За последние годы город изменился к лучшему, но сегодня Алан словно провалился в прошлое. Нет, улицы, как и прежде, были чистыми, но из глаз горожан словно пропала уверенность в завтрашнем дне. Вместо того, чтобы работать, горожане уже второй день болтались от кабака к кабаку, из гостей в гости, слушая и рассказывая байки, в которые сложно было поверить.
То и дело ветер доносил до его ушей имя-прозвище: "Палач!"
Каждый здесь говорил про него, а если не говорил, так слушал.
Алан скользил сквозь то ли пьяную, то ли одуревшую толпу, лавируя меж обывателей. Но истории о Палаче как будто преследовали его, людские голоса доносились со всех сторон, обрывки разговоров сливались в один бесконечный рассказ.
--
... он демон настолько могучий, что Владыка Тьмы изгнал его...
--
... ангел смерти, Бич Божий, кара небес!..
--
... кому он посмотрит в глаза, тому уже никогда не быть прежним...
--
... ходит по улицам, всматривается в лица, ищет жертву...
--
... огромный меч, а под плащом -- багровые крылья!
Алан словно плыл в киселе из людского гомона, казалось, еще чуть-чуть, и он сам пойдет в кабак и напьется. Но сегодня у него было дело. Он не просто так пересекал людское море, он шел в ратушу.
В его уши, извиваясь дождевыми червями, пытались влезть новые, совершенно ему не нужные сведения. Палач, Палач, Палач... Алан не желал слушать досужие байки.
Наконец, миновав людную улицу, он вышел на площадь. Пара минут толкотни - и Алан стоит на крыльце ратуши. Стражники на входе, такие же нервные, как и все вокруг, приветственно кивнули ему и распахнули двери. Видимо, их уже предупредили о его визите.
Один стражник остался стоять на посту, а второй повел Алана по коридорам ратуши. Алан, конечно, и сам знал дорогу, но, если тут так заведено, так и пусть провожают.
Остановившись у резной дубовой двери, стражник постучал по ней костяшками пальцев, затем приоткрыл ее и заглянул внутрь.
--
Господин, к вам Алан Фертанг, - сказал он подобострастным тоном.
Дождавшись ответа, стражник распахнул перед Аланом дверь. Кабинет был обставлен богато и со вкусом, контрастируя с достаточно просто одетым хозяином. Серебряная цепь с регалиями главы городской стражи могла бы сгладить контраст, но ее частично скрывал воротник, а висящий на шее медальон забился под жилетку.
Маркус Толмун, хозяин кабинета и начальник городской стражи, поднял взгляд на Алана, движением руки указав на стоящий рядом с его столом стул, предложил присесть. Тот не преминул воспользоваться предложением - пройдя через кабинет, он уверенно откинулся на резную спинку сидения.
--
И с какой же целью вы вызвали меня, господин Толмун? - слегка скривил губы Алан, сидя вполоборота к начальнику стражи.
--
Сразу к делу, Алан? Чувствуется фертанговская жилка, чувствуется...
--
Ладно, к делу, так к делу. Ты же в курсе последних новостей?
--
Палач? - поморщился Алан, перебив Толмуна, - И вы верите в эти сказки?
--
Ну кто-то же и в магию не верит, однако вот он, воин-маг, передо мной сидит! - усмехнулся в ответ глава стражи. Продержав улыбку на лице несколько мгновений, он вновь вернулся к серьезному тону: - Алан, Палач так же реален, как ты или я. И он действительно в городе.
--
Даже если и так, то какое отношение это имеет ко мне?
Толмун поморщился от резкого тона воина-мага, побарабанил пару секунд пальцами по столу, а потом достал из ящичка пергамент, на котором виднелись рукописные сроки.
--
Здесь написано, что город прощает тебе отцовские долги. Документ вступает в силу, как только к нему будет приложена печать. Теперь ты заинтересован?
Алан вздрогнул под холодным взглядом собеседника. В его душе словно завертелся вихрь. Долги! Отцовские долги! Они перестанут висеть над ним карающим мечом! Алан глубоко вздохнул и внутренне собрался, не давая чувствам вырваться наружу.
--
Что я должен сделать? - четким и резким голосом спросил он.
--
Для начала перестать меня перебивать...
Алан резко выдохнул, сузив глаза, но промолчал. Слишком уж многое стояло на кону. И пусть именно Толмун, мэр и их колда приложили когда-то руку к банкротству его семьи... Ну что же, в этом была своеобразная ирония -- получить ключ к свободе из их рук.
--
У меня есть для тебя работа, с которой в этом городе больше никому не совладать! Я хочу, чтобы ты остановил Палача.
Алан вскинулся, сам даже не зная, чего ему хочется больше -- то ли рассмеяться Толмуну прямо в лицо, то ли резко возразить, но он нашел в себе силы смолчать и уселся на место, сверля начальника стражи взглядом.
--
Я консультировался со знающими людьми, и они сошлись на том, что Палач обычно наносит удар на третий день после появления, - продолжил Толмун после того, как убедился, что Алан готов слушать. - Так вот, на первый день он просто ходил по городу и вглядывался в лица людей, а вчера он спрашивал у прохожих, знают ли они Ортала.
--
То есть он?..
--
Да, я думаю, что он собирается убить не пьянчужку Орта из Портняжного переулка, а пророка Ортала, провозвестника света. Его ты и должен защитить. Ты берешься за дело?
--
Господин Толмун, вы уверены, что у меня достанет сил?
--
Сегодня вечером пророк будет проводить важный обряд, к которому шел годами. Сделай так, чтобы он дожил до заката. Я не заставляю тебя побеждать Палача, просто задержи его. После заката он перестанет быть проблемой. Если он не успеет, то просто уйдет.
Алан тяжело посмотрел сначала на главу стражи, потом на пергамент в его руках, потом снова в глаза Толмуна.
--
Я в деле, - коротко и жестко выплюнул он согласие.
Толмун улыбнулся и его печать со стуком, заставившим бы устыдиться крышку гроба, упала на документ, утверждая его.
Алан сидел на крыльце храма, без интереса слушая отзвуки доносившихся изнутри священных гимнов. Ему не было дела до того, что проповедовал Ортал: равенство, любовь, братство... Но он не мог не отметить, что городу проповеди безумного пророка пошли на пользу. Улицы стали чище, горожане -- добрей, стало меньше преступников.... Каким-то неведомым способом он заставил горожан поверить в те идеалы, которым следовал сам. Ортал был своего рода гением от религии... хотя...ведь это и значит -- быть пророком.
--
Отриньте зло! Обратите души к добру и свету! Выпустите зло из себя, ему не место в ваших душах!
Прихожане уже закончили петь, и теперь зычный голос пророка разносился далеко окрест. Уже в одном этом есть доля чуда -- голос одного человека было слышно лучше, чем целый хор до этого.
Вечерело. Алан уже начинал надеяться, что все обойдется, что ему не нужно будет вставать на защиту пророка. Он с легкой улыбкой смотрел на алый солнечный диск, склонившийся к горизонту, смотрел на толстые подбрюшья облаков, постепенно становящиеся багровыми.
И вот край солнца коснулся силуэтов холмов, стоявших далеко на западе. В этот миг все и началось. Небеса вздрогнули, словно неведомый исполин ударил в небесный гонг размером с город. Окрашенные закатом облака начали скручиваться в спираль, в огромную воронку. Сверкнуло. Столб ярко-алого света пронзил центр воронки и ударил в землю где-то в стороне. Алану показалось, что в алом луче на миг мелькнула крылатая фигура, но прежде, чем он всмотрелся, все стихло.
Загадочный свет погас, а облака вновь вернулись к положенным природой путям, один только Алан остался напряжен. Встав со ступеней крыльца, он с опаской озирался, держа руку на эфесе меча.
Несколько минут прошли в томительном ожидании, но вскоре со стороны одного из переулков, выходящих к храму, раздались шаги, а вскоре появился и тот, кто их издавал. В сторону храма, неспешно поглощая уверенными шагами расстояние, двигалась странная фигура, одетая в рваное тряпье. Лицо незнакомца скрывал глубокий капюшон. Алан поморщился: этот наряд даже балахоном назвать было бы стыдно, это рубище из неокрашенной холстины, изношенное настолько, что превратилось в набор разодранных полос ткани и отдельных, непонятно на чем держащихся, лоскутов.
Сначала Алан принял его за случайного бродягу, но под неровными, рваными краями капюшона горели алым пламенем нечеловеческие глаза. И взгляд двигающегося в сторону храма Палача не сулил ничего хорошего.
Алан обнажил меч и шагнул ему навстречу.
--
Палач! Остановись! - крикнул воин-маг, но тот проигнорировал его слова, продолжив мерно шагать навстречу.
Мерно. Неумолимо.
--
Остановись! Я не шучу! - еще громче воскликнул Алан, направляя в клинок свою магию, отчего тот загорелся голубым светом.
Но Палач был безучастен. С каждым шагом он был все ближе и ближе. Алан зажег в левой руке клубок голубого огня и развернулся к противнику боком, чтобы было удобней атаковать.
--
Стой! - В отчаянии закричал он в последний раз, но по-прежнему игнорирующий его Палач уже заступил ногой на нижнюю ступеньку крыльца храма.
Яростно закричав, Алан метнул свой огненный клубок прямо в скрытое капюшоном лицо Палача. Тот даже не попробовал уклониться. Сверкнуло голубым и красным, во все стороны рванул поток воздуха, подняв пыль и заставив Алана прикрыть глаза рукой.
Когда ему наконец удалось проморгаться и открыть рефлекторно захлопнутые глаза, его взору предстало жуткое зрелище: Палач стоял на том же месте, медленно пожираемый голубым пламенем. Лоскуты одеяния сворачивались от жара, полыхали и падали вниз, не переставая гореть. Из-под прогоревшего капюшона показалось лицо Палача, одновременно пугающее и красивое.
Какое-то время он стоял, позволяя языкам пламени лизать свое тело, а затем, не меняя безразличной гримасы на лице, провел рукой по груди, стряхнул огонь на землю вместе с остатками обгоревшего балахона.
Палач пристально посмотрел прямо в глаза Алану, и за плечами нелюдя распахнулись багровооперенные крылья, разбросав по сторонам горящие обрывки и жидкое пламя. Взгляд Палача был тяжел, но не был злым, скорее -- усталым. Алан не выдержал и отвел, опустил глаза, попутно отметив, что под рубищем Палача оказались бронзовые доспехи.
Резко вздохнув, Алан поднял глаза и прервал затянувшуюся паузу взмахом меча. Клинок упал сверху вниз столь быстро, что выглядел размытой горящей голубым огнем дугой. Но Палач оказался еще быстрее. Взметнувшись вверх неуловимым движением, его когтистая рука перехватила падающий сверху меч. Палач посмотрел в лицо Алану и сжал кулак. По его руке и вниз, на землю, потекли струйки расплавленного металла, а затем звякнуло, упав на ступени, острие сломанного меча.
Алан сделал шаг назад, выпуская рукоять ставшего бесполезным оружия. Огрызок меча заскакал по ступеням, остановившись лишь у ног оставшегося неподвижным Палача.
--
Почему ты не даешь мне пройти? - спросил Палач странным, вибрирующим голосом.
--
Потому что я не позволю тебе убивать невинных, злобный демон! - огрызнулся Алан, отступая еще на шаг.
--
Злобный демон? Да что ты вообще обо мне знаешь? - басовито рассмеялся Палач, наконец-то утратив бесстрастное выражение лица.
--
Достаточно! - отрезал Алан, - вполне достаточно, чтобы сказать, что ты тварь, убивающая безо всяких на то причин!
--
То есть ты не знаешь, зачем я пришел за жизнью пророка?
--
Это ведают, должно быть, только боги! - прорычал Алан.
Палач неожиданно тепло улыбнулся.
--
Ты совершенно прав. Это известно только богам. Мне просто называют имя...
--
Так ты делаешь это не по своей воле? Ха! Ты спрашивал меня, почему я не пропускаю тебя? Так ответь, почему тебе нужно пройти!
Палач снова расхохотался, услышав дерзкие слова Алана.
--
Представь себе, из-за человеколюбия. Удивлен? Тогда слушай, у меня еще есть время на рассказ, - сказал он, посмотрев на зашедшее наполовину солнце, - так что я объясню тебе все. Представь, что с горы катится телега, груженая камнями, а внизу, не замечая этого, играют дети. От них и мокрого места не останется. У тебя есть пара мгновений, чтобы кинуть что-нибудь под колеса телеги, чтобы остановить ее или отклонить с курса. Но у тебя ничего нет. Единственное, что ты можешь сделать -- это толкнуть под нее случайного прохожего. Что бы ты делал?
--
Если ты хотел меня смутить, то ты ошибся. Подобные псевдоморальные задачки в ходу не один век, ими и ребенка не удивить! - саркастически улыбнулся Алан. Правда, думал он сейчас совсем не о задачках, а о том, как бы заболтать Палача, задержать его, отвлечь от цели.
--
Удивить? Смутить? Вовсе нет... Но да, в одном ты прав -- задачи на меньшее зло существуют века. И долгое время они были лишь умозрительной забавой для смертных. Ведь на словах и на бумаге выбирает не душа, а разум. Есть время подумать, взвесить, и потом уже делать выбор... Да и разве это выбор? Нарисованные, придуманные люди... Тьфу!
--
К чему ты ведешь?
Палач сложил руки на груди и пробарабанил пару тактов какой-то мелодии своими когтями по нагруднику.
--
Видишь ли... в один прекрасный момент эти задачи про меньшее зло дошли до богов. И у них появилась новая забава.
--
Новая... забава?.. - неуверенно протянул Алан, уже догадываясь, что ответит Палач.
--
Именно! Я не знаю, создают они эти ситуации или лишь прозревают, но однажды они поставили меня перед выбором: смерть невиновного или смерть многих. Это было тяжело...
Палач сложил крылья за спиной и начал прохаживаться вдоль крыльца, жестикулируя. От прежнего бесстрастного образа не осталось и следа.
--
А однажды они зашли еще дальше, мне повелели убить младенца. Младенца! Я бы без колебаний отправил за грань убийцу, насильника, воина, тем самым спасая его будущих жертв... Но боги всегда указывали на невиновных и непричастных!
Палач резко выдохнул, взмахнув рукой с такой силой, что у обычного человека она бы выскочила из сустава.
--
Они выбрали невинного младенца! И я не смог поднять на него руку... А потом оказалось, что он бастард короля. А через неделю его отца убили, и страна была расколота надвое братоубийственной войной. Кто-то присягнул законному наследнику, но нашлись и алчные негодяи, которые сделали младенца своим знаменем.
--
И что потом?
--
Потом? Потом погибли тысячи людей, включая и младенца, страна раскололась на отдельные владения, и на долгие десятилетия погрязла в усобицах. И все ради того, чтобы один младенец прожил на несколько недель дольше...
Палач несколько раз хлопнул крыльями, поглядывая на заходящее солнце, а потом опять повернулся к Алану.
--
Мне не раз и не два приказывали подобное. Но каждый раз, когда я был слишком мягок или слаб для того, чтобы взять на себя ответственность, все оборачивалось кошмарами и смертями.
--
Так ты рассказываешь мне это в надежде, что я пропущу тебя?
--
Пророк Ортал хороший человек, клянусь, мало кто из горожан увидит рассвет, если он доживет до конца заката.
--
Я не разделяю веру Ортала, но благодаря ему этот город стал намного лучше, чем был!
--
То есть ты считаешь, что сам можешь сделать выбор?
--
Мне пообещали простить давний и тяжкий долг. Я не имею права отступить.
--
То есть дело в алчности?
--
Дело в том, что я люблю свою семью и этот город! - заорал на Палача Алан, - и я не позволю никакому убийце помешать счастью моих родных!.. И соседей... -- добавил он уже тише.
Палач снова покосился на запад. Солнце почти зашло, только краешек светила, размером с ноготь, торчал из-за холмов, делясь с городом своими последними лучами.
--
Значит, не пропустишь? Думаешь, что знаешь о судьбе больше меня? Или даже больше богов? Осталось мало времени...
--
Тем лучше!
--
Хуже. Впрочем, если ты так уверен, то, пожалуйста, прими решение сам. Выбери из двух зол, тебе даже руки пачкать не придется. Выбери смерть одного, и я все сделаю сам, выбери смерть многих, и я уйду.
Под тяжелым взглядом светящихся алым глаз Палача Алан застыл, как кролик перед удавом. Зловещий взор немигающих очей гипнотизировал, зачаровывал, теперь Алан верил в байку, ненароком услышанную сегодня на улице: "Тот, кому Палач посмотрит в глаза, уже никогда не будет прежним". И Алану уже и впрямь сложно было бы стать прежним, что он ни выбери. Нет, такой выбор даже не должен вставать перед людьми! Весы, на одной чаше которых смерть хорошего человека, а на другой -- возможная смерть многих других... Любой выбор не принесет никому счастья.
--
Я... я не пропущу тебя! - наконец выдохнул Алан.
Палач только покачал головой с заметным разочарованием. По его правой руке, вытекая из-под доспеха, побежала струйка песка цвета ржавчины, или цвета засохшей крови. В когтистой деснице Палача она медленно превращалась в прямой длинный меч. И вот рука Палача начала медленно подниматься вверх. Алан прикрыл глаза, понимая, что сейчас произойдет. Но отступать было уже слишком поздно... да и что он сможет противопоставить бессмертному?
Но смертельного удара все не было и не было, Алан решился открыть глаза. Палач стоял перед ним, протягивая ему свой меч рукоятью вперед.
--
Вот, возьми. На выбранном тобой пути он весьма пригодится, - тихо сказал он.
Алан принял оказавшийся неожиданно легким клинок. Палач печально улыбнулся ему и, развернувшись, пошел прочь.
--
Если долго изгонять зло из себя, то рано или поздно оно вернется десятикратно... - тихо произнес он, не оборачиваясь и продолжая удаляться.
Солнце зашло полностью. Его лучи еще красили далекие облака в пастельные цвета, но городом начинали овладевать сумерки.
И тут небеса снова вздрогнули. И еще раз, и еще, и еще! Небесный гонг бил не переставая, небо содрогалось в агонии, земля уходила из-под ног, а в души людей проникал иррациональный страх. Небо становилось все более багровым, как будто солнце обратилось вспять. Луна спешно меняла цвет на красный, словно ее окатили свежей кровью, даже воздух как будто стал тяжелей и плотней, не желая, чтобы его вдыхали.
Алан, часто дыша, крепко, до побелевших костяшек рук, сжал рукоять меча, готовясь встретить неведомую опасность.
Над так и не уснувшим городом пронесся зловещий, дьявольский смех. Сколько в нем было злобы и удовольствия!
До Алана начали доносится крики с окраин города. Источник шума стремительно приближался к храму. Несколько тревожных минут, и его взору открылась картина, от которой кровь стыла в жилах: по улице, крича от ужаса, бежали одетые кто во что, а то и вовсе голые горожане, которых гнали плетьми бескожие всадники верхом на скелетах собак. Вот один из всадников сумел взмахнуть своим хлыстом так, что тот захлестнулся на лодыжке отставшего от остальных тучного пекаря. Несчастный истошно заорал, падая наземь, но крики длились недолго: ездовые костяки псов растерзали его на кровавые клочья за считанные мгновения.
Несколько мгновений кровавого пиршества, и твари устремляются вдогонку за оторвавшимися от них на несколько шагов перепуганными горожанами. Вновь взлетают окровавленные бичи. Но опуститься им уже не суждено: с рук Алана срываются голубые молнии, разя их, сбивая наземь, испепеляя. И вот последний из наездников пал. Но следом за ним на холодные камни мостовой упал и обессилевший Алан. Он потратил слишком много сил.
Паникующие горожане только чудом не затоптали своего спасителя, забегая в поисках спасения внутрь и так переполненного храма. А с другой улицы крики продолжали раздаваться. Хрипя, Алан упер клинок в землю и приподнялся, чтобы встретить новую опасность. Он совершил ошибку. И теперь какая-то там усталость или смерть не помешают Алану если не исправить ее, то хотя бы сделать менее фатальной!
По улице, с которой продолжали доноситься крики, в направлении храма бежала еще одна кучка горожан, но вместо костяных псов и их адских наездников их преследовал рогатый великан, покрытый гнилостно-зеленой чешуей и обросший щупальцами. Только показавшись из-за домов, он обвил метнувшимися вперед щупальцами одного из бегущих, того самого пьяницу, тезку пророка. Орт визжал и вырывался, но монстр перехватил его лапой поперек груди и откусил ему голову, подставив глотку под фонтан алой влаги и захохотал. Затем он метнул безжизненное тело вперед, как снаряд, сбив с ног маленькую девочку. Он навис над ней, уже занес чудовищное корявое копыто, но Алан успел. Огненный шар, такой же, какой он сегодня метнул в Палача, ударил потерявшей равновесие твари прямо в грудь, расплескав во все стороны пламя и отбросив урода в сторону, заставив упасть на чей-то дом.
На этот раз Алан устоял на ногах. Но пользы от этого достижения не было никакого. Он стоял, а перед его глазами плавали черные тени, а разум блуждал где-то далеко. Он на мгновения возвращался в тело, ловил картинку или звук, а потом снова угасал. Вот на площадь перед храмом вбежал десяток стражников во главе с Маркусом Толмуном. Вот какие-то крылатые твари падают на них с небес. Вот стражники нанизывают на копья какого-то двухголового и источающего вонючую слизь урода. Вот все-таки выбравшийся из руин дома рогатый великан водит копытом взад-вперед по мостовой, размазывая какого-то бедолагу.
Наконец Алану удалось собрать свою душу воедино и вернуть разум на место. Но, кажется, было слишком поздно, рогатый уже навис над ним. Алан больше не пытался использовать магию - это верная смерть. Он ударил мечом, который ему вручил Палач. И клинок не подвел, разрезав великана так, как будто он был сделан из воздуха, меч не встретил ни малейшего сопротивления, и урод в агонии упал на землю.
И тут же спину Алана ожгла боль. Он развернулся, и следующий удар бича бескожего наездника он принял на оружие. С шипением бич развалился напополам. А вскоре развалился напополам и его хозяин. Меч Палача разил демонов, как коса жнет траву.
И Алан, почувствовавший надежду, с головой окунулся в бой. Он рубил и колол, колол и снова рубил мерзких тварей, жаждущих человеческой плоти. Но тварей не становилось меньше. Его, как и оставшуюся в живых жалкую горстку защитников, оттеснили к самому крыльцу. Алан и глава стражи, тяжело дыша и из последних сил вращая мечи, стояли в первом ряду, а еще несколько стражников из-за их спин разили копьями тех тварей, которые смели приблизиться.
Перед храмом вырос целый вал из тел людей и нелюдей, но натиск не ослабевал, а небесный гонг все бил и бил зловещим набатом, возвещая о приходе все новых и новых демонов. Казалось, что вся площадь заполнена уродами всех возможных расцветок, размеров и форм. И тут гонг ударил так сильно, что из окон домов повылетали стекла, а демоны с воплями схватились за головы и замешкались, позволив защитникам убить нескольких противников. Видимо, незваные гости, в отличие от людей, были чувствительны к буйству магических энергий.
Внезапно они прекратили натиск и раздались в стороны. Сквозь ряды тварей проходил кто-то настолько могучий, что его темная аура давила на Алана даже издалека. Поразительная мощь.
Пара особенно крупных демонов буквально отпрыгнула в стороны, и взорам защитников открылся демон совсем иного толка. Чернильно-черные доспехи, хищный волнистый меч в руках и тьма, текущая из-под забрала шлема, черные, словно сотканные из теней, крылья за спиной. Он спокойно приблизился к крыльцу, впрочем, не приближаясь на дистанцию удара копьем, собрал немного тьмы в руке, а затем взмахнул бронированной десницей наотмашь, как отгоняют надоедливое насекомое.
Тьма хлестнула по строю стражи, и через миг наземь упали пустые, изъеденные ржавчиной доспехи. В живых остался один Алан, выставивший меч Палача навстречу удару демона. Алан встретился с повелителем демонов взглядами. В глазах врага не было ничего, кроме жажды и злобы. Алан крепче сжал рукоять, приготовившись подороже продать свою жизнь.
Демон шагнул вперед, занося меч над головой, но тут с небес на него упал луч алого света, вбивая инфернальную тварь в камни мостовой. Воспользовавшись заминкой не желающей погибать твари, Алан поднялся выше на крыльцо, к самым дверям храма, где было проще обороняться.
На лице Алана блуждала безумная улыбка. Кто бы мог подумать, что он будет радоваться пришествию Палача!
Демон, как и ожидалось, выстоял, и, расправив черные крылья, устремился ввысь. Две крылатые фигуры схватились в багровых небесах, сверкали клинки, кружась, падали клочья тьмы и перья с крыльев Палача. А прочие твари зашевелились, оживились и вновь двинулись к храму и беззащитным людям внутри.
Небо содрогалось от мощи ударов, которые обрушивали друг на друга нелюди. Из-под помятых доспехов Палача сочилась черная кровь, а его противник лишился половины крыла, но они не могли прекратить бой. Алан, в этот момент отбивающийся в одиночку от десятков тварей,подозревал, что корни этой ожесточенной битвы уходят глубоко в века. Не может быть такой ярости в глазах против обыкновенного врага, пусть он и демон.
Глаза Палача и правда сияли как фонари, освещая все рядом с ним дрожащим алым светом. Демон с бешеным ревом обрушил на него свой меч, и клинок на этот раз сумел пробить доспехи. Черная кровь Палача, шипя, как кислота, плеснула прямо в прорезь шлема демона, и это поставило точку в противостоянии. Палач стремительно разорвал дистанцию и ударил ослепленного противника когтями в грудь, разрывая вороненую сталь доспеха и проникая внутрь. А затем рука пошла обратно, вырывая из груди еще бьющееся черное сердце. Демон в последний раз взревел и упал оземь.
Демоны, не обращая внимания на гибель повелителя, рвались к получившему несколько ран Алану. И у них почти получилось -- воина-мага уже прижали спиной к двери храма и собирались растерзать.
Палач воздел свой кровавый трофей над головой, над площадью, покрытой трупами людей и демонов. А затем он сжал кулак. Небесный гонг ударил раз, другой, а затем заколотился как будто в него била разом сотня барабанщиков. А затем все резко стихло. Лежащий внизу поверженный враг осыпался пеплом. Алан опустил меч. Сражаться стало больше не с кем. Демоны, только что готовые сожрать его, растерзать на тысячи кусков, теперь либо исчезли неведомо куда, либо лежали, истекая черной, голубой, зеленой или синей кровью.
Палач, зажав рукой рану на плече, кивнул Алану и исчез под удар небесного гонга.
Вложив меч Палача в ножны от старого меча, Алан распахнул дверь храма и зашел внутрь. Прямо за дверью стоял Ортал, пророк света.
--
Я слышал твой разговор с Палачом, сын мой! И я рад, что ты сделал верный выбор!
--
Да, сын мой! Я знал, что и в твоей душе есть Свет! Да, многие погибли, но дело Света живет благодаря тебе! Ты герой! Ты сделал верный выбор!
Алан размахнулся и ударил пророка кулаком. Костяшки скользнули по скуле Ортала, рассадив ее, заставив пророка крутануться вокруг своей оси и упасть на пол.
--
Верный выбор?! Да будь ты проклят! - взревел он, обнажая меч. - Да если бы это вернуло погибших сегодня, я бы не просто убил тебя, тварь, я бы растерзал тебя более жестоко, чем демоны их всех!
Алан пнул лежащего перед ним обескураженного пророка с такой силой, что тот на миг оторвался от пола. Ноздри Алана раздувались от гнева, но он сумел взять себя в руки и вернуть меч в ножны.
--
Но убить тебя -- значит предать всех тех, кто погиб сегодня. Ведь тогда получится, что они погибли зря. Живи, тварь! - плюнул Алан в лицо пророка, - Живи и знай, что пусть я виноват и никогда себя не прощу, но ты виноват стократ сильнее! Живи!
Алан плюнул под ноги пытающегося встать пророка и под ошеломленными взглядами спасенных горожан вышел прочь.