Бордовый Рассвет
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Пролог. 7 Эон 464 Виток 52 День Лета.
Неровные всполохи освещали тронный зал королевского дворца Латтрана. В центре, вдоль двух рядов деревянных колонн, соединенных арками, и поддерживающих верхние галереи и перекрытия свода, протянулись массивные столы, пол под которыми устлан коврами. Основной свет давал выложенный из камня длинный очаг между столами. Воздух над огнем подергивался маревом, уплывал под потолок и растворялся в прохладном сумраке.
Языки плясали на поленьях, играя причудливыми узорами там, куда не могли дотянуться. Беспорядочное движение заставляло гербовые знамена, закрепленные у капителей, слегка колыхаться, от чего кони, изображенные на них, словно оживали: мчались куда-то по "травяному зеленому морю", с развевающейся по ветру "золотой гривой".
По залу разливался аромат запеченного на углях мяса и светлого эля - для более крепких напитков время не подходящее. Слуги сновали на кухню, куда спускалась лестница, что виднелась в левом углу, и спешно возвращались обратно. Каждый занимался своим делом: одни убирали опустевшие блюда, другие приносили новые, третьи следили за кубками гостей, подливая эль, когда кубки начинали пустеть.
Мужчины за столами неторопливо наслаждались едой и потягивали эль, вполголоса переговариваясь. И, казалось, совершенно увлечены этим занятием - именно так и подумал бы любой несведущий. Вот только, отороченные мехами кожаные жилеты выдавали умелых воинов. На жестко выделанной коже поблескивали стальные пластины, а запястья покрывали боевые наручи. И мечи удобно расположились на поясах.
Взгляды настороженно косились то в глубину зала, где у каменной стены, на возвышении, находился резной трон, то в сторону выхода, где у ступеней возвышались четыре воина в черных доспехах и таких же черных плащах, с изображением воющего на серебристую луну черного волка. Все сидящие за столами готовы были вскочить со своих мест в любой момент. И в любой момент на помощь пришли бы еще два десятка стражников облаченных в кольчуги и зеленые туники, что замерли в тени за колоннами, по обе стены тронного зала.
- Эта война длится уже не одно десятилетие. Она истощает наш мир, наши народы. В ней не будет ни победителей, ни проигравших.
Наследник Инген Летар стоял перед ступенями, ведущими к трону. Стоял гордо, не гнул спину, выпрямившись во всю высоту своего исполинского роста. Даже одежды не могли скрыть могучего телосложения. Пластины широкой груди равномерно вздымались, натягивая шнуровку жилета на боках так, что, казалось, вдохни он поглубже, и с треском лопнут. Черная шерстяная рубаха бугрилась скрытыми мышцами, что оплетали предплечья и тянулись к запястьям, которые, в свою очередь, оканчивались широкими ладонями - такую сожми в кулак и можно коней подковывать.
Приятное моложавое лицо без единого шрама вполне могло принадлежать мужчине, не так давно пересекшему грань юности и не успевшему поучаствовать ни в одном сражении. Полные, четко очерченные, плотно сжатые губы, словно кровь на снегу, выделялись на светлой коже. От крыльев прямого носа, вокруг рта расходились тонкие складки, очерчивая щеки и зарываясь в густой бороде, что обрамляла челюсть и на подбородке сплеталась в "косичку", перетянутую серебристой лентой. Хищный взгляд цвет глубоких вод цепко взирал из-под хмурых бровей, но паутинка мелких складок в уголках глаз, свидетельствовала, что наследнику не чужда улыбка.
Иссиня-черные волосы Ингена, собранные неизменной серебристой лентой в "хвост" на затылке, ниспадали на такой же непроницаемо-черный плащ, покрывающий плечи. Да и кожаный доспех его был под стать, словно сама Истинная Ночь не пожалела на него тьмы. И лишь на стали наплечников одиноко ютились языки пламени, резвящегося в двух, расположенных по бокам от трона, железных очагах. Да серебристо-черный мех снежной лисы, которым оторочен воротник жилета, искрился от их огненного танца.
Сверкающий стальной шлем безмятежно покоился на сгибе левой руки.
- Эту войну начали не МЫ, - продолжал наследник. - Но МЫ хотим ее закончить.
Он обращался к восседающему на троне мужчине средних лет. Тот сидел, подавшись вперед и опершись правым локтем на подлокотник; кулак упирался в гладко выбритый подбородок, скрывая губы. Вязаная белая рубаха облепила руки, будто сплетенные из мощных корней тысячелетнего дуба, из которого вырезан трон, и плечи - широкие, словно просторы равнин, которыми он правил. Темные волосы обрамляли мягкий овал лица, брови слегка сдвинулись к переносице, а льдистые печальные глаза выдавали присутствие "древней крови", текущей в жилах. Не по годам мудрый взгляд, не отрываясь наблюдал за наследником Летар, а на лице читалась задумчивая сосредоточенность.
Король Латтрана Эйнар Анвер внимательно слушал Ингена, но до сих пор не проронил ни звука.
Наследник Летар не прятал слов, бархатный баритон разносился по всему залу - он прибыл говорить с королем, и говорил, как подобает мужчине.
- Мой король, мой отец, желает встретиться для заключения мира, - черная борода наследника двигалась в такт словам. - Как бы мы не любили сражаться, и что бы ни было в прошлом, наши народы могут жить рядом. Эту войну пора прекратить.
В зале, за спиной наследника, раздались недовольные шепоты: воины за столами слышали каждое слово, и ни одно из них не пришлось им по вкусу.
Король молчал.
Наконец, складки на лбу несколько разгладились. Кулак оторвался от подбородка, соединившись с ладонью левой руки, опертой на подлокотник трона, и губы шевельнулись.
- Почему волк? - тихо произнес он, вопросительно изогнув брови.
Вопрос несколько ошеломил Ингена.
- Я знаю, что символизирует волк, - добавил король, глазами улыбнувшись тому, что смог удивить собеседника. - Но что он значит для ВАС? - он указал правой ладонью на Ингена, а затем на его воинов, неподвижно замерших у входа.
- Волк - это защитник леса. Волк - это семья и преданность, забота о близких, - слегка прищурившись, ответил Инген. - А что для ВАС значат кони? - он кивком указал на золотисто-зеленые гербовые знамена Латтрана, висящие на стене, по обе стороны трона.
- Кони... - глянул через плечо король. - Кони - это наши равнины, - лицо вновь повернулось к наследнику Летар. - Это свобода и независимость.
Глаза Ингена изучали короля. Тот чего-то ждал - тонкие губы сжаты, лицо совершенно спокойно и бесстрастно, и лишь брови все еще вопросительно приподняты. Сейчас слово явно принадлежало наследнику, и он начинал понимать, что за Слово это должно быть.
- Волки не охотятся на равнинах, - рассудительно произнес он, склонив голову на бок. - Без нужды.
Губы короля, растянулись в улыбке, обнажая ровные белые зубы; в уголках глаз образовались морщинки, брови выпрямились.
- А кони без нужды не ходят в лес, - поднялся Эйнар Анвер, протягивая Ингену руку. - Я встречусь с вашим отцом.
Ладонь наследника "замком" легла на запястье короля; недовольный ропот за столами перерос в возмущенный гул, раздались удары кубками по столам.
- Мой король! - с шумом поднялся один из воинов. - Вы серьезно обдумываете мир с Перворожденными?! Разве за это сражались и умирали наши отцы и братья?!
Послышались одобрительные возгласы. Но тотчас умолкли, стоило королю обратить взор в их сторону.
- А разве для этого ты растишь своих детей, Орэм? - брови Эйнара гневно нахмурились. - Чтобы самому вручить их Богам?!
Король спустился с возвышения и вышел вперед; ножны бряцнули по бедру. Могучая фигура возвышалась перед столами - Эйнар лишь чуть-чуть уступал Ингену в росте.
- А ты, Фрэйн? - он повернул голову к привставшему слева воину, что так и замер под его взглядом: полусогнутым, не успев распрямиться. - Разве такой судьбы для тебя желал твой отец?
Король, вскинув подбородок, поочередно обводил глазами собравшихся.
- Или может вы запамятовали, как погиб МОЙ отец, ваш король? Или, как погиб МОЙ брат? И откуда у меня это? - он ткнул пальцем в шрам на левой щеке, тянущийся от глаза до уголка губ; голос возвысился и стал холодным, зазвенев, словно сталь на морозе: - Хоть кто-нибудь из вас помнит, за что мы сражаемся?! - тишину в зале нарушало только потрескивание дерева в очагах. - А как началась война?
Голубой лед глаз скользил с одного воина на другого, и каждый опускал или отворачивал голову, втягивая в плечи, не желая оказаться на острие этих двух, играющих искрами, льдин.
Фрэйн, с шумом выдохнув, так и не распрямившись, опустился на стул; ни единого слова не слетело с губ, все они комом застыли в горле.
Орэм же стоял, хмуро поникнув и глядя в пустоту. Мысли в голове боролись одна с другой. Пожилой воин многих друзей потерял на этой войне, но никогда раньше не смотрел на нее под этим углом. На лице отражалось противостояние, что развернулось сейчас внутри. Ему казалось, он предает их память, предает их самих...
- Что?! Никто?! - в возникшей тишине - даже слуги перестали сновать между столами - голос короля гремел, как гром, и эхом раскатывался под сводами зала. - А, может, вы усомнились в моей храбрости? Или в моем праве принимать подобные решения? - руки Эйнара, перекатываясь буграми, скрестились на груди. - В таком случае, каждый может оспорить это право. Я чту Старый Закон.
Краем глаза Инген заметил, как подобрались и насторожились стражи за колоннами, при последних словах короля. Еле слышно зашелестели кольчуги, мечи шаркнули по защитным кольцам ножен - звук был настолько тихим, что терялся среди постреливаний ярящегося в очагах пламени. Но Инген слышал его отчетливо.
- Я... не хочу... держать факел над телами своих детей, - покачав головой, растерянно вымолвил Орэм, медленно опускаясь.
И впервые, за все время, проведенное в тронном зале, наследник Летар не увидел на лицах собравшихся открытой вражды и неприязни. Сейчас каждый думал не о тех, кого потерял, а о тех, кого мог сохранить.
Король Эйнар удовлетворенно повернулся к Ингену.
- Я скорблю по вашему отцу и брату, - произнес наследник так, чтобы слова не достигли чужих ушей.
- Не стоит, - покачал головой Эйнар. - Они храбро сражались за то, во что верили, и погибли, чтобы у нас было то, что имеем.
***
Массивные городские ворота захлопнулись за спинами наследника Летар и его воинов, раздался металлический скрежет опускаемых герс.
День близился к закату, когда они выехали из Латтрана. Серый сумрачный свет уступал место всепоглощающей тьме. Дневные птицы и зверье затихали, передавая власть созданиям ночи. Пять вороных коней неспешно несли всадников по равнине Делрен на восток, к реке Хегур; копыта монотонно отстукивали по сухой земле.
Инген ехал первым. Следом, по двое: Детсем и Арнгур, Тобот и Ромар - воины Темной Стражи. Любой житель Ардегралетта прекрасно знал гербы с воющим на серебристую луну черным волком, украшающие плащи и попоны коней, гербы Королевского Дома Перворожденных. Кроме королевских особ, лишь воины Темной Стражи имели право носить их. И лишь безумный решился бы напасть на пятерых воинов в таких плащах, не имея хотя бы пятикратного превосходства. Темная Стража набиралась из выпускников Мор де Аесир - лучшей школы меча всего Серого Мира.
Но в поздний час, дорога оставалась пустой.
С удалением от Латтрана, возделанные поля все реже мелькали по сторонам, уступая место зеленому покрывалу равнины. Все реже попадались хижины, и реже мелькали огоньки масляных ламп, зажженных над крыльцами. Каждый шаг приближал путников к реке, летний воздух наполнялся прохладой. Горячее дыхание вырывалось из груди и влагой оседало на бородах и меховых воротниках.
К перекрестку у Хегур всадники подъехали, когда свет окончательно померк. Черные жилеты и плащи цвета ночи полностью растворились в темноте - даже серебристая оторочка и сталь шлемов и наплечников терялись во мраке... Тот самый момент, когда Дневное Солнце уже скрылось за горизонтом, а Ночное еще не вступило в свои права... В кромешной тьме Истинной Ночи прекрасно виднелся восточный небосклон. Костры двух армий, стоящих лагерем недалеко от гор Стенсваар, окрашивали его в багрово-кровавый цвет...
Еще несколько лет назад в Сером Мире не стихали битвы. Каждый день гибли и Смертные, и Перворожденные. Гибли десятками и сотнями. Инген и сам участвовал в тех битвах, на границе Латтрана и владений Дома Летар, недалеко от западного берега озера Ривален. Но после смерти короля Даргуна и его старшего сына Эфидара, все резко изменилось...
Долгая война до сих пор не закончилась, и войска Смертных никуда не делись, но теперь - просто стояли у границ своих владений, не переходя их. Перворожденные же и до этого не предпринимали наступательных действий, лишь ревностно охраняя свои земли.
И вот - на всех рубежах наступило неожиданное затишье. Воинства стояли в трех тысячах шагов друг против друга, но ничего не происходило. Сталь не приветствовала восход своей звонкой песней, как бывало прежде. Ночь не озаряли вспышки кострищ. Молчали боевые рога.
И Дарс Летар, король Перворожденных, собрал Большой Круг и, впервые за долгие годы, поднял вопрос о мире...
- Никому не нужная война, - тихо произнес Инген, придержав коня и вглядываясь вдаль.
Воды Спокойной реки, как иной раз называли Хегур, медленно бежали по знакомому руслу, совершенно неслышимые в ночи. Легкий ветерок трепал траву, заставляя шелестеть, и шепот неторопливо окружал всадников, подкрадываясь со всех сторон.
- Ваш отец правильно решил, - отозвался Арнгур. - Давно пора прекратить.
Где-то вдали ухнула сова, словно оповещая, что ночные охотники проснулись от дневного сна, и горе всем, не успевшим укрыться.
- Смертные не были готовы к миру, - ответил наследник. - По крайней мере, до короля Эйнара. До Содевея...
Инген цокнул языком и повернул вороного на юг к Спящей горе.
Щелкнули кремни. Зашумели два запаленных факела, немного рассеяв тьму, окружившую воинов, и черные попоны блеснули серебристой каймой. Глазам Перворожденных это больше мешало, делая ночь за островком света более густой. Но кони - не Перворожденные, их глаза не видят в темноте.
Наследник пустил вороного рысью, давая возможность немного размяться на ровном, утоптанном тракте. Воздух дунул в лицо, подхватил ткань плащей, заставляя их развиваться, пламя факелов затрепетало; и тени окружающего пейзажа понеслись заметно быстрей. На восточном берегу Хегур вскоре замелькали деревья, и с каждым шагом их стена становилась все плотней.
Время близилось к полуночи.
...Ехали молча, то переводя коней на шаг, то давая волю самим выбирать темп. Тьма немного отступила, когда из-за Стальных гор на западе взошло Ночное Солнце, разливая по округе мягкий ровный свет, и судя по очертаниям гор, граница уже недалеко.
Но не успели путники проехать и сотни шагов, как в лесу, на другом берегу реки, раздался шум. Кони недовольно зафыркали, захрапели, сбивая шаг, и всадники тронули поводья, притормаживая их.
Тракт в этом месте подходил близко к берегу, а русло сужалось до нескольких шагов. На другом берегу, за небольшой поляной, темнела густая стена деревьев; запах смолы и хвои разносился окрест. Халадесир, которую чаще называли Спящей горой, исполинской тенью нависала на юго-востоке, заполонив горизонт. Другую половину небосклона, на юго-западе, закрыли Низкие Ущелья, острыми каменистыми пиками вгрызаясь в темно-серое небо.
Шум в лесу повторился. Хрустело, будто кто-то продирался сквозь чащу, нисколько не жалея себя. Треск нарастал и приближался; Перворожденные остановили коней. И в то же мгновение ночную тишину пронзил наполненный ужасом вопль, потонувший в последовавшем за ним яростном реве, какой мог издать загнанный обезумевший бер.
Но рев отличался.
Кони тихо заржали и пугливо попятились.
На противоположном берегу реки из леса выскочили двое Смертных. Изодранная одежда болталась лохмотьями, руки покрывали ссадины и царапины, на рубахах проступила кровь - Инген дернул носом, почуяв приторно-сладкий запах; лица Темных Стражей напряглись.
Рев повторился ближе. До чуткого слуха Перворожденных донеслись хлопанья крыльев, шорохи, треск: все живое разбегалось, стремясь забиться по норам. Кони все больше нервничали, переминались с ноги на ногу, непрерывно дергая ушами.
- На помощь! - завопили Смертные в один голос, заметив свет факелов и бросаясь к реке.
Из-за деревьев вслед за ними стремительно метнулась черная тень, мгновенно настигнув последнего. Огромная лапа с острыми, как кинжалы, когтями ударила Смертного в спину - он не издал ни звука, отлетев в сторону и безжизненным рухнув в реку. Второго "тень" настигла у кромки воды. Одним единственным прыжком преодолев разделявшее расстояние, обрушилась беглецу на спину, вонзая когти в мягкую податливую плоть. Смертный взвыл, но вопль тут же сменился хрипом: лапа сдавила шею. И резкий рывок оборвал страдания вместе с головой; из горла "тени" вырвалось довольное урчание.
Хищник, сгорбившись, нависал над бездыханным телом, опершись на переднюю лапу, но, судя по всему, передвигался, по большей части, на двух задних. Последние, в свою очередь, подобно волчьим, имели два сустава, направленные в противоположные стороны. Узкий таз переходил в поясницу практически ровно, но над животом раздавалась мощная грудь, выпирали ребра. Плечи бугрились мускулами, переходя в длинные, массивные лапы, каждая из которых оканчивалась острыми когтями.
Зверь оказался здоровее бера, но поджар, как волк; и голова походила на волчью, разве что морда чуть короче. Иссиня-черная шерсть, что покрывала тело с головы до пят, подрагивала на загривке.
Две стрелы уже находились в воздухе, когда Зверь обратил свой взор на Перворожденных.
Инген на мгновение поймал взгляд, непроницаемо черных глаз... Они казались пустыми глазницами, если бы не свет Ночного Солнца, блеснувший, когда хищник, угрожающе зарычав, мотнул головой.
Розовый язык, словно проверяя остроту, коснулся клыка. Левая передняя лапа поднялась, прикрывая морду; стрелы ударили почти одновременно: одна - в поднятое запястье, другая - в правое плечо. Зверь раздраженно фыркнул - стрелы лишь тупо ткнулись, словно на излете, не причинив вреда, и отскочив от жесткой шерсти.
Перемахнув через реку со скоростью пикирующего на добычу ястреба, Зверь оскалил окровавленную пасть, вновь обнажив клыки, и прижав уши, исторг из груди громогласный рев.
Кони в страхе взбрыкнули. Вороной Ингена встал на дыбы, меся копытами пустой воздух, и наследник, потеряв равновесие, кувырнулся через круп, лишь благодаря реакции и выучке, приземлившись на колено. Клинок сверкнул в правой руке, а левая отстегнула ножны, и те глухо бряцнули о землю.
Тобот и Ромар, справившись с конями, и отбросив бесполезные луки, выскочили из-за спины Ингена с копьями наперевес. Детсем и Арнгур последовали за ними, обнажая мечи; факелы упали на землю, взметнув россыпи искр.
Зверь бросился Стражам навстречу, взвился в воздух... Копья ударили в грудь, покрытую густой шерстью, древки с хрустом лопнули мелкой щепой. Двух первых всадников Зверь за горло вырвал из седел; кровь плеснула на лапы. И еще в прыжке швырнул обагренные тела воинов в двух других; кони, потеряв наездников, обезумев, метнулись в стороны...
Все произошло настолько стремительно, что Детсем и Арнгур лишь натянули поводья, в попытке повернуть вороных, когда их выбило из седел уже безжизненными телами в черных доспехах.
А Зверь, не теряя времени, метнулся к наследнику.
Реакция Перворожденного, твердо стоящего на ногах, вновь не подвела, Инген успел уклониться... Несмотря на то, что Зверь превосходил на две головы, взбрыкнувший конь оказал услугу: скорость Перворожденного ничто не ограничивало... Все чувства Ингена обострились, сосредоточившись на схватке. Он не смотрел по сторонам: сейчас не важно, живы его воины или нет. Сейчас нужно сражаться!
Выпускник Мор де Аесир нырнул вниз и влево, уходя с линии атаки, и когтистая лапа рассекла пустой воздух над головой. Меч снизу рубанул Зверя по предплечью, ближе к торсу, рассек мышцы, и из раны хлынула кровь. Хищник взвыл от охватившей боли, лапа обмякла.
Покрытый с ног до головы жесткой шерстью, от которой еще недавно отскочили стрелы, он оказался уязвим для более низкого, но не менее быстрого Перворожденного: шерсть не везде оказалась "броней"... Инген понял это в тот же момент, когда Зверь ударил другой лапой - когти неслись в лицо.
Еще нырок вниз и уход в сторону - сталь ударила хищника в живот, но шерсть защитила, лезвие прошлось, словно по камню. Наследник атаковал снова, движение слилось с предыдущим, острие целило в шею.
Зверь отступил, подставляя под удар локоть. Меч плашмя скользнул по предплечью, и тут же, когтистая лапа развернулась и перехватила клинок, вцепившись чуть выше крестовины. Дернула на себя, и Инген, влекомый силой рывка и скоростью выпада, оказался в полушаге от окровавленной морды. И единственное, что успел сделать - выставить плечо, прикрыв шею.
Клыки сомкнулись и заскрежетали по металлу наплечника, сминая сталь. Боль окатила обжигающей волной - если бы не наплечник, челюсти Зверя с легкостью перекусили бы кости.
Инстинкты, которые Перворожденные так умело контролировали на протяжении многих тысячелетий, прорвались наружу. Ярость застила разум Ингена, кровавая пелена упала на глаза, изо рта вырвался дикий шипящий рык, в ночной тьме сверкнули клыки. И зубы впились в открытую шею Зверя, рванули, разрывая плоть и жилы. Хищник взревел, челюсть разжалась, и два меча, подоспевших Детсема и Арнгура, ударили Зверя в коленные суставы, рассекая мышцы и сухожилия.
Хищник, как подрубленный, рухнул на колени, хватка ослабла, выпуская клинок. И Инген коротким замахом толкнул острие снизу вверх, в горло, и на этот раз удар достиг цели - сталь вошла под самую челюсть, пробив гортань. Теплая кровь брызнула в лицо наследнику, хлынула по клинку, по эфесу, по рукам. Под ногами быстро образовывалась лужа, не успевая впитываться в землю.
Инген выдернул меч, и Зверь упал на переднюю лапу; вторая висела безжизненной плетью. Из горла хищника вырывались булькающие хрипы, кровь заливала шерсть на груди, хлестала на траву, и в темноте казалась черной смолой.
Обсидиановые глаза поднялись на Ингена.
Залитое кровью лицо наследника искажала ярость, глаза пылали холодным синим пламенем, белые клыки торчали из оскаленного рта; кровь струилась по подбородку, по бороде - серебристая лента, окрасилась в черный; нагрудник блестел там, где на него попала "багряная жидкость".
- Эдир... эан... [Мы... один...] - прохрипел Зверь, скаля зубы и жутко коверкая слова.
Меч Ингена поднялся вновь, и ухмыляющийся оскал навсегда застыл на губах "черного хищника". Голова упала на землю, в лужу собственной крови, и ее накрыло, рухнувшее следом, мертвое тело.
И внезапно навалилась усталость, какой Инген не испытывал никогда прежде. Из него словно выпили все силы. Ноги подогнулись, и он пошатнулся, опершись на меч, чтобы не упасть. В висках стучало, сладкий запах крови забивал ноздри, мутя сознание. Мир "поплыл".
- Мой эрфинг, вы ранены... - поспешил поддержать Детсем.
Инген покосился на плечо. Наплечник смят, кожа жилета прокушена, а шерстяная рубаха набухла от крови и противно липла к коже. Шевельнул рукой, и плечо отозвалось острой болью, словно жилы тянули раскаленными кузнечными клещами.
- Заживет, - поморщился наследник. - Соберите коней.
Он опустился на землю, вытер меч о траву, и убрал в ножны, так и лежащие рядом с начала схватки. Оставшийся факел полыхнул последний раз, и навалилась тьма забвения, окутав Ингена непроницаемым саваном.
Глава 1. 7 Эон 466 Виток 4 День Зимы.
Тьма. Лишь тьма вокруг. Как ни вглядывайся, как ни моргай, она не уходит, взгляд не проясняется. Глаза словно залили смолой, или... или Истинная Ночь накрыла мир?
Он знает, что смотрит на свою руку. Вот она - поднимается, вертится, сжимается в кулак, разжимается. Но тьма не позволяет увидеть ее! Тьма такая плотная... Кажется, можно даже потрогать... Да, он чувствует. Она... мягкая, словно бархат. Рука вязнет, как в патоке... Нет! Как в густом шелковистом меху! Пальцы щекочет...
Дыхание. Глубокое и тяжкое. Хриплое. Словно в последний миг перед тем, как покинуть Мир живых. Тьма дышит! Словно вздымается и опускается грудь... Бьется сердце, но медленно, затухая... тук-тук, тук-тук, тук, тук...
Тьма надвигается, она все ближе! Дыхание ощущается на лице. Проступает силуэт. Распахиваются черные глазницы, кажущиеся пустыми провалами даже в этом, и без того, беспросветном мраке. Мелькают синие искры, будто... будто отражение собственных глаз!
- Твоя кровь сильна... - снисходительно ухмыляется тьма. - Но тебе не одолеть.
Утробный рычащий голос звучит спокойно, без угрозы - в нем неотвратимость, приговор. Он распадается, будто одновременно говорят двое. Он так близко, у самого уха, или внутри головы, словно... словно собственный!
Или нет?.. Со стороны свой голос всегда кажется чужим...
И все же знаешь, что он - твой!
- Бесполезно противиться неизбежному. Слишком давно вы отказались от "живой пищи", сила "древней крови" зачахла. Даже в тебе, потомок славного рода.
Голос все льется и льется, гулким эхом отталкиваясь от окутывающего мрака. И мрак колышется, словно занавесь, словно подол черного наряда Истинной Ночи. Расходится волнами...
Отражение синих всполохов придвигается почти вплотную. Они мерцают так близко, что на них трудно сосредоточиться. И взгляд проваливается глубже. Мелькают картины...
- О-о! - оживляется голос. - Ты "читаешь" мою кровь! Я уж думал, вы утратили все Дары... Ну, "читай", я не могу запретить тебе...
Тьма раздается...
И от горизонта до горизонта колышется иссиня-черное море. Оно скалится молочно-белыми клыками, волной несется на застывшие ровным строем копья. Ударяет в сомкнутые щиты, словно шторм в прибрежные скалы, и вспенивается кровью и сталью.
Практически мгновенно сминаются древки, "брызнув" щепой, словно корабль, налетевший на рифы. Стена щитов ломается, и иссиня-черная волна, обагряясь, сочится вглубь. Сверкает металл, гремит так, что закладывает уши. Глаза слипаются от орошающего лицо "багрянца".
Волна катит густая, как лавина, захлестывает волнолом первых шеренг. Поглощает их одну за другой. Но видно, что не без потерь - тут и там на траве остаются аспидно-кровавые "лужи".
Стоны, крики, рев и звон стали едва не рвут перепонки. Кажется, земля содрогается под ногами. Сперва - еле ощутимо, но с каждым мигом все сильней и сильней. Вот уже ее бьет крупный "озноб"... И в черное море с флангов ударяет такая же черная конница, разбегаясь серебристой рябью по поверхности. Море содрогается, начинает метаться...
Кони вязнут по грудь...
...Взгляд охватывает все и сразу, будто все происходит где-то далеко. Но звуки!.. Нет, звуки боя не дают обмануться! Так слышит происходящее лишь непосредственный участник!.. Кровь... Да, ее запахом наполнен воздух, что проникает в легкие. На языке оседает железный привкус... По желанию взгляд выхватывает отдельные лица, бросающихся с мечом наголо. И чувство, что именно твой клинок врубается в их тела так же явственно... Тепло согретой рукояти в ладони...
Но можно и по-другому.
Те же отдельные лица, те же мечи, что нещадно секут направо и налево. Но нет ощущения, что это - ты...
Черная тень застилает Мир от горизонта до горизонта.
- Винден Ормир! Винден Ормир! [Крылатые Змеи!] - надрывается рык где-то сбоку. - Туир эни рэвэт! [Они вернулись!]
И громоподобный рев, преисполненный неистовой яростью, накрывает, словно само небо рухнуло на землю. Руки стремятся накрыть голову. Спину гнет, подкашиваются колени. Уши закладывает рокот, неимоверно медленно переходящий в монотонный гул.
Воин вскидывает меч с черным, клубящимся тьмой, клинком. Кровь блестит влагой на доспехе, из-под алого крапа на плаще серебрится луна... Вокруг воина на расстоянии вытянутого меча пустота - лишь иссиня-черные тела покрывают траву... Рука ощущает тяжесть молочно-белого эфеса, теплого и, словно живого...
Небеса разверзаются пламенем.
Янтарные реки обрушиваются в иссиня-черное море, оставляя выжженные просеки. Воздух наполняется пеплом, накатывает волнами зной. Иссушенная земля разбегается трещинами, где ее коснулось всеуничтожающее пламя.
Море начинает панически бурлить...
Две черные тени выныривают из густых облаков, и те дымными струями всплескивают следом. Масляно сверкает черно-графитовая броня, распускаются кожистые крылья, и потоки ветра едва не сбивают с ног. Увенчанные рогами, костистые черепа скалятся, в обсидиановых глазах мелькают призрачные молнии. И две пасти вновь исторгают огонь, который никто и ничто не в силах остановить.
Море раздается в стороны, стремясь избежать голодных "янтарных змей". Вспучивается по краям, а где не удалось, вздымается прахом, что "пошатываясь" возносится вверх.
А следом за черными тенями, взвихряясь, расступается само небо!
И в этот раз ноги уже не держат. Все сыплются на траву, кто ничком, а кто навзничь, безвольно раскинув руки. Щиты подхватывает, как сорванные паруса, выворачивая локти из суставов; кого-то прибивает к земле, словно скальной плитой. Нисходящие потоки без разбора втаптывают всех в землю...
И только двое остаются стоять.
...И вновь все, словно глазами трех. И словно в застывшем янтарем времени.
Разлитая внизу, копошащаяся, черная смола, из которой по желанию, можно выхватить отдельные фигуры и лица, разглядеть до мельчайшей морщинки, или в миг поседевшего волоса. И двое, почти по колено в ней утопающие...
Воин в черном доспехе, густо покрытом поблескивающей влагой кровью. Черный плащ с окропленной "багрянцем" серебристой луной клокочет в нисходящих потоках. Молочно-белый эфес клинка, словно только-только выкованного из самой тьмы - еще живой, еще пышущий дымчатыми струями.
И огромный Зверь, покрытый иссиня-черной шерстью, трепыхающейся под ураганным ветром. Уши жмутся к черепу, пасть злобно оскалена, обсидианы глаз превратились в узкие прорези. Но он стоит вскинув когтистую лапу. Бушующие потоки омывают его, будто скалу. И все же видно, что лапа содрогается от предельного напряжения, и, нет-нет, да сгибается... А ведь это всего лишь обычный ветер!
А сверху, в мятущемся пеплом воздухе, пронзаемом "янтарными клинками", исполинская мглистая фигура. Размашистые перепончатые крылья, мерцающая, словно влажная, призрачно-черная броня, длинные волнистые рога, венчающие лобастую голову. И налитые кровью, полыхающие глаза.
Неистовый утробный рык несется с небес и ударяет, будто приложили молотом:
- Эд мор хеаниен! Эд энамиен надаль! [Я меч карающий! Я несущий смерть!]
Разверзается клыкастая пасть... И море начинает клубиться, исходить... паром? Пелом? Нет... Туман густой и вязкий, словно дым. Словно... Словно сама жизнь сочится наружу! Будто души отторгаются телами!.. И они кричат! Стонут!.. В них столько боли и страдания! И со всех краев черного моря они стягиваются к воину, к мечу поднятому над головой. И тот жадно вбирает в себя, пьет само их естество...
Зверь ревет от бессильной злости, за спиной сгущается мрак, и он отступает в черные объятия...
И тьма мгновенно сгущается вновь...
- Видел Исход? - рычит на ухо двоящийся голос. - Мы не были готовы... - глубоко вдыхает и протяжно выдыхает, успокаивая накатившую злобу. - Когуар эоны витков не признавал никого. Мы решили, что лишь Хозяин может подчинить его Силу... Нам дорого стоила ошибка... Но драконы не последовали за нами, Хозяин укрыл нас от их взора. И теперь мы готовы вернуться! Мы откроем Путь! И тогда, - голос злорадствует, - нас уже никто не остановит!
...Боль пронзила хребет, словно тысячей игл, покатилась по всем окончаниям, набирая силу. Спина выгнулась, скидывая меха; пальцы стиснули простынь, и ногти впились в ладони. Из распахнутого горла вырвался двоящийся рев - баритон кричал от охватившей боли, а низкий рык ликовал.
Лопались мышцы, мгновенно срастаясь и набухая, выворачивались суставы. И все в сопровождении неимоверной муки.
- Ин, что с тобой? - чужие ладони обожгли холодом грудь и щеку. - Слышишь меня?
Инген все еще видел и осознавал происходящее, но уже не контролировал тело. Отмахнулся, и ладони пропали. Вскочил на ноги...
Далиа поднималась с пола. Волосы цвета черного янтаря, растрепанными прядями накрыли лицо, оттеняя светлую кожу. Изящная рука откинула волнистые локоны, что, путаясь, извивались по невысокому лбу и круглым щекам. Несколько нитей скрылись за тонко очерченными нежными губами. Аккуратный нос придал лицу знакомое выражение молодой рыси... Но в васильковом взгляде, обычно, приветливом и робком, сквозил загнанный ужас.
"Перворожденные не сдаются!" - билось в сознании Ингена.
И он боролся, сопротивлялся изо всех сил, пытаясь не дать чужой воле овладеть им.
Почему он не ушел? Почему не оставил их? Он же знал, что так будет! Он видел сны! Но не верил... Или решил, что справится?! Глупая безответственность! А расплачиваться придется им...
И вновь, словно два взгляда, два сознания... Да, он чувствует его, чувствует Зверя... Теперь это ЕГО тело!
Далиа пятится, заграждая собой кроватку. Глаза наполнены страхом... Зверь идет к балкону, она не интересует его - он хочет вырваться отсюда... Но кроватка стоит там же... Она - Перворожденная, она не отступит...
- Остановись, прошу, - тихо шепчет знакомый голос.
Это не остановит Зверя - он лишь хищно скалится, прислушиваясь к биению сердца и пульсации крови. Надвигается.
"Зови стражу! Я рассказывал тебе сны! Ты все знаешь!" - собственный вопль Ингена разносится внутри, закладывая уши.
Но Зверь, похоже, не чувствует, что наследник еще здесь... Да, он не знает, что Инген "не ушел"!
Далиа отступила еще на шаг, уперлась в колыбель. Ладонь пошарила за спиной, сжалась на решетке.
- Остановись, прошу! - умоляюще повторила она.
"Больше некуда отступать... Кричи, прошу тебя, кричи..." - бессильно шепчет Инген.
Но из груди доносится лишь довольное урчание. Он чувствует предвкушение Зверя.
Голова Перворожденной хищно наклонилась, глаза полыхнули отраженным пламенем камина. И оскалив клыки, женщина бросилась вперед.
...Инген гордился ей. Он не зря ее выбрал. Даже сейчас она не боялась могучего хищника...
Черная лапа ухватила Далию за горло. Стиснула.
Женщина била ногами в широкую грудь, покрытую жесткой шерстью. Ногтями пыталась дотянуться до морды.
Инген старался разжать ладонь...
Перворожденная задыхалась, пальцы царапали по предплечью, по запястью. Она пыталась вырваться.
Инген чувствовал, как ее ногти скребут по коже. Но все, что он мог - это смотреть, как она умирает. Зубы стиснулись от бессильной злости...
Зверь ударил Далию по лицу, из разодранной когтями щеки брызнула кровь; тело обмякло. Сладкий запах ударил в нос, затуманил взор, ноздри с наслаждением потянули воздух - сознание полыхнуло Голодом.
Рык разнесся по покоям, ударил в стены. И черная пасть впилась в ключицу. Острые, словно иглы, клыки, вонзились, сминая кости и разрывая плоть и жилы, в горло хлынуло тепло; белая сорочка окрасилась "багрянцем"; взгляд Ингена поплыл. Зверь дернул головой, и в зубах остался кусок мяса.
Тихий шорох, вывел Ингена из сладкой истомы. Но Зверь тоже его слышал! Взгляд наследника мигом прояснился.
В полутьме, сквозь прутья колыбели сверкнули ясные сапфиры глаз маленького мальчика.
"Не смей!" - зарычал Инген.
Лапа разжалась, и тело Перворожденной упало на пол. Зверь шагнул к кроватке...
Мальчик улыбался, в глазах - ни капли страха. Он поднял и протянул маленькие ладошки, просясь на руки.
"Не тронь!" - ревел Инген, в ставшем чужим сознании.
Зверь подхватил малыша одной лапой... И та дрогнула. Инген ощутил - Зверь не понял, что спрятал когти! Черный нос приблизился к ребенку, втянул запах... И вновь, что-то внутри содрогнулось.
Сапфиры смотрели в упор, пристально. Но смотрели не на Зверя, а на него, Ингена! Зверь, словно замер...
Малыш, будто волчонок, вцепился в плоть, свисающую из пасти - наследник ощутил, как губу царапнули клыки, - дернул головой, отрывая кусок.
Инген боднул ребенка лбом, шершавый язык коснулся детской щеки; мясо плюхнулось на пол... Зверь "не ушел", нет. Он здесь, но словно оцепенел...
- Эдир... Ма-арен. [Мой... Ма-арен] - горло с трудом вытолкнуло слова.
"Эдир ул кель рэнут", [Мы встретимся вновь] - добавил уже мысленно, опуская малыша обратно.
Он должен уйти, пока не слишком поздно...
За спиной звякнул металл, и Зверь мгновенно "ожил". Молниеносно развернулся, лапой отбивая клинок - жесткая шерсть защищала не хуже "клостенхемской" кольчуги. В свете камина блеснули когти и впились в бок воину с серебряной луной на плаще, легко пробив кожаный жилет. Лицо Темного Стража скривилось от боли, но клинок не выскользнул из руки, и начал разворачиваться для второго удара. Но уже медленнее.
Зверь ударил воина в грудь раскрытой ладонью, отбрасывая Перворожденного. Хрустнули кости; пробитые сломанными ребрами легкие сипло взбулькнули...
Клинок второго Стража - Инген узнал Арнгура - мелькнул перед самой мордой, когда хищник отшатнулся. Лапа метнулась снизу, и когти сомкнулись на горле, разрывая гортань; кровь плеснула на черную шерсть.
Ноги Арнгура подогнулись, и он рухнул на колени, опершись на меч, зажимая разодранную шею. Он уже мертв, хоть сердце еще бьется...
Зверь оскалился, небрежно толкнув Арнгура на пол, стальные наплечники глухо звякнули по мягкому меху.
"Отец..." - выдохнул Инген, узнав в оставшемся воине Дарса Летар.
Черный халат короля распахнулся, открыв взору широкую, словно выточенную из камня, грудь. Огонь хищно сверкнул на "морозном узоре" поднятого клинка, сжатого обвитыми мускулами руками; блики отразились в посеребренной бороде, голые ступни мягко скользнули по полу...
Но король не бросился вперед. Подходил осторожно, по дуге, оставляя Зверю выбор, шанс уйти. "Положенный" горизонтально меч, скалился острием, ловя обсидиановый взгляд хищника... Замах из такого положения выйдет непростительно долгим. Но одного движения могучих плеч хватит, чтобы толкнуть клинок вперед! И даже "клостенхемская" кольчуга "пропустит" этот удар! Длинные лапы не смогут парировать выпад...
Но и Дарсу не удастся избежать острых клыков. Скорость Перворожденного не даст преимущества, Зверь слишком быстр... Но что такое смерть, когда умер, как воин: без страха и сожалений, кровью своей оплатив чью-то жизнь? В Чертогах Богов грянет славный пир!
И Зверь, чуть помешкав, отступил и рванул на балкон. Занавесь взметнулась перед глазами Ингена, и обессиленное сознание вновь провалилось во мрак.
Глава 2. 7 Эон 466 Виток 4 День Зимы.
Черная густая тьма заполняет все вокруг. Заливает глаза, не позволяя видеть, закладывает уши, смешивая звуки в монотонный гул, проникает в горло и легкие, мешая сделать вдох. Вязкая, словно смола, она опутала тело, сковывая движения. И Саодир тонет под ее напором.
Адерик бьет ногами, цепляется за непроницаемый мрак, жилы едва не рвутся, мышцы болят от беспрестанной борьбы. Но тьма легко проскальзывает сквозь пальцы. В висках колотится обезумевшее сердце, и с каждым ударом Саодир погружается все глубже.
Ноги коснулись чего-то твердого.
"Конец..." - промелькнула мысль.
Сердце замерло. Грудь сдавило. Плечи обреченно поникли...
"Не-е-ет! - взбунтовалась воля. - Не так все закончится!"
Адерик согнул ноги, и оттолкнулся изо всех сил, устремляясь вверх... И тьма понеслась навстречу! Он чувствует, как она струится, обдавая холодом, как расступаются густые потоки...
Но ступни не оторвались ни на ладонь.
И в следующий миг тьма обрушилась всей своей мощью! С грохотом плеснула, словно вода из кадки на ничтожного муравья. И растеклась волнами.
Адерик разлепил, невольно зажмуренные, веки. И свет резанул нестерпимой болью, заставив вновь зажмуриться и прикрыться локтем. Воздух обжигающим огнем ворвался в легкие, расправляя "занывшие" ребра, и сердце сорвалось в безудержный бег.
Но он дышит! Дышит полной грудью!
Сквозь гул в заложенные уши начали пробиваться окружающие звуки, но они не отличались разнообразием: лишь тихий шелест травы, под гуляющим легким ветром. Она что-то шепчет... Пытается говорить с ним?
Адерик осторожно приподнял ладонь, все еще жмурясь от солнца.
Трава колыхалась, доходя до колена. Опасливо касалась нагой кожи. Щекотала. И куда ни глянь, взгляд упирался в пышный нефритовый ковер, протянувшийся до чистого лазурного небосклона, едва обремененного пеной облаков.
Саодир ошарашено озирался, прикрываясь от "золотых" лучей, что, казалось, льются со всех сторон одновременно. Взгляд метался из стороны в сторону, но кроме лазури неба, упертой в нефритовое море, не мог ни за что зацепиться. Лишь пустота. Лишь пугающее одиночество. Лишь он - единственный на бескрайней равнине.
Мысли путались. Хотелось кричать, но слова, что подбирались к горлу, оказывались неподходящими.
Тень накрыла столь быстро, что адерик не успел и вздрогнуть. Налетела со спины и мгновенно рассеялась. И прямо перед Саодиром со скоростью молнии что-то ударило в землю, вспучив пыльное облако. Раскатившаяся волна толкнула в грудь, но легко, совершенно не намереваясь сбить с ног; трава послушно пригнулась.
Под взглядом Саодира распрямилась девушка, гордо вскинув подбородок. Солнце играло на стальном нагруднике, усеянном узорной вязью рун, какие адерик видел лишь в самых древних рукописях. "Хвост" угольных волос слегка трепетал, оставив на левом виске свободную прядь. А глаза наполняла синева, которую сложно назвать иначе, кроме как черной.
Адерик не мог назвать девушку красивой. Слишком острые скулы, слишком тяжелая челюсть... И все же, само слово "красота" меркло на фоне ее облика.
- Кто ты? - зачарованно прошептал Саодир. - Что это за место?
Девушка, не сказав ни слова, величественно повела рукой. И пока та поднималась, пальцы медленно сжались, и в ладони проступил сперва - эфес, а затем - и клинок. Проступил, словно призрак обретший плоть! Изогнутый вейлан [махайра] указал в сторону Саодира, а второй такой же сплетался из туманных лучей в другой ладони воительницы, что расслабленно висела вдоль тела.
Адерик опустил глаза, проследив направление - у правого бедра, вонзенный в землю, застыл серебристый маскат [бастард]. Ни единого лишнего изгиба или узора, но прекрасный в своей простоте. Рука протянулась и сжалась на рукояти, и земля легко отпустила меч. Пальцы коснулись полированной стали, и холодный лед обжег кожу, скользнули по лезвию, и на подушечках выступила кровь. Но клинок остался чист, "багрянец" не задержался ни на мгновение, будто отвергнув "дар уважения".
Меч сверкнул в вытянутой руке, чуть поворачиваясь - словно для него кованный...
- Сталь не лжет, - голос девушки мягкой низкой мелодией коснулся слуха адерика.
Саодир окинул взглядом примятую траву, образовавшую круг.
- Суд... - понимающе вздохнул он.
Она не ответила, повернувшись левым боком и приняв стойку - вейланы, в согнутых перед грудью руках, оскалились, глядя в разные стороны. Но даже сейчас Саодир мог смотреть на нее лишь с восхищением.
Он медленно вышел вперед, остановившись в паре шагов от девушки. Меч острием "взглянул" на противницу, сжатый двумя руками, ноги напружинились.
"Что ж... - пронеслось в голове. - Узрите Боги, чего я стою!"
И клинок Саодира рванулся вперед в колющем выпаде, но острие тут же "качнулось" вниз, и меч, очертив голову широкой дугой, "упал" с правого плеча; легкая сталь позволила проделать все неимоверно быстро.
Но девушка, казалось, ожидала подобного: на первый выпад ничуть не отреагировала. И лишь на второй - вейлан в левой руке скользнул наперерез маскату, сталь запела вспоротым воздухом.
И маскат отозвался звоном.
Саодир отпрянул, оставив на рукояти одну ладонь, перед лицом мелькнул второй клинок воительницы. Локоть адерика подтолкнул вверх сжимающее его запястье. А тело, разворачиваясь волчком, уже обступало противницу слева, со стороны открытой спины. Маскат обернулся искрящимся росчерком, несущим смерть, воздух пронзил затяжной свист... "Левый" вейлан преградил путь стали, но встретил не "глухой стеной", а вскользь, "опуская" к земле; искры осыпали траву.
Адерик успел пригнуть голову и припасть на колено - по волосам пронесся "правый" вейлан. И только напряг мышцы, намереваясь рвануться вперед, как в изголовье ткнулась холодная сталь, очертив полный круг; алая струйка скользнула на грудь. Ладонь отпустила рукоять маската.
Девушка отступила.
- Ты можешь поднять клинок, - прозвучал мягкий низкий голос.
Саодир поднял глаза:
- У меня не было шансов, Агеталь.
И уголки губ гордой ледари дрогнули в улыбке:
- Не было. Но ты показал себя лучше многих. Ты можешь поднять клинок.
- Мое место в Ифре, - не отвел взгляда адерик. - Тебе ли не знать, Дочь Богов? Эд ул ласед итуен ролог [Я приму свою судьбу].
И опустил голову, открывая удару шею. Глаза закрылись в ожидании, когда боль пронзит позвоночник... Ожидание всегда тянется вечно...
- Он твой, Хранительница.
Саодир невольно вздрогнул от звука ее голоса. Но что-то хлопнуло, словно парус, наполненный резким порывом, и волна, едва не распластавшая по земле, скрыла судорогу; в закрытых глазах на миг потемнело.
- Поднимись, адерик, - донесся тихий голос, столь же мягкий, как у ледари, но более звонкий и женственный.
Саодир открыл глаза...