Медленно и тягуче капает вода. Кап. Кап-п-п... Кап-п-п-п-п... Нужно встать и закрыть, наконец, кран. Но усталость не пускает. Она держит мягкими клейкими лапами, как паук-липучка, такая же назойливая и такая же опасная.
Но если немного подумать. Да, подумать и вспомнить, где ты находишься. Ну, какие краны с водой могут быть на транс-звездолете? Тогда назойливый стук капель - это сигнал неисправности. Какой? Например, дефекта в рециркуляционной системе. Тогда тем более надо вставать. Хотя мелкие киберы-ремонтники устраняют любую поломку за считанные минуты в пределах норматива. Значит, причина в другом. Думай, думай. Если не хочешь делать, тогда занимайся хотя бы этим.
Постойте. Почему транс-звездолет? Я уже здесь, на месте. Прилетела, так сказать. Прохожу миграционный и таможенный контроль на третьем терминале. Я уже давно здесь. Почему же мне до сих пор кажется, что я всё еще лечу? Чем, собственно, пребывание на транс-звездолете отличается от такого же на орбитальной станции? Ни там, ни там движения не чувствуется, хотя линейные скорости весьма различаются. Антигравы работают всюду.
Только звук падающих и разбивающихся о каменную поверхность капель. Мне кажется, что он преследовал меня и на корабле. Такой же назойливый, раздражающий. И точно также его никак не удавалось убрать. Я лично излазила все закоулки, не доверяя киберам. Знала, что ничего не смогу найти, но не оставляла мифической надежды.
Это звук из прошлого. Он у меня в голове - и нигде больше. Надо признать это. Не хочется. Иначе придется вспомнить всю неприятную канву событий, которая привела меня сюда.
Ну, вот. Цепочка в прошлое разматывается, и одно событие за другим выскакивают у меня перед закрытыми глазами...
Как я не старалась забыть.
Жизнь моя проста, незамысловата, без особых целей, но с некоторыми запросами. На досуге я предпочитаю развлекаться. Его у меня много: работа не обременяет меня. Я могла бы вообще ничего не делать, но нужно приносить пользу - так меня воспитали. Уже не помню кто, но эти слова о пользе слышатся каждый раз, едва я хочу бросить работу и заняться болтовней. Я стойко высиживаю все четыре часа, и только после этого, удовлетворенная своим вкладом в общее дело, отдаюсь во власть вселенской болтовни о разном.
За всю жизнь невозможно побывать везде, где хочется, даже если только этим и заниматься. А ведь еще надо исполнять обязанности. Разговор - единственный способ узнать новое. Не то, что показывают по визору, а действительно интересное для меня. Но сегодня разговор утомляет. Хочется выйти из помещения, где всегда поддерживаются идеальные для человека температура, влажность, давление, состав газовой смеси воздуха. Туда, где ничего этого нет. Где пыль летит в лицо, швыряемая сухим ветром, и скрипит на зубах. Где холодный дождь внезапно налетает с яростной злобой, и ты промокаешь в момент, не успевая спрятаться. Где солнце сжигает кожу, оставляя ожоги и шрамы, если не нанес защитную пленку.
Я уверена - такие места наверняка где-то есть. Там, далеко. Не на Ромуле - центральной планете Системы. Тут - всё искусственное. Но даже среди искусственного можно найти красоту и стихийность. Которых мне постоянно недостает.
День, расписанный по секундам, угасает, и я вольна в своем выборе.
Вечер. Еще не ночь - время, когда все твои поступки могут быть искажены разными точками зрения. Можно успеть побывать там, куда доступ в обычное время затруднен или ограничен по разным причинам.
Дворец правителя - то, что влечет меня. Разумеется, есть залы, которые свободны в любое время для любых посетителей. В них не столкнешься с тем, кто пишет законы и ведет нас к безусловному процветанию. В них простой человек воспринимает величие власти. Но есть места, куда возможность пройти - случайность. Я люблю случайности и неожиданные встречи, сулящие иногда безумные приключения.
Я иду туда. Даже не представляю, куда попаду в этот раз.
Можно повернуть в любую сторону, пока не упрешься в тупик. Я выбираю левую.
Вот здесь я не была. И здесь... А эту комнату не видела даже на объемных картинках. Что же там, за той тяжелой дверью, которая открывается, стоит лишь повернуть ручку и потянуть ее на себя?
Посетитель? Или обитатель дворца? Стоит, словно ждет меня. Кого еще он может ждать, если в этом зале мы одни? Он видит меня и сразу же устремляется вперед, чтобы успеть встретиться там, где он наметил это. Я тоже прибавляю шаг - мне хочется слегка нарушить его планы, если они, конечно, есть и заходят так далеко. Не возьмусь прогнозировать, что случится. Слишком много неизвестных. Малая выборка.
Мы почти сталкиваемся на середине. Хитон - слишком тесная одежда для меня. Но официальные правила рекомендуют во дворце носить именно его. Я даже слегка запыхалась. Поэтому молчу, успокаивая дыхание. Разглядываю человека, встретившего меня в незнакомом месте. В любом случае, этикет предусматривает начало разговора за мужчиной.
- Ведь вы не знаете меня? - он радушен и весел.
- Не знаю, - вынуждена признать я. А жаль. Редко встретишь такой экземпляр мужской породы. Прогнозы на дальнейшее знакомство нулевые. Можно не тратить нервов. Но стоит ему предложить... Да, я соглашусь. Потом буду ныть всем подругам, что он оказался неблагодарной свиньей и бросил меня, козел. Они будут сочувствовать, а втихомолку посмеиваться: мол, сама дура, виновата. Это такой ритуал. Привычно и скучно. Не скучно будет, если встреч окажется больше, чем одна. Только из-за этого мы и ловимся. Сами ловимся, сами.
- Пелагий, - представляется он. Это всё равно ни о чем не говорит мне. - Вы не против, если я встану вот здесь?
Я не против. Выбранное им место ничем не отличается от остальных: рисунок перетекающих друг в друга оранжевых и зеленых яшмовых рыб повторяется по всему залу. Разве что именно здесь стоит одинокая каменная скамья.
- Вы что здесь делаете? - вежливо спрашиваю я.
- Развлекаюсь, - он приветливо и обнадеживающе улыбается. Может, поэтому, из-за дружески выглядящего лица, его действия не вызывают во мне протеста. И даже кинжал с затейливой ручкой и муаровым отливом на лезвии не кажется опасным. А ведь им можно не только любоваться. В этом я убеждаюсь почти сразу.
Я продолжаю поддерживать светскую беседу - условности всегда на первом месте:
- Каким же образом? - добавляю в голос истинной заинтересованности. Против этого не каждый мужчина устоит.
- Возьмите, - Пелагий протягивает мне кинжал рукоятью вперед.
Скамья разделяет нас. Пока только она. Но если дотронуться до его руки, возможно, я смогу удержать его. Я с радостью принимаю тяжелый кинжал, удобно ложащийся в ладонь и отбрасывающий искры света по мозаике пола.
Пелагий охватывает мои пальцы поверх рукояти. Нежно. Тепло. Сильно. В нем есть то, что я всегда искала - надежность. Он чуть наклоняется и внимательно смотрит мне в глаза, нарушая все установки этикета. Вот сейчас он скажет нужные слова. Те, что всегда ждешь, замирая в предвкушении. Не те, которые с придыханием шепчет прыщавый юнец с искусно наложенным гримом. И вовсе не те, которые воркует пожилой ловелас, надеясь хоть на мгновение вернуть чувства молодого.
Он не говорит.
Еще сильнее сжимает пальцы и резким движением вспарывает себе горло.
Наверное, я кричу.
Это естественно. Но со слухом у меня что-то не то - я ничего не слышу.
Зато с рефлексами всё в порядке: я отбрасываю кинжал от себя и отскакиваю назад, как можно дальше от скамьи.
Ведь именно на нее падает Пелагий. Именно ее он заливает кровью из отверстой раны на шее.
Он лежит грудью на скамье, так что голова и руки свешиваются с одной стороны - ближней ко мне.
Вот такое развлечение.
Кровь стекает по руке и срывается с пальца, ударяя об пол. Кап. Кап-п-п... Я знаю, что не убивала его. Но как доказать это другим? Тем, кто будет дотошно исследовать всё вокруг молекулярными детекторами? На мне его запах, его кровь, брызгами разлетевшаяся по залу, когда он радостно перерезал себе горло. По-крайней мере, оскал на его лице и приняла за улыбку.
Нужно уйти отсюда. Убежать. Никто не видел. Никому до меня нет дела. Мало ли как сумасшедший решил свести счеты с жизнью.
Я делаю еще два шага назад, спиной вперед, во тьму зала, глядя на тело. Действительно, ночь наступила как-то слишком быстро. Стремительно темнеет от краев помещения к центру. И только скамья с лежащим на ней телом остается освещена, словно прожектором на театральной сцене...
- Кто здесь?! - он появляется неожиданно. Кто-то. Человек. И не из двери. Даже не так. Эти слова следует произносить с заглавных букв. Вот так: Он Появляется. Даже в мыслях нельзя говорить о правителе иначе. Но в первый момент я не узнаю его. Слишком внезапно. Телепорт? Потайная дверь?
Мысли скачут от трупа к Юлию и обратно. Должна быть связь. Не зря же правитель появился здесь. Он не зовет охрану, он - наблюдатель. Это удивляет.
- Меня зовут Варвара.
- Интересное имя, - равнодушно говорит Юлий. Он больше не обращает на меня внимания. Труп - то, что притягивает его взгляд.
Правитель обходит лежащее тело, кривя губы. Вот он - не удивляется. Всё ожидаемо для него. Пусть неприятно, быть может, но ожидаемо. Когда ты прыгаешь с кручи, всегда помнишь, что внизу - камень. Юлий делает полный круг и останавливается рядом со мной.
Мы стоим и молчим. Я не знаю, что делать. Такая ситуация не предусмотрена в кодексе официального поведения. О таких случаях пишут примечания: "Покиньте место неоднозначно идентифицируемой ситуации". Сейчас именно такая - неидентифицируемая.
- Очередной выкрутас моего брата, - яда в голосе больше, чем сожаления.
- У вас есть брат? - глупо спрашиваю я и сразу понимаю, в чем глупость. Нельзя расспрашивать правителя. Тем более о нем самом.
- Есть брат... - Юлий не замечает нарушений этикета. Он словно чему-то радуется. - И это мой брат! - он указует пальцем на лежащее тело, чья кровь еще не свернулась на холодном мозаичном полу. - Шуточки в его духе. Перерезать себе глотку в таком месте...
- Что за место? - я реагирую только на последние слова, автоматически включаясь в разговор. И только потом до меня доходит смысл всей фразы. - Неужели можно шутить своей смертью?
- О-о-о! Пелагий может шутить с чем угодно! - правитель саркастичен. - Лишь бы только досадить мне.
- Но... Он же умер? Ваш брат? Я ошиблась?
- Милая девушка, - Юлий оценивающе пробегает взглядом по моей фигуре с ног до головы и одобрительно приподнимает брови, на что я кокетливо краснею, - Вы не ошибаетесь. Пелагий - вот он. Лежит в луже, как последний пьяница, получивший свое в кабацкой драке. Но завтра он опять придет ко мне и будет умолять дать ему средств на новые забавы. И я, конечно, дам. Ведь негоже брату правителя влачить ничтожную и жалкую нищенскую жизнь.
Юлий говорит хорошо, словно перед ним Совет, который не хочет принимать новый закон, и сопротивляется. А уговорить надо, новое - всегда лучше старого, каким бы плохим оно не казалось на первый взгляд. Сколько таких речей я прослушала по визору. Сколько я слышу их каждодневно, когда Юлий оттачивает мастерство в нашем департаменте связи с общественностью. Но ум не дает насладиться красотой стиля и тембром влажного сильного голоса, цепляющего за живое. Ум упорно вычленяет из слов факты, обдумывает и пытается узнать больше.
- Пелагий оживет, да? - это любопытство. Ничего иного.
Юлий вздрагивает. Смотрит на меня, не узнавая, будто видит в этой комнате в первый раз. Наверно, так оно и есть. Наверно. Я не хочу думать об этом.
- Вы ничего не видели. Ничего. Совсем ничего. И вас тоже - никто. Причем уже давно. Вы понимаете? - Юлий наклоняется ко мне, шепча быстро и неразборчиво.
- Нет, - отвечаю я. Что тут можно понять? Ведь я живу на Ромуле с рождения и никуда не собираюсь уезжать.
- Не будьте дурой! - правители тоже бывают грубы, если до их подданных не доходят великие идеи. - Я выправлю вам документы, а вы тут же уедите куда-нибудь на окраину. На Транс, например. Мир приличный, но весьма далекий от метрополии. Леса, сады, яблоки, виноград. К нам оттуда иногда привозят вино - весьма неплохое. Жить там можно. Но сюда - ни ногой. Вы понимаете?
- Да... Но...
- Вы - понимаете, - настойчиво повторяет Юлий, - вы всё прекрасно понимаете...
Я не привыкла к провинциальной жизни. И не привыкну. Не хочу. Это эпизод. Случайный эпизод в моей размеренной жизни, настоянной на духе столицы. Дикость. Какая же дикость вокруг. Это раньше я говорила "первозданность" и стремилась к подобному. Теперь же я знаю - что это такое.
В чем-то Юлий прав - жить здесь действительно можно. Особенно тем, кто родился на этой захолустной планете, и ничего другого не видел, и ни к чему иному не стремится. Мои письма - а я имею наглость писать на высочайшее имя - приходят обратно. На каждом виртуальный штемпель "прочитано" и рукой правителя начертано: "отказать".
Я прошу немногого - вернуться домой. Это ритуал, ничего более. Он позволяет мне не забыть то место, где я должна быть.
Просьбы и жалобы - единственное, на что я способна. Им не достучаться до жестокосердного правителя. Пусть. Это всего лишь напоминание, что я еще существую. Самой себе. Я вольна и свободна. Никто не следит за моими поступками. Мне не легче от этого. Когда разрешается всё, ничего не хочется нарушать. Запрещено лишь возвращаться.
Я нашла себе странное занятие - собирать сведения. Периодически посылаю странные отчеты в информ-сеть. Странность в том, что они очень сильно отличаются от стандартной формы. Скорее, это рассказы о том, что я вижу, о людях, которые живут рядом, случаи из их жизни, которые они подчас рассказывают мне. Наверняка, их никто не читает. Но проводить время в лености я не могу.
Я не пишу об одном - почему я здесь.
Зелень. Всё цветет. Если закрыть глаза, можно подумать, что находишься в элитном парфюмерном центре на Хилко-авеню. Я смотрю. На это великолепие цветущих белопенных яблонь и вишен. Заморозков не обещают - метеорологическая служба налажена на редкость пристойно. Здесь не управляют погодой, здесь ее изучают.
Каждый занимается каким-либо делом. Здесь нет бездельников, сидящих на чужой шее. У них нет понятия "самостоятельная жизнь". Человек начинает работать, еще когда как следует не вырос, не стал полноправным гражданином Содружества. Содружество волнует людей на Трансе меньше всего. Есть торговые отношения, доходы от которых позволяют поддерживать жизнь в допустимых пределах, закупая минимум устарелой техники. Есть космодром и станция мгновенной связи, которые находятся на общем балансе, не затрагивающем местный. И есть люди. Они - основное достояние планеты.
Они любят работать. В это трудно поверить, я долго сомневалась. Спрашивала. Сначала у некоторых - тех, кто был любезен встретить меня и устроить в маленьком стандартном домике. Потом у остальных, с кем сталкивалась от случая к случаю. В конце концов, я поговорила со всеми, кто жил в поселке. Поговорила и с охотниками, промышляющими на плато и изредка заходящими, чтобы купить припасы. С работниками космодрома очередной смены. Смена рассчитана на три года - потом их отправляют домой, в метрополию. Такая частая пересменка невыгодна, зачем Ромул идет на это - мне непонятно. Но выяснить почему - невозможно: государственные секреты недоступны простым смертным.
А еще они любят отдыхать.
- Варвара! Пойдем с нами! Тебе будет весело, мы обещаем! - улыбки, смех, девушки, юноши. Как не отдохнуть после физического труда на природе.
- Я останусь...
- Ну, не будь букой! Пошли! Нельзя так долго сидеть на одном месте!
- Можно...
Они заходят в дом, берут меня за руки и тянут, пока я не соглашаюсь идти с ними. Мы выбегаем.
Нравы на Трансе просты и незатейливы. И люди мне нравятся своей непосредственностью и юностью, пусть даже она осталась только у них в душе. Мы сядем на берегу речки, свесив ноги с невысокого обрыва, будем смотреть на заходящее красное солнце, вдыхать ароматы цветущих фловеров. Когда на небо высыпят непривычные звезды, держась лучиками-ручками друг за дружку, и закружатся над головой в веселом хороводе, я лягу на спину и буду долго смотреть в центр Галактики, надеясь обрести покой и понимание.
Буду вспоминать. Чем дальше, тем туманнее становится Ромул. И тем более желанным кажется он. Иногда мне кажется, что его никогда и не было. Тогда я достаю все письма, пришедшие мне от Юлия, перебираю их, не открывая, щупаю плотную бумагу. Убеждаюсь, что всё это не привиделось мне. Я знаю, что сомневаться в очевидном - это болезнь. Но ведь бумага - местного производства. И текст писем напечатан здесь, на Трансе. Что стоило тому же Гилберту прогнать печать для меня, чтобы я не грустила и не тосковала? Он же видит - каково мне. Все видят. Сочувствуют. Отвлекают. Веселят. Лишь виртуальный штемпель правителя не дает мне считать, что все вокруг обманывают меня. Такое не подделать, особенно на Трансе.
Техника лишь помогает людям, не заменяя их повсюду, как в метрополии. На Ромуле уже перестаешь понимать, что главнее - ты, или твой электронный секретарь, который делает тебе выговор, если ты откланяешься от графика, который сама же и составила. На Трансе нет "умных" машин. Тут хозяин - человек, без всяких условностей.
Красные, желтые, зеленые... Тяжелые плоды гнут ветви, и становится страшно - вдруг они обломятся, не в силах удержать сладкое великолепие. Яблоки можно собирать только руками: манипуляторы киберов не имеют столько степеней свободы, чтобы срывать их, не повреждая.
Все выходят на сбор урожая. Никто никому не приказывает. Все знают - когда и куда идти, где встать и что делать. Люди радуются дополнительной причине побыть рядом друг с другом, ощутить единение. Я тоже иду. Так надо. Пусть руки к вечеру отказываются шевелиться, всё тело ломит, перед глазами мелькают красные точки, но я счастлива. Не сравнить с тем чувством, которое я испытывала на Ромуле. Там это было даже не счастьем, а так, маленьким удовольствием сродни физическому удовлетворению, которое тут же забывается. И надо делать что-то еще и еще, чтобы постоянно находиться в приподнятом настроении. Как-то развлекать себя.
"Скука" - вот главное слово на Ромуле.
На Трансе не бывает скучно. Нет для этого времени. Да и сил. Силы уходят на действительно нужные дела. Которые необходимы для жизни. Мои вопросы об автоматизации люди встречают непонимающими улыбками. Они не хотят передоверять свою жизнь тупой технике. Когда я говорю, что техника вовсе не тупая, что она сделает их жизнь легче, они смеются, гладят меня по голове и возражают, что им и так легко. Что тяжелого в том, чтобы проснуться с рассветом, своими руками натаскать воды, выкосить двор не газонокосилкой, а вручную. Позавтракать тем, что приготовила любимая женщина. И идти на работу. Какая бы она не была.
Я соглашаюсь с ними.
Их жизнь легка.
Ослепительно-белое, блестящее, с беспорядочно разбросанными бледно-голубыми, синими и фиолетовыми тенями поле около залива.
Первый снег. Праздник. Немного холодно, но солнце на лазуритовом небе не дает замерзнуть. Раньше я и не предполагала, что такое может быть. Воображала, что лед в бокале с коктейлем - единственное твердое агрегатное состояние воды. Здесь мне объяснили всё подробно - как это бывает, когда, зачем и от чего.
Я почти уверена, что удаленность от центра люди компенсируют избыточностью знаний. Интересно, тут линейная зависимость, логарифмическая или экспоненциальная? Вот. Я тоже набралась всяких умных слов и даже употребляю их к месту. Чтение - великое изобретение.
Я читаю всё подряд. Всё, что можно подержать в руках, перелистывая бумажные страницы. Справочники, определители, словари, энциклопедии - то, что так необходимо на осваиваемых мирах, и что никому не нужно в метрополии.
Зимой работы немного и она совсем простая. Ее можно выполнить за два часа. Физическая работа, необходимая для поддержания жизни в поселке. Пусть дорожки чистят киберы, но их нужно запустить, задать им программу и при этом ничего не перепутать. Полюбоваться на результат, завести киберов в боксы, почистить от налипшего снега, проверить, нет ли механических повреждений от случайного пня или валуна. После этого я свободна.
Иногда мне не хочется ни о чем писать. Нет желания узнавать новое. Противно вспоминать далекое и притягательное прошлое. У меня есть кое-что еще.
Камни.
На них можно смотреть долго. Так долго, что забываешь прошлое. Так долго, что будущее становится прошлым, а настоящее исчезает. Камней у меня много. Синие, зеленые, красные, оранжевые, желтые, розовые, фиолетовые, белые, черные, пестрые... Прозрачные и непрозрачные, блестящие и матовые, плотные и хрупкие, кристаллические и аморфные... Я знаю, как они называются, их химический состав, физические свойства.
У меня есть фавориты, которыми я любуюсь чаще всего. Беру в руку, поглаживаю пальцами, чтобы ощутить шероховатость необработанной поверхности или гладкость полированной. Смотрю на просвет. Ищу душу камня. Как будто в очередной раз разгадываю тайну.
Есть тайны, которые я не могу разгадать.
Молочно-белый, с радиально расходящимися синими и зелеными прожилками, он лежит на моем столе.
Люди на Трансе называют минерал беталитом. Что он такое - они не интересуются. Может, он образовался в результате сферической кристаллизации. А может, он органогенного происхождения: какие-то животные умирали, падали на дно теплого моря, заносились песком, уплотнялись. Потом море высыхало, дно его поднималось, и окаменелые останки становились доступны.
Беталита нет ни в одном справочнике. Его даже нет во всеобщей информ-сети.
Надо самой изучать химический и гранулометрический состав минерала, проводить опыты. Я вынуждена заказать спектрометр, и он довольно скоро прибывает: мой личный счет трудно существенно потревожить даже такой тратой.
Возможно, в другой части Содружества беталит зовется по-другому. Только химический состав - надежный определитель.
Я рада: мне удалось идентифицировать беталит.
И я в ужасе от этого знания.
А еще я знаю секрет. Достаточно несколько миллиграмм беталита, чтобы возродиться. Он - катализатор, запускающий процесс регенерации. Но нужно знать точное время. Чуть раньше - и беталит разложится на составляющие, не принося никакого эффекта. Чуть позже - и оживить труп не сможет даже он. Слишком много факторов задействовано: время суток, масса умирающего, его душевное состояние, что он ел в течение предыдущих трех дней, количество эритроцитов в крови, климатические особенности, сила тяжести, состав воздуха... Наверно, проще сказать, что не влияет на регенерацию. И всё это надо учитывать при подборе состава, количества и оболочки. Оболочка ничем не примечательна. На вид - обычные желтые капсулы, какие есть в любой аптечке. Да, в сети, если постараться, можно найти даже их внешний вид.
Возрождение через смерть - ах как заманчива подобная перспектива! Стоит недешево, под стать положению в обществе тех, кто покупает беталит, как наркотик.
Теперь я знаю. Лишнее знание. Опасное. Я вижу иронию Юлия, отправившего меня на Транс. Дескать, будешь находиться рядом с тем, что послужило причиной твоей ссылки. И буду. Но недолго. Не хочу долго. Соберу материалы про этот убийственный камень и отправлюсь в метрополию. Не успеют отправить меня обратно, до того, как я разглашу правду. Потом, правда, меня быстро объявят вне закона и убьют. Я смогу возродиться. Наверно, смогу.
Золотая пыль над дорогой. Пылит мобиль, неспешно летящий на воздушной подушке. Жарко. В любой момент можно скинуть одежду и бултыхнуться в прохладную зелено-голубую толщу Ларимарового моря. Выбраться на берег и растянуться на горячих камнях. Никто не смотрит на меня. Никому нет дела, как и трачу свое время. Никто украдкой не подсматривает - а не покажет ли она голое плечико.
Мобиль везет почту. Вся, какая есть, она доставляется разом в информ-центр, а уже оттуда развозится по адресам. Никто не спешит. Письмо всегда найдет адресата. Меня. Только мне они приходят так часто. Все уже перестали удивляться этому. Говорят привычно: "Смотри, мобиль к Варваре. Значит, уже полдень".
Я беру письмо, киваю Хенке. Он радостно скалится, что смог оказать мне услугу, и уезжает.
Оказывается, на Ромуле у меня еще остались друзья. Это неожиданно приятно. Три слова. Стандартный шрифт. "Юлий при смерти". Подпись.
Да, я помню Гая. Чем-то он выделялся из толпы моих поклонников. Что это - злорадство отвергнутого? Предостережение? Указание на действия? Общеизвестная информация?
Кто станет правителем, если умрет Юлий? Так думать нельзя, но я уже давно не обращаю внимания на условности. Здесь грубый мир. И привычки мои стали грубы. Я могу не принимать в расчет этику межгруппового общения, характерную для Ромула.
Ответ у меня один - Пелагий. Если, конечно, он еще жив. Надо ехать самой и всё узнавать. Сначала - в информ-центр. А затем - по обстоятельствам. Дорога обычно занимает целый день. Раньше меня это не волновало, но теперь я спешу. Не понимаю - зачем, но спешу.
Мгновенная связь. Главная новость. Юлий умер.
Вот как.
Я не буду ни с кем прощаться. Мне нечего собирать. Транс-звездолет стартует через пять часов. Вряд ли меня ждут. Вряд ли.
Заплатить за билет - что может быть проще? Желательно пользоваться своим именем, иначе могут быть проблемы при посадке и высадке. Никто не будет препятствовать поступать мне так, как я хочу. До поры - до времени. Мои контакты будут отслеживаться и проверяться. Бойтесь меня, люди: я принесу вам беспокойство одним нахождением рядом с вами в течение нескольких минут.
Удачно, что на звездолете мало пассажиров. Небольшой круг общения, встречи только во время общих ужинов с присутствующим на них капитаном или старшим помощником. Я действительно отвыкла от всех этих условностей, от столичного этикета. Стоит ли учить это по новой? Чтобы войти в прежний круг - да. Чтобы сделать то, что я хочу - вряд ли.
Я сама могу развлекаться. Без всех этих чванливых господ, ведущих пустые разговоры и нахваливающих что-то вовсе невообразимое и непонятное мне. Глупо вступать с ними в споры по поводу модной одежды, косметики, нательных рисунков или причесок. Стандартизация здесь зашла далеко: заказываешь набор номер один или два, или какой-нибудь сто пятьдесят первый и получаешь всё, согласно списку.
Меня это нервирует, но с этими неудобствами можно мириться. С глупостью людей мириться значительно труднее.
Я не думаю о том, как меня встретит Ромул. Будет ли он мне любезным стареющим дядюшкой, или наглой самозваной теткой. Это в будущем. Я живу настоящим.
Орбитальная станция, третий терминал таможни. Я прилетела и только теперь могу узнать свежие новости.
У нас новый правитель. Не спрашивайте - кто он.
Его назначили, пока я была на звездолете.
Проверяют всех: и мамашу с Юдифи, окруженную шестью детьми, и чопорного чиновника с Ольми в сиреневом костюме, и фермера с Кривой Пустоши, с трудом нажимающего на клавиши заскорузлым пальцем. И меня. Всех, желающих высадиться на правительственной планете.
Имя. Код. Последнее место проживания. Источник заработка. Цель прибытия на Ромул...
Я говорю честно: "Встретиться с Пелагием". "Ждите", - мне отвечают. Жду.
Кошмары начались еще в транс-звездолете. На орбитальной станции они стали почти реальностью. Но не может же это быть предупреждением. Я просто не в силах повернуть обратно. Да уже и поздно - я сказала, что я хочу. Теперь остается только ждать. И вспоминать.
Кап. Кап-п-п...
Я хочу увидеть его. Сказать ему несколько слов. Я пока не знаю - каких. Для этого надо смотреть Пелагию в глаза.
Пока я смотрю в глаза обслуживающего персонала. Они их упорно прячут, даже отворачиваются. Но они делают то, что не хотят. Я заставляю.
Очевидно, что этого чиновника вызвали только для того, чтобы отвязаться от меня. Какая наивность, если не глупость. Он элегантен, высок и, наверно, думает, что красив. Трудно сказать. У них одно лицо - маска служителя народа.
Это технический инспектор. Важная шишка при правителе. Он решает вопросы регламента. Встреч, официальных торжеств, представительств, межгосударственных переговоров. Кого они вызвали, надо же! Я - почти глава отдаленной колонии. Номинальный ее представитель. "Тогда я могу высадиться на Ромуле? Нет? Что мешает?"
- Ваше имя в списках...
- В каких списках?
Технический инспектор не отвечает. На его месте я бы тоже не стала: лишняя информация всегда становится подспорьем для противоправных действий.
- Отвечайте! - тихо говорю я.
- Юлий составил список тех, кому нежелательно встречаться с его братом, - инспектор на глазах теряет всю свою уверенность и надменность.
- Но теперь Юлия нет. Или вы прислушиваетесь к мнению призраков?
- Вам не понять.
- Да, вы правы. Как можно понять ложь?
Инспектор даже не моргает. Ему привычны такие обвинения. Почему же в этот раз он желает что-то объяснить?
- Он не ждет вас. Он никого не ждет. Пелагию не нужен никто, кроме него самого. Запомните, девушка. Не забывайте.
Вранье. Я же помню его глаза.
Теперь, когда Пелагий заступил на место правителя, он не посмеет сказать мне "нет".
Поэтому я и сижу на орбитальной станции. Третий терминал. Таможенный контроль. У них нет предлога задерживать меня более. Все предлоги закончились. Поэтому они просто говорят "нет". Без объяснений.
Наверно, они не в курсе, где я жила и как. И на что в силах пойти, чтобы получить желаемое. С виду я осталась всё той же рафинированной кокеткой, от которой тошно настоящим мужчинам.
- Вы меня пустите на поверхность, - уверенно говорю я, ухватив инспектора за лацкан и пригибая к своему лицу. - Там - моя собственность. Вы понимаете...
Он понимает.
По крайней мере, мне разрешили ступить на почву родной планеты. Пыльный бетон. Чахлые, едва выживающие растения у космовокзала. Станция монорельса. Выход. Два поворота, знакомый переход - моторная память ведет меня - и искусственные оранжереи перед моим старым домом.
Зайти. Посидеть. Оглядеться. Слегка расслабиться и дождаться вечера. Я выйду вовремя и легко найду нужное место - внутренние уложения и распорядок во дворце правителя наиболее консервативны.
Золото. Малахит. Огненные опалы. Я во дворце. Зал с зелеными и оранжевыми рыбами на полу. Они всегда плывут навстречу друг другу, стараются слиться и раствориться, но у них это не получается.
Я сажусь на скамью. На ней нет крови. И, разумеется, не может быть.
Пелагий придет. Ведь это зал памяти. Родовой памяти правителей.
Здесь нет их портретов, выполненных величайшими художниками или скульпторами, с подробными биографиями, написанными замечательными историками. Если ты настоящий - всё это должно быть в тебе. Зал настраивается и помогает вспомнить. Если, конечно, правитель пришел именно за этим.
Для Пелагия это зал его памяти.
Появление его внезапно, но ожидаемо мною. Только так он и должен возникать - новый правитель. Но говорить он должен совсем иначе.
- Варвара! Ты всё-таки вернулась! Я всё время искал тебя, надеялся на новую встречу! Где ты была?! Ты заставляла меня страдать! - он радуется, словно мальчишка, нашедший красивый камушек на берегу бушующего океана.
Он такой же, какой был.
Изменилась я.
Да, и внешне. Но главным образом - внутри. Хотя, кто это видит? Я не показываю такого. Вы думаете, жизнь никак не воздействует на человека? Смотря, какая жизнь.
Я могу видеть суть.
Пока можно не отвечать - Пелагий разговорился и не скоро остановится. А я буду смотреть. Всё написано в его глазах, как ни тривиально это звучит.
Там нет раскаяния. Именно его я хотела увидеть. Только его.
Теперь просто. Я решила, что буду делать.
- Чем мы займемся теперь? - спрашиваю я.
- Знаешь, ты очень помогла мне тогда, - отвечает безумный правитель. - До тебя мне многое было неясно. Терять тоже больно.
Да, это я знаю. Но каждый теряет что-то свое.
- Ты всё еще практикуешь возрождение? - задаю я невинный вопрос.
- О, да! А ты?.. Впрочем, о чем это я? Конечно, ты не можешь позволить себе такое. Но сейчас мы всё исправим. Пойдем со мной.
Он берет мою руку в свою, легко прижимает к груди, и мы идем прочь - во внутренние покои правителя.
Там уютно. Лишь парное оружие на красном настенном ковре стремится разрушить очарование.
Пелагий хлопает дверью, пропустив меня внутрь, роется в своих вещах, набросанных на вычурном бюро ковдорского дерева, и с сияющей улыбкой смотрит на меня.
- Ты знаешь, что это? - он держит на ладони желтую капсулу. - Я объясню. Высшее достижение человеческого ума и знаний. А кроме этого - весьма полезное вещество.
Я слушаю внимательно. Нет смысла игнорировать слова правителя. Он может сказать и нечто неизвестное мне. Но, кажется, Пелагий знает даже меньше, чем я. Главное в его словах - предложения мне. Вот они поистине великолепны. Достаточно разделить с правителем его увлечение, и жизнь моя станет сказкой. Надеюсь не той, где убивают жен. Хотя и в этой сказке смерть непременно будет.
- Это не больно... - горячечно шепчет Пелагий. - Ты не умрешь окончательно. Зато какое наслаждение, когда возрождаешься! Ради этого стоит попробовать. Одна маленькая капсула, а сколько она позволяет пережить! Это истинное бессмертие! На! Возьми!
Он суёт мне в руку эту несчастную желтую капсулу, подает стакан с водой, набранной в Роднике Счастья - где же еще! И ждет.
Жди.
Я откладываю капсулу с беталитом в сторону. Сначала я должна выбрать оружие.
Острая тонкая шпага, которая может в один момент пройти сквозь ребра и выйти с другой стороны тела, пронзив сердце. Тугой арбалет с самонаводящимися стрелами, способными пробить глаз и проникнуть в мозг. Металлический шар, усеянный острыми иглами, кончики которых покрыты засохшей стеклянистой массой - ядом.
Полный набор всего, что люди использовали для убийства. Выбрать трудно. Но не для меня.
Я беру в руку кинжал.
Пелагий восхищается:
- Ты не забыла! Ты помнишь! Я не ошибся в тебе. А эти, - он резко двигает головой, словно отбрасывая длинные волосы с лица, - утверждали, что мне не нужно с тобой встречаться. Как же они ошибались!
Как же они были правы. Ты не знаешь этого. Пока. Надеюсь, и не узнаешь.
Лезвие приятно холодит ладонь и успокаивает. Я и так спокойна - прощаться с жизнью, что может быть тривиальнее.
- Мы сделаем это вместе, - говорю я.
Я научилась убеждать.
- Конечно! - радостно кивает Пелагий и достает вторую капсулу. Кладет ее рядом с моей.
Теперь мы на равных. Он думает так.
Подменить капсулу легко, если такого никто от тебя не ждет. И я делаю это.
Вот они лежат рядышком - до жути похожие. Но одна пуста - это смерть. Другая полна - это блаженство. Через ту же смерть.
Неужели я возвратилась только для того, чтобы увидеть смерть того, о ком я вспоминала семь лет? Смерть, созданную своими руками. Разве он не заслужил ее? Но почему-то я сомневаюсь. Это ведь свойственно человеку - сомневаться? Бывают поступки, которые нельзя отменить, нажав на соответствующий сенсор, как в игре. Может, я уже получила то, что хотела? Или игру надо продолжать? Или честнее выйти из нее?
Нельзя. Не могу. Можно лишь слегка изменить правила.
У меня есть еще одна капсула с беталитом, которую я наполнила на Трансе. Сколько там минерала - я не знаю, не мерила. Хватит ли для возрождения? Но это - шанс для Пелагия. Я должна его дать.
Я отворачиваюсь. Не хочу видеть, что он выберет. И сама не хочу знать, что попадется мне. Беру на ощупь, глотаю. Всё.
Пелагий смотрит на меня. О, этот зовущий взгляд, эти сильные нежные руки, тело, излучающее влечение. И смертоносный кинжал в руке.
У меня - такой же. Надо прижать его к чужому горлу, чуть-чуть надавить, а потом резко дернуть в сторону. Но сначала поцелуй. Долгий-долгий, как песня мавки на рассвете. Сладкий-сладкий, как листья корнела в пору цветения. Горький-горький, как воды Феркса, несущие забвение.