Аннотация: Продолжаются разнообразнейшие хлопоты по подготовке к скорому отъезду
Подготовка к отъезду.
Дни проходили за днями, постепенно слагаясь в недели, погода становилась всё более промозглой и слякотной, снег на вершинах гор над городом опускался по склонам всё ниже и ниже, а дата отбытия в поход всё никак не хотела определиться окончательно.
Тут были и проблемы с княжеской канцелярией по оформлению наследственно-имущественных отношений (чего стоило одно переоформление имущества матери, прежде всего именно - дома, на Владислава), и подготовка выездных документов, связанная с получением разрешения на путешествие подданного за пределы княжества. Владиславу до этого не приходилось вот так вплотную сталкиваться с бюрократией княжеской канцелярии, и его несказанно поразила вся эта, какая-то особо зловредная продуманность бесконечных коловращений её документооборота. Тем более, что саму цель этого выезда приходилось тщательно скрывать от чересчур любопытных чиновников.
Но хуже всего дело обстояло именно там, где ни ему, ни деду особых проблем поначалу не предвиделось - со сбором рекомендательных писем. Не то, чтобы письма давать уж совсем не хотели. Хотя и это делали не с особо большой радостью, так как княжеская администрация на добровольные порывы отозвавшихся на призыв к служению Чернограду смотрела весьма косо. Не осмеливаясь пресекать всё это открыто, администрация, тем не менее, занималась здесь позицию скрытого сопротивления, в том числе и путём давления на всякого, кто тем или иным образом пробовал откликнуться на этот призыв.
Так что, с одной стороны, людям вовсе не улыбалась мысль подтверждать документально связь своего семейства с поступившими, вопреки очевидной политике княжества, на службу к Чёрной Крепости. А, с другой стороны, поскольку связь с уехавшими туда была достаточно неверной и случайной, а в самом Чернограде политика секретности была, судя по всему, абсолютной и невероятно жестокой, то никто собственно толком и не представлял себе, какую именно должность их блудный представитель семейства занимает там в системе иерархии Чёрного Владыки.
В результате, рекомендательные письма, которые приходилось буквально выдавливать из рекомендателей путём разного рода тихих осад, унизительных просьб и бесконечных визитов, совершаемых, вроде бы, с совершенно иной целью, по преимуществу оформлялись как бы "на деревню дедушке", и с очевидностью требовали предварительных розысков самого адресата, уже по прибытии на место. Да и то - в результате могло оказаться, что человек в системе занимает место вроде "старшего помощника младшего дворника", и, при всём благорасположении, может лишь сердечно пожелать просителю лишь дальнейших жизненных успехов на избранном им поприще.
Кроме унизительности, вся эта беготня и ездотня оказалось и ещё исключительно утомительной для Владислава. Поскольку многое решалось в основном на вечерних раутах, то его визиты в "Артистическую" почти прекратились, что его страшно угнетало. Ибо лишь там, в обволакивающей атмосфере лёгкой вечерней болтовни с давними приятелями и приятельницами, длящейся часами, до самой полуночи, а часто и после оной, он мог на время совершенно расслабляться, и забывать обо всех своих проблемах, потерях и неприятностях, как бывших, так и ожидающих его в самом недалёком будущем. Соответственно, он почти не встречал всё это время и Кима - именно того человека, которого ему сейчас хотелось бы видеть как можно чаще и дольше.
О предложении Кима стать его слугой и оруженосцем Владислав рассказал деду ещё в самый первый день их переезда в город, непосредственно после того разговора в кофейне, когда они, уже после ужина, коротали время в гостиной (она же и столовая) у камина, с бокалами драгоценного семейного хрусталя, наполненными старым вином из винного погреба (всё это мать Владислава когда-то унаследовала от своей матери вместе с домом, и поскольку вино они оба употребляли нечасто, то винные запасы в подвале были ещё практически нетронутыми). Но дед к этому предложению, на удивление Владислава, отнёсся исключительно скептически.
- Кто такой этот Ким? - Сварливо сразу же задал он тон беседе. - Из купцов, говоришь? Да ещё из пришлых? Друг говоришь? И как долго ты его знаешь, этого своего друга?
И никакие уверения в самой горячей и верой дружбе между ними, никакие уверения в том, что у Кима хорошо установившаяся в их кругах репутация надёжного парня и верного, честного приятеля, ни даже описание их совместного противостояния банде грабителей ни в коей мере не смогли поколебать изначального скепсиса собеседника.
- Слушай меня, Владислав, - начал тот перечислять пункты своих возражений, - Во первых ты этого человека практически не знаешь. Репутация в вашем кругу стоит немногого - вы там все люди в общем друг другу случайные. Во вторых - ваше совместное приключение говорит лишь о том, что он не вовсе уж безнадёжный трус, и неплохой боец. В той стычке он защищал прежде всего свою жизнь. А потом - и твою, раз уж вам случилось быть вместе. Но отсюда вовсе не следует, что он так же героически стал бы защищать твою жизнь, если б его благополучию ничего не угрожало.
У Владислава аж сердце заклокотала после этих возражений.
- Дед, пойми - ведь это же друг! - Начал он горячо отстаивать Кима, - мы же лучшие друзья! У меня сердце говорит, что он верный и честный товарищ!
- Сердце! - презрительно отмахнулся дед, - Не зря говорят, что по настоящему узнать человека можно лишь пуд соли съев с ним. А вашей дружбе ещё без году неделя. И вообще, запомни это хорошенько на всю жизнь - предать тебя может только друг. Потому что враг тебя предать не может в принципе. Поэтому и не спеши очаровываться в людях - меньше будет потом разочарований. Если в людях не очаровываться, то они будут подносить тебе всегда лишь исключительно приятные сюрпризы. В тех редких случаях, когда они будут действовать вопреки твоим о них ожиданиям, - усмехнулся он.
Владислав остро чувствовал всю свою беспомощность перед этой ледяной стеной бесчувственного скепсиса. Как, ну скажите - как можно так жить? Никому не доверяя, никого не любя жаром открытого сердца? Как, как передать таком человеку весь тот пламень души своей, всю ту нить доверия и благодарности, которая - он чувствовал - протянулась в тот вечер между его и Кима сердцами? Бессмысленно и бесполезно!!
- И потом дело даже не в этом, - снизил градус беседы дед, - выслушай, Владислав, и запомни это раз и навсегда. Вот ты знаешь, почему мир делиться на людей благородных, и НЕ благородных? А потому, дружок, что благородный человек - это тот человек, от которого обществом ОЖИДАЕМО благородное поведение. Когда человек неблагородного происхождения ведёт себя как свинья - это никого не удивляет, и не разочаровывает. Для него подобное поведение - совершенно естественно. Наоборот - проявление благородства с его стороны является приятным, и - совершенно неожиданным сюрпризом. Когда же человек благородного происхождения вдруг совершает неблагородный поступок - то он совершает ПРЕСТУПЛЕНИЕ. Преступление против своего рода, против благородного общества, против всех уставов и законов рыцарского круга. Такое преступление не просто исключает его из этого круга - оно ставит его ниже самого последнего чистильщика выгребных ям, и последнего деревенского шалопая. И прежде всего потому, что те пребывают в своём ЕСТЕСТВЕННОМ положении, свойственном их происхождению, а вот совершивший преступление против законов благородства - изваливает благородство, присвоенное ему про рождению, в самой последней грязи. Такое никогда не прощаемо, и не забываемо. Совершивший подобное становится изгоем, которого навсегда отвергает общество благородных людей, и которому не находится пристанища даже среди неблагородных, исключая разве что уж совсем пропащих воров и негодяев. Ибо неблагородное сословие всегда живёт в тайной зависти и ненависти к благородному сословию, которое оно открыто проявить не может. Но уж тем более оно радуется возможности безнаказанно поизмываться над изгоем из высшего сословия. Который для него всегда будет оставаться чужим. Не по поведению, разумеется, а по своему БЫВШЕМУ, но, тем не менее - всё же происхождению.
И именно по этой причине человек благородного происхождения для другого человека благородного происхождения всегда является естественным и надёжным союзником в любом благородном начинании. Ибо ручательством за поведение такого союзника является здесь не какая-либо химера личной привязанности, а весь порядок закона благородства, который и обеспечивает верность и преданность такого союзника вне всяких личностных желаний, привязанностей, или даже - взаимных вражды и неприязни. Которые весьма часто вспыхивают между людьми ещё вчера связанными, кажется, столь нежной и нерушимой дружбой.
Владислав все эти рассуждения тогда выслушал совершенно с кислым лицом. И ни в чём они его, конечно же, не убедили. Ему, привыкшему к развесёлой и одинаково открытой для любого богемной компании "Артистической" всё это представлялось лишь затхлым и замшелым ретроградством выжавшего из ума старого маразматика. Но - спорить не приходилось. Окончательное решение всего, что относилось к подготовке экспедиции оставалось исключительно за дедом. Тот хоть и снабдил его достаточными "представительскими" средствами, тем не менее основные расходы на все подготовительные мероприятия производил исключительно самостоятельно, или, хотя бы, оставлял за собой право их конечного утверждения.
Он пообещал Владиславу, что сам найдёт ему в оруженосцы какого-нибудь ровесника из благородного семейства туземной аристократии, ищущего славы и приключений. В общем - вопрос пока что завис, хотя от своих планов насчёт Кима Владислав совершенно не желал отказаться окончательно.
И вот однажды, в самый разгар всей этой полубессмысленной беготни и суетни, тяжёлым, хмурым ноябрьским утром Вадимом внезапно овладело неодолимое желание посетить напоследок читальный зал в Доме Мудрости. Дом этот был центром особого городского квартала, принадлежавшего исключительно общине Рыцарства Запада, и находившегося практически за городской стеной. Вернее - примыкавшего к городской стене с юго-восточной стороны небольшой, но мощной крепостью, обнесённой, с внешней стороны, своей собственной полукруглой стеной с центральными воротами, а с внутренней стороны - стеной, располагавшийся сразу же непосредственно за городским рвом, и сообщавшийся с одной из башен стены небольшим перекидным мостиком.. Собственно, и примыкавшая к городу стена была ничуть не ниже, чем обращённая наружу. В ней располагалась квадратная надвратная башня с калиткой, через которую в квартал западников можно было попасть со стороны города практически в любое время. Если стража пропустит, конечно.
Ибо в этот квартал свободный ход открывался лишь членам семейств Западного Рыцарства, и квартал это представлял из себя как бы совершенно отдельное государство в государстве. Привилегии этого, и подобных ему кварталов во всех городах восточных королевств (где они неизменно существовали) были особой заботой западного рыцарства, и строго соблюдались любой туземной властью.
С противоположной стороны находились главные ворота квартала. Там надвратная башня была действительно серьёзным оборонным сооружением, как собственно и все наружные стены. Так что квартал этот по сути являлся дополнительной, и весьма серьёзной деталью оборонной системы города. Слева от его главных ворот, за невысокой охраняемой стеной располагалось кладбище западной аристократии, где у каждого семейства был свой родовой склеп. Поскольку Осточье был городом относительно молодым, кладбище всё ещё оставалось достаточно скромным по размерам.
Выйдя из дому, Владислав было хотел, как обычно, отправиться туда пешком, благо для посещения квартала на другую сторону реки переходить надобности не было, но потом, вспомнив про "представительские", решил воспользоваться извозчиком. (хотя его материальное положение сейчас и серьёзно улучшилось, но всё ещё давала себя знать многолетняя привычка к жесточайшей экономии, от которой человеку избавиться бывает обычно не так-то просто даже существенно улучшив своё материальное состояние). Благо свободная одноколка стояла на перекресте, и заметив вышедшего из ворот Владислава неторопливо покатила ему навстречу. Сторговав цену, он по откидной лесенке взобрался под кожаный полог, и мокрая лошадь потрясла его на разбитых рессорах по изломанной мостовой, которую даже в этом квартале не очень-то поддерживали в порядке.
Воздух наполняла серая, гнусная морось, на улицах прохожих почти не было, и пресекя попытки говорливого кучера скрасить поездку болтовнёй, он откинулся назад, и попробовал задремать.
Вчера он опять засиделся в кофейне почти что до утра. А вставать пришлось рано, так как нужно было съездить с дедом в княжескую канцелярию для очередной подписи под какой-то бумажкой. После обеда дед пошёл в домовую библиотеку - продолжать свой бесконечный разбор семейного архива их ветви, до которого он, наконец-то добрался после смерти матери. До вечера было ещё далеко, вот Владиславу и взбрело в голову желание посвятить вторую половину дня посещению любимого читального зала. Тем более, что он вовсе не был уверен, что подобная возможность ему ещё когда-нибудь представится.
Подремать толком так и не удалось, и полусонный Владислав, отчаянно зевая, и прикрывая рот ладонью, был высажен кучером у калитки городской башни, откуда открывался проход в квартал западников. Со стороны города в башне тоже держали караул, который сейчас весь грелся в караулке у очага, и внутри воротной арки для порядку торчал лишь один страж в кожаной крутке с нашитыми металлическими бляхами и "лодочном" шлеме, с громоздкой алебардой в руках. На Владислава он лишь нехотя покосился, когда тот проходил мимо.
Прошагав по хлипкому, давно уже не ремонтированному, подъёмному (со стороны квартала) мостику, Владислав был встречен, с той стороны, двумя караульными, мокшими, строго согласно уставу, с наружной стороны ворот, и экипированными по полному боевому распорядку - в кольчугах, панцирях, шлемах с опущенными личинами, щитами у ноги, короткими мечами и пехотными пиками. Охрана криком вызвала начальника патруля из караулки, лично знавшего в лицо всех членов западного рыцарства в городе, и лишь по его распоряжению пропустила Владислава внутрь. На выходе из башни тоже стояли два полностью экипированных стражника, но эти уже никого не задерживали, и ни у кого ничего не спрашивали.
Дом Мудрости (или же Дом Благородного Собрания, как его часто между собой называли западники) занимал самый центр квартала, и был огромным, четырёхугольным двухэтажным зданием замкового типа с восьмиугольным двором внутри, посреди которого высилась четырёхугольная центральная башня, с плоским навершием, огороженным невысокой зубчатой стеной, немного выступавшей за пределы башенных стен, и совершенно доминировавшая над всем кварталом. Каждый угол здания венчался полукруглым куполом со шпилем, под которыми находились круглые, в два этажа, залы Собрания, Книгохранилища, Ритуалов и Памяти. Стены Дома были чёрно-красного простого кирпича с небольшими зарешёченными прямоугольными окнами, со сруглённым верхом, скупо декорированными по бокам кирпичными полуколоннами и кирпичными же декоративными "треугольниками" сверху. На окнах были крепкие, плотные деревянные ставни, окованные металлом, сейчас закрытые по случаю холодной погоды. Купола Дома были крыты позолоченным железом, а остроскатная крыша между куполами - ярко-красной глиняной черепицей.
Вокруг Дома располагалась площадь, полукруглая с трёх сторон, и прямая с четвёртой, со стороны городской стены. По её периметру, к внешней стене квартала жались различного рода служебные здания, в основном одноэтажные - и среди них здание начальной школы, столь памятное Владиславу.
И дом, и квартал в любом месте всегда строились из общей казны Братства Западного Рыцарства, существовавшей как на добровольные пожертвования от членов Братства, а также и туземных правителей - за услуги, оказываемые Братством, так и и на доходы от коммерческих проектов (казначейство Братства, в частности, проводило обширные торговые операции, и кое-какие иные дела, о которых мало кто ведал и среди руководства Братства). Соответственно и принадлежал квартал не собственно общине города, а именно Братству, и управлялся его центральными органами. Непосредственно кварталом руководил Наместник Братства, никогда не назначавшийся из членов местной общины, хотя помощников и советников он уже набирал себе на месте. Вернее - назначал из выборных представителей местной общины.
Соответственно, и архитектура как всего квартала вообще, так и Дома в частности всегда оставалась неизменной в любом городе Восточного Среднеземья, и была выработана и утверждена вековой традицией. Парадный вход в Дом располагался со стороны главных ворот квартала, и представлял собой широкую лестницу, взбегавшую к портику, пристроенному на площадке у второго этажа, и обрамлявшему вход в привратную залу. Со стороны же городской калитки находились врата Вечного Пламени, ведшие огромным, в два этажа, сквозным арочным проходом во внутренний двор Дома. Кованные решётки ворот практически всегда были распахнуты, а по бокам арочного прохода располагались проёмы во всю его длину, со ступенями уходящими в глубину здания, на средине разделяемые круглыми колоннами, соединяемыми с концами пролёта округлыми сводами, имитирующими древесные кроны.
На площадках, куда вели ступени, располагалось по два небольших входа во внутренние привратницкие. К каждой привратницкой примыкала караулка, а в привратницкой стояли барьеры, за которыми всегда стояли привратники, бывшие последним звеном в охране здания.
Там же располагались и гардеробные, куда Владислав, войдя в левое крыло Дома, и сдал гардеробщику свой уже изрядно промокший плащ. Помещения внутри здания освещались факелами, вставленными в особые кованные держатели на стенах по всем коридорам.
Пройдя через какие-то тесные винтовые лестницы, запутанные переходы, и совершив немалое число поворотов вперёд и назад, Владислав достиг, наконец, своей цели - читального зала библиотеки Дома на втором этаже, примыкавшему к залу Книгохранилища.
Читальный зал, окнами (сейчас плотно закрытыми ставнями) выходил на городскую стену. Зал был полностью зашит чёрными панелями резного дуба, и заставлен, в шахматном порядке, конторками для чтении манускриптов, лицевой стороной одинаково обращённым в противоположную от внешней стены сторону. Зал был огромным, вытянутым в длину, и занимавшим, фактически всю часть примыкавшего к библиотеке второго этажа. Посреди зала равномерно были расставлены медные масляные светильники на высоких ножках почти в полтора человеческих роста, в опрокинутых чашах которых плавали в масле фитили, бросающие на покрытый отполированными позолоченными керамическими плитками потолок неверные багровее отблески. Благодаря такой системе освещения в зале всегда было достаточно светло, да ещё и каждая конторка имела по три свечи по бокам для индивидуальной подсветки.
По случаю буднего дня в зале людей было мало - в основном студенты и школьники. Служитель подвёл Владислава к одной из свободных конторок посреди зала, зажёг шесть свечей по бокам, и принёс, по его просьбе, из книгохранилища копию "Хроники падения Чернограда" - объёмистого манускрипта "в четверть листа" на листах белого пергамента, с красочными картинками и стандартным, хорошо читаемым почерком переписчика.
Книга эта была оставлена потомству одним из воинов личной охраны коменданта Чернограда, сопровождавшего его, и Чёрного Повелителя до самого их конца - последней битвы на склонах Огненной Горы. Автор был жестоко ранен в этом последнем бою, попал в плен, в котором его вылечили, и, на эйфории своей победы - под конец отпустили, вместе с остальными рыцарями запада, взяв с них слово, что они никогда больше не будут воевать против западных королевств. Автор, вернувшись в свой родной город - будущую столицу великой восточной империи Градислав, навсегда покончил с воинским ремеслом, став одним из Мастеров Знания при местом Доме Мудрости, где и записал всё, чему он был свидетелем на службе у Чернограда. Книга эта стала практически хрестоматийной, и многочисленные копии с неё, сделанные лучшими переписчиками, наполнили библиотеки Домов по всему восточному Среднеземью. А вот имени автора, к удивлению, в копиях представлено не было. Даже неизвестно было, несёт ли её и оригинальный манускрипт, до сих пор хранящийся в библиотеке Дома Мудрости в Градиславе.
Читали здесь за конторками по старинке - стоя. Владислав давно мечтал заиметь более скромный список с этой книги для своей домашней библиотеки, чтобы иметь возможность перечитывать её дома, вечером, сидя в любимом кресле-качалке у камина, но даже самый незатейливый список такого объёма на самом примитивном папирусе (предмет экспорта в княжество с далёкого юга, также обходившийся в немалую копеечку) явно превосходил скромные финансовые возможности его семьи.
А книгу эту Владислав любил до безумия, и никогда не уставал её перечитывать - когда выдавалась такая возможность.
В зале было достаточно прохладно, но не промозгло. Дом отапливался централизовано - печами в подвале, откуда особые каналы в стенах разносили тепло по всему зданию. Даже сейчас с боков чувствовался слабый, но непрерывный ток тёплого воздуха.
Владислав наугад открыл том - получилось, практически на последних страницах, и углубился в чтение.