Аннотация: Вынужденно приняв предложение своего деда, Владислав оказывается втянут в водоворот событий, готовящих его отъезд в неизвестность.
На следующий день
Управляющий домом разбудил Владислава в семь утра громким стуком в дверь. Получив приглашение войти он сразу же прошёл к окнам, и распахнул ставни. На улице всё ещё было темно, но дождя, судя по звукам, доносившимся из внутреннего замкового садика, куда выходили окна всех спален, уже не было. Следом за управляющим в комнату ввалились покоевая девка с тазиком воды для умывания, большим банным полотенцем, перекинутым через плечо, и четверо здоровенных парней из дворовой обслуги, которые волокли дубовую кадку, наполненную горячей водой. Кадку водрузили в свободном углу комнаты, для этого собственно и предназначенном, на специальном невысоком деревянном постаменте с невысокими бортиками - чтобы расплескавшаяся вода не стекала не пол. Тазик с водой девка поставила на небольшой квадратный столик рядом с постаментом. Тут же положила совершенно новый кусок самоваренного дегтярного мыла (дед его промышленно не производил, но для своих нужд в хозяйстве его варили) . После того, как все вышли из комнаты, Владислав встал, и с шумом расплёскивая воду из тазика окунул туда голову. После вчерашнего он чувствовал себя не то чтобы уж совсем не выспавшимся (всё же дневной сон своё дело сделал, да и вернувшись после ночного разговора он моментально провалился в чёрную тьму безо всяких сновидений - настолько беседа его утомила), но голова просто раскалывалась, перед взором как бы стоял туман, внутренности сознания застыли в какой-то судорожной окаменелости, а сердце давила совершенно тёмная, безнадёжная тоска.
Ледяная вода в тазике его слегка освежила. По крайней мере он окончательно проснулся. Скинув ночную рубашку он тут же залез в тёплую воду. Кадка была не очень большой - как раз сесть по пояс, несколько овальных очертаний, и достаточно старая - некоторые доски уже чуть вышли из стыков, хотя воду она не пропускала. В принципе он мог бы воспользоваться для помывки и услугами покоёвой девки, но стеснительность никогда не позволяла ему прибегнуть к этой, в общем вполне обычной в домах у знати услуге. Впрочем, у себя в доме, где на всё услужение была одна старая кухарка, он и так привык обходиться исключительно своими силами. Квартал в котором он жил был богатым, и там даже были желобковый водопровод и канализация, так что наполнить помывочную бадью нагретой водой, а потом опорожнить не составляло особого труда даже для их пожилой служанки.
Он досиделся в бадье до того, что вода начала стынуть, после чего, ежась, быстро намылился, начав с головы, и ополоснувшись выскочил на банный коврик перед постаментом. Растираясь огромным, ворсистым полотенцем он чувствовал как силы постепенно к нему возвращаются, а вместе с тем отпускало полегоньку и внутреннее напряжение. Натянув бельё, и быстро одевшись в домашний костюм, состоявший из простой полотняной рубахи, брюк, сюртука и мягких кожаных туфель, он отправился в залу, где уже был сервирован лёгкий завтрак, состоявший из овсянки, фруктов, домашнего масла и домашнего же клубничного варенья. Рядом на столике стоял кофейник со свежезаваренным кофеём, и Владислав начал с того, что наполнил себе чашку тягучей, чёрной жижей. Дед ждал его уже за столом, сухопарый, поджарый, совсем не выглядящий на свои шестьдесят с лишком лет, со впалыми, начисто выскобленными щеками. Владислав уже запустил себе, по городской моде, небольшую бородку, которую он впрочем подстригал в последнее время довольно нерегулярно, и сейчас, после помывки, она клочковато торчала в разные стороны, на что дед ещё и вчера поглядывал неодобрительно.
Перед дедом уже стояла почти опорожненная чашка кофею. Он, видимо, сидел в столовой уже давно. Лицо его было совершенно свежим, и даже несколько более оживлённым, чем вчера, во время похорон. Видимо вчерашнее удачное завершение его многолетнего замысла совершенно оживило все душевные силы у старика.
Внесли кипящую овсянку в небольшом чугунном котелке, и слуга разлил её по большим фаянсовым тарелкам, принесенным вместе с котелком, и выгревавшимися до этого в печи на кухне. Варенье и масло каждый положил сам - по вкусу. Владислав обычно ел кашу вприкуску с яблоком. Яблоки уже были нового урожая, большие, краснобокие, и в общем достаточно сладкие.
По завершении завтрака слуга распахнул парадную дверь залы, вынес на верхнюю площадку парадной лестницы два стула, они налили себе по второй чашке кофея и вышли наружу. Над двором замка стлался лёгкий туман, небо было на удивление чистым, но по краям всё же белели облачные покровы. Фасад замкового дома смотрел на восток, и там, за открытыми въездными воротами уже вовсю наливалась заря, так что на улице было достаточно свело.
Они сели рядом, чуть развернув стулья чтобы видеть краем глаза собеседника, и молча уставились на разгорающееся зарево восхода.
- Опять наверное день будет дождливым, с неудовольствием сказал дед, поглядывая на облачность, обложившую чистое небо со всех сторон.
Владислав молча пил свой кофей. После вчерашнего разговаривать было, собственно, уже не о чём. Главное уже было сказано, а время обсуждать конкретные детали прейдет позже. Ему не хотелось ни о чём говорить сейчас. Особенно с дедом. Ему хотелось молча смотреть на закат, и, ни о чём не думая, седеть так долго-долго, может быть даже целую вечность.
Но дед не доставил ему этого удовольствия. Задумчиво, не отрывая взгляда от багровеющего небосклона он вдруг сказал:
- А кстати, ты наверное ещё не слышал - Алина-то ведь вышла замуж. За того.. Как его, старшего сына владельца земель за холмом Старополья. Из этой, туземной знати. Неплохая партия, в общем, для дочери выскочки из купцов средней руки, вдруг заделавшихся землевладельцами.
У Владислава грудь задавило тяжёлым, свинцовым обручем. Взгляд застыл, упёршись в точку внезапно выглянувшего из-за облаков краешка солнечного диска. Руки непроизвольно вцепились мёртвой хваткой в плоские ручки кресла. Сжав губы, он постарался отрешится от происходящего - в голове зазвенело, и потемневший взгляд слепо упирался в наливающийся утренним багрянцем горизонт. Дед наблюдал за ним искоса, и в глазах его светились лукавые искорки жестокого любопытства.
- Знаешь, Владислав, - вкрадчиво продолжил он, - настоящий рыцарь, воин Запада, всегда должен быть хозяином своих страстей, а не покорным рабом оных. Женщины - это одна из услад нашей жизни. Но - у этой услады есть своё, вполне определённое и конкретное место в жизни рыцаря и воина, за пределы которого их никогда не следует выпускать. Женщина - это прежде всего достойная жена для него, опора его семьи и мать его детей. Она - его верный спутник в жизни, и помощник, но - он, и только он глава рода и господин её. Тут точно тоже, что и с твоим боевым конём - который твой лучший друг и спутник, от которого часто зависит и удача в бою, и самая жизнь твоя, и которого ты бережёшь, как зеницу ока. Но который всегда должен быть покорен воле твоих шпор и уздечки. И который, если хоть раз дашь ему послабление, может взбрыкнуть и выбросить тебя из седла в самое ответственное мгновение, в мгновение смертельного боя. Именно поэтому мы подбираем своих боевых коней из лучших племенных хозяйств, где их смолоду приучают ходить под седлом в покорности, а жён своих мы берём из семейств равных нам благородством и происхождением. Потому что лишь в этих семействах девочки получают должное воспитание и наставление, после чего и могут становиться достойными жёнами достойных воинов нашего рода. Ну, и плюс порода, конечно же. Прежде всего - порода.
Тут дед на мгновение запнулся (сообразив, видно, что вопрос породы для его внука - слишком деликатная тема), и прокашлявшись продолжил:
- Я понимаю - молодость. Бывает. Женщины, особенно из нижних племён - существа коварные. Им часто мало просто супруга, они рады всякому стреноженному юноше, теряющему навсегда из-за них голову. Тем более - из нашего, высшего рода. Видеть юношу благородных кровей пресмыкающегося у своих коленок - для них высокое наслаждение, хотя они никогда не позволят себе показать оное явно, а будут строить из себя преследуемую невинность. Ты ещё тому радуйся, что ты ей не понадобился в качестве мужа или любовника. Не будем доискиваться причин - это уже не важно. Важно то, что теперь для тебя испытанием будет сбросить с себя её невидимый поводок, который она не позаботилась с тебя снять, прежде чем отшвырнула тебя от себя навсегда подальше. Это - тоже испытание для рыцаря, не менее важное, чем умение владеть боевым мечём. Способность перерезать те невидимые уздечки страсти, которые женщины накладывают на неопытные сердца - это важнейший этап в становлении мужа брани. Если ты сумеешь это сделать, если ты обретёшь в себе способность к этой внутренней магии самообуздания - ты уже никогда не станешь безвольным рабом столь же ласковой, сколь и такой коварной женской ручки. Наоборот - ты будешь стремить лошадь своей судьбы лишь в нужном ТЕБЕ направлении. Судьба подлинного рыцаря Запада - это подлинное внутреннее одиночество, в котором он, и только он остаётся единственным распорядителем всех движений сердца своего.
Вадим слушал поучения дела как шум водопада, раздающийся откуда-то из необозримого далёка. Слова отскакивали от его сознания как капли воды от вощённой дощечки для письма, оставляя на ней тяжкие царапины боли и отторжения. Не было ни сил, ни желания вдумываться в них, и только где-то в глубине его сердца пульсировала невидимая жилка тяжкой чёрной боли, и над всем властвовало лишь одно-единственное желание - чтобы пытка этого разговора закончилась бы как можно скорее. По сердцу его струились невидимые миру кровавые слёзы, и в горле его деревенел неслышимый миру отчаянный крик. Но на окаменевшем лице его продолжала лежать лишь маска мертвенного бесчувствия.
- Я понимаю, продолжал старик. Молодость, страсти, да просто жажда молодого женского тела. Можно было бы, конечно же, посоветовать тебе гасить огонь своей страсти в служанках и трактирных девках. Это и недорого, и вполне доступно. Но.. Это, всё же, крайне, крайне недостойный выход для благородного рыцаря нашего племени. Хоть нынешняя молодежь наша и дошла уже до того, что не гнушается окунать своё достоинство в вонь выгребной трактирной ямы, но я, всё же, надеюсь, что внутреннее твоё благородство будет тебя и впредь удерживать от всякой такой гнусности.
Тут Владислав сообразил, что дед ведает о его личных делах гораздо больше чем он мог себе даже представить. Сердце его сжалось от мимолётного смущения и возмущения, но он и тут не сказал ничего в ответ.
- Ты ещё молод, - продолжал старик, - и страсти гнетут и раздирают сердце твоё, и тело твоё. Но твой разум, твоё чувство достоинства и чести, в конце-концов твоя родовая гордость должны безраздельно властвовать над всем этим. В будущем - ты обретёшь достойное супружество. В котом все твои страсти завершатся в спокойных семейных узах и узаконенных наслаждениях брака. Если только... Если ты этого заслужишь. Чтобы стать чтимым и достойным главой семейства, уважаемыми и любимым достойной женой мужем, настоящим отцом своим достойным отпрыскам - для этого нужно прежде всего стать настоящим, достойным мужчиной. Вдумайся - это слово ведь состоит из двух корневых смыслов - "мужа" "чина". То есть муж достойного и славного положения в своём собственном обществе.
Вадим наконец очнулся от тяжко оцепенения, вскочил со стула, подошел к балюстраде, огораживающей с фронтона площадку, и молча стал смотреть в глубину площади перед замком. Там уже стояла наготове дедовская двуколка, и кучер ежился от утреннего холодка на козлах.
-Ладно, - сказал дед. - Идём, переоденься, и поехали в город. Медлить нечего, времени мало. Надо начинать подготовку к твоему отъезду.
Переодевшись в своей комнате в парадное ритуальное платье, в котором он приехал с похорон, Владислав вышел к двуколке, в которой дед уже поджидал его с большим кожаным плоским документохранилищем, где видимо лежали заготовленные на этот случай бумаги. Даже не оглянувшись на замок, Владислав вскочил на подножку. И лошадь тут же тронула.
Кожаный верх двуколки был поднят, и внутри было относительно тепло. Дед, слава Небесам, всю дорогу не донимал его разговорами, и Владислав, завернувшись в тёплый, из плотного хлопка, с шерстяной подкладкой ритуальный плащ забылся в тяжкой полудрёме.
Очнулся он уже тогда, когда миновав городские ворота двуколка застучала по разбитой мостовой Завтратной улицы, широкой, прямой щелью бежавшей от ворот к центральной площади города. Прогремев по расколотым булыжникам, двуколка выкатила на четырёхугольную площадь, весь центр которой как раз и занимало Управление. Но дед направил кучера не к дому Городского Управления, а к распложенному прямо напротив входа в Управление ряду домов. На втором этаже кривобокого, древнего, и давно не обновлявшегося двухэтажного строения с тремя окнами, выглядывающими сверху на площадь, и ютилась контора законника, у которого он был одним из постоянных обслужников.
Они вышли из коляски и проскрипели по крутой дубовой лестнице, с застарелым, покрасневшим от времени лаковым покрытием перил, и точёными, похожими на шахматные пешки внутренними перекладинками под отполированными перилами на площадку второго этажа. Там повернули направо, и отворив чёрную одностворчатую входную дверь, покрытую накрест кованными железными полосами, с шипастыми шишечками в перекрестьях полос, и овальной кованной же ручкой с наплывом внизу, висевшей свободно на петле, впрессованной в дерево, которая служила прежде всего для стука в двери поздним посетителям конторы, проникли в узкую и тесную переднюю, с крестообразными, низкими кирпичными сводами, и с каменной шишечкой в центре, с которой свисала кованная же металлическая люстра, полная полуобгоревших, сейчас затушенных свечей. Там за конторкой, у тёмной стены, за деревянным барьером, напротив окна, стоял помощник законника и уныло скрипел гусиным пером, уткнувшись в пергамент, и выводя каллиграфическим почерком (которым так славились все помощники законников) формулы какого-то договора. Он неохотно оторвал взгляд от пергамента, но узнав деда приветливо, хоть и несколько тускло улыбнулся.
-Что, господин законник у себя? - спросил дед несколько брезгливо, с высокомерными нотками в старчески скрипящем голосе.
-Да, только что вот изволили прибыть с заседания городской управы. - Предельно вежливо ответил помощник.
-Доложи, что тут владелец Восточного имения у холма Старополья, Оруженосец Воина Копья рыцарей Запада Борислав из рода Светозаров, со своим наследником, Всадником Владиславом того же рода - перечисляя титулы старик возвысил голос до подлинной звонкой патетики.
Молодой человек резво отворил внутреннюю, резного чёрного дуба, с затейливыми геометрическими узорами одностворчатую дверь, и тут же исчез за нею, плотно притворив её. Прочем, весьма скоро он вынырнул обратно, и низко поклонившись объявил:
- Господин законник просят вас войти к нему!
Открыв двери они вошли в просторную залу, с такими же низкими "крестовыми" потолками, разгороженную квадратными каменными колоннами без особого декора, и всю заставленную низкими шкафами для хранения кодексов, из того же, что и двери материала, и покрытых такой же геометрической резьбой. У окна, за роскошной конторкой, полностью покрытой барельефами с изображением сцен из судейского быта стоял сам господин Законник Станислав Кобра. Он тут же вышел из-за конторки, и низко поклонился вошедшим.
-Чем обязан честью видеть у себя столь высоких гостей? Начал он низким, утробным голосом.
Господин законник был крайне низкого роста, совершенно круглый в талии, но при этом живой, и подвижный, как капля ртути. Лысая голова его, нос картошкой, выскобленные сизые щёки, и бегающие глазки возвышались над служебной мантией законника, свободно облегавшей его тело, как небольшой, грубой отделки шар, посаженный на шарообразный же постамент. Ноги его, в чёрных штанах с чулками, и тёмно-коричневых мягких башмаках с серебряными пряжками почти скрывались под мантией, так что её полы мели за ним деревянный пол.
Дед поставил на простой дубовый столик рядом с конторкой свою ношу, милостиво махнул рукой в виде приветствия, и сразу же взял быка за рога:
-У нас к тебе срочное дело. Во первых нужно составить закладную на дом моего внука. Потом, оформить право наследования, по причине смерти прежнего ближайшего наследника - моей дочери. Ну и затем придется подготовить ряд документов дорожного характера, потому как внук мой отправляется в далёкое путешествие. И дед кратко обрисовал все необходимые детали.
У законника, в процессе изложения деталей, на лице не дрогнул ни один мускул. Только глаза его выкатились чуть больше из своих орбит, и на лицо легла вежливая, но какая-то очень неуверенная улыбка.
-И в какие же сроки всё это должно быть оформлено, - первым делом поинтересовался он.
-Чем скорее, тем лучше.
-Ну, - на лице его появилась определённая задумчивость, - что зависит от меня, то я могу управиться и в два-три дня, но масса документов должна быть проведена через Городское Управление, а у них там сами знаете какие нравы и обычаи.
-Ладно, - оборвал его дед. Необходимую "подмазку", так и быть - обеспечу. Сроки сейчас важнее.
-Ну, с "подмазкой" возможно и в неделю управимся. Всё же там есть определённые внутренние процедуры, которые никак нельзя обойти.
-Ладно, пусть будет неделя, - отзывался дед, - давай составляй смету, и - к делу.
От законника они вышли только часа через три, когда все необходимые для дальнейшего хода дела пергаменты были заполнены и подписаны. На башне городского управления часы уже пробили четверть пятого, небо опять обложило, и на улице моросил мелкий дождик. Дед толкнул задремавшего кучера в спину, и они покатили к дому Владислава.
Дом находился прямо на каменной набережной реки, делившей город на две неравные части - в большей и лучшей его стороне. От набережной город отделяла невысокая оборонительная стена (главную защиту городу со стороны реки обеспечивали огромные арочные стены над руслом на её входе и выходе в город, с внушительными оборонительными башнями по обоим берегам, опускающимися цепями и решётками), над которой и возвышался фасад небольшого двухэтажного дома с остроконечной, покрытой графитовой черепицей крышей. Со стороны улицы дом был огорожен высоким серым каменным забором, примыкавшим к таким же заборам соседних участков, за которым находился небольшой садик. Ворота с улицы находились в самом левом углу участка, и от них, сбоку от садика, к дому вела вымощенная булыжником дорожка, упиравшаяся в арочный въезд домашней конюшни, как раз на одну повозку и стойла для пары лошадей. Справа от въезда туда находилась одностворчатая дверь, прямо за которой была гостевая зала, она же и столовая, с камином, к которому справа примыкала кухня, кладовые, ванная с туалетом, и комната служанки. Из залы в садик глядело огромное, многостворчатое окно, полукругом выдававшееся из фасада. Напротив входной двери в зале была небольшая дверь, ведущая на винтовую лестницу, взбегавшую на второй этаж, и выходившую в узкий коридор над конюшней, возвращавшийся, по дому, назад, к окну, смотревшему прямо в садик над въездом в неё, и затем поворачивавший налево, в такой же узкий коридор с небольшими окнами, выходившими в сад, и бежавший аж до самого конца дома. Слева по коридору располагались двери трёх небольших спаленок и библиотеки-кабинета, а также, в самом углу, тёмная кладовая. Окна из комнат смотрели, поверх оборонной стены, прямо на реку, на городскую застройку за ней, и на горные отроги, обнимавшие узкую речную долину, приютившую город.
Центральная площадь находилась с этой стороны реки, так что от дома до неё было почти что рукой подать. Подъехав к воротам они вышли из двуколки, предоставив кучеру самому заводить лошадей в конюшню, и были встречены совершенно заплаканной служанкой, которой пришлось коротать эту ужасную ночь в полном одиночестве.
Для Владислава она была, пожалуй, вторым самым дорогим человеком после матери. В договоре он специально оговорил её право и обязанность остаться домоправительницей при доме в его отсутствие, с соответствующим обеспечением. Он молча обнял её, мстительно поймав боковым зрением недовольную гримасу на лице деда, никогда не одобрявшего панибратства с рабами и слугами.
-Ужинать будем в девять, - не терпящим возражения тоном заявил дед, и чтобы всё было готово как надо, и в должный срок. Что у нас там предполагается сегодня?
Старая служанка тут же сломалась перед ним в привычном поклоне.
-Господин мой, будет бараний бок с гречневой кашей, салат, и сырно-колбасная нарезка!
-Ладно, только чтобы перцу было поменьше, и вина белого - как раз к этому ужину будет в самый раз! -распоряжался он, словно у себя дома.
-Владислава передёрнуло, но он лишь молча кивнул головой служанке, подтверждая распоряжение.
Хорошо, до ужина я пойду в библиотеку, разберу семейные бумаги, не терпящим возражений тоном сказал дед. Владислав молча передал ему ключ от шкафа с архивом, и поднялся к себе в комнату. С облегчением сбросил тяжёлый и неудобный ритуальный костюм, переоделся в городское - хлопковые штаны и шерстяные чулки, полотняную льняную рубашку и короткую куртку из шерстяной материи, натянул на голову круглую войлочную шляпу с широкими полями, и накинул поверх дождевик грубой, плотной хлопковой ткани. После чего он, не теряя ни минуты, спустился вниз, и бросив служанке, на её вопросительный взгляд, торопливое: "пойду прогуляюсь, буду к ужину", - выскользнул за ворота.
Объяснения с ней он решил отложить на потом. А сейчас ему больше всего хотелось в то единственное место, куда он привык отправляться практически ежевечернее - в кофейню "Артистическая" на Центральной площади, сразу же за Городским Управлением.