Васильев Александр Валентинович : другие произведения.

Всадник Мёртвой Луны 008 ("Дар судьбы")

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В развалинах Чернограда Владислава подстерегает коварный, но, при этом, столь необоримо заманчивый дар судьбы - брат-близнец того рокового магического оберега, который ранее поймал его в совершенно безвыходную ловушку, полностью изменившую всю его дальнейшую жизнь.
  Дар судьбы
  
  Темнота, словно накатывая с горной гряды у него перед глазами, очень быстро затопляла всё пространство вокруг. Когда он добрался до расщелины, приютившей в себе предмет, привлекший его внимание, было уже так темно, что он еле смог отыскать эту штуковину, уже почти слившуюся с приютившим её каменным ложем расщелины. Да и неудивительно - понял он, наконец нащупав под ногами, и подняв на уровень глаз - с заметным усилием, совершенно угольно-чёрный шар, даже в этой темени чуть взблеснувший своим идеально отполированным закруглением.
  Владислав моментально, практически сразу же - с первого же взгляда осознал, с чем собственно он имеет здесь дело. Он держал в ладонях своих - хоть и явно уступающего в размерах тому, покоившемуся сейчас в башне Детинца заколдованного города, но, тем не менее, совершенно явного брата-близнеца этого Дальнегляда, чересчур близкое знакомство с которым и привело его сейчас сюда, ввергнув его в роковую последовательность ужасающих деяний, совершенно явственных преступлений, и всех последующих, столь смертельно небезопасных похождений. И в этом у него не возникло и тени малейших сомнений!
  И от этого внезапного осознания того, с чем он сейчас имеет дело, у него аж мелко задрожали и ослабли ладони, и он чуть не уронил этот чудовищный оберег обратно на камни. Мысли его совершенно смешались, судорога ужаса пробежала по телу, и он всё никак не мог решиться - то ли швырнуть этот предмет обратно, повернуться, и бежать отсюда со всех ног, то ли наоборот - сжать его в ладонях покрепче, чтобы не дай Судьба - упустить его, и сберечь от возможного повреждения. Хотя - тут же подумалось ему, если уж эта штуковина пережила падение Башни Чернограда, то вряд ли ей так уж угрожает падение с высоты нескольких пядей.
  Он стоял и стоял, совершенно не зная - на что же ему сейчас решится, и тень вокруг становилась всё гуще и гуще, а палевое сияние небосклона у него за спиной - всё тусклее и тусклее. Он буквально пожирал глазами оказавшееся в его руках жуткое сокровище, испытующе всматриваясь в его отполированную до стеклянного блеска поверхность. В отличие от своего бОльшего собрата, который он видал там - в Детинце, этот Дальнегляд вполне помещался в свободном охвате его ладоней - хотя и был необычайно тяжёлым - как для своих размеров. Он был словно бы выточен из однородного куска горного хрусталя, но, при этом, был совершенно - угольно чёрным, и непрозрачным для взгляда. Но, при этом, шар этот, своей совершенно идеальной формой, смотрелся предметом как бы лишь частично принадлежащим реальности этого мира - словно бы чуть выглядывающим сюда из какого-то невыразимо запредельного далёка, не имеющего с нашим миром совершенно ничего общего!
  Чем больше Владислав вглядывался в его тускло отблёскивающую, в уходящем палевом сиянии неба округлость, тем сознание его всё более и более погружалось в какую-то мутную, засасывающую, словно трясина, багровость, обхватывающую, обволакивающую его со всех сторон. Он уже начал чувствовать, что совершенно проваливается в эту липкую, затягивающую его бездну, как тут же, содрогнувшись, и вспомнив, чем такое же погружение закончилось для него при знакомстве с собратом этого порождения древнего ведовства, Владислав, отшатнувшись назад, быстро нагнулся, и с хорошо ощутимой всем его существом неохотой, с чувством какой-то невыразимо щемящей потери - даже от самого мимолётного расставания с этой вещью, осторожно положил его на камни у себя под ногами, и поспешно отвернулся.
  И тут же взгляд его, окунувшись в бледно-розоватую дымку угасающего заката, как-то сразу же утратил свою совершено оцепеняющую неподвижность, и ясность сознания стала постепенно, но весьма ощутимо возвращаться к нему. В голове у него потихоньку прояснялось, и он, наконец, опять стал в состоянии самостоятельно управлять своими чувствами, мыслями и действиями. И здесь до него, наконец-то, ясно дошло, что он чуть было не сделался жертвой какого-то ужасного ведовства, и сумел проскользнуть по самому краю неизведанной бездны, лишь совершенным чудом не соскользнув туда окончательно!
  Поспешно сорвав с себя рубаху, он, стараясь даже не бросить ненароком и мимолётного взгляда на это искусное порождение древнего ведовства - лишь косясь на него боковым зрением, он, почти что на ощупь завернув и закутав его в грубую ткань, лишь после этого как-то всё же решился обернуться к каменному шару лицом.
  Тут он с досадой увидел, что закатное свечение почти совсем угасло. Закинув левой рукой получившийся свёрток за спину, он начал поспешно выбираться из этого хаоса битого камня. Что оказалось вовсе не так просто - он постоянно соскальзывал в щели и трещины, пытаясь нащупать себе дорогу среди глыб, щебёнки, и острых граней обломков скалы, торчавших буквально отовсюду. И - всё время с ужасом опасаясь подвернуть, или - хуже того, сломать себе в этом крошеве скальных обломков ногу.
  Но - судьба таки миловала его, и вывернувшись, с тихим - сквозь зубы, проклятием, ненароком соскочившим у него с губ при этом, с последнего каменного гребня он, наконец-то, таки достиг равнины, хотя сумерки также уже почти умерли, и вокруг стояла такая тьма, что хоть глаз выколи. При этом он, достаточно споро, смог даже отыскать тот камень, на котором оставил свой заплечный мешок и скатку - в основном руководствуясь при этом чуть отсвечивающим в ещё весьма неверном звёздном свете полотном дороги, которую найти ему не составило особого труда даже в этой темноте.
  Взобравшись на почти плоскую поверхность того камня, он привычно приготовил себе постель, снял одежду - стояла удушающая, совершенно неподвижная жара, без малейшего дуновения даже легчайшего сквознячка, лёг плашмя на расстеленный плащ, с неудовольствием ощущая, сквозь него, впившиеся ему тут же в тело все твёрдые неровности его временного ложа, и застыл, расслабив с облегчением все мускулы своего предельно уставшего тела.
  Владислав лежал, уставившись в чёрное небесное покрывало, всё усыпанное бесчисленными горящими бриллиантами звёзд, разгоравшимися всё ярче и ярче, но сон к нему, невзирая на предельную усталость всего тела, а может быть - и как раз благодаря ей, всё никак не шёл. Голову его осаждал просто бесчисленный рой тревог, мыслей и сбивчивых размышлений о том, что вот - завтра с утра ему, всё же, таки предстоит определиться совершенно решительным образом - куда же направить далее свои стопы. Не только в буквальном, но и чисто в переносном значении этого слова - он хорошо осознавал, что избрав завтра направление для своего движения, он полностью определит и всю свою дальнейшую судьбу. По крайней мере - на вполне обозримое будущее.
  Вновь и вновь, глядя на бесчисленные звёздные россыпи, уже вовсю горящие разноцветными небесными переливами у него перед глазами во всей своей славе, и во всё своём великолепии, он беспрестанно всё перебирал, и всё взвешивал на весах размышлений такие же, как и эти звёзды, бесчисленные резоны - за и против каждого из возможных поворотов своей судьбы. И точно также, как среди этих звёзд на небе совершенно ясно выделялось несколько светил, безоговорочно превосходящих все остальные своими размерами, и блеском своего сияния, точно также и среди бесчисленных резонов, смущавших его сознание, совершенно чётко выделялось несколько самых основных - совершенно определённых и предельно ясных в своей незыблемости.
  Прежде всего - конечно же, подавляя всё и вся в его размышлениях, господствовало то чувство совершенно неизбывной горечи, которое он пережил, осознав, там, в сокрытой подземной зале (и - кто скажет, сокрытой в материальной ли толще горы, или в каком-либо инобытии, лишь с материальностью горы этой сопрягающемся) всю полноту невозможности для себя достичь очередного, вышележащего уровня той чудесной, ведовской пирамиды, вершину которой венчал престол со столь даже и сейчас желанным, столь поглотившим всё существо его волшебным сиянием древней, сокрытой в нём мощи, и - нечеловеческого величия.
  И единственным способом как-то попробовать, всё же, разрешить эту недостижимость, ему представлялась лишь возможность какого-либо совета со стороны Кольценосца. Но вот - для обретения этого совета, ему следовало бы сейчас же, как можно скорее, возвратиться в заколдованный город. На что у него не было ну совершенно никакого желания. Ибо - одна лишь только мысль о том, что ему снова придется прейти эту ужасную реку, взойти по змеящейся, белеющей во тьме дороге, войти в чёрный провал ворот Детинца, и - пройти двери той жуткой башни, в которой, сейчас, воплощенные в тела его прежних соратников и товарищей, обитали те древние духи тьмы, во глубины сознаний которых, к своему вящему ужасу и омерзению ему удалость таки заглянуть на первом уровне ведовской пирамиды, в общем - одна лишь только мысль об этом исполняла всё его существо просто-таки закипающим отвращением, и - полным внутренним неприятием.
  С другой же стороны - уйти, оставить, забыть всё это? После - после всего, с ним уже произошедшего? Нет - он ясно понимал сейчас, что ему теперь попросту невозможно будет вновь вернуться к тому же способу существования, из которого его тогда насильно вытеснил, своим жёстким, и совершенно безжалостным давлением его дед. И всего-то, казалось бы, лишь только полгода времени отделяло его от того рокового поминального ужина, на котором дед тогда полностью припёр его к стенке, не оставив ему ну совершенно никакого выбора! Но -каковы же для него это были эти полгода! Ему представлялось сейчас, что его, от того времени, отделяют сегодня целые прожитые эпохи, полностью изменившие его сознание, и превратившие его в совершенно иного человека, не имеющего более ну просто ничего общего с тем наивным щенком, которым он был тогда! Нет - по крайней мере именно сейчас для него возвращение к прежним состояниям жизни было бы уже попросту положительно, и - совершенно невозможно!
  Кроме всего прочего - у него присутствовало совершенно однозначное подозрение, что - даже если он и сам этого захочет, то теперь ему уже никогда не позволят так просто развязаться со всем этим. Вернувшиеся, с его же собственной помощью, назад в этот мир Кольценосцы, с совершенной очевидностью не успокоятся до тех пор, пока - не мытьём, так катаньем не испробуют всё возможное для возвращения в этот же мир и той древней силы, которая была, когда-то, заключена своим создателем в ту ведовскую пирамиду, сплетённую из бесчисленных заклинаний изначальной силы, в неведомом начале всего создавшей основы всякой реальности! И он, Владислав, был для них сейчас самым очевидным орудием для этого - после всего, что с ним произошло, и всего, что он, на пути своём уже изведал. И даже если они сами просто так и не смогут выйти из своего города, они ведь без особого труда смогут воссоздать там достаточное количество "человекоорудий" для его поиска и возвращения - благо дураков у которых хватит ума сунуть в мёртвый город свои головы, в попытке овладеть его сокровищами, наверняка окажется вполне предостаточно!
  Кроме всего прочего - были и вполне достаточно очевидные неизбежности сугубо практического свойства в его положении. Во первых - его уже почти переполовиненный запас пищи. Если сейчас направиться к Задней Калитке, то ведь ещё вовсе неизвестно, существует ли до сих пор проход там, и не рухнуло ли всё там точно также, как и здесь - в Чернограде? Узнать это по прибытии туда - это было бы весьма неприятной неожиданностью. И если даже там всё в порядке - то кем этот проход сейчас занят? Ведь столь поражающее его на этой равнине безлюдье должно же было где-нибудь да заканчиваться! А добраться туда, и обнаружить, что проход закрыт, или, хуже того - нарваться там неизвестно на кого? И что дальше?
  Можно было бы, конечно же, попробовать двинуться на восток и с той стоны горной гряды. Но - он ведь даже не знал, есть ли там какая дорога - по ту сторону гор! А если и есть, то ведь ещё совершенно неизвестно, кто сейчас там по ней гуляет! Ему ведь приходилось опасаться сейчас кого угодно, особенно с его запасами драгоценностей. Когда он ехал на запад, то все дороги тогда были оседланы властью Чернограда, а у него имелись, всё же, какие ни есть да бумаги для этих прежних властей. А вот кто там сейчас-то? Наверняка - пока что одни лишь разбойники. Да и опять же - как быть с едой-то? На всю дорогу его запасов явно недостанет, а прикупить там чего съедобного - явно будет не у кого.
  В общем - как ни крути, а выходило, что прямо сейчас вот ему двигаться на восток было бы попросту сущим безумием. Но, при всём при этом, одно он знал совершенно точно - никакая необходимость не заставит его вновь пройти через пещеру чудовища на горном перевале. Кто знает - не осталось ли там и ещё таких же? Он хорошо понимал, что в прошлый раз преодолеть перевал ему удалось просто совершенным чудом. Которое вряд ли повториться.
  Он лежал на спине, щупая, время ото времени, у себя - под самым боком, свою сегодняшнюю находку, плотно обёрнутую несколькими слоями ткани, и буквально ощущая исходящие от нее, невзирая на отделяющую её от его пальцев плотную преграду, потрясающие токи почти непреодолимого притяжения. Его так и подмывало развернуть ткань, поднести Дальнегляд к лицу, и с чувством невыразимого наслаждения погрузиться целиком в его засасывающие глубины.
  Устав от бесплодных размышлений о том, что ему следует, всё же, предпринять завтра, в полудрёме, с уже слипающимися глазами, он обратил усталые мысли свои к этой своей сегодняшней находке.
  Какой бы силы не был бы взрыв, разрушивший тот горный кряж, на котором стояла твердыня Чернограда, он всё же смог разнести в куски, и полностью смести вниз лишь его верхние наслоения этого кряжа. Башня Высочайшего стояла на самом краю, этого отрога. А комнаты Высочайшего находились на самой её верхушке. И - видимо, всё, заполнявшее собою эти комнаты, обрушилось на каменный оползень сверху, уже после того, как основной дождь обломков, сорвавшихся с отрога, покрыл собою равнину. Именно поэтому-то Дальнегляд и оказался с самого верху, да ещё почти что у самого дальнего края осыпи, где он поэтому и смог его обнаружить.
  Что-то там Тайновед ему говорил о Дальнеглядах. Вроде бы - что Дальнегляд из Детинца заколдованного города был взят в Черноград, после того, как его отстроили? И что найденный ими Дальнегляд был помещён в башне Детинца на его место? В таком случае - это должен быть именно тот самый Дальнегляд! Тот, который все эти годы использовался властителем Чернограда! И - может быть, дух его до сих пор накрепко связан с этим ведовским камнем! Но в этом случае его находка была предельно, просто неизмеримо опасной! Да - но.. Но если там есть связь с создателем Кольца, то, возможно, это сможет помочь ему, каким-то образом, в обнаружении возможности взойти на тот - предпоследний уровень пирамиды, который он так и не смог преодолеть тогда? Кто знает.. Кто знает..
  И вот тут-то - у него в памяти, как то-само собою, и выплыло вдруг воспоминание об одном уроке по истории Западников, который проводил для них в школе, при Доме, Мастер. Что-то там было говорено, помниться, о семи сокровищах - древних оберегах, присвоенных отщепенцами при их бегстве с Древнего Острова. Что-то там - о совершенно чёрных, круглых камнях, позволявших глядеть вдаль, а также могущих общаться меж собою на больших расстояниях?.. Впрочем, Мастер лишь кратко тогда упомянул их, говоря об этом, как о чём-то давно утраченном и навсегда сгинувшем.
  Впрочем - если вспомнить, как они поднимали тот, со дна реки - то да, вполне возможно, они все и были сгинувшими давным-давно. Разве что - за исключением вот этого, хранившегося, судя по всему, в заколдованном городе? Но и этот - для внешнего мира, был также почти что сгинувшим, без всякого сомненья. А вот тот вот - поднятый со дна реки? Вроде бы Мастер тогда упоминал, меж всем иным, что из тех камней один был главным - самый большой из них. Вроде бы он хранился в столице отщепенцев. Да-да! Именно в столице! Где и сгинул во время их междоусобицы! Ну - конечно же! Сгинул в реке! А вот хозяин Чернограда, вернувшись, всё же, таки сумел до него дотянуться! Достаточно вовремя, чтобы обеспечить, с его помощью, дальнейшее развитие событий в Среднеземье! Ведь не будь этого Дальнегляда в башне Детинца, после его падения - не выйти бы уже Кольценосцам из своего тайного убежища, лишившись своих тел! А вот ведь как всё повернулось-то! И - даже не знаешь, жалеть ему теперь об всём этом, или же нет?..
  И - странно-то как, с этим камнем, который ему под руку сегодня так ловко подвернулся! То ли он нашёл его, то ли камень тут его сам дожидался? Кто скажет?.. Владислав достаточно много знал о ведовских оберегах, чтобы совершенно не верить в случайность их появления среди смертных.
  Но - в конце-концов, усталость в нём таки начала брать своё. Мысли его, совершенно подавленные всем этим невероятным обилием размышлений, гаданий и предположений, начали постепенно путаться, и уплывать куда-то в самую вглубь его сознания. Владислав вздохнул глубоко, повернулся на левый бок, привычно чуть приподнимаясь на этом твердокаменном ложе, чтобы не так сильно мять тело о вступающие каменные рёбра, при изменении его положения, и, уткнувшись ничком в ворсистость плаща, немедленно провалился в полную темень.
  Он очнулся внезапно - в самый глухой, предутренний час, полупроснувшись, но так и не выйдя полностью из-под покрывала тьмы, окутавшего его буквально со всех сторон. Словно бы его разбудило предельно острое чувство чьего-то присутствия рядом - но вовсе не по ту, а - по эту сторону сна. Он лежал, совершенно будучи не в силах пошевелиться. И весь дрожал, при этом, ибо всем своим существом он ощущал просто запредельную враждебность, исходящую от этого чужого присутствия, в которой - он в этом ничуть не сомневался, таилась для него сейчас совершенно смертельная опасность, которую он ну никак не мог от себя отвести.
  Где-то совсем рядом - слева от себя, он чувствовал пристальный, недобрый взгляд, в упор взиравший на него из этой глухой темени. Но, при этом, кроме взгляда он там не чувствовал, пока что, совершенно ничего иного. И, тем не менее, даже и только взгляд этот заключал в себе исключительно действенную, совершенно гибельную для него угрозу! Всё вокруг застыло - словно бы погружённое в какую-то угольную, полужидкую, липкую патоку. Время как бы остановилось, и пытка этим жутким взглядом представлялась ему ну попросту нескончаемой!
  Потом темень прорезал резкий, как бы вибрирующий на грани острого, буквально режущего, как бы острой бритвой сознание визга голос, тихий, но невероятно, при этом, отчётливый, различаемый до самого своего малейшего оттенка, произнёсший вдруг ясно и чётко: "Вор! Ты - пришедший сюда не своё присвоить, и нагло схватить в руки свои тебе не принадлежащее! На что же ты рассчитываешь, мерзкая тварь?!"
  Весь содрогнувшись от этого внезапного нападения - его словно бы ударили из темноты острым, жестоким дротиком, нанеся сознанию его невидимую, но весьма болезненную рану, Владислав попробовал что-то там возразить, что-то ответь на это нападение, но ему не удалось издать при этом ни единого звука. Но эта его попытка отнюдь не осталась незамеченной. Его резанул ужасный, сдавленный хохот, словно бы раздирающий всё его существо острыми, совершенно безжалостными когтями. "Что, смертное ничтожество?- Продолжил невидимый собеседник, всё давясь свои жутким хохотом, - Нечего тебе возразить? Да и - нечем? И куда же ты затем лезешь, ничтожество, а? Попал в лапы к тем, кто тебя сюда отправил, а сам-то и пискнуть даже ничего дельного не можешь? И на что же тогда рассчитываешь, тля?"
  Владислав совершенно явственно ощущал, что ни спорить, ни объясниться как-то ему с этим, напавшим на него в полусне, было бы совершенно невозможно. Тот его воспринимал лишь как мелкое, надоедливое насекомое, как бы случайно попавшее ему за шиворот, которое нужно было лишь раздавить досадливо как можно скорее, чтобы избавить себя от ненужного беспокойства - и всех-то делов-то! И что можно обсуждать с таким насекомым? В чём оно может перед ним оправдаться, или - хотя бы объясниться? Ни в чём. Оно может, и - должно быть лишь "взято к ногтю". И - ничего более!
  И здесь он совершенно явственно осознал, что если ему не удастся как-то ускользнуть от присутствия этого невидимого врага, то его - прямо сейчас, непременно таки придушат! Как муху, угодившую под мухобойку, и оглушено сучащую всеми своими лапками, беспомощно опрокинувшись на крылышки. Волна дикого, неконтролируемого ужаса накрыла его с головой, он рванулся изо всех своих сил, и тут же - вопреки всем свои опасениям, вывалился из этой полудрёмы к совершенной ясности своего захлебывающегося, просто-таки заходящегося неслышимым криком сознания.
  Тут он обнаружил, что всё так же лежит, уткнувшись лицом, в душащую его жёсткую ткань плаща, и что правая рука его, конвульсивно сомкнувшись, вцепилась, сквозь ткань рубахи, в округлость древнего оберега, лежащего у него слева, под самым боком. Он вздернул голову, морщась от боли в затёкшем теле, перевернулся на спину, и уставился в чуть светлеющее небо у себя над головой.
  Долго лежал так, мучительно борясь с желанием снова погрузиться в пучины сна - и опасаясь, что там его, возможно, подстерегает тот недавний собеседник. Небо, постепенно проплавляясь алостью разгорающегося рассвета, становилось всё светлее и светлее. Звёзды быстро блёкли, растворяясь в его палевости. Владислав внезапно обнаружил, что весь дрожит - то ли от пережитого ужаса, то ли от утренней свежести, постепенно проникающей в его голое тело сквозь покрытую пупырышками кожу, то ли - и от того и от другого разом.
  Он неохотно приподнялся, сел, скрестив ноги, и мутным взглядом уставился поверх близкой, тёмной стены горного кряжа, в постепенно разгорающееся буйство солнечного света в совершенно чистом - ни единого облачка, небосклоне. Отдохнувшим он себя не чувствовал ни в малейшей степени - ни телом, ни духом. Встав, и вяло сделав разминку, чтобы разогнать кровь в венах, он сонно занялся переупаковкой своего дорожного мешка.
  С немалым опасением извлекя древний оберег из рубашки, и избегая глядеть на него прямо, он тщательно похоронил его на самом дне мешка, заложив сверху остатками своего пищевого запаса. Затем, неохотно пожевав вяленины с сухарями - голода он не ещё чувствовал, но - перед дорогой нужно было, всё же, как-то поесть, он запил это всё остатками воды из последней фляги.
  Что бы там ни было - но нужно было выбираться в путь как можно скорее, пока солнце ещё не взошло, и можно было пройти часть дороги по утреннему холодку. Сомнений, куда следует направить стопы свои, у него, после вчерашних размышлений на эту тему, уже никаких не оставалось. Кроме того - у него на чертеже были обозначены места нескольких водосборов на дороге, когда-то ведшей от Чернограда к Теснине Духов. А вот ни дороги, ведущей к Задней Калитке, ни водосборов там на чертеже не было. А он хорошо понимал, что если сегодня не возобновит запасов воды, то следующего дня в этой духоте - среди раскалённого камня, он вполне может и не пережить.
  Кроме того - его, вдруг, совершенно внезапно, и, при этом - невероятно отчаянно потянуло к людям - хоть к кому-нибудь, да пусть даже и к отщепенцам, только бы освободиться от этого непрестанно гнетущего его чувства одиночества, и полной затерянности на равнине, лишённой и намёка на присутствие хоть какой-либо жизни - тут даже дикие животные или, хоть - грызуны какие-либо, почему-то, сейчас не появлялись.
  Чуть ли всё утро он потратил на обход гигантской высыпки, похоронившей под собой дороги, прежде ведшие к твердыне - вместе с их перекрестком. Там, у перекрестка, согласно чертежу был, совсем ещё недавно, большой водосбор, с караульным укреплением. Но сейчас всё это, конечно же, покоилось под горой рухнувшего камня.
  Он медленно полз на северо-запад, обходя по дуге завалы горной породы. Бездорожье тут было ужасным - всё в каких-то трещинах разнообразной глубины и ширины, неожиданных рытвинах, и широких ямах. Поэтому сначала он именно еле полз, с трудом выискивая для себя более-менее проходимый путь. Но когда он, с огромным облегчением, наткнулся, наконец-то, на дорогу, выбегающую из-под завала, дело сразу же пошло совсем по другому.
  Дорога до сих пор была в великолепном состоянии. Широкие, выглаженные плиты сероватого базальта - как раз той нужной шероховатости, чтобы подошвы сапог находили здесь идеальное сцепление с поверхностью, небольшие канавки для отвода дождевой воды по бокам, и высокая - почти в рост человека стена со стороны горного кряжа - чтобы ведущие пеших отрядов могли бы держаться направления в полной темноте. К тому же - совсем рядом с дорогой были горные склоны, и это ограждение задерживало скатывающиеся оттуда камни - чтобы они не захламляли дорогу. Впрочем - далее дорога постепенно спрямляла путь, от отступившей на восток горной цепи, хотя стена вдоль дороги так и продолжала наличествовать.
  По левую руку от него расстилалась мёртвая, уже смертельно приевшаяся ему равнина песочно-серого цвета, с хорошо видимым конусом Огненной горы, которая чуть курилась не фоне ясного неба. А справа - во всю длину пути высились светло-серые склоны и пики горной цепи, постепенно забирая всё левее и левее.
  Первую половину дня, выйдя на дорогу, Владислав достаточно бодро двигался под палящими лучами всё более и более припекающего солнца - хоть и была лишь почти средина весны, но солнце, при ясном небе, уже жарило вовсю. Впрочем - с вершин близких гор скатывался несильный прохладный ветерок, так что идти здесь было гораздо легче, чем прежде. Но к середине дня его начала всё более и более донимать жажда. Воды у него не было не только на то, чтобы смочить платок, повязанный вокруг головы, но и даже для того, чтобы хоть как-то помазать влагой губы, дёсна и ставший шершавым и твёрдым как сухая банная губка язык.
  Ходьба по ровной поверхности дороги совершенно избавила его от необходимости постоянно высматривать для себя, куда поставить в следующий раз свою ногу. Так что он смог полностью отвлечься от окружающего, и погрузиться в тот рой мыслей, который непрерывно всё осаждал его - с самого момента его пробуждения, но которому у него всё не получалось дать полной воли.
  И - прежде всего, мысли его, совершенно естественным образом, обратились к случившемуся с ним сегодня утром, в его полусне - при самом его пробуждении. С самого начала у него и тени сомнения не было, что произошедшее совершенно напрямую связано с его вчерашней находкой. Даже сейчас - при ясном свете пылающего вовсю полуденного солнца, его пробивала просто-напросто леденящая дрожь даже и при малейшей тени воспоминания о случившемся. Даже и сейчас ему всё ещё грезилось, словно бы рука его, всё ещё, словно как бы продолжала покоится на покатой округлости этого древнего камня, и он, прямо-таки, всё ещё словно бы продолжал ощущать исходившие от того токи - как бы легчайший, еле заметный, но, при этом, совершенно опустошающий сознание сквознячок из ниоткуда.
  А ведь если камень этот находился в покоях у Высочайшего, и тот им постоянно пользовался, то, вне всякого сомнения, он был совершенно неразрывно связан с его сознанием! А иначе ведь и быть не могло бы! И вот тут-то Владислав и вспомнил, с содроганием, как они с Тайноведом попали тогда в ловушку старшего собрата этого камня, там - в подвале башни Детинца древнего города. Что бы там ни говорили легенды - камни эти вовсе не были лишь чем-то вреде волшебного увеличительного стекла, позволяющего разглядывать удалённые предметы - вроде тех стеклянных "чечевиц", которыми пользовались учёные люди в высокой школе столицы его княжества, для изучения звёздного неба, и - всяких там мелких насекомых! Нет, тут было что-то гораздо более таинственное, и - совершенно непостижимое! Что-то такое, что связывало, в том числе, и сознания глядящих в них меж собою. И - с очевидностью, не только лишь сознания существ, пребывающих в совместных временах и пространствах! Кольценосцы-то ведь утратили свои тела полностью! И - тем не менее, они смогли заглянуть в наш мир посредством старшего собрата этого камня! И - не только заглянуть, но и, каким-то совершенно ведовским методом, даже вселить сознания свои в приуготовленные особым образом мёртвые тела бывших его сотоварищей!
  Так что - у Владислава сейчас не было и малейшего сомнения в том, что сегодня утром он, вернее - рассудок его, каким-то образом, в момент выхода из состояния глубокого сна (о это самый опасный момент для просыпающегося человека!) - что разум его, в тот самый момент, что скользящее из небытия сознание его вдруг соприкоснулось, сблизилось с сознанием духа Высочайшего - где бы дух тот в данный момент не обретался бы! И соприкосновение это едва не стало для него совершенно убийственным! Видимо, Высочайший даже и сейчас, в своём, крайне бедственном положении, отнюдь не утратил многого из своего прежнего могущества. Ведь, судя по всему - высочайший увидел его сознание, до самых сокровенных глубин его, и до самых мельчайших подробностей - в едином прозрении! Увидел, уразумел все его цели, желания и стремления, и - отнёсся к нему соответствующим образом!
  С крайним ужасом Владислав вспомнил своей разговор с Кольценосцем, где он так наивно пробовал выяснить - нельзя ли, для овладения Кольцом, попробовать получить помощь от его прежнего хозяина. Во всяком случае - в этом своём предутреннем соприкосновении сознаний, он таки получил полную возможность, что называется - вживе, выяснить совершенно исчерпывающее то, как Высочайший относится к его попыткам на этом поприще.
  Оставался, впрочем, ещё очень серьёзный вопрос - что же ему, всё-таки, делать с этим ведовским оберегом? Не разумнее ли было бы от него попросту избавиться как можно скорее, скинув куда-нибудь за эту стену у обочины дороги? И - предоставив разбираться с его жуткими тайнами и связями тому, кто его обнаружит после? Да - судя по всему это было бы самым разумным решением! Но - вот так, взять - и вышвырнуть подальше такую замечательную, такую чудесную, такую волшебную вещицу?.. Нет - Владислав хорошо осознавал, что у него на такое попросту не достанет духу. Кто знает - может быть ему, со временем, и удастся преодолеть эту гибельную связь, заключённую в камне? Может - не самому. Может - кто и поможет? Тот же Кольценосец, к примеру? Кто знает, кто знает... Но, во всяком случае - если только он хотел бы сохранить этот камень при себе, то обращаться с ним теперь следовало с предельной осторожностью. И - уж во всяком случае, не спать с ним в обнимку, в опасной от него близости!
  Полностью погруженный в такого рода размышления, он споро брёл по дороге всё дальше и дальше, почти что полностью отключившись от созерцания тех великолепных видов, что открывались здесь со всех сторон, с каждым её изгибом. Он уже преодолевал эту дорогу несколько раз - но всё это происходило, в полной темноте, в большой спешке, да и не до разглядывания дороги ему тогда было. Сейчас же, карем сознания, он всё же отмечал мрачное великолепие, окружающее его со всех сторон - ровные ряды выглаженных каменных плит под ногами, пепельно-серые склоны гор, с острыми изломами, напоминающими драконьи хребты - как их принято рисовать на картинках, и - печальные, безжизненные просторы изломанной, изуродованной, серовато-светло-жёлтой каменистой равнины по левую руку, на которой не было заметно ни малейшего пятнышка зелени хоть какой-либо растительности.
  Впрочем - уже к середине дня ему стало вообще ни до чего - от просто изматывающей его тело жажды. Высохший рот с тёркой языка внутри, пересохшее горло, потрескавшиеся губы, головокружение - он уже не мог думать совершенно ни о чём, как лишь хоть о малейшем глоточке воды, которая могла бы облегчить его страдания. Он всё брёл и брёл, а перед глазами у него колыхались потоки свежей, кристально чистой воды, дышавшие волшебным холодком и влажной прохладой - все, какие он только не встречал в своей жизни. Ярко вспоминался сбегающий в ущелье со скалы небольшой водный ключ, из которого он, вот также измученный долгим переходом по горам, во время вылазки, организованной для них наставником в школе - долго утолял жажду, плескаясь голышом под его струями вместе со своими однокашниками, расталкивающими весело друг друга, чтобы побыстрее добраться до живительной струи этого маленького водопадика.
  Он даже не смог ничего поесть в предположительно обеденное время - куски сухарей и вяленины ну попросту не лезли ему в пересохшее горло. И когда - уже почти в полной темноте, уже еле передвигая усталые ноги, он, наконец-таки, с восторгом разглядел, слева от дороги, долго им выглядываемую, и уже хорошо знакомую покатость водосбора, глубоко упрятанного в каменистую поверхность равнины - аршинах в десяти от обочины, счастью его попросту не было предела! Ворочаясь в темноте, он кое-как сполз по наклонному спуску, уходившему там к глубинному каменному провалу, лишь для того, чтобы обнаружить там, почти на самом его дне, чуть-чуть уже весьма затхлой, мутной, но всё ещё, более-менее, годной к употреблению, и- при этом, достаточно прохладной воды.
  Наполнив все свои фляги, он, не чинясь, скинул одежду, и тут же лёг плашмя -лицом вверх - в такую желанную влажную прохладу. С трудом выкарабкавшись, по крутому спуску, наверх, он, первым же делом, давясь набил живот, и тут же, совершенно измотанный этим тяжким переходом, заснул, расстелив плащ прямо на покатости крыши водозабора - караулки тут почему-то не оказалось. Походный мешок он, привычно, положил себе под голову, но волшебный камень не поленился оттуда, при этом, извлечь, и спрятать внизу, под стенкой водосбора - подальше от себя, ещё и прикрыв его тщательно просоленной за день потом рубахой.
  Следующие четыре дня, невзирая на тяжёлые переходы под палящим солнцем, прошли для него уже гораздо легче. Воды, пусть и не самой лучшей, у него было в достатке - по пути он обнаружил ещё три водосборника, в одном из которых он даже смог простирнуть грязное бельё и одежду - благо всё это легко можно было высушить а себе во время дневного перехода. К самому концу четвёртого дня он вышел к хорошо запомнившейся ему, по прошлым проездам, горловине Теснины Духов, где обнаружил полностью разрушенные остатки стен и укреплений, и - при этом, очередной нетронутый водосборник с остатками воды, и - совершенно целую караулку. Где он и провёл, с совершенным удовольствием, следующую ночь, не решившись соваться в Теснину Духов в быстро наступившей темноте ночи.
  Утро следующего дня снова было ослепительно ясным - его просто начинала потихоньку потрясать эта непрерывная улыбчивость весеннего неба, на котором он предпочёл бы, во время своих переходов, всё же видеть хоть какие-нибудь, да облачка, заслонявшие бы его от немилосердного солнечного света. Быстро спаковавшись, он вышел из караулки, и подойдя к перекрёстку дорог, совершенно пустынному сейчас, и лишь заваленному всякого рода хламом - разбитыми повозками, порванной и поломанной сбруей, обрывками одежды, и - даже обломками оружия, и вызвавшему у него чёткое ощущение какого-то совершенно повального бегства и дикой всеобщей паники, Владислав искоса, мельком глянул на дорогу, убегавшую на юг, к перевалу, и - решительно повернувшись, полез через завалы камня остававшиеся сейчас на месте прежнего величественного укрепления, замыкавшего, ещё не так давно, вход в долину.
  Хорошо памятуя свой прошлый опыт прохождения этого ужасного межгорья, он с большой опаской перевалил через завалы битого камня, и - по прекрасно сохранившейся дороге начал медленно углубляться внутрь, меж двух вытянутых кряжей, почти сходящихся здесь, у входа в долину.
  Но, вопреки всем его опасениям, там - в долине, по которой гулял - от прохода до прохода, вполне себе освежающий утренний ветерок, его встретило лишь совершенно полное, и ничем не нарушаемое безмолвие. Сколь он ни вглядывался напряжённо по сторонам - здесь и следа не осталось от этих ужасных призрачных замков, которые так пугали его во время прежних её посещений. Как не чувствовалось, впрочем, и на самой дороге непрерывного тока призрачных теней, перемещавшихся здесь, ещё совсем недавно, с одного конца теснины в другой.
  Видимо - вихрь очищения, столь стремительно пронёсшийся, после падения Чернограда, по городу, в котором они тогда пребывали, поработал тогда также и здесь. Правда - сейчас здесь, всё же, вовсю сиял ясный день, а его прошлые посещения были связаны исключительно лишь с мраком ночи. Но - у него всё равно быстро крепла уверенность в том, что и самой глухой ночью эта долина уже никогда и на десятую часть не будет столь ужасной, каковой она была тогда - во время оно. Если только.. Если только, конечно же, кто-то не восстановит тут всё это вновь. И - от этой мимолётно мелькнувшей у него мысли, а особенно же - от понимания того, что дело восстановления всего того, что ушло из мира с гибелью Кольца и его Властелина, теперь пытаются взвалить вот именно на его хрупкие плечи, от этого ему - и при ясном солнечном свете, моментально сделалось крайне дурно.
  Последние дни, втягиваясь постепенно в нормальный ход событий, бодро шагая, день за днём, под палящими лучами солнца, и уставая исключительно от простого, незатейливого телесного утомления, развлекая дух свой великолепными видами пусть и мрачных, но - всё же, прекрасных и величественных, даже и в мрачности этой своей, горных вершин, в общем - ведя привольный, и не обременённый никакими провалами за грань окружающей его реальности образ жизни, он постепенно и потихоньку освобождался, в сознании своём, от всех тех жутких наваждений, которые так мучили его и в заколдованном городе, и по пути к огненной горе, и - особенно же, в её навеки зачарованных недрах.
  Ведь он, всё-таки, всё ещё был лишь молодым, здоровым, полным сил юношей, только-только вступившим на порог жизни в этом мире. И как ни преследовала, как ни уродовала его та реальность, с которой ему пришлось познакомиться за последние полгода, ему, всё-таки, всё ещё, больше всего на свете, хотелось лишь вольной и радостной жизни, беззаботных странствий, новых чувственных и телесных впечатлений, и простых - непритязательных телесных удовольствий. Хотелось жить, любить, заводить друзей, страдать от простых мирских напастей, и радоваться простым человеческим удовольствиям и неприятностям. А вовсе не сражаться с неизвестными призраками запредельного ужаса за гранью человеческого мира. Этим-то он был сыт уже аж по самое горло.
  По мере углубления в долину, его всё больше и больше начали одолевать опасения того, с чем ему, вполне возможно, придется встретиться там - с другой её стороны, по выходе за пределы владений поверженного тёмного властелина. То, что отряды отщепенцев, порушив здесь всё, что только представляло, по их мнению, возможную будущую военную опасность, поспешили отсюда убраться как можно скорее - его вовсе не удивляло. Вряд ли они собирались тут закрепляться - иначе не уничтожали бы, с таким остервенением, здесь все укрепления. Но вот на самой границе этой страны они вполне могли бы и оставить заставу, или - хотя бы держать там пограничные дозоры. Это было бы вполне естественно с их стороны. И тогда встречи с их дозорами ему избежать не удастся ни в коем случае - в этом он совершенно не заблуждался.
  С одной стороны - это обеспечивало бы ему защиту от возможных разбойников, а также и от остатков разных там разбитых орочьих отрядов и прочей возможной нечисти, которые были бы для него сейчас поопаснее даже обычных разбойничьих шаек из Пустоземья. Но - с другой стороны, если дозорные эти его схватят, то ни ведь вполне могут и обыскать его. Золото и драгоценности ладно - пусть и придётся объяснять их происхождение, но, вроде бы, отщепенцы - по крайней мере их воинство, согласно тому, что ему о них было известно, отличались, всё же, определённым благородством, и в чужое руки не запускали. Но - вот оберег за его спиной?!
  Ладно - подобрал, допустим. Ещё и не всякий ведь сообразит, что это такое. Так - обработанный кусок чёрного обсидианового камня. Почему бы и нет? Но вот как он им объяснит, кто он такой, и что он там, во вражьей стране, делал? Бумаги - ладно. Бумаги у него были надёжные. Но это - если попасть в руки дозоров там - у реки. А вот почему он, пусть даже и затерявшийся порученец белгородского служащего с Корабельного острова, идёт из вражьей земли? Как он туда попал, и что он там делал? Можно, конечно же, скулить о пленении. О том, что держали его в караулке, а когда стража внезапно разбежалась, то и он тоже побежал, куда глаза глядят, прихватив мешок со жрачкой. И - блуждал всё это время по просторам этой страны. Снедаемый страхом и неуверенностью. А сейчас вот - пришёл в себя, и - решил оттуда выбраться.
  Правда - для таких блужданий у него жрачки что-то многовато осталось - усмехнулся он про себя. В общем - липа страшная, и всё белыми нитками шито. Да и кто б ему бумаги-то его оставил бы? Ладно - золото и камни подобрал в брошенном обозе. Бывает. Но - бумаги? Да кто б его и зачем вообще в живых оставил-то? А? Он, с содроганием, вспомнил гору мёртвых тел у переправы - там, на острове. Нет, кое-кого они хватали, конечно же. Того же вожатого по реке, да и - не всех ведь перебили ведь - в конце-то концов. Рабы в Чернограде - товар был выгодный и нужный. Но вот что могло бы их заинтересовать в скромном порученце? Ну - можно врать, что хотели выяснить что-то связанное с пристанью, товарами и торговлей. Хотя - какая там торговля-то в последнее время!
  Врать-то можно и напропалую, конечно же - рассчитывая, что в рядовом дозоре особо светлых голов не будет. Может - даже и прокатит. Но если поймут, что вру, то тут уж вывернут наизнанку-то, а? С содроганием подумал Владислав. Хотя - война-то закончилась? Чего им там зверствовать? Можно, конечно же, сказать и часть правды - мол шёл на службу в Черноград устраиваться, а тут - такое дело случилось. Вот и мыкаюсь. Пленять-то его смысла им сейчас ведь нету никакого? Да и пленят - то что? Мож даже помогут домой убраться подобру-поздорову? Война-то кончилась. Хотя - вражда западников и отщепенцев вечная, и от проходящий войн не зависящая, конечно же. Но при этом бумаги свои им лучше не показывать, и - даже при себе их вообще не иметь. За них и голову снять могут. Мир там или не мир. Ведь сколько ихних там, на острове, перебили-то!
  В общем - ничего путного в голове у него так и не сложилось, пока он продвигался по равнине. Во всяком случае - пришел он, в конце-концов к твёрдому убеждению - для него лучше было бы, всё же, попробовать выскользнуть из долины в темноте. Мож и прокатит. Мож ночью стража и не так тщательно наблюдать за проходом будет? Враг-то ведь разгромлен, правильно? Войны нет. Страну они прошерстили и разорили полностью. Знают, что вражьих сил там не может быть ну никак. Чего б им усердствовать-то? Звучало всё это, вроде бы, вполне убедительно. Но.. То что он думает, как оно должно быть - это хорошо. Но вот как оно там будет на самом-то деле? Как бы ему не влипнуть в историю слишком уверив себя в отсутствии опасности! Это - да. Нет, надо, всё таки, будет проявлять предельную осторожность!
  Впрочем - к противоположному выходу из долины он и так добрался лишь к самом вечеру. Солнце уже давно спряталось за близко нависающие горы, снова почти сомкнувшиеся у узкого горлышка выхода из неё. Дорогу накрыла густая тень, хоть небо было всё ещё светлым. Владислав почти крался по совершенно ровной поверхности дороги - полностью исключавшей возможность споткнуться в темноте, и падением наделать много шума. Он старался не стучать подошвами сапог по камням, хотя до полной бесшумности ему было далеко, как до неба. В долине и так стояла почти полная тишина, а под вечер она стала уж совсем хрупкой, почти хрустальной.
  Горы битого камня на том месте, где, как он помнил, стояли могучие стены и непреодолимые привратные укрепления, смотрелись величественно и ужасно. Зримо напоминая о той великой мощи, которая всё здесь смела не так давно. В воздухе всё ещё держался стойкий, и совершенно тошнотворный трупный запах - видимо под камнями было погребено несметное количество тел отряда, составлявшего постоянную стражу этого укрепления. Всё же - не было ещё настолько темно, и Владислав без труда отыскал недалеко от ворот более-менее сохранившееся караульное помещение. К своему изумлению он там обнаружил огромную бочку с питьевой водой - не очень свежей, но всё ещё годной к употреблению, и кучу кошм сваленных на деревянные нары.
  В караулке было невероятно душно - невзирая на настежь распахнутые двери. Возможно, тут, где-то, сохранились даже и запасы еды, но огня он разжечь так и не осмелился. Раздевшись, он завалился на гору мягкой рухляди, и с наслаждением растянувшись на ней, решил дождаться тут самого глухого часа ночи. Караулов по эту сторону развалин, как он убедился, тут не оставили. Так что он даже несколько расслабился. Он очень боялся провалиться в сон, и беспробудно проспать аж до самого утра. Так что ему приходилось всё время принудительно возвращать себя из полудрёмы.
  Когда ему показалось, что большая часть ночи уже миновала, он, заспанный, непрерывно зевающий, лишь решившийся слегка ополоснуть лицо из бадьи, осторожно покинул караулку, и - найдя место, где завалы камней выглядели не столь круто, начал осторожно взбираться на остатки стены.
  Месяц был ещё едва-едва в своей первой четверти. Так что передвигаться ему приходилось почти что на ощупь. Что было нелёгким делом, так как обломки камня постоянно осыпались, сползали, и он всё время боялся сверзиться с них вниз, и оказаться погребённым под грудами этих, тут же последовавших бы за ним сверху обломков. О бесшумности его продвижения нечего было даже и мечтать. Он, под конец, со страхом и раздражением уже начал думать, что, пожалуй, риску было бы гораздо меньше, если б он таки дождался светлого времени. Впрочем, возвращаться всё равно было уже поздно.
  Слазить с развалин стены с другой стороны оказалось и ещё гораздо хуже чем на неё влезть. После нескольких неудачных попыток, едва не завершившихся для него совсем уж плохо, он плюнул на всё, и решил, проклиная всё на свете, дожидаться тут, сверху, рассвета. Он долго и беспокойно вглядывался в темень ночного провала - с внешней стороны долины, но не заметил там ни малейшего признака сторожевого костра, что его немало утешило.
  Расположившись кое-как на неустойчивом гребне, он, впрочем, даже умудрился продремать там до того времени, когда восходящая заря окрасила горы над его головой во все оттенки розово-золотистого цвета. Когда рассвело вполне достаточно, он, предварительно тщательно обозрев с гребня рухнувшей стены всё её подножие, и ещё раз убедившись, что там не хоронится никакой заставы, всё-таки смог, наконец-то, благополучно спуститься вниз - к самому её подножию. Что оказалось вовсе не так просто даже при дневном свете.
  Первый раз он оказался здесь, по ту сторону Теснины - при свете. Раньше, проносясь тут торопливо во тьме, он получал лишь весьма смутное представление о находящемся за воротами - да и особой необходимости не было присматриваться, ибо отряд вели другие. Сейчас же - обозревая внимательно окрестности при свете загорающегося утра, он также разглядел не так уж и много - из-за густого предутреннего тумана, покрывавшего всё пространство перед разрушенной стеною. Но он отметил, всё же, что по сторонам долины возвышаются два холма, и у подножия каждого из них лежат груды камней - ему, тут же, даже смутно припомнились какие-то тени величественных башен, стоявшие здесь тогда по краям укрепления, через которые они тогда выезжали на равнину.
  Пока он медленно сползал вниз, звуки его перемещения, шум вылетающих из-под ног мелких камешков, хруст щебёнки под подошвами - всё это вязло в тумане, как в вате. Оказавшись же внизу он, тут же, с предельной осторожностью, но - как можно поспешнее, выдвинулся по дороге к самому перекрёстку, всё время с тревогой опасаясь услышать грубый окрик, или - даже, свист выпущенной из тумана стрелы. Но пока что всё обходилось для него вполне благополучно. Он с изумлением начинал всё более и более убеждаться в том, что, судя по всему, никаких застав тут не оставили. Правда - сама застава могла быть где-то дальше по дороге, и тогда ему, всё же, следовало опасаться дозоров.
  Добравшись до перекрёстка, он остановился в тяжком, давящем раздумье. Если б он, всё же, хотел бы сейчас повернуть направо, и - не взирая на все возможные риски и неопределённости, двинуться к далёкому дому, наплевав на всё и вся, то ему следовало бы вернуться к караулке. И попробовать поискать там запасы еды - вдруг они да пережили весь этот разор каким чудом? Но - карабкаться назад, ради призрачной возможности, рискуя и подставляя себя под возможные неприятности, если какой дозор всё же вынырнет из тумана, и спросит его, чего это он тут делает, у входа во вражью страну? Да и еда там, или не еда - а соваться сейчас в Пустоземье, где бродит неизвестно кто - и так слабо вооружённым? Он ведь уже обдумывал эту возможность ранее, и признал её слишком опасной.
  В общем - выбора у него сейчас особого не было. Главный выбор следовало отложить до перекрёстка, там - далеко на юге. А сейчас надо было постараться убраться отсюда как можно быстрее, и как можно дальше - пока туман, всё ещё, милосердно скрывал его от слишком зоркого взгляда возможных дозоров.
  Тем более - что туман начинал быстро развеиваться под лучами выглянувшего из-за восточного отрога солнца, и ясное небо всё ярче и ярче просиневало у него над головою. Обогнув холм, далеко выдающийся в долину по левую его руку, и еле пробравшись по грудам камней, заваливших здесь дорогу, он, всё время, с большим опасением, разглядывая многочисленные отверстия пещер, просто исперещающие здесь склоны холма - его постоянно преследовала тревога, что там могут всё ещё скрываться остатки орочьих шаек - раз уж тут нет постоянной заставы отщепенцев, Владислав, затем, следуя за дорогой, спустился в глубокую, рытвину, в которой она здесь пряталась, и следуя далее по дороге, наконец-то вышел на серую, унылую каменистую равнину.
  Тут он, с одной стороны, совершенно успокоился насчёт возможной встречи с дозорами отщепенцев - сейчас понять, откуда он сюда вышел было уже совершенно невозможно, а на случай встречи у него были с собой не только бумаги, но и прекрасно продуманная, и назубок вызубренная - ещё под руководством Тайноведа, легенда. Но - с другой стороны, его, всё же, очень сильно беспокоило это отсутствие здесь хоть какого-либо надзора и власти. Если тут промышляли какие лихие люди, то вряд ли ему удалось бы отбиться от них только своим мечом.
  Как сама дорога, так и все её окрестности здесь - всё было буквально завалено остатками недавно отбушевавшего сражения. Тел, впрочем, не было. Видимо - победители, всё же, захоронили, после битвы, всех - и своих, и врагов. Но вот сломанного оружия разбитых шлемов, изодранных плащей, треснувших щитов, и просто каких-то непонятных обломков крашеного дерева вокруг валялось просто несметное множество.
  Владислав ещё и тогда - при самом входе в Теснину Духов, всё пробовал отыскать для себя хоть какой-то там целый лук - для возможной обороны при последующих опасных встречах. Но, видимо - всё, что могло бы представлять из себя хоть какую-либо ценность, после битвы было победителями заботливо собрано, и - то ли забрано с собою, то ли где схоронено. Воинский хлам же, усеивавший окрестности, никакой ценности из себя попросту не представлял. Видимо - трофейные команды не побрезговали даже чужим оружием, в том числе - и орочьим.
  Впрочем - вскоре ему попалась гора обугленного, изуродованного железа, и он понял, что всё, что победители не смогли забрать с собой, и что, с их точки зрения, могло бы, вернувшись во вражьи руки, представлять опасность - всё это они попросту пожгли в громадных кучах. Судя по костям торчавшим из пепла там и сям, в этих же кострищах уничтожались и трупы павших врагов, вместе с их оружием. Хотя он и не совсем понимал - где же это они тут, в совершенно безлесной местности, умудрились таки отыскать достаточное количество древесины, чтобы устроить все эти сожжения. Легкий ветерок разносил вокруг тяжкий запах палёной плоти, и калёного, ржавого железа. Так что он старался проскочить мимо этих обугленных холмов пепла как можно скорее, зажимая нос пальцами, и хватая воздух, как рыба, широко открытым ртом.
  Хоть с этой стороны гор местность и была такой же голой и каменистой, как и по ту сторону, но воздух здесь был, всё же, совершенно иным. Чувствовалась близость реки, а - возможно, и моря, которое должно было лежать где-то там - на западе. Воздух был не выжжено сух, как там - за горами, но в нём чувствовалась вполне достаточная влага. Так что было совершенно удивительно - почему же здесь всё оставалось таким голым и безжизненным.
  Дорога здесь проходила вдоль горной цепи, петляя меж голых холмом, и постепенно уклоняясь вниз - к приречной долине, которая смутно просматривалась на западе - укрытая сверху белесым маревом речных испарений. Небо так и не очистилось полностью к полудню, и было затянуто лёгкой дымкой, значительно умерявшей буйство весеннего солнышка, так что идти сегодня Владиславу было гораздо легче, нежели чем в предыдущие дни. И чем дальше он удалялся от перекрёстка - тем в лучшее настроение он приходил.
  Если б на него здесь наскочил бы дозор отщепенцев, то ему уже было бы что им ответить. У него были с собой вполне безупречные бумаги, и прекрасная легенда. Обычные лихие люди из Пустоземья тут тоже вряд ли успели бы появиться - так быстро после битвы. Да и что им тут сейчас было делать-то? И дозоров только что отошедшей отсюда армии они должны были опасаться даже больше самого Владислава. Так что эти-то вряд ли уже успели тут появиться. Единственную реальную опасность для него могли представлять лишь остатки разбитой армии, если б таковые тут где скрывались бы. Но здесь вполне можно было положиться и на то, что победители вряд ли оставили бы эти места незачищенными после битвы. Хотя - осторожность всё равно нужна была полная, вне всякого сомнения. Но с каждым новым шагом, удалявшим его от перекрёстка, его положение здесь - с его точки зрения, должно было становиться всё более и более уверенным.
  Местность вокруг начала меняться к лучшему лишь во второй половине дня этого перехода. Сначала меж камней начала робко появляться трава и - даже небольшие кустики. Потом заросли уже пошли сплошняком, и, наконец-то, он достиг и первых деревьев, которые он, впрочем, видел уже издали - дорога потихоньку понижалась в долину, и тёмные их кроны были хорошо заметны сквозь дневную дымку уже издалека. Дорога здесь была недавно восстановлена - видимо, ещё Чёрной крепостью, и поэтом шагалось по ней так же легко, как и по дорогам там - за горами. Воздух становился всё чище, всё свежее, и всё насыщеннее различными растительными ароматами. Владислав дышал этим волшебным воздухом полной грудью - и всё никак не мог им надышаться вволю.
  Голова у него была лёгкой, тело, восстановившее форму за последнюю неделю приключений и тяжких переходов, двигалось легко - пешая ходьба по хорошей дороге его уже совершенно не утомляла, и лишь на сердце постоянно лежало лёгкое облачко тяжкого предчувствия неизбежности скорого выбора судьбы. Но об этом он старался сейчас совсем не думать, справедливо полагая, что это всё может и подождать, пока что. Да ещё он всё время ощущал лёгкое влияние ведовского камня у себя в заплечном мешке, словно бы отдалённый, но весьма настойчивый, и - очень недобрый взгляд в спину из темноты. Взгляд это словно бы сверлил ему затылок, просачивался вовнутрь, в самые глубины сознания, и - всё время пробовал и пробовал смять его волю, и безоговорочно подчинить её своему жуткому влиянию. И вот именно это, время ото времени, и доводило его до того, что ему хотелось остановиться, извлечь порождение древнего ведовства из мешка, кинуть его на землю, и долго, с наслаждением пинать его попеременно обеими ногами.
  Так он и плыл всё время, словно бы в лёком полусне, над дорогой, пока она, наконец, достигнув сплошной стены тёмного леса, не приготовилась нырнуть в широкий проём меж первых деревьев. И вот тут его и настигло то, чего он так опасался всё это время - оттуда, из тени древесных крон в него словно бы выстрелило грозное и громкое: "Стоять! Медленно поднять руки вверх - и не двигаться!"
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"