Аннотация: Владислав, со своим спутником, достигает лагеря победоносной армии Западного королевства, и - на следующий день, принимает участие, в общем строю, в священнодействовании коронации новообретённого короля древнего королевства.
Коронация
Чистое небо над горами впереди обоза всё ещё чуть тлело последними проблесками закатного марева, обрисовывая, еле заметными контурами острые, зубцы стен городских укреплений, взметнувшихся на высоких холмах западного берега Великой реки. Она здесь сильно сужалась и мельчала на перекате - именно поэтому, когда-то, давным-давно, это место и служило главной переправой с западной части древнего королевства отщепенцев к его восточной части. Потом вокруг переправы разросся величественный град, занявший оба берега реки, но, по сути, состоявший как бы из двух отдельных городов, каждый из которых был обнесён своими собственными стенами, а соединявшие их мосты и сами служили своего рода речными укреплениями, взметнувшимися над древними бродами.
Главный из этих мостов - многоуровневый, с величественным Звёздным домом посредине, опиравшимся на многочисленные гигантские каменные быки, утопленные в реку, всё ещё хорошо угадывался по громаде своих развалин, перегораживавших здесь поток, которые Владислав уже успел однажды отметить для себя, самым краем глаза, ещё тогда - во время своей первой высадки здесь, когда они сопровождали добытый со дна реки Дальнегляд. Но тогда Владиславу было вовсе не до рассматривания и изучения местности. Сейчас же он мог увидеть - в темноте стремительно накатывавших сумерек , и ещё куда как меньше. Когда-то мост этот, на своём пологом подъёме к холмистому западному берегу - у небольшого извоза, в который и были встроены речные ворота на той стороне реки, позволял беспрепятственно проскочить от одних ворот восточной части города до других - в его западной части. Сейчас же настильные мостки выводили путника на обводной путь к извозу, который, на западном берегу, начинался почти у самой воды.
В наступившей темени повозки грохотали по плитам дороги, которая извивами, по овражному спуску меж холмами, поднималась туда - вверх, и, наконец-таки, упёрлась в открытые въездные ворота укрепления, отмеченные многочисленными факелами, расставленными вокруг в держаках. Рва тут не было никакого - повозки втянулись, одна за другой, в длинный, высокий каменный проход, затем проскочили двор, ещё один проход, и вынеслись - по ту сторону, на равнину, с небольшим уклоном уходящую к горам.
И здесь тоже хорошо сохранилась широкая главная дорога города, отмеченная сейчас, по своим краям, цепочкой факелов, за которыми угадывались точно такие же, совершенно безжизненные, и, в данный момент, полностью скрытые ото взгляда густым покрывалом тьмы развалины - точно такие же, как и заречной части города. Затем дорога вновь проскочила через привратное укрепление, и - наконец, вырвалась на равнину, оставив позади себя ров, мост, и зубцы городских стен.
И здесь - точно также, как и мёртвом городе, цепочка факелов тянулась вдоль дороги, указывая направление запоздавшим отрядам к месту временного ночлега огромного войска, расположившегося в котловине, раскинувшейся меж мёртвым градом и тем горным отрогом, на одном из выступов которого и была возведена нынешняя столица отщепенцев - Белая Башня.
От стен мёртвого города дорога, чуть забирая вправо, полого опускалась в эту котловину. Они остановились на привратной площадке, расположенной здесь сразу же по выезде из ворот, и замерли, любуясь открывшимся перед ними зрелищем бесчисленных огней лагеря, заполнявшим самый центр этой котловины.
В воздух снова взметнулись радостные крики, и звуки бесчисленных рожков, от которых вечерний воздух словно бы зазвенел со всех сторон. И под эти звуки повозки рванули по ровной дороге, и - в неясном свете факелов, освещавших дорогу с обеих её краёв, стремительно понеслись вниз.
Так они и влетели - кричащим, гудящим, галдящим и - вовсю веселящимся обозом, прямо в середину лагеря. Здесь повсюду пылали костры у раскинутых шатров, бесчисленные факелы в кованных походных держаках освещали все закоулки, а меж шатров вовсю веселилось бесчисленное, смешанное воинство. Все тут были сейчас в основном налегке - без броней, шеломов, и оружия, которое стояло, аккуратными пирамидками у шатров в полном безприсмотре. Чувство победы, полной и окончательной, а также и всеобщей безопасности просто витало в воздухе. И над всем этим, словно купол, раскинулся огромный шатёр совершенно прозрачного ночного неба, пылавшего бесчисленными звёздами, на котором, заливая землю своим светом, господствовала уже совершенно округлившаяся луна.
Возница помог им снять с повозки их заплечные мешки, и сердечно попрощался с ними обоими.
- Ну что, пойдём искать наших, что ли? - Полуутвердительно обратился к Владиславу спутник, и, не дожидаясь ответа, повернулся, и махнул ему рукой, приглашая следовать за собою.
Найти стойбище родственного Истиславу народа в этом смешении племён оказалось весьма непросто. В только что разбитом, да ещё лишь на одну ночь лагере никто себе толком не представлял его общего расположения, так что им пришлось хорошо поскитаться, постоянно выпытывая и расспрашивая каждого встречного, пока, наконец, они не вышли к стоящим, несколько отдельно от остальных, на самой дальней окраине, тёмно-зелёным шатрам, где помещались отряды "заречников".
Истислава долго обнимали, хлопали по плечам, поздравляли с нечаянным прибытием. Сразу же пошли расспросы о том, что происходит там, на рубежье, как с остальными, что они там, и как. Их тут же пригласили к как раз поспевшему сытному ужину - сплошь на свежатине, обильно сдобренному добротными винами, как с гордостью подчеркнул старшой - из самых почтенных королевских подвалов. Народ и до их появления уже успел хорошо "принять на грудь", так что Владиславу здесь не особо удивлялись, и с расспросами не приставали. Пришёл человек с нашим парнем - и ладно!
Но, всё же, сразу же после ужина Владислав предпочёл, сославшись Истиславу на полную вымученность от приключений в мёртвом городе, уйти к выделенной ему лежанке. Чтобы избегнуть любого возможного любопытства со стороны окружающих. Впрочем, посреди всеобщего веселья на скорое исчезновение чужака из круга пирующих никто и не обратил совершенно никакого внимания.
Владислав, собственно, не особо и преувеличил. Он действительно чувствовал себя так, словно бы его весь день бичами гоняли по кругу, как лошадь на выгуле. Голова кружилась и раскалывалась, тело ломило, руки дрожали, и колени подламывались. Так что он, сунув мешок, на всякий случай, под низкую дощатую лежанку, и - раздевшись донага, ибо в шатре было таки душновато, растянулся на одной из простыней, покрывавших соломенный тюфяк, и накрывшись второй, тут же провалился в полное беспамятство.
Проснулся он от зычного крика, который издала просунувшаяся в шатёр всклоченная голова: "А ну - подъём, пропойцы! На сегодня ждут великие дела! Так что - на оправку, быстро!" Вокруг нехотя зашевелились, недовольно бурча, многочисленные тени - шатёр был очень велик и народу сюда набилось чуть ли не с два десятка.
Вокруг всё ещё стояла сплошная темень - пока кто-то не зажёг факел у центрально столба. Владислав, в отличие от большинства здесь, как раз чувствовал себя полностью отдохнувшим, и - на удивление, свежим. Выскочив наружу, он обнаружил, что небо лишь еле-еле порозовело там - за рекой, а тут всё ещё стоят полусумерки, чуть освещаемые уже блекнущими звёздами.
Народ, вылезший из шатров первыми, уже вовсю толпился у чугунных котлов с водой, наскоро споласкивая лица - и, иногда, с покряхтыванием обливаясь до пояса. Владислав лишь сполоснул лицо, и сразу же отправился к костру за порцией овсяной каши с фруктами и мёдом, которую уже успели приготовить кухари. Вина не раздавали, но крепчайшего чаю наварено было вволю. Владислав с тоской подумал, как кстати сейчас пришлась бы чашечка крепкого кофею, но сей напиток у отщепенцев, видимо, был совершенно неизвестен, или не особо любим.
Тут он, совершено некстати, вспомнил Тайноведа, лично заваривающего, поутру, для них две порции этого божественного пития - прямо в их спальне, там - в Детинце, и доброжелательно поглядывающего на него. Тут же в памяти, как молния, вспыхнуло и воспоминание кинжала в его правой руке, входящего в голову Тайноведу - с этим ужасным, коротким всхрустом проламываемой кости. И - его же, вскидывающегося в отчаянном, последнем броске своего тела - пробующего отбросить от себя Владислава!
Он аж поперхнулся горячим чаем, закашлялся, и отчаянно замотал головой пытаясь вытрясти оттуда это воспоминание. Сидящий рядом Истислав заботливо похлопал его по плечу, и с тревогой поинтересовался, что случилось. Но Владислав лишь отмычался нечленораздельно.
Уже окончательно проснувшийся лагерь кипел вокруг, словно вода в котле. Народ сворачивал шатры, паковал имущество, грузил на возы всё что можно. А затем вооружался, и - строился ровными рядами, под окрики командиров. Владислав и Истислав тоже поучаствовали в сворачивании шатра, и погрузке топчанов на возы. Затем к ним подошёл начальник обоза, в чине сотника, очень напомнивший Владиславу покойного Весельчака - как общим видом, со своей бородой лопатой, обрамлявшей широкое, лунообразное лицо, так и коренастой статью, в которой чувствовалась недюжинная сила, а также и общей свойственностью речи своей.
- Так, парни, - Распорядился он.- В рядах надо быть в боевой выкладке. Если твой приятель идёт с нами, то его тоже нужно вырядить по нашему, чтоб не выделялся из строя. Идёмте со мной, получите по бердышу, да и щит ему, кстати, выдам нашенский, со свойственным плащом - а то сразу же будет заметно, что приблудный какой! А нехорошо, знаешь ли! Так-то!
Они сгрузили своё барахлишко в обозную повозку, а взамен им выдали по бердышу, а Владиславу также - маленький зелёный щит, свойственный вооружению заречников, бердыш, и - совершенно новый тёмно-зелёный плащ с полагающимся к нему нашлемником.
- Значит так - Довольно оглядев их отозвался сотник. - Первым, вместе с королём, будет выступать отряд его соплеменников, тех - что пришли с ним с севера. Потом пойдут люди из Детинца стольного града, телохранители королевской власти, так сказать, из тех ихних, что с королём ходили к Чёрным вратам, в поход, значит. А за ним уже сразу выступаем и мы - как народ нынешнего Правителя града. А уж за нами подтянется и городское ополчение. А потом - и все остальные. Даже всадники с северных пределов - и те идут пешкодралом, значится. А лошадей своих в хвост обоза отправят. Так что - скорее в строй, парни, скоро выходим!
В ясных лучах всё выше поднимающегося солнца, в мельтешении длинных, тонких теней - от щетинящихся над головами пик и бердышей, в звоне оружия, веселых перекрикиваниях и грубых шутках, строгих распоряжениях командиров, решительно наводящих порядок в этой толпени, хлопаньи разноцветных значков на древках, колышимых свежим ветерком, разгоняющим остатки предутреннего тумана отряды довольно быстро занимали своё, предписанное им в общем порядке построения место - видимо, уже располагая лагерь организаторы действа заранее позаботились о том, чтобы с утра всякий отряд оказался именно там, где ему будет необходимо, вооружённая толпа постепенно принимала вид хорошо слаженного воинского строя. Мимо них прошёл, куда-то назад, строй воинов в высоких, конических шлемах с флажками, хлопавшими на ветру, из-под которых у них всех выбивались белые как лён, длинные гривы волос, а на сапогах для верховой езды позвякивали шпоры, при взгляде на которые Владислав вдруг внезапно вспомнил своё, столь недавнее, но теперь казавшееся затерянным в совершенно отдалённом времени прибытие в Черноград, когда и он точно также, раскорякой, непривычного к пешей ходьбе всадника, позвякивал по камням своими шпорами, вызывая этим у окружающих насмешливые, косые взгляды.
- Вот, - с гордостью кивнул Владиславу на них Истислав. - Спасатели наши! Ударили в тыл врагам, когда те проломили ворота, и ворвались в город! Я тогда и сам там был, рядом с воротами. Мы все там уже готовились к немедленной смерти, и - что сказать? Очень многие из нас тогда хотели пасть поскорее, в самых первых рядах, чтобы не дожить до того зрелища, как они начнут врываться в дома, калечить, убивать и насиловать слабых стариков, женщин и детей, из тех, которые тогда не успели вовремя бежать из города в горы, до начала осады. Эх! - Выдохнул он с остатком пережитого ужаса в голосе. - Особенно же когда в рухнувшие врата ворвался Чёрный Король! Вот это был смертный страх, так страх! Что ни говори!
- Чёрный Король? - Заинтересовался Владислав
- Да, хозяин замка Мёртвой Луны, в граде чёрного ведовства, - Сплюнул с отвращением Истислав. - БЫВШИЙ хозяин! Подчеркнул голосом он, и жёстко улыбнулся.
- А, да, как же - помню древние легенды, помню. - Отозвался Владислав.
- Да, это именно он и возглавлял тогда штурм Белгорода! - Вдохнул Истислав. - Они-то, собственно, уже были почти что внутри, по правде. И навстречу ему, перед нами, тогда выехал Белый Всадник, которого раньше в городе Серым Странником кликали, а теперь вот - он весь белый! Да ты его сейчас и сам наверняка увидишь! - Радостно улыбнулся он. - Но.. Всё равно - мы тогда были совершенно уверены, что это будет наша самая последняя, самая роковая битва! И тут вдруг - за стенами города слитный рёв боевых рогов! Мы уж и ждать перестали, а они, всё же, пришли! Наш самый древний и верный союзник - всадники Севера! И - главное, они с собой и привели того полурослика!
- Какого такого полурослика? - Как бы вскользь, тщательно скрывая свой интерес, спросил Владислав.
Тут их разговор прервал командир отряда, громким, громовым рыком распорядившись всем занять своё место в рядах. Войско уже выстроилось - линиями по десять человек, на широченной дороге, и их направили в один из отрядов, который, по какой-то причине, оказался почти переполовиненным. Десятник, стоявший с правого края, указал им их место, и хотя линия всё рано ещё не было дополнена до конца, больше к ним никого добавлять не стали.
- Так что там с полуросликом-то? Нетерпеливо продолжал допытываться Владислав, пока они ждали в неподвижной пока колонне.
- Там, с ними, и был тот полурослик, который, вместе с королевной народа всадников, сразил кинжалом своим Чёрного Короля! - Значительно сказал Истислав, торжественно глянув на него. - Говорят - это один из князей полуросликов - могучий воин, и великий белый ведун, ведь кто ж и мог бы иначе свершить-то такое, а?
Тут Владиславу и вспомнилась та зала, под Башней Мёртвой Луны, и сидящий на троне предводитель Кольценосцев с его никогда не заживающей раной.
- Да уж, - покачав головой, задумчиво произнёс он. - Страшным же должен был быть этот укол клинка в бедро, если нет от него исцеления! И поистине страшным должен быть тот, кто способен был его нанести такому могущественному воину и колдуну древности!
- Да, он так до конца войны более и не появился! - Не поняв невольной оговорки Владислава, проявившего нечаянно излишнюю осведомлённость в истории с раной, отозвался тот. - Видимо - действительно был изгнан из нашего мира уж совсем, и - навсегда, как тут у нас меж собою старшие гутарят.
Тут прозвучала спереди команда, передаваемая по рядам, и скопище потихоньку тронулось.
- Эх! - С сожалением сказал Истислав. - Видимо король со своим отрядом место ещё с вечера заняли, чтобы сразу же оказаться впереди выдвигающейся колонны! Так что - до самого города мы их так и не увидим! Ну да ладно - что тут уже поделаешь!
Дорога сначала шла по равнине, продвигая армию всё ближе к высящемуся уже прямо перед нею горному отрогу. Поглядывая по сторонам, Владислав видал вокруг бесчисленные следы совсем недавнего разорения - остовы домов, уничтоженных пожарищами, остатки выгоревших и вырубленных садов, вытоптанные по едва проклюнувшимся побегам озимой пшеницы поля и множественные загаженные стойбища, брошенные, при своём разгроме, бесчисленной армией.
- Да уж, - Закашлявшись от остатков гари, буквально витавших, чёрным облаком, в жаркой духоте над дорогой произнёс Истислав. - Долго и тяжело нам придется залечивать раны войны этой, нашествия этого страшного! И - ведь, главное, они ж даже не столько по военной необходимости всё здесь выжигали и рушили, а так - по удовольствию своему гнусному! И зачем - если они уже уверены были, что земли эти теперь к ним навсегда отошли-то! Не постигаю! - И он рассерженно развёл руками в немом и отчаянном недоумении.
- Что тут скажешь - одно слово орки! - Пробормотал Владислав, которому и самому нехорошо было смотреть на весь этот бессмысленный и жесточайший разор.
- Да, но главные-то ихние, они-то о чём думали! - Всё никак не мог успокоится Истислав.
- Когда вынужден такую шваль использовать, то наверняка приходится потакать ей во многом. - Рассудительно отозвался Владислав. - А иначе - как их за собой вести-то? Никак.
- Да уж.- С отвращением сплюнул Истислав, - могу себе представить, насколько велика эта радость-то - править таким сбродом! Думаю, впрочем, что и их предводители были ничем не лучше. Просто скоты - и всё тут. И - весь сказ!
Владислав, вспоминая командиров гвардии, был несколько уязвлён такой непререкаемостью и однозначностью суждений. Но - понятное дело, возражать не стал. Да и - впрочем, в глубине своей души, он не мог не признать, что для таких выводов у его собеседника были вполне наглядные основания.
Тут, впереди них, ударил слитный, и необыкновенно мелодичный, серебристый колокольный звон. Подняв глаза, Владислав убедился, что за разговорами этими он совершенно не заметил, как дорога, постепенно начав забираться всё выше, вывела их уже почти к подножию горного отрога, на круто вздымающемся склоне которого взгляду его предстал вдруг, во всём своём великолепии, ярко освещаемый уже почти достигшим полуденной точки небосклона солнцем великолепный город - стольный град отщепенцев!
В чём-то, по общему расположению стен, он был очень подобен городу Мёртвой Луны. Но - гораздо, гораздо больше того, ибо ему не нужно было жаться на узком клочке древней осыпи, и поэтому он вольно взбирался, всеми своими семью, опоясанными высокими крепостными стенами, поясами по полого срезанному склону отрога. Высоко над самым последним поясом укреплений, словно пытаясь горделиво сравняться со снежными вершинами гор, там - за отрогом, гордо возносилась к небу многоярусная башня Детинца города, увенчанная сейчас девственно белым знаменем, бьющимся на ветру. И весь этот город буквально звенел и переливался от многоголосого серебряного звона, доносящегося с каждого из его уровней. И Владислав всё смотрел и смотрел молча на это чудесное великолепие, и всё никак не мог им насытиться.
Перед казавшимся совершенно неприступным привратным укреплением здесь раскинулась широченная ровная площадка, постепенно расходящаяся краями, и сливающаяся с полого поднимающейся к ней равнине. Сейчас она была, по краям своим, почти сплошь заставлена, с обоих своих сторон, бесчисленными продолговатыми полотняными куполами на тонких столбах, под которыми стояли столы, накрытые для грядущего пиршества.
И, однако же, в этом неприступном укреплении сейчас, вместо ворот, зияла огромная чёрная дыра, лишь перегороженная понизу крепкими дубовыми плахами, с большой двустворчатой каликой, в которую мог проехать, пожалуй, лишь один большой воз, или же два коника кряду.
Перекрывая подходы к воротам, там стоял внушительный отряд вооружённых воинов, основу которого составляли рыцари в однообразном вооружении серебристо-чёрных тонов - наверняка знаменитая королевская гвардия отщепенцев, как тут же сообразил Владислав. Но между, и частично - перед ними, стояло и немало воинов, явно выделявшихся как своим богатым, покрытым золотом и драгоценными каменьями вооружением, так и гордым, властным выражением лиц своих, с которым они поглядывали на окружающих. Что сразу же выдавало их принадлежность к высшим родам царства, и значительность занимаемых ими в его управлении постов.
По сторонам, ближе к пиршественным столам жалась, гораздо более многочисленная толпа попроще - в основном женщины, дети и старики, одетые в наряды как совершено вызывающе роскошные, так и очень и очень простые. И тут тоже - более приличные явно оттесняли остальной народ в задние ряды.
Подходя к площади перед воротами, десятки, под руководством распоряжающихся здесь этим потоком, расходились по сторонам, постепенно образуя единый вытянутый прямоугольник слитного строя. Прямо перед воротами, во главе этого стоя, расположилась небольшая кучка воинов, которая, в общей массе, выделялась однообразием своих броней и светло-серыми плащами, и плотно окружавшая высокого воина без всякого шелома на голове, но с обручем, в котором сверкал невиданного великолепия белый драгоценный камень, в чёрных бронях с серебряной насечкой, покрытых белоснежно-белым плащом, и сжимавшем в руке чёрного древка кавалерийское копьё, с развевающимся на ней узким, длинным флажком, также чёрным, с вышитыми по полю, драгоценными каменьями, какими-то знаками и узорами. Рядом с высоким воином расположилось также и несколько других бойцов, судя по их осанке, броне и горделивому выражению лиц - явных военачальников.
Совсем же рядом с этим воином стоял старик, также в сером плаще, но - не воинского, а обычного, дорожного покроя, с нахлобученной по великолепную, окладистую, совершенно седую бороду войлочной шляпе, и с затейливой резьбы чёрного дерева посохом в руке, от одного взгляда на который начинала кружится голова, а в глазах появлялась внезапная и резкая колкость. По левую руку у старика, образуя слитный четырёхугольник, и крепко угнездившись своими босыми, волосатыми ножками на сбитой в камень земле площадки, примостились щуплые, как бы детские фигурки, однако же - также полностью облаченные в доспехи, и с кинжалами на перевязях, выглядевшими на их щуплых фигурках как вполне полноценные мечи.
И вот здесь, при виде их, у Владислава буквально остановилось сердце. У него молнией, промелькнуло совершенно чёткое воспоминание - вот, он, сжавшись в пружину от ужаса и напряжения, чуть выглядывает за зубец стены, и там - у подножия города, по ту сторону реки - на древней дороге, рассылая по близким склонам бесчисленное эхо перестука многочисленных копыт, к мосту неотвратимо приближается этот самый отряд, в точно таком же составе. Только - только вот без этих малышей, правда. Хотя..
И тут же - и другое воспоминание! Три легчайшие лодочки, скользящие по глади вечерней реки, а в них, в них - и вот этот воин, и вот эти - полурослики! И он, затаившись, с матёрым орком под боком, в кроне дерева, свисающего над водой, зачарованно смотрит в их медленно проплывающие под ним лица, и сознание его, как бы отделяясь от тела, сплетается, смешивается с их сознаниями! И гневный, ненавидящий, уничижающий взгляд рыцаря, и задумчивый, отрешённый, но - при этом, словно бы принадлежащий единокровному брату, которого у него никогда отродясь не было, как бы сочувствующий, но - при этом, полностью отстранённый взгляд полурослика! Вот этого, что стоит сейчас, почти держа за руку старого ведуна!
Все они стояли спиной к их отряду, который, обтекая значительное воинство, вооруженное точно также, как и те - у ворот - явные гвардейцы, видимо - ходившие, со своим новообретённым королём в поход к Чёрным вратам, и уже занявшего положенное место за своим предводителем, теперь, выгибаясь, заполнял первые ряды по правую руку от королевского флага. Но - тем не менее, у Владислава начали дрожать и подгибаться колени от одной лишь мысли о том, что будет, если кто-то из них вдруг обернётся, и - бросит на него взгляд! Особенно же - если это будет тот старик, или же - тот воин! У него было чёткое ощущение того, что он будет открыт взгляду этому, как развёрнутый свиток, и что немедленное разоблачение его станет тогда делом совершенно неминуемым! И, в то же время, его мучило изнутри неизбывное желание самому сделать шаг им навстречу - подойти, открыться, рассказать всё, и - покончить, этим шагом, раз и навсегда, со всем этим совершенно безоговорочно!
Обойдя гвардейцев, а также и уже значительное количество своих, успевших занять первые ряды, они встали - в четвёртой линии внутри строя, вполне достаточно далеко от короля и его спутников, хотя, покосившись влево, Владислав всё ещё хорошо видел королевский стяг, развевающийся на головами. Сердце его начало, всё же, потихоньку отпускать от только что пережитого ужаса.
При таком значительном количестве воинов, прямоугольник войск перед воротами образовался с какой-то удивительной быстротой и согласованностью - чувствовалось, что распорядители своё дело знают великолепно, а народ тут - внимателен, законопослушен и хорошо обучен такого рода строевым упражнениям. За исключением громких командных выкриков всё это происходило в полной тишине, нарушаемой лишь слитным топотом ног, перезвоном оружия, да непрекращающимся колокольным звоном. В строю все молчали сосредоточенно, видимо полностью проникнувшись торжественностью момента. А вот с обоих сторон площадки, где стояли толпы городских жителей, неслись бесчисленные радостные приветственные клики.
Здесь в строю прошло какое-то движение, и - вытягивая голову, чтобы увидеть, что там происходит, над плечами впередистоящих, Владислав углядел, что перед строем слитно выдвигаются те, с кого, собственно, и начиналось построение - высокий воин со своими спутниками, и его люди - западники, пришедшие с севера. Стяг он, видимо, отдал теперь своему знаменосцу, потому что тот продолжал развиваться над строем на своём прежнем месте. За правую же руку он вёл теперь, рядом с собой, одного из полуросликов - того самого, который произвёл на Владислава там, у водопадов, столь странное впечатление. И лица у них обоих были как бы окутаны смутным туманом, в котором черты их плыли, и уходили от взора. Но лицо воина, при этом, просвечивало сквозь эту дымчатую вуаль предельно сосредоточенным, ясным, цепким взглядом, тогда как полурослик казался погружённым какой-то странный полусон, и плывущим над происходящим почти бессознательно, полностью ото всего отрешённым, и почти ничего не замечающим.
Громко прозвучал одинокий сигнал трубы от ворот. Клики в толпе тут же смолки. Утих также и колокольный звон в городе. На площадь перед вратами пала совершенно полная тишина, нарушаемая лишь хлопаньем стягов и бесчисленных флажков на копьях у воинов в строю.
От ворот, навстречу вышедшим из строя, выдвинулись двое - коренастый, крепкий рыцарь - молодой, с чёрной, коротко остриженной бородкой, но взгляд его, которым он смотрел прямо перед собой, выражал необыкновенное благородство, проницательный ум, а также явные следы недавно пережитых тяжких страданий. Но, при всём при этом, взор его словно бы светился изнутри необыкновенной, спокойной радостью, и каким-то внутренним ожиданием неотвратимо надвигающегося счастья и благополучия, а рядом с ним следовал седовласый, очень представительного вида сановник, с огромным золотым ключом, лежащим у него на груди на золотой же цепи, и с лицом, совершенно непроницаемым и замкнутым, по которому невозможно было определить, даже приблизительно, как он относится ко всему, здесь происходящему. На них не было доспехов - а лишь церемониальные одеяния, чёрного цвета, богато расшитые золотом и серебром, и - небольшие круглые церемониальные шапочки, с одиноким ярким птичьим пером в каждой. Молодой рыцарь сжимал в своей правой руке короткий - не более полутора пядей длиной, белый жезл с навершием в виде маленькой золотой диадемы.
За ними важно выступали строем четверо гвардейцев, торжественно неся на вытянутых вверх руках небольшой чёрный ларец, богато украшенный серебряными позументами. И - глядя на эту процессию, Владислав, совершенно внезапно, вдруг почувствовал себя словно бы вновь очутившимся там - среди своих, и принимающим участие в какой-то древней церемонии, проводимой рыцарями Запада перед вратами Дома Мудрости, в стенах своего укрепления. И здесь, над толпой, также явственно витал всё тот же древний дух Великого Запада! И его вновь поразила та же, внезапная и острая мысль о всём безумии этого их убийственного взаимного разделения!
Меж воротами, и первой линией воинского строя лежало чуть более ста саженей свободного пространства. Вдвигающиеся друг навстречу другу процессии встретились как раз посредине, так что были великолепно видны всем, даже стоящим в задних рядах строя. Когда меж двумя парами, двигавшимися впереди процессий, осталось не более трёх аршин, все остановились, и какой-то момент молча глядели друг на друга. Затем рыцарь, возглавляющий процессию со стороны города, плавно, изящно опустился на своё правое колено, и склонил голову. Высокий воин сделал ему приглашающий знак левой рукой, и тогда тот, подняв её, прямо взглянул ему в лицо, и чётко, громко, так, что слышно было даже в самых задних рядах строя, продекларировал, на древнем языке Запада, сложение собою полномочий правителя города, и протянул свой жезл воину, молча стоящему напротив его.
Тот сначала принял жезл, но тут же вернул его обратно, торжественно - зычным, глубоким голосом провозгласив, что служение правителя города будет продолжено тем и далее.
Здесь Владислав почувствовал, как Истислав, радостно, почти вжавшись ему губами в правое ухо жарко задышал туда:
- Ага, значит вождь нашего народа, и его наследники теперь навсегда остаются вторыми людьми в королевстве! Как милосердно, как замечательно! Это значит, что наш народ ещё может возродить прежнюю славу Заречья, и восстановить своё законное место в королевстве!
Владислав, отстранившись от пышущего жаром, и сиющего, как новенькая монетка, лица своего спутника, улыбнулся ему в ответ. Что ж - повод для радости у того было налицо. Видимо, бывшего правителя могли и попросту 'задвинуть' неизвестно куда, при смене правления. Хоть он и добровольно уступил своё место.
Жарень вокруг стояла ужасная - солнце как раз пребывало в самой полуденной точке небосклона, и под бронями и плащами - на отрытом месте, всем, стоящим в срою, приходилось сейчас весьма нелегко - они буквально истекали потоками пота. Но общее состояние было столь приподнятым, что люди попросту не обращали на это внимания. Никто даже не пробовал потихоньку приложиться к своим флажкам, где у многих ещё оставались запасы воды, набранные перед походом.
Владиславу всё происходящее было также дико интересно. Он старался всё увидеть, ничего не пропустить, и запомнить как можно больше. Сначала ему пришла в голову та мысль, что он, пожалуй, единственный западник, который оказался свидетелем на столь значимом событии в стане отщепенцев. Но потом он вспомнил, что в городе ведь, были лазутчики Чернограда - и скорее всего отнюдь не в малом количестве. И то, что он слыхал от Тайноведа конечно. Да и история предательства корабельного острова. В общем - тут сомнений быть не могло, и вряд ли их всех так уж просто переловили после победы. Скорее даже наоборот - они глубоко затаились, и теперь пробуют связаться с западниками там - на востоке. Или - будут пробовать, когда всё утихомирится. А теперь вот стоят здесь, в толпе, как свои, и тоже глазеют на происходящее.
Тут он с тревогой подумал, что ведь у отщепенцев наверняка была весьма серьёзная служба по вылавливанию лазутчиков в королевстве. И хотя сейчас она, возможно, и несколько поуспокоилась, но вряд ли совсем уж прекратила действовать. А ведь ему ещё предстояло как-то отлепиться от своего спутника, и не вызвать, при этом, никаких подозрений! Да и нынешние бумаги его здесь, в городе, становятся не просто бесполезными, а - возможно, даже опасными для него! Так что - для него всё вовсе не закончилось, пока что. А, возможно - только и начинается.
Между тем уже бывший хозяин города поднялся с колена на ноги, и обратился к народу с долгой и проникновенной речью, где подробно перечислял заслуги и титулы претендента на престол, и обосновывал его королевское право. Но Владислав, занятый своими собственными, весьма тревожными размышлениями, слушал его вполуха.
Речь закончилась приглашением к народу королевства подтвердить и принять заявку на престол со стороны пришельца с севера. На что народ и войско ответили практически слитным 'Да!', тут же перешедшим в поток радостных кликов, и изъявлений восторга.
Владислав тоже закричал громкое 'да!', вместе со стоящими рядом, вполне искренне - невольно захваченный общим потоком чувств. Он, всё же, потихоньку начинал здесь осваиваться, и даже чувствовать себя как бы своим среди своих же.
Затем последовало краткое описание вековых традиций, связанных с коронационным свщенодействованием, после чего из чёрной шкатулки, принесенной гвардейцами, была извлечена бывшим правителем города корона королевства. Выполненная в форме боевого шлема древних времён, белая, как снег, она сияла на солнце всеми оттенками серебра, а также и многочисленными драгоценными камнями. Владислав буквально пожирал её глазами, хорошо понимая, что увидеть это наследственное сокровище королей отщепенцев у него второй такой случай в жизни вряд ли ещё раз и представится.
Правитель передал корону в руки свежепризнанному королю. Тот произнёс фразу на древнем языке запада - видимо, что-то очень известное здесь, потому что народ тут же взорвался радостными криками, а затем, почему-то, вернул её правителю. Крики смолки, и наступила всеобщая тишина полного недоумения от случившегося перед их глазами. Владислав, вместе со всеми, напряжённо ждал от короля объяснения происходящего.
И тот не замедлил, в нескольких словах пояснив, что он полагает, что корона пришла к нему трудами многих, и поэтому он хоте бы, чтобы носитель кольца, и - Серый странник, так много сделавший для восстановления извечного порядка в Среднеземье, также приобщились бы к священнодействованию возложения короны.
Кольценосец!!! Владислав вздрогнул, и впился в происходящее глазами. Так - вот он, тот самый полурослик, который владел всё это время Великим Кольцом! Он - погубивший Высочайшего, и уничтоживший плоды его тысячелетних трудов! Тот, кто стал вровень с Девятью в Мёртвом Городе, а потом - и превзошёл их всех, одержав над ними безоговорочную победу! Вот - сейчас он его наконец увидит!
И когда вперёд выступил тот самый полурослик, пронзительную связь с которым Владислав почувствовало ещё там, у великих водопадов - он этому уже совершенно не удивился. Да - теперь и он также прикоснулся к тайне Великого Кольца, в самых его основаниях. Теперь и он также был избран, и вступил на тропу ведущую к возможному овладению этим величайшим оберигом древности! И он до боли ясно почувствовал, осознал, что меж ним, и этим полуросликом существует некая, совершенно неуничтожимая, и никем не постижимая внутренняя связь. Вернее - постижимая лишь им и этим полуросликом, да ещё, возможно, навсегда поверженным - бывшим Высочайшим. Сейчас уже ставшим просто - навечно Отверженным!
Полурослик не торопясь, словно бы двигаясь в полусне, продвинулся к бывшему правителю, так же плавно, медленно, принял из рук его корону, и повернулся лицом к строю. Он поднял глаза, рассеянно скользнул взглядом по стоящим перед ним великим воителям, перевёл взгляд дальше, и - совершенно безошибочно, одним лишь движением отыскал в толпе лицо Владислава.
Они встретились взглядами - глаза в глаза, зрачки в зрачки, душа в душу, и сознания их словно бы на мгновение окутало белесым, удушающим туманом, в котором оба они словно бы выпали из всякого времени и пространства, оставшись наедине в сумеречной неподвижности вечного забвения.
Это не было ни разговором, ни даже бессловесным взаимопониманием какого-либо рода. Это было лишь слияние душ в единости общей внутренней судьбы, в единости общего для них непереносимого и непреодолимого рока. Они были схвачены единством этой близости, как мухи, в один момент вмёрзшие в вечные льды никогда не прекращающегося, леденящего могильного безвременья, смутно ощущающие рядом чьё-то присутствие - но не могущие даже осмотреться, чтобы понять, кто же ещё стал здесь такой же жалкой жертвой этой их общей жестокой страшной судьбы!
Потом наваждение ушло, завершившись так же внезапно, как оно на них и навалилось. Ушло, не оставив и следа сознательной памяти, но лишь чувство какой-то пронзительной близости в извечности непреодолимого проклятия, которому было положено, когда-то, начало, для каждого из них, но которому не может быть никогда положено никакого такого окончательного завершения.
Оба они содрогнулись непроизвольно - на единое неопределимое мгновение, которое, в своей запредельной малости, приняло в себя произошедшее с ними там - в этом мире, после чего полурослик, точно также, как бы полусне, двинулся к древнему ведуну, и так же неторопливо передал тому корону. Ведун бережно принял её из его рук, заглянул ему в лицо в тяжкой тревоге, хотел было о чём-то быстро спросить, но потом, видимо, передумав, обошёл его, и направился к королю, преклонившему перед ним одно колено. Оба они сейчас стояли повернувшись боком к строю, и Владислав совершенно ясно видел половинки их лиц, и постигал, с каким-то тайным изумлением, что вот именно сейчас белая сфера, исходящая от ведуна, встретившись с тёмной, словно грозовая туча сферой мрачного воина, подхватила её, и потекла в неё, просветляя, словно бы та озарилась вдруг проглянувшим в облаках этих ярким, золотистым сиянием солнечного диска.
Корона легла из рук старца на голову воина, и из уст старца тут же торжественно прозвучало таинственное благословение, облекающее зримую королевскую власть человека в незримую мантию нечеловеческого могущества.
И тут Владислав почувствовал, что его, словно бы острой стальной иглой, кольнул в спину недобрый, исполненный волчьей злобы взгляд, проскочил мимо, ударил в королевскую сферу, и отскочил бессильно, как бы обжегшись, и сгорая в невидимом пламени. И он тут же вспомнил сокрытую комнату под башней Детинца мёртвого города, и древний Дальнегляд, и словно бы увидел воочию восемь мёртвых тел, сидящих по незамкнутому кругу на тронах, и пылающих призрачным, голубовато-гинлостным свечением недоброй смерти в них, притворяющейся, почему-то, жизнью.
Король, почувствовав укол, повернул голову, и бросил быстрый, лучистый взгляд, поверх строя, туда, в восточном направлении, где в скалистом ущелье горной гряды скрывался древний город ведовства и смерти. И взгляд этот отразил, и заставил убраться отсюда, куда-то далеко-далеко, это недоброе присутствие. И всё разом завершилось - словно бы ничего и не было.
Бывший правитель вскинул обе руки и воскликнул: 'Примите же Короля!' И толпа взорвалась единым, слитным криком. Ударили трубы, полилась музыка многочисленных оркестров, опять заголосили все колокола в городе. Король, в сопровождении вельможи с ключом на груди, медленно прошествовал к воротам, и тот, забежав перед ним, с видимой надсадой отодвинул перегораживающую проход калитку из дубовых плах, и король скрылся в черноте прохода. И следом за ним, туда же, проследовали, в должном порядке, бывший правитель, полурослики, древний ведун, а затем уже - и все военачальники, вельможи и главы благородных родов города, присутствовавшие на коронации.
По сигналу распорядителей строй ликующих воинов весело рассыпался. И - направляемые распорядителями, они, смешавшись с народом, рванули к тем пиршественным шатрам, которые для каждого отряда были изначально предназначаемы.
Столы для заречного народа были поставлены справа от ворот, почти под самой городской стеной. Из наскоро сооруженных, уже под самыми стенами - из досок и соломы, ледников, пока они, вместе с Истиславом, в толпе вовсю веселящейся военной молодёжи, добрались к предназначенному месту, кто-то уже успел извлчь большие жбаны со свежим пивом, и запечатанные кувшины с благородным вином - как им сказали, из королевских подвалов. Напитки рекой полились в пересохшие глотки, холодные закуски - копчёности, сыры, пироги с разнообразной начинкой, и всякая иная снедь закусочного свойства - из тех же ледников, помогала им утихомирить тот первый, зверский аппетит, который они нагуляли себе за утро.
Рассевшись на широких обрубках древесных стволов, которые окружали столы, они до упаду веселились, стучали кубками, дули в рожки, и наслаждались игрой городских музыкантов, ходивших с флейтами, виолами, небольшими барабанами и арфами меж столами. Тут же их ждали многочисленные родственники - жёны, матери, сёстры, почтенные деды, бабушки и малолетние братья и сёстры. Крики, девичьи и детские взвизги, объятия и звуки поцелуев - всё это сливалось с чавканьем, жеванием и бульканьем напитков, стремительно уходящих в глотки. Все веселились до упаду - поздравляли друг друга с вечным миром, и столь долгожданным воцарением законного короля, желали друг другу здоровья, процветания, прибавления семейства и - скорого переселения за реку, на вековечную землю своих предков.
Владислав, с неизменным Истиславом под боком, веселились не меньше других, но Владислав лишь мочил в крепких напитках губы, налегая в основном на узвары, компоты, и свежедавленные соки, которых тут тоже было в избытке. Они уже сошлись во мнении с Итсиславом, что искать ему своих сейчас - в этой многотысячной толпе, было бы просто зряшной потерей времени. Да ещё и неизвестно, были ли здесь его мать и невеста. А уж где моли расположиться за столами его друзья - это вряд ли можно было узнать даже у распорядителей пиршества.
Поэтому решено было пока оставить все заботы, и веселиться до упаду, а уже вечером - наверняка, когда все разойдутся по домам - и двинуться в город. Родственники Истислава, как он тут же от них узнал, расположились наскоро в каком-то давно заброшенном доме, в первом городском круге, который им предоставили, когда они, еле ускользнув от надвигающейся армии врага, успели таки проскочить в городские ворота. Возвращаться им пока что было некуда - их хозяйство, на берегу реки, орки разорили и сожгли до тла. Так что они, пока что, обосновались здесь, в городе - в том же доме, благо никто на него прав не предъявлял. Кормили их, как и всех остальных беженцев, из городской казны - не то, чтобы очень уж обильно, но жить было можно вполне - в город начался подвоз свежих продуктов из непострадавших от войны областей.
Так что это пиршество пришлось им весьма кстати. Позднее на столы поднесли и свежеприготовленный хаш, и пшеничную кашу, и варенные овощи, и несколько видов жаркого, а также мясо, жаренное на решётке. Так что к концу народ тут упился и уелся таки основательно.
Истислав перезнакомил его со всей своей роднёй - в основном дедами в возрасте, женщинами, и уж совсем подростками - все взрослые мужчины его рода были, в основном, при исполнении своих обязанностей - по ту сторону реки. У него оказались очень милые сестрички, которых Истислав сразу же предупредил, что у парня тут в городе невеста, и они быстро потеряли к нему интерес. Благо молодых воинов вокруг было и так ну и просто море разливанное.
Когда уже начало склоняться к вечеру, Владислав сообщил своему спутнику, что он хотел бы, наконец-то, отправиться к своему дому. Тот моментально вызвался проводить его до родного порога, чем неприятно удивил Владислава, искренне понадеявшегося на то, что его спутник,всё же, таки не пожелает покидать всеобщего веселья. Тому, собственно, этого и не очень-то хотелось, понятное дело. Но, невзирая на обильные возлияния, и совершенно укрепившееся доверие к новому товарищу, он, всё же, хорошо помнил строгое распоряжение своего командира, и долгая войсковая привычка к повиновению приказам не позволяла ему его ослушаться. Как бы ему этого ни хотелось бы, и каким бы совершенно бесполезным и излишним это ему сейчас не представлялось бы.
Перед тем, как отправиться к застолью, они все, организованно, посетили обоз, где и сдали на хранение казенные бердыши, а также забрали из возов пожитки. Старый служака, с сомнением посмотрев на плащ Владислава, который сейчас, после всего, что ему пришлось пережить за поселение месяцы, больше напоминал изодранную тряпку, чем приличное одеяние, махнул рукой, и безвозмездно отдал ему в пользование тот зелёный войсковой плащ, которым он воспользовался на параде. Заодно разрешив забрать 'на добрую память' и щит, который, правда, в отличие от плаща, был действительно уже здорово иссченен, с обветшавшими деревянными составляющими, и задубелой кожаной рукоятью. 'Зато будет видно, что щит боевой, а воин - опытный' - с усмешкой сказал он, хлопнув Владислава по спине ладонью на прощание. Так что заплечные мешки у них сейчас были здесь, с собою. И Владислав мог сразу же отправляться отсюда туда, куда ему будет надобно.
В общем, выбравшись из-за стола, они сразу же направились к городским воротам, после того, как Истислав пояснил родичами, что - 'вот только счас - проводит товарисча, и вернётся к ним обратно'.
Владислав совершенно не представлял себе, что же делать дальше. Он уверенно и твердо заявил, что сначала зайдёт к своей невесте, благо она жила в доме у самых ворот третьего городского кольца, и с ней малость приветится, а уже потом пойдёт домой, к матери. Истислав признал его доводы вполне естественными, и они, пройдя ворота, начали свой неторопливый подъём по осевым дорогам городских улиц, вынужденные, расположением внутренних ворот, которые были основательно сдвинуты, внутри города, друг относительно друга, перемещаться то туда, то обратно.
Истислав был, что называется, совсем 'тёплый', шёл шатаясь, вовсю орал песенки, и всё время порывался обнять Владислава, приглашая его всенепременно посетить его дома завтра - он собирался перед уходом назад, на заставу, провести в кругу семьи следующие сутки. Впрочем, вокруг вовсю било фонтаном веселья шумное празднество, народ отрывался, что называется, по полной, и они тут совершенно не выделялась.
Пока они взбирались по уровням города, Владислав всё время напряжённо размышлял, как же ему таки избавиться, наконец, от своего спутника. О том, чтобы ввести его в дом невесты того, за кого он себя выдавал - не могло быть и речи, ибо обман бы немедленно раскрылся, а что за этим может воспоследовать - ему даже думать не хотелось бы. Был, конечно, же лёгкий соблазн стукнуть незаметно спутника по макушке, пока никто не видит, и пусть утром думает, что его хмелем сморило. Но останавливало, прежде всего то, что последствия удара могут быть вполне распознаны утром, да и жалко ему было так обойтись со своим спутником, с которым он успел, за это время, крепко сдружиться. Тут не рассчитаешь - так ведь и покалечить, или совсем пришибить можно парня! У него ведь опыта в подобного рода делах не было совершенно никакого.
Выйдя из третьих ворот, и пройдя ещё немного, они, наконец, добрались до проулка Каменной Розы, на которой, как Владислав выяснил из писем, и находился дом невесты того за кого он себя сейчас выдавал. Проулок уходил от основной дороги под прямым углом, прямо к глухой оборонной стене этого уровня, и был застроен небольшими особнячками с миниатюрными садиками, забранными решётчатыми - иногда кованными, иногда каменными, узорно вырезанными оградами. Народ тут, очевидно, жил не бедный, хотя, разумеется и не из первых родов града. Распознать дома, Владислав, естественно не смог бы, ибо его описания в письмах не было, но над воротцами в оградах были прикреплены, как это было свойственно везде в городах, фигурные знаки с картинками, которые служили к распознанию конкретного дома, и рисовались прямо на конвертах, вместе с указующими надписями - ибо доставщики писем часто были неграмотными, а эти знаки давали возможность без труда отыскать нужный дом любому из них.
Незаметно поглядывая на эти выпуклые барельефы, Владислав сразу же увидел нужный ему над воротам третьего дома - по левую руку. Ворота были не заперты, и даже чуть приоткрыты. И вот здесь-то Владислав и попробовал втолковать своему спутнику, что ему как-то неудобно было бы тащить незнакомого человека в дом к своей невесте, вот так - сразу же. Особенно - после долгой разлуки, когда им захочется немедленно побыть наедине.
Истислав согласился с ним, после чего они обнялись крепко, похлопали друг друга по плечам, и Владислав уверенно, словно бы не в первый раз зашёл в совершенно крохотный дворик, по которому, к ступенькам крыльца небольшого, двухэтажного домика с боковой башенкой и балкончиком над входом, вела выложенная красным кирпичом дорожка, разделявшая две небольшие клумбы, засаженные кустами роз, и ещё какими-то, сейчас буйно цветущими кустами, от которых в вечернем воздухе во дворике стоял удивительно чарующий аромат.
Итсислав, сделав вид, что удаляется, всё же задержался, дико стесняясь показать своё недоверие другу, но - движимый чувством воинского дога, у конца ограды, спрятавшись за каменную колонну с резным навершием, которая отделала её от начала ограды соседнего домика. Оттуда, скрытый густыми зарослями плюща, которыми решётка ограды была почти сплошь затянута, он наблюдал, как его друг Братислав, поднявшись по ступеням, уверенно постучал в деревянную дверь молотком, висевшим на ржавой цепи справа, на косяке, и как, сказав что-то старому слуге, вышедшему на стук оттуда, скрылся за дверью, получив от того откровенно приглашающий, сердечный знак рукою.
Совершенно успокоенный этим, он тут же поспешил вниз, ко всё ещё продолжающемуся пиршеству. Пакет, порученный ему, он решил занести уже в самое утро перед своим отъездом, справедливо решив, что завтрашний день в кругу семьи он себе этими, никому с очевидностью ненужными, и вполне бесполезными хлопотами портить не будет.