная лестница.
   Проговорила Инга.
   За дверью одной из квартир раздался лай собаки. Судя по тембру, собака была явно не карликовой породы.
  -- У тебя собака, Томаш?
   Спросила Инга.
   Томаш не успел ответить, потому, что в этот момент дверь соседней квартиры распахнулась. На пороге стояла высокая темноволосая женщина и держала на поводке ротвейлера. Ротвейлер оглушительно лаял и тянул хозяйку к лифту.
  -- Томаш, это ты?
  -- Привет, Натали. Сегодня вы что-то рано на прогулку.
  -- Вечером я пою в "Саломее". Вернусь поздно.
   У нее был приятный низкий голос. Натали взглянула на Ингу.
  -- Здравствуйте.
  -- Здравствуйте. Хорошая у вас собака.
  -- Да что вы, ужасно не послушная. Ну, всего доброго.
   Ротвейлер втянул Натали в кабину лифта.
   Томаш достал ключи в кожаном футляре и открыл дверь своей квартиры.
  -- Проходи.
   Он пропустил Ингу вперед.
  -- Как тебе одному, без Марлен?
  -- Нормально.
   Томаш снял куртку.
  -- Ты как-то странно об этом спросила. Повторяю, мы с Марлен свободные люди. Если бы, например, я, захотел уйти, я бы ушел.
  -- А тебе не обидно? Вы ведь довольно долго прожили вместе.
  -- Нет. Я уважаю ее решение. Хочет начать новую жизнь, заняться новым делом, пожалуйста. Она умная женщина. Ей нужен шанс.
   Они устроились за столом на кухне.
   - Тебе минеральную воду?
  -- Не газированную.
  -- Да, и ломтик лимона?
  -- Точно.
   Инга достала пачку сигарет "Вог Слимс".
  -- Скажи Томаш, а ты счастлив?
  -- Что ты понимаешь под выражением "счастлив"?
  -- Что я понимаю, это одно. Ты ответь, как ты это понимаешь.
  -- В данный момент могу сказать, что да, счастлив.
  -- Почему?
  -- Потому, что мне не надо врать, изворачиваться, подкалывать. Я устал от всего этого и решил просто взять и уйти. Какое-то время побыть одному. Я думал, ты поняла. Не смотри так на меня, Инга. Я ничего не оставил, даже записки. Но ты ведь сама ненавидишь все эти расставания, слезы. Тебе проще, когда этого нет. Поэтому я и выбрал такой путь. Думал, так для тебя будет лучше...
  -- Да, куда уж лучше...
   Инга подошла и прижалась к нему сзади.
  -- Я чуть с ума не сошла, Томаш!
  -- Ты просто забыла наш уговор.
  -- Может быть.
  -- Не страшно. Все люди время от времени что-то забывают.
   Инга погладила его темные волосы.
  -- Но я ждала твоего возвращения.
  -- И я ждал, когда ты, наконец, появишься. Каждый день я приходил в то кафе, садился и ждал тебя. Каждый день, ты представляешь, Инга. В начале я пытался их считать, но, однажды сбившись, бросил. Ты не приходила. Рядом есть книжный магазин, и чтобы отвлечься, я стал заходить туда и покупать книги. Никогда в жизни я столько не читал. Я выпил, наверное, бассейн кофе и перепробовал все десерты. Все больше я начинал думать, что ты все забыла и не придешь уже никогда.
  -- Но почему ты не пробовал найти меня?
   Спросила Инга.
  -- Пробовал. Неудачно. Ведь ты же уехала.
   Услышала она в ответ.
   Инга ничего не понимала.
   Никуда она не уезжала. После гибели Томаша она просто не могла себе представить, как она куда-то уедет. Вроде бы как сбежит. От себя, от работы, от города, который убил Томаша.
   Инга осталась и продолжала работать. Наперекор всем. Наперекор людям, которые, как ни в чем ни бывало, ходили по улицам, в то время как Томаш был мертв. Они продолжали жить, а Инга задыхалась, словно вокруг нее был вакуум.
   Ее работы стали еще более пропитаны потусторонним присутствием. Мистические этюды, в которых грань между мирами почти отсутствует.
   Инга проявила себя уже как фотохудожница. Критика писала по поводу ее работ: "Мрачно, больше похоже на иллюстрации к готическому роману, (но оригинально, стильно и всегда очень красиво). Добавьте к этому эпатаж и провокацию и вы получите незаурядную, уникальную картину. Выразительность которой, помимо ее непохожести, заключается в стремлении доказать, что окружающий нас мир физических вещей не есть единственно возможный".
   Томаш поднялся из-за стола и испытующе взглянул на Ингу.
   -Ты останешься?
   -Останусь, если обещаешь отвезти меня завтра в "Олимпию".
   -Договорились.
   Инга ощутила дуновение легкого ветерка, как будто где-то было приоткрыто окно. Она стояла рядом с Томашем и странное оцепенение сковывало ее тело. "Наверное, мне лучше будет отсюда уйти",- промелькнуло у Инги в голове. "Дверь рядом, быстро открыть ее и прочь".
   Но Инга продолжала стоять, не двигаясь с места.
   Она почувствовала, что очень устала. Ей безумно хотелось отдохнуть. За это время она совсем не позволяла себе такой роскоши.
   - Не отпускай меня, Томаш,- прошептала Инга.
   Томаш обнял ее и нежно коснулся губами ее шеи.
  
  
  
  
  
  
  

xvi.

Ее теория, подтвержденная практикой, состояла в том,

что человек, которого не мучит совесть,

может есть без остановки до тех пор,

пока хватит сил двигать руками и челюстями.

Габриель Гарсиа Маркес

"Сто лет одиночества"

  
   Марлен надела темные очки, скрывающие почти пол-лица, и сняла с вешалки пальто.
   Пока Линды не было, она решила немного прогуляться и заодно купить кое-что в супермаркете через дорогу.
   Линда не разрешала ей выходить из дома одной, но Марлен было плевать. Она еще пока в своем уме и под первую встречную машину бросаться не собирается.
   Марлен повесила на плечо сумку и открыла дверь. Когда она спустилась на лифте на первый этаж, то прежде чем выйти из парадного, на всякий случай посмотрела через окно на улицу.
   Так и есть.
   Около подъезда она увидела подержанную "Вольво", а рядом с ней двух парней в джинсовых куртках. На плече у одного из них висел фотоаппарат.
   Марлен резко повернулась и почти бегом возвратилась к лифту.
   Войдя в квартиру, она со слезами швырнула сумку в угол. В этот момент раздался телефонный звонок. Марлен в бешенстве схватила трубку.
  -- Здравствуйте. Вас беспокоит нотариус Фридрих Роникер.
   Раздался в трубке спокойный вкрадчивый голос.
  -- Что вам надо?
  -- Я звоню в связи с гибелью вашего мужа. Видите ли, он оставил завещание, и я хотел бы поговорить с вами по этому поводу.
  -- Идите к черту!
   Прокричала в ответ Марлен и бросила трубку.
  
  
  

хvii

Там, где одни видели абстракцию, другие видели истину.

А. Камю

   Фотографы словно пришельцы из космоса. То, что мы воспринимаем как самые обычные вещи, они видят по другому. Многие люди делают фотографии, но фотографов очень мало. Фотограф должен уметь смотреть, видеть и у него должно быть, что сказать.
  -- Ты не профессиональный фотограф, Инга. Но тебе удалось кое-что уловить.
  -- Вы правы, я никогда не занималась фотографией всерьез. Я выбрала такие беспроигрышные темы, как натюрморт и пейзаж. Взяла фотоаппарат и несколько раз нажала на кнопку.
   Доминик отложил в сторону фотографию.
  -- Ты знала, когда нажимать на спуск.
  -- Меня никто не учил. Единственное, что я знаю, это правило золотого сечения.
  -- Да, да. Вот поэтому я и говорю, что у тебя получилось то, что у меня не всегда получается.
  -- Просто иногда я что-то замечаю.
   Доминик положил руку Инге на плечо.
  -- Я тебя беру. Приходи завтра.
  

хviii

Лицо озарилось огнем энтузиазма, глаза победно заблестели.

Со стороны, впрочем, могло показаться,

что доктора на пару секунд окунули мордой в кипящий борщ.

Филип Дик

"Око небесное"

   В дверь постучали. Инспектор полиции, Герман Навроцкий, бросил: "Войдите", и отложил в сторону кроссворд. На пороге возник его помощник, Юзеф.
  -- Вот заключение экспертов.
   С этими словами он протянул Герману лист бумаги в прозрачной файловой папке.
  -- На руле отпечатки только его пальцев. Можешь не читать.
  -- Спасибо, что экономишь мое время, - небрежно отозвался инспектор.
  -- Никого из непосредственных свидетелей аварии так и не нашли?
  -- Нет. Бесполезно все это. Многих допросили, но никто ничего не видел.
  -- Не видели, и хорошо. Дело будем прекращать. Я два раза допрашивал этого парня, Владислава, нам ему нечего предъявить.
  -- Меньше волокиты, - согласился Юзеф.
  -- Но все же, Герман, как ты думаешь, чего этот Вержбицкий так гнал-то?
  -- Может, опаздывал. Слушай, ты не знаешь, как называется меч скифов? Шесть букв.
  -- А ты не думал, что, если он уходил от кого-нибудь?
  -- Теперь, Юзеф, уже не разберешь. Ты что, предлагаешь мне третью машину искать начать?
  -- Трудная задача, искать черную кошку в темной комнате.
  -- Особенно, когда ее там нет.
  -- К тому же, по вечерам все кошки серы.
   Подвел итог Юзеф.
   Оба довольно рассмеялись.
  -- В общем, считай, дело закрыто. За отсутствием, так сказать, состава преступления.
  -- А если, скажем, родственники захотят это твое решение оспорить?
  -- На каком основании? Вот, все в полном ажуре: протоколы, справки, результаты экспертиз. Все как положено, придраться не к чему.
  -- Умеешь, ты, Герман, работать, - желая угодить, заметил Юзеф.
   Навроцкий самодовольно усмехнулся.
  -- Учись, Юзеф, пока есть у кого. Кстати, я скоро на повышение ухожу.
  -- Да ты что! Ну, ты, молодец.
  -- Ты только об этом пока не болтай никому. Сам знаешь, что тут у нас за народ.
  -- Так я это, буду молчать.
   Юзеф помолчал, потом не выдержал и спросил:
  -- А куда ты уходишь?
  -- Узнаешь, в свое время. Может, и для тебя, что-нибудь подыщем.
   Инспектор подмигнул Юзефу.
  -- А теперь, давай, по домам. Почти семь часов уже.

xix.

Таковы были последние остатки прошлого,

чья гибель не завершалась, ибо прошлое погибало,

будто колеблясь, подтачивая себя изнутри, исчерпывая себя ежеминутно,

но не будучи в состоянии исчерпаться раз и навсегда .

Габриель Гарсиа Маркес

"Сто лет одиночества"

  
  -- А ты что-нибудь знаешь о его родственниках? Кто они? Где живут?
   Марлен пожала плечами.
  -- Насколько я помню, кто-то живет здесь, в Польше и еще в Америке.
  -- Это все, что тебе известно?
   Линда отодвинула в сторону кофейную чашку и потянулась за сигаретой.
  -- Неужели к вам за эти годы никто не приезжал? Вы не получали писем, посылок?
  -- Линда, сейчас я не могу вспомнить всех подробностей. Конечно, были письма, телефонные звонки. Несколько раз у нас гостили его родственники из Штатов. Но я как-то ими не интересовалась. Мне даже нравилось, что к нам редко приезжают. Родственникам надо уделять время: встретить, приготовить большой ужин, показать город. К счастью, это бывало не часто. Может, я эгоистка. Но нам с Томашем вполне хватало друг друга без всяких там кузенов, племянников и прочих..., вот так-то вот.
   Голос Марлен задрожал.
   Линда накрыла ее руку своей.
  -- Ну, дорогая, успокойся. Просто я подумала, что, возможно, сейчас самое время выяснить, что за люди его родственники. Далеко не факт, что они окажутся алчными, злобными людьми, когда речь зайдет о наследстве.
  -- Да, ты права. Я постараюсь найти письма с обратными адресами, какие-нибудь счета за переговоры, посмотрю его записные книжки. Но ведь для этого мне придется прикасаться к его вещам. А я не могу, понимаешь, не могу...
   Последняя фраза почти прошелестела в воздухе.
  -- Конечно, я понимаю. Но ведь рано или поздно придется...
  -- Поздно, лучше поздно.
  -- Дорогая, ты не должна так себя настраивать. Если хочешь, то я могу посмотреть.
  -- Нет!
  -- Тогда давай посмотрим хотя бы альбом. Или тебе это тоже тяжело?
  -- Альбом, пожалуй, посмотрим.
  -- Тем более, Джерри хотел взять кое-какие фотографии.
  -- Ему-то они зачем?
  -- Я не спрашивала.
  -- И зря.
  -- Ты всегда недолюбливала Джерри.
  -- Просто мне он кажется немного легкомысленным.
  -- Не знаю, но с Томашем они неплохо ладили. А ты знаешь, каким в последнее время бывал Томаш.
   Марлен замолчала и принялась крутить в руках зажигалку.
   Так она и сидела, пока Линда не вернулась с альбомом. Марлен положила руку на дорогой кожаный переплет и сказала:
  -- Они могли заставить его составить завещание.
  -- Вполне может быть, -согласилась Линда.
  -- Значит, не факт, что они милые и добрые люди. Ну почему, действительно, я никем не поинтересовалась. Они бывали в нашем доме, а я не имею ни малейшего представления о том, что это за люди и чего от них можно ожидать.
   Почти весь следующий час женщины провели, переворачивая проложенные специальной бумагой, плотные листы альбома. На одной из фотографий, которая, видимо, была снята цифровой камерой, а потом распечатана на принтере, затейливым шрифтом была сделана подпись: "До встречи во Флоренции, Томаш! Эмиль Саймони".
  -- Ты помнишь Эмиля, Линда?
  -- Конечно. Он купил где-то во Флоренции огромный дом и, похоже, насовсем туда перебрался.
  -- Они с Томашем вроде как родственниками оказались.
  -- Да ну? И по какой же линии?
  -- Не знаю, как они до этого докопались. По-моему, дед Томаша был откуда-то из Италии.
  -- Как-то невпопад ты отвечаешь.
  -- Слушай, Линда, начни я донимать Томаша разными вопросами, у него, в свою очередь, возникло бы желание выяснить что-то и обо мне.
  -- Ну и что в этом такого особенного? Твои родители были на вашей свадьбе. Томаш их видел.
  -- Да причем здесь они! Мой дед был бригаденфюрер СС, а бабушка служила в женском подразделении в Дахау.
  -- Черт, Марлен..., ты никогда не говорила... Хотя о чем это я?
   Линда осеклась.
   Марлен резко поднялась с дивана.
  -- Идем!
  -- Куда?
  -- Да идем, увидишь!
   Марлен схватила Линду за руку и, буквально, потащила за собой в спальню. Там Марлен вытащила из кармана ключ и открыла им нижний ящик комода. Оттуда она достала альбом в черном бархатном переплете с позолоченными уголками.
  -- Вот, Линда, смотри.
   С этими словами Марлен протянула альбом оторопевшей от такого поворота событий Линде.
   Она взяла альбом в руки. Он оказался неожиданно тяжелым. Линда открыла первую страницу, и у нее сразу же возникло желание поскорей захлопнуть бархатный переплет.
   На первой странице молодой статный мужчина в форме СС пожимал руку Адольфу Гитлеру.
  -- Зачем ты это хранишь?
  -- А ты что, предлагаешь мне уничтожить фотографии моего собственного деда?
  -- Возьми.
  -- Нет, ты смотри дальше.
  -- Я не хочу.
  -- А почему, можно узнать? Тебя это коробит? Тебе становится не по себе? А представляешь, обо всем стало бы известно журналистам? Особенно этому... из желтой прессы... забыла, как его имя. Он всегда подписывается Меркурий. Нет, ты представляешь, Меркурий! У него своя газета, называется "Сплошные сенсации". Двадцать четыре страницы полнейшей ахинеи! И ведь читают! Я где-то слышала, этот Меркурий сам и устраивает эти "сенсации". Попади эта информация к нему в руки! Вот бы он обрадовался! "Томаш Вержбицкий муж внучки нацистов!" Какая была бы статья! Теперь понимаешь, как я жила? Постоянно опасаясь, что кто-то вот так возьмет и разрушит всю нашу жизнь?
  -- Но она и так оказалась...
  -- Нет! Во всяком случае, вокруг нас никогда не было грязных сплетен!
  -- Но Томаш был, как бы это сказать, очень демократичен. Вряд ли он оставил тебя, только из-за того, что ты...
  -- Давай, подруга, договаривай! Нацистка, да?
  -- Нет, что ты, у меня и в мыслях такого не было!
   Марлен разглядывала узор на ковре.
  -- Ладно, давай я тебя провожу. Тебе уже, наверное, пора домой.
   Когда за Линдой закрылась дверь, Марлен откупорила бутылку и налила себе порцию джина.
   Сколько лет это было ее тайной, которую она ревностно оберегала! Теперь, ничего кроме опустошения, она не ощущала.
   Марлен доставала из холодильника тоник, чтобы добавить в джин, когда раздался телефонный звонок.
   Звонил нотариус. Марлен приготовилась услышать какие-нибудь умопомрачительные новости об объявившихся Томашевых наследничках, но нотариус ограничился только одной короткой фразой: "Он все оставил вам, Марлен".
   Через окно в просторную кухню-столовую заглядывала полная Луна.
   Марлен выплеснула в бокал остатки джина и, не разбавляя, выпила. Потом взяла со стола опустевшую бутылку и, со всего маху, запустила ею в Луну.
  
  
  

хх.

Не спрашивайте, и я не буду вам врать.

Стивен Кинг

"Воспламеняющая взглядом"

   Декабрь выдался холодный, со снегом и гололедом.
   Инга закуталась в толстый шарф и направилась в сторону автобусной остановки. Ехать ей было всего четыре остановки, так что до дома она доберется быстрее, чем на машине.
   Инга спустилась в переход. Две белые дворняги сидели на узком парапете, спасаясь под землей от холода. Народ тек в обоих направлениях и не обращал на собак никакого внимания.
   В киоске, рядом с остановкой, Инга купила журнал по фототехнике. В это время как раз подъехал автобус. Инга вошла и заняла место у окна. Сзади сидели две женщины и довольно громко разговаривали между собой. Волей неволей Инга прислушалась. Когда одна из женщин закончила свой рассказ о новой работе ее племянника, другая зашелестела газетой.
  -- Вот, не успела прочитать еще.
  -- Что это у тебя? "Жеч Посполита"?
  -- Купила утром, перед работой. Сегодня они напечатали последнее интервью Томаша Вержбицкого.
   Инга резко поднялась, и как только открылись двери, первая вышла из автобуса.
   Две остановки она шла пешком, смотря по сторонам в поисках торговцев газетами. Наконец, ей повезло. Молодой парень еще не свернул свою торговлю, и Инга успела купить у него последнюю "Жеч Посполита".
   Дома, едва успев снять пальто и сапоги, она зажгла на кухне абажур и принялась за чтение.
   Интервью было большое и занимало две полосы. Когда Инга закончила его читать, то она подумала, что Томаш, сказал в нем гораздо больше, чем собирался. Томаш всегда очень обстоятельно отвечал на все вопросы и был просто идеальным собеседником.
   До того как три года назад, Инга появилась на пороге студии Доминика, она работала в отделе новостей газеты "Газета Виборча" и знала, как бывает порой непросто разговорить собеседника. Один испанский художник просто довел ее до слез своими ответами. Полчаса Инга безрезультатно пыталась завязать беседу. Художнику было скучно, Инге стыдно и страшно. В конце концов, Инга вздохнула и встала с кожаного дивана.
  -- Извините, что отняла у вас время.
   В этот момент, от напряжения, она всхлипнула.
   Художник тут же переменил свое к ней отношение.
  -- Не расстраивайся. Я покажу тебе, как надо брать интервью.
   В следующие два часа художник замешивал краски и в одиночку вел беседу с самим собой.
   Инге оставалось только успевать записывать. С тех пор она, действительно, поняла, как правильно брать интервью.

ххi.

Она тогда подумала, что любовь так или иначе убивает любовь,

ибо в порядке людей отказываться от еды, утолив голод.

Габриель Гарсиа Маркес

"Сто лет одиночества"

   Через день Линда пришла восстанавливать отношения.
   Марлен так и знала, что Линда долго не выдержит.
  -- В общем, так, Марлен.
   Начала Линда.
  -- Ты мне ничего не говорила, не показывала, и я твоей истории не знаю. Забудем.
  -- Забудем.
   Согласилась Марлен.
  -- Кстати, завтра я опять начинаю работать.
  -- А не рано? Может, отдохнешь, хотя бы еще с неделю?
  -- Нет. Я уже звонила Фриде. У нее есть для меня отличная работа в журнале для женщин. Кофе пить будем? Тогда, идем в столовую.
  -- А чего у тебя стекло разбито? - Спросила Линда, усаживаясь за стол.
  -- Да вот, как-то так неудачно вышло... .Но стекольщика я уже вызвала, не волнуйся.
  -- Я тебя знаю, ты можешь и год с разбитым окном жить.
  -- Не преувеличивай.
   Марлен насыпала в кофейные зерна в кофемолку.
  -- Ну, а что ты выяснила насчет родственников?
   Когда гул кофемолки стих, Марлен ответила:
  -- Об этом, тоже, можешь забыть. Звонил нотариус. Теперь все принадлежит мне.
  -- Вот и отлично. Все-таки Томаш продолжает заботиться о тебе даже после смерти.
   Марлен поставила на плиту воду для кофе.
   - Перед его гибелью я как раз забрала из прачечной его рубашки. Сейчас они пахнут моющим средством. От Томаша даже запаха не осталось. Кофе тебе со сливками?

ххii.

  -- Твой путь? - переспросила Королева. - Не знаю, что ты хочешь этим сказать!
   Здесь все пути мои!

Льюис Кэрролл

"Алиса в Зазеркалье"

   Пара скупых фраз, выданных диктором в теленовостях, ударила Ингу сильнее, чем, если бы она стояла на шоссе и своими глазами видела Томашеву гибель.
   Может, это произошло потому, что она все привыкла видеть, и увиденное шокирует ее меньше услышанного? Когда что-то видишь, значит, это находится во вполне достигаемых пределах. Возможно, это даже можно потрогать руками, ощутить запах, почувствовать вибрации, идущие от этого объекта. Потом можно проанализировать, какие чувства вызывает объект, почему возникли эти ощущения, стоит ли забыть об объекте, как о чем-то рядовом и незначительном или же, стоит его зафиксировать, в памяти или на фотопленке и не дать ему раствориться в окружающем мире. Но самое главное то, что когда видишь какое-то событие, то в подсознании возникает такая мысль: "если я это вижу, то значит, я могу в этом участвовать и могу это изменить". Такая посылка может оказаться очень опасной и вывести на бесконечный и неведомый путь.
   Зайти по такому пути можно очень далеко. Но, казавшиеся такими надежными, ориентиры, оказываются, вдруг, ложными и вы обнаруживаете себя совершенно не в том месте, куда стремились попасть. Потеря ориентации приводит к невозможности продолжать двигаться вперед, как, впрочем, и отрезает путь к возвращению назад. Ведь кто может поручиться, что, двигаясь вперед, вы тем самым не отступаете назад, и, повернув, как вам кажется, в обратном направлении, в результате вы не попадете в чью-нибудь хитро расставленную ловушку?
   Инга почувствовала, как при мыслях о Томаше все внутри нее сжалось, а к глазам медленно подбирались слезы. Тогда она запрокинула голову вверх, пытаясь справиться с эмоциями, но у нее ничего не вышло.
   Инга опустилась на пол, прислонилась к стене, а из глаз предательски покатились слезы.
  

ххiii.

Остается подозрение, будто что-то я забыл.

Будто что-то засунуто в складки хлопотливости,

как суют деньги или листок с адресом в самый маленький кармашек джинсов

и только позже понимают, что эта-то мелочь и была решающей, единственной, главной.

Умберто Эко

"Маятник Фуко"

   Владислав неторопливо ехал по улице Коперника, когда справа заметил идущую по тротуару девочку в белом пуховике, с красным рюкзачком за спиной. Это была Алиса.
   Владислав остановил машину и догнал девочку.
  -- Алиса, ты знаешь который сейчас час? Ты не должна гулять так поздно, да еще одна.
   Произнес Владислав, беря Алису за руку.
  -- А что я такого сделала?
   Возмутилась Алиса и попыталась выдернуть руку.
  -- Уже почти десять вечера. Что тебе нужно в этой части города?
  -- Вам-то какое дело? Что вы ко мне пристали? Сейчас же отпустите, а то пожалеете!
  -- Ты разве не понимаешь, что тебя могут обидеть?
  -- Теперь понимаю!
   Глаза Алисы просто сверкали от ярости.
   "Вот несносная девчонка, просто маленькая бестия. Родители, наверное, с ней здорово намучились", - подумал Владислав.
  -- Идем, я отвезу тебя домой.
  -- Никуда я с вами не пойду! Еще чего!
  -- Послушай, Алиса...
  -- Нет, это вы послушайте, господин забыла ваше имя! Вы что, не знаете, что за домогательство к детям сажают в тюрьму?
   "Она разговаривает далеко не как маленькая девочка!"
  -- А знаете, что в тюрьме делают с такими как вы?
   Тут Владислав неожиданно переменился.
   По его лицу пробежала тень, губы сложились в неприятную улыбку.
  -- Я все прекрасно знаю, малышка.
   В его голосе появились свистящие нотки.
   - Но я никогда не попадаюсь. А если ты сейчас же не пойдешь со мной, я прирежу тебя прямо здесь. Проведу ножом прямо по твоей шейке. Что, стало страшно? Грубить уже не хочется, правда?
   Алиса беспомощно огляделась по сторонам. Но улица как будто вымерла.
  -- Ты сама виновата, принцесса.
   С этими словами Владислав сунул руку в карман.
  -- Нечего было гулять в одиночестве по пустынной улице.
  -- Не делайте этого.
   Покорно попросила Алиса. Она больше не пыталась освободиться.
  -- Садись в машину, мерзкая девчонка.
   В машине Владислав указал Алисе на заднее сиденье и приказал сидеть молча и не пытаться привлечь к себе внимание.
   Потом он завел мотор.
  -- Не увозите меня!
  -- Что? Я же велел молчать!
  -- Не увозите меня, пожалуйста! Без меня он не найдет дорогу!
  -- Ну, теперь ты меня окончательно разозлила.
   Владислав резко затормозил и повернулся к девочке.
  -- Кто не найдет дорогу?
  -- Томаш!
  -- Какой еще Томаш? Что ты за комедию здесь ломаешь?!
  -- Ваша машина столкнулась с его машиной. Он погиб, ну как вы не помните!
  -- Ты из меня идиота-то не делай, принцесса.
  -- Если вы меня убьете, то я не смогу помочь Томашу.
  -- Поможет кто-нибудь другой!
  -- Другой не поможет! Какой вы безжалостный, мало вам жертв.
  -- Да что ты несешь! Не собираюсь я тебя убивать! Просто хочу отвезти домой к родителям. Они, небось, с ума там сходят.
  -- А что вы вмешиваетесь?
  -- Да пойми, Алиса, если с тобой вдруг что-нибудь произойдет, я никогда в жизни не смогу себя простить. На мне уже и так один труп.
  -- Отпустите меня.
  -- Послушай, ну как ты ему поможешь? Он ведь умер.
  -- Вы не правы. Ему можно помочь. Мир вокруг него сейчас выглядит совсем по-другому. И в этом незнакомом мире его надо научить ориентироваться, пока он до конца не привыкнет к своему новому состоянию.
   Даже если бы Владислав услышал подобные слова от взрослого человека, то он бы все равно несколько растерялся. Но когда все это говорит ребенок!
   Ученый, физик - ядерщик Владислав Батлер чувствовал себя полным кретином.
   Между тем Алиса продолжала.
  -- Восприятие мира для него стало другим. Если сейчас вы позовете его, он может услышать, а может нет. Чтобы окончательно освоиться, требуется время. Там тоже многое зависит от конкретного человека. Некоторые вначале даже не помнят своего имени. Вот представьте, что вы забыли, как вас зовут. Ну и как вы теперь будете жить?
   Владислав представил, и ощущение безымянности ему совсем не понравилось. Он протянул руку, чтобы разблокировать дверь.
  -- Так я свободна? Вы меня отпускаете?
  -- Отпускаю. Надеюсь, ты не опоздаешь утром в школу.
  -- Хотите, я кое-что скажу вам на прощание? За то, что вы мне поверили?
   Владислав кивнул.
   Алиса наклонилась к Владиславу близко-близко и прошептала ему на ухо всего одно слово. Его имя.
  

хxiv

-Ничего не поделаешь, - возразил Кот, - Все мы здесь не в своем уме - и ты и я.

  -- Откуда вы знаете, что я не в своем уме? - Спросила Алиса.
  -- Конечно, не в своем ,- Ответил Кот. - Иначе как бы ты здесь оказалась?

Льюис Кэрролл

"Алиса в стране Чудес"

  -- Ты все это себе внушила. Кладбище, могила... Подсознательно, ты считала меня отпетым негодяем и, возможно, в душе желала, что лучше бы я умер. Тогда я бы уже не смог испортить твое ко мне отношение.
   Томаш и Инга сидели в гостиной.
  -- Да что ты такое говоришь, Томаш! Все происходило с точностью до наоборот! Слушай, я не знала, что ты можешь быть таким жестоким.
  -- Но мне надо как-то тебе отвечать! Я очень хочу помочь тебе разобраться. То, что я пытаюсь тебе сейчас объяснить, совсем не жестоко. С психологической точки зрения...
  -- Иди ты со своей психологией! Ты что же это думаешь, я свихнулась, и мне все померещилось?
  -- Ты бы сама себя послушала, Инга. Вдумайся в то, что ты говоришь. Ты видела мою могилу на кладбище, но ты ведь могла и ошибиться. Там была надпись: "Томаш Вержбицкий, тридцати четырех лет, умер тогда-то"?
  -- Не было.
  -- Ну вот!
  -- Томаш, там была твоя фотография!
  -- Парень оказался просто на меня похож. Ты сопоставила факт моего исчезновения и фотографию на могиле. В результате получилось, что я умер. Все просто.
  -- Ладно, хорошо. Я ошиблась. Тогда получается, что в газетах и на телевидении тоже ошиблись?
  -- Инга, ты веришь в гуманоидов? А между тем и в газетах и по телевизору упоминают об этом довольно часто.
   Тут Инге показалось, что она кое-что начинает понимать.
  -- Ах, ты, мерзавец! Ты все это разыграл!
  -- Что ты имеешь в виду?
   Инга поднялась с дивана.
  -- Хватит уже притворятся. Хорошо? Поздравляю, это твой лучший спектакль, Томаш! Ты его для меня одной разыграл или как?
   Томаш откинул рукой назад волосы и тоже встал.
  -- Нет, это тебя кто-то надоумил. Сама бы ты не догадалась. Джерри, мать его!
   Томаш стремительно вышел из комнаты, хлопнув дверью.
   Инга осталась одна. Она подошла к музыкальному центру и в задумчивости принялась перебирать компакт-диски. "Зачем я ему столько всего наговорила? Может, он действительно жив, и это у меня поехала крыша. Но ведь я точно знаю, что он погиб! Хотя как странно! Когда была на кладбище, я не верила в то, что он мертв, а когда он сидит передо мной целый и невредимый, я не верю в то, что он жив. Что мне остается делать? Забыть о том, что я видела и наслаждаться жизнью вместе с Томашем? Начать все заново и никогда не вспоминать о прошлом? Пожалуй, я могла бы попробовать. Но, что если в один прекрасный день я проснусь утром, а от Томаша не останется и следа? Тогда я все брошу и уеду к родителям в Щецин. Куда через какое-то время за мной заявится Томаш и начнет убеждать меня, что в этот раз он уже точно больше не исчезнет".
   Дверь распахнулась. Томаш подошел к Инге и протянул ей телефон.
  -- Звони.
  -- Куда?
   Удивилась Инга и отложила в сторону выбранный диск.
  -- К себе на работу. Скажи, что завтра ты не придешь.
  -- Почему?
  -- Потому, что мы уезжаем. Хватит. Тебе надо отдохнуть, все и так зашло слишком далеко.
  -- Но...
  -- Никаких "но"! Если тебе это трудно, я могу и сам позвонить. Номер я помню.
  -- Хорошо, я позвоню. Потом. А пока, приготовь мне чай, Томаш. Пожалуйста. Я люблю смотреть, как ты это делаешь. - Попросила Инга.
   Пока грелся чайник, Инга молча курила, что-то обдумывая. Наконец решилась:
  -- Томаш, можно я задам тебе вопрос? Ты ответишь, и мы закроем тему.
  -- Спрашивай.
  -- Расскажи, что ты делал, когда, как ты говоришь, ушел от меня?
  -- Да ничего не делал. Гулял по улицам, потом здорово напился. Где - не помню. Как добрался до дома - тоже. Пришел в себя на диване в гостиной. Три часа дня было. Башка раскалывалась, да и вообще, состояние было такое, как будто меня, по меньшей мере, человек пять ногами били. А потом все вдруг прошло. Даже как-то странно, будто ничего и не было.
  -- А на следующий день ты начал жить заново.
  -- Да, и у меня все получилось. Все, чего я хотел.
   Томаш достал из шкафа банку с чайной заваркой.
  -- Хотя подожди, Инга. Я ведь кое-что видел. Какую-то аварию. Люди столпились и смотрели, как спасатели вытаскивают из разбитой машины какого-то парня. Он мертв уже был. Теперь, я начинаю вспоминать... Там еще была девочка.
  -- Девочка?
  -- Да. Она спросила, как меня зовут, а потом показала на мертвого парня и сказала: "Это ты". Я посмотрел, это и вправду был я. "Странно", - подумал я, "как я могу лежать там и одновременно стоять здесь?"
   Томаш замолчал.
  -- Пожалуйста, продолжай. - Инга почти взмолилась.
  -- Да дело в том, что дальше я не помню. Наверное, я ушел оттуда. Последнее, что я хорошо помню, это как я обошел всю эту толпу и заглянул этому парню прямо в лицо. Потом..., не помню, что было потом. Я пошел и напился. Не каждый день видишь себя со стороны, да еще мертвым.
  -- Да уж, - согласилась Инга.
   Томаш принялся заваривать чай, и Инга ловила каждое его движение. Потом она встала, чтобы достать чашки.
  -- Но только, знаешь, что, Томаш, в тот день, когда, как ты решил, ты ушел из моей квартиры, тебя у меня не было. Вообще. Понимаешь? Мы не были вместе. Мы, вообще, не встречались с тобой, по меньшей мере, неделю. Я готовилась к выставке, у меня катастрофически не хватало ни на что времени.
   Инга поставила перед ним чашку.
  -- А ты точно ничего не путаешь, Инга?
  -- Ничего. Абсолютно. Если бы все было так как ты себе представляешь...
   Инга грустно улыбнулась.
  -- То, что тогда?
  -- Тогда я не умирала бы каждый раз вместе с тобой, проезжая мимо того перекрестка. Да и просто, думая о том, что произошло. Когда, Томаш, я увидела твое тело, завернутое в черный полиэтиленовый мешок, у меня было такое чувство, что это меня туда завернули.
  -- Так значит, я умер? Да, Инга?
   Вопрос повис в воздухе.
  -- А как же выходит так, что я хожу на работу, вожу машину, разговариваю по телефону? Что-то не получается, верно?
   Инга налила чай сначала Томашу, потом себе.
  -- Оперная дива, что живет рядом с тобой, Натали Болтон? Я не ошиблась, это ведь она?
  -- Да.
   Инга с наслаждением сделала маленький глоток.
  -- Натали Болтон, Томаш, погибла в авиакатастрофе год назад. Вместе со своим ротвейлером Греем. Об этом писала вся мировая пресса. Очень вкусный чай.
  -- Хочешь печенья?
  -- Хочу.
   Томаш протянул ей оригинальную коробку в виде сундучка.
  -- Там разные: миндальные, шоколадные, с джемом в середине.
   Он смотрел, как Инга выбирает печеньица.
  -- Ну, а ты? Ты помнишь, что случилось с тобой?
  -- В каком смысле?
  -- Что произошло?
  -- Я очень переживала, Томаш.
  -- Я знаю.
  -- Чтобы как-то справиться, я стала еще больше работать. У меня прошли две выставки.
  -- Ты справилась на "отлично".
  -- Так ты, что видел?
  -- Конечно.
   Инга подняла на него глаза.
  -- Мне тебя очень не хватало. Все о чем я мечтала, это увидеть тебя. Я обратила внимание, что когда я хожу по улицам, то вглядываюсь в лица прохожих. Может быть, среди них я увижу тебя. Я не заметила, как прошла зима. И вот, наконец, позавчера я увидела тебя в кафе. Какое-то время я просто наблюдала за тобой с улицы. Потом вошла, ну а дальше ты ведь и сам все знаешь.
   Томаш кивнул.
  -- Когда мы встретились в кафе, было около половины четвертого дня. Ты что же, с самого утра и до этого времени гуляла по Варшаве?
  -- Нет. У меня были дела.
  -- Вспомнить можешь?
   На лице Инги отразилось удивление.
   Она отчаянно напрягла память. Безрезультатно. Это было очень странно, прежде с ней такого не случалось.
   Инге стало не по себе.
   Она растеряно посмотрела на Томаша и сказала:
   - Нет.
  
  
  
  
  
  

ххv.

   Она давно не вела дневник. Это стала ее первая запись за последние пять лет.
   21 января 2001 г.
   "Теперь мне хочется все знать о нем. Никто раньше меня так не интересовал. Мне казалось, у меня еще есть время, много, много времени, а его, оказывается, уже тогда оставалось совсем чуть-чуть. Время - это песок, который через узкую горловину сыпется из одного сосуда в другой. Но только никто не знает, насколько рассчитаны такие песочные часы, и с какой скоростью пересыпается песок.
   Я не верю в то, что он умер. Мне могут возразить: "Но это очевидный факт!" Согласна, но это только для сторонних наблюдателей. Я каким-то образом оказалась во все это вовлечена, и для меня многие вещи предстают в ином свете.
   Вчера, когда в торговом центре я поднималась на эскалаторе, я столкнулась с его взглядом. Мне показалось, что он смотрит на меня из толпы людей и видит только меня. Других для него не существует. Может, там, где он сейчас, не существует и понятия "торговый центр".
   Недавно встретила Джерри, приятеля Томаша. Они вместе готовили какой-то новый проект. Теперь Джерри пытается закончить его один, хотя вряд ли у него что-то получится. Так вот, Джерри сказал, что, несмотря на то, что прошло почти три месяца, как погиб Томаш, он часто ловит себя на мысли, что Томаш всего лишь куда-то уехал. Это ему здорово мешает, потому, что он до сих пор думает и говорит о Томаше в настоящем времени. Примерно так: "Вот Томаш придет, и мы с ним обсудим эту идею..." Или: "Вначале это должен увидеть Томаш и если ему понравится..." Нет, Джерри, однозначно, не справится.
   Виктор выглядит задумчивым и строит новые планы. Когда я заговорила с ним о Томаше, и сказала, как остро переживаю эту потерю, он покачал головой и произнес: "Потеря..., да, именно, именно..."
   У меня на столе стоит фотография Томаша. Я часто смотрю на нее и вижу в его глазах то, что называют "коллективным бессознательным" или "душой мира".
   Боюсь признаться в этом даже сама себе, но только после его гибели мы стали с ним по настоящему близки. Физическая близость далеко не венец человеческих отношений. Есть еще что-то такое, связывающее людей настолько крепко, что начинаешь всерьез задумываться, о том, откуда идет эта связь.
   Существует теория о том, что все в мире повторяется. Толковать ее можно в разных ключах. Стоит мне представить, что когда-нибудь повторится наша с Томашем встреча, то время уже не кажется таким беспощадным к людям. И вот тогда я начинаю слышать, как зловеще сыпется песок. Избавится от этого шума можно будет только тогда, когда он весь окажется в нижнем сосуде. "Мерседес" Томаша снова столкнется с внедорожником "Митцубиси". Приедут полицейские, спасатели, вокруг соберется толпа, вечером я приду домой и буду смотреть вечерние новости, из которых и узнаю, что Томаша больше нет, пройдет три месяца, и я напишу эти строки, в дальнейшем, произойдут и еще какие-то события.
   А потом кто-то перевернет часы, и все начнется сначала".
  
  
  

ххvi.

А тут ветер по-прежнему разговаривал с деревьями.

Стивен Кинг

"Воспламеняющая взглядом"

   Инга обвела интересующее ее место красным фломастером, сложила карту и потянулась за своей сумкой.
  -- Мне надо ехать, - сказала она, сидящему рядом Стефану.
   Стефан отложил в сторону проявленную пленку.
  -- Что, так срочно? Но мы же еще не просмотрели все кадры.
  -- Потом. Очень надо, понимаешь?
   Инга чмокнула Стефана в щеку.
  -- Подожди, давай закончим, и я тебя подвезу.
  -- Нет, Стефан, спасибо. Я как-нибудь сама.
  -- Скажи, хоть куда едешь.
  -- Извини, не могу.
  -- Сплошные тайны. Учти, я обижусь.
  -- Ну, это ты зря.
   Инга уже надела пальто и держала наготове ключи от машины.
  -- Это дело касается только меня. У меня может быть частная жизнь?
  -- Ладно, поезжай.
   Стефан сменил обиженный тон на вполне дружелюбный.
  -- Заодно скажи Элле, пусть организует мне кофе.
  -- Хорошо. Передай Доминику, когда он появится, что у меня резко изменились планы. Сегодня, я уже не появлюсь.
   Последние слова Инга произнесла стоя в дверях.
   Она вышла из "Олимпии", села в "Рено" и поехала на то место, где произошла Томашева автокатастрофа.
   Все выглядело вполне мирно.
   По улице, на которой погиб Томаш, ехали машины, по тротуару спешили по своим делам прохожие. Уютно светились окна в придорожном кафе.
   Вчера она побывала у инспектора полиции Навроцкого. При виде Инги его лицо приобрело скучное выражение. По всему было видно, что инспектор к разговору не расположен. Но Инга предварительно выяснила, что у Навроцкого есть дочь. Очаровательное шестнадцатилетнее существо, по имени Ева, исполнение желаний которого - смысл жизни инспектора полиции.
   Больше же всего на свете прелестной Еве хотелось стать фотомоделью.
   Узнав об этом, Инга позвонила своей подруге, работающей в журнале "Elle".
  -- Моника? У меня на примете есть девушка, ты бы не попробовала с ней поработать?
  -- А почему сама этим не займешься?
  -- Ты же знаешь, я для фотомодельного бизнеса не снимаю.
  -- Так она модель?
  -- Да.
  -- Вообще-то у меня сейчас такой напряженный график... Может, перезвонишь недельки через три?
  -- Что ж, Моника, если ты не можешь, то я не настаиваю. Позвоню Борису.
  -- Нет, подожди! - Услышав о Борисе, спохватилась Моника.
  -- Пожалуй, я смогу найти для нее время. Передай, пусть приходит в следующий четверг. Кстати, как ее имя?
  -- Ева Навроцкая.
  -- Значит, пятнадцатого, в одиннадцать утра. Без опозданий.
  -- Девочка придет во время.
  -- Тогда договорились.
   Инга села и положила перед Навроцким свою визитку.
   - Ну и зачем я вам понадобился, пани Левартовская?
  -- Моя подруга ищет девушку для съемок в модельном журнале. Я рекомендовала ей вашу дочь.
   Инспектор не ожидал такого нахальства.
  -- Что вы себе позволяете?! Как вы смеете говорить с кем-то о моей дочери?
  -- Во-первых, не "с кем-то", а с фотографом очень известного журнала, которая, между прочим, работала с Клаудией Шифер. Во-вторых, я ведь могу сейчас и уйти. Только прежде, чем я закрою за собой дверь вашего кабинета, подумайте, как ваша дочь отнесется к тому, что вы отобрали у нее такой редкий шанс. Ну, так что, я ухожу?
   Инга поднялась со стула.
  -- Да подождите вы! Сядьте.
   Инспектор оглядел Ингу.
  -- Вы мне что, сделку предлагаете? Я вас правильно понял?
  -- Правильно.
   Инга достала из сумки сложенный лист бумаги.
  -- Здесь адрес, по которому ждут вашу дочь. Дата и время.
  -- Взамен что хотите?
  -- Схему ДТП.
  -- Но вы понимаете, что у меня ее может не быть? Я же не храню все схемы в своем кабинете.
  -- Эта должна быть. Дело еще рано сдавать в архив.
   Инспектор что-то прикинул в уме.
  -- Уж не имеете ли вы в виду Томаша Вержбицкого?
  -- Именно.
  -- Но я не могу показать вам материалы его дела!
  -- Очень жаль. Боюсь, у вашей дочери больше не будет подобной возможности. А чтобы добиться успеха в модельном бизнесе, нельзя отвергать такие выгодные предложения.
   Навроцкий вытащил из ящика стола ключи, встал и подошел к сейфу. Инга впилась в инспектора взглядом. "Только бы не заел замок или инспектора не вызвали бы на какое-нибудь совещание", - подумала она.
   Ни того, ни другого к счастью не произошло. Инспектор открыл сейф.
   К Ингиному удивлению, материалы о расследовании Томашевой гибели оказались обычной, довольно скромной по объему, подшивкой бумаг в бордовом переплете.
  -- Смотрите. Схему можете перечертить.
   Инга схватила дело.
  -- Листок с координатами давайте.
   Инга протянула ему сложенный лист, не выпуская подшивку из рук.
   Инспектор усмехнулся.
  -- Боитесь, что отниму? Не бойтесь, я свое слово держу.
   Инга читала протоколы допросов, выводы экспертов, еще какие-то справки и акты и чувствовала себя актрисой, играющей в детективном фильме. Все эти процессуальные документы, показания свидетелей и полицейских, заключение Крамера, все казалось ей каким-то бутафорским. Даже сидящий напротив инспектор полиции Навроцкий, выглядел как провинциальный актер.
   Инга перечертила схему и обратилась к Навроцкому:
  -- Я закончила. Спасибо.
  -- Есть какие-нибудь вопросы?
  -- Нет. Никаких.
  -- А у меня есть. Скажите, эта ваша подруга, она что, и правда может сделать из моей Евы настоящую звезду?
  -- Она все может. Прощайте, инспектор.
   Инга развернула сложенный вдвое лист миллиметровой бумаги. По схеме определила, где стояла Томашева машина.
   От удара белый "Мерседес" превратился в груду металла, и кровь Томаша залила мягкую кожаную обивку салона. Перед Ингой возникло страшное видение столкновения двух машин. Оно было настолько реальным, как будто Инга сама видела трагедию. Более того, она наблюдала за происходящим сразу с нескольких точек. Вот, как будто бы сверху увидела она, что от удара разламывается металл и вдребезги разлетаются стекла. Потом, словно подлетела поближе и видит, как резко откинулась назад голова Томаша, а затем безжизненно упала на руль, и кровь начала заливать его благородное лицо, как осколки стекла вонзаются в плоть и теплые липкие ручейки льются по рукам, а на светлом кашемировом свитере расплываются кровавые пятна.
   Лишь только протянула она руку, чтобы хоть на миг дотронуться до тонких его пальцев, как Томаш поднял голову и Инга, вздрогнув, одернула руку.
   Видение теперь напоминало старую хронику: быстро-быстро сменяющие друг друга кадры. Инга уже ничего не могла разобрать в пестрой чреде образов. Последнее, что успела она уловить это
  -- Эй, пани, заснули вы что ли?
   Инга встряхнула головой. Остатки видения вспорхнули и выскользнули в опущенное боковое стекло.
  -- Здесь нельзя парковаться.
   Рядом с машиной стоял парень в униформе работника автосервиса.
  -- Извините. Я не знала.
  -- Что вам тут нужно?
  -- Я сейчас уже уезжаю.
   Инга протянула руку, чтобы закрыть окно, но парень продолжал:
  -- Вы приехали на место аварии посмотреть? Да? Наверное, спросить чего-нибудь хотите?
  -- Ошибаетесь. Я не знаю ни о какой аварии.
  -- Неужели? Да вот на этом самом месте все и произошло. Я бы мог вам кое-что порассказать. Вы выйдите из машины.
   В глазах парня мелькнул хищный огонек.
  -- Я не хочу ничего слушать. Мне это не интересно.
   Инга повернула ключ зажигания.
  -- Вот-вот, тогда лучше уезжайте отсюда.
  -- Это я и собираюсь сделать. Всего хорошего.
   "Рено" повернул направо и помчался в сторону центра.
   Инга остановилась около торгового комплекса "King Cross". Там она с полчаса посидела в кафе, наслаждаясь горячим кофе и свежей выпечкой, потом отправилась за покупками.
   Она приобрела набор салфеток под столовые приборы и подсвечник с бусинками для матери. Футляр для очков и бинокль "Hermes" - для отца.
   Когда все было аккуратно упаковано и перевязано нарядной лентой, Инга вернулась в машину.
   На следующий день она заехала в книжный магазин и купила настенный календарь, где каждому месяцу соответствовал плывущий по воде корабль. Потом из огромного количества открыток, на которых распускались цветы, смеялись дети, играли котята и блестели гладкой поверхностью озера, выбрала одну.
   Когда она возвращалась от родителей, то подумала, что в их семье очень редко делали подарки друг другу.
   На следующий день Инга начала готовится к показу. Доминик давно говорил, что ей пора устроить выставку. Наконец, Инга согласилась, и он подыскал для этого мероприятия выставочный зал. Выставка имела успех, и вскоре Инга получила предложение о демонстрации своих работ на международной выставке, которая должна была состояться в конце зимы.
  -- Ты стала открытием года, - сказал Доминик, когда апрельским вечером они прогуливались по центру Варшавы.
  -- Льстец, - улыбнулась Инга.
   Они проходили мимо какого-то бара. Вдруг из бара выскочил парень и бросился бежать. Вслед за ним выбежали еще двое, причем один держал наготове пистолет. Инга услышала выстрел, и то ли от неожиданности стала медленно оседать на землю.
   - Все-таки, я трусиха, - подумала она, глядя на бледную Луну, взошедшую на апрельское небо.
   Потом она уже не слышала ни того, как звал ее по имени Доминик, ни того, как приехали полицейские, для нее разом перестали существовать все городские звуки.
   Она поднялась вначале над улицей, затем над кварталом, наконец, над городом. Все выше и выше, пока Луна не оказалась у нее в ладонях.
  
  
  
   P.S. Роман полностью является вымыслом автора.
   Любое совпадение имен, названий и некоторых ситуаций с именами реально существующих лиц и ситуациями, имевшими место в их жизни, может быть только случайным.
  
  
  
  
   15
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"