Поэтому я не думаю, что мне необходимо включить в свои планы анализ
номинально присущих современной философии взглядов, относящихся к тому, что
может быть дано в опыте. В то же время я не верю и в то, что парадокс этой
философии действительно так колоссален, каким он выглядит на поверхности.
В силу того факта, что современная философия озаботилась условиями опыта,
простирающегося за пределы уже пережитого в нем в прошлом, она по идее должна
была стать особенно чувствительной к существованию определенных препятствий
для его признания и осуществления, то есть препятствий, являющихся плодами
прежней культуры и санкционированных той философией, которая выражала эту культуру.
Во имя собственной веры в будущее возможное расширение опыта
философы были просто обязаны развенчать убеждения и привычки, мешавшие
им на этом пути. Для ведения этой борьбы им были необходимы критерий и метод.
Короче говоря, позитивная сторона современной философии-то, что я назвал ее
духом и направленностью,-сводилась к приданию очень большого значения
негативной работе, которую ей следовало произвести. Подручным инструментарием
сокрушительной критики стало отождествление прочных верований с верованиями,
находящими подкрепление в чисто материальном опыте, или непосредственном
наблюдении, то есть в простых идеях, впечатлениях, чувственных данных.
Новые философы не видели, что такая редукция опыта не совместима с вдохновлявшей
их позитивной верой: им застила глаза горячая убежденность в том, что стоит
только покончить с преградами, доставшимися в наследство от прошлой культуры,
как силы, которые несет в себе опыт, тотчас увлекут людей к лучшему будущему.
Еще более поучительное значение, чем то, что говорилось строго об опыте, имела
революция, которая произошла в области общепринятых взглядов на "опыт" и "разум".
В античной философии опыт обозначал привычки и навыки, обретенные
благодаря многократным повторам конкретных действий и закреплению тех из
них, которые оказались успешными, то есть он имел ограниченное значение, в то
время как разум, проникновение в суть и причины вещей, был свободен от всяких
рамок, которые определялись обретенными привычками.
Фрэнсис Бэкон и
последователи его эмпиризма занимали совершенно противоположную позицию.
"Рациональное", лишенное связи с опытом личности, представлялось им увядшим,
безжизненным. Личный "опыт", каково бы ни было его точное определение,
служил фактором посвящения человека в живые реалии и предоставлял ему
исключительную возможность выйти на простор столь же изобильных, сколь и
новых поприщ.
Эмпиризм и либерализм были союзниками; возможность роста,
развития, идеалистическое представление об изменении как прогрессе-все
367
это, правомерно или неправомерно, связывалось философами с верой в опыт.
Теоретически, или с позиций строго формальной логики, из взгляда на со-
знание как на tabula rasa 1, ( 1 чистая доска (на которой еще ничего не написано) (лат.).) чистый лист бумаги, на который будут нанесены "внешние" впечатления, должно было бы следовать, что люди пассивны словно марионетки.
А в реальной жизни в тот период
господствовало предчувствие, что если люди смогут избавиться от
стесняющих и сдерживающих традиций и институтов, то они убедятся на
собственном, не опосредованном этими институтами опыте, что они
способны идти и непременно пойдут вперед.
III
Аналитический подход к древнегреческой мысли так или иначе позво-
лит нам убедиться, что уже сами ее основания не заслуживают эпитета объективная.
Понимание данного термина продиктовано нашими собственными
исходными позициями, то есть убеждением в противоположности древне-
греческого мышления субъективистским тенденциям современной филосо-
фии-тенденциям, которые, однако, невозможно было бы определить как
таковые, если бы не существовало сознательно проведенной и покорившей
умы дистинкции (разграничения) космологического и психологического,
"объективного" и "субъективного".
Но ведь эта дистинкция возникла от-
нюдь не в древнегреческой мысли. В античности противопоставлялись "бы-
тие" и становление, поскольку последнее включало в себя элемент небытия
либо несовершенства; вечно длящееся, неизменное и бессмертное отделя-
лось от преходящего, и смертные подобия или образы составляли антитезу
своим источникам.
Современную же дистинкцию субъективного-объектив-
ного мало-мальски напоминало лишь противопоставление существующего
от природы существующему по учреждению или общему согласию.
Античную философию, в отличие от современной, поистине можно на-
звать наивной, имея в виду такую философскую атмосферу, которая исклю-
чает проведение грани между субъективным и объективным. Поскольку наив-
ность предполагает свежесть и прямоту подхода к предмету, связанные с
отсутствием какого-либо искусственного усложнения, то слово "наивный"
в данном случае может звучать как похвала греческой мысли.
Мы могли бы
сказать о греческой философии, что она смешала в кучу те качества, кото-
рые мы теперь разграничиваем, если бы для такого смешения не требова-
лась предварительная дифференциация, а именно эта предшествующая диф-
ференциация была в ней недостаточной.
У всякого характерного представи-
теля гениальной греческой мысли качества, которые мы относим к сфере
эмоций и воли и, следовательно, связываем их с личностью, используются
для облагораживания вещей, которые мы называем физическими и не вла-
деющими подобными качествами. Исключением из этого правила являются
368
атомисты, если истолковывать их буквально. Но достаточно почитать одно-
го Лукреция (либо сегодняшнего Сантаяну) и осмыслить все известное о
Демокрите, чтобы увидеть, что их интерес к космологии был скорее этичес-
ким, нежели научным в современном смысле этого слова*.
Во всех наиболее влиятельных и многими принимаемых античных космологиях физический мир отличался такими качественными и телеологическими чертами, от которых современная
физика его очистила. А до тех пор, пока эта очистка не произошла, никаких
оснований для резкого противопоставления одушевленного и неодушевленного,
человеческого и нечеловеческого, "субъективного" и "объективного" не было.
Аристотель и Платон по сути не отличались от Демокрита, так как все они
рассматривали человеческие черты в ряду общих космологических качеств.
Предыдущие отрицательные положения содержат один позитивный момент.
Бытие и логика греческой философии коренились внутри и среди вещей, предметов
непосредственного опыта, мира, в котором мы, человеческие существа, действуем,
страдаем и наслаждаемся. У нас нет каких-то особых оснований считать позицию
этой философии анимистической, как если бы дело обстояло так, что она сначала
стала выделять некие качества как личные и психические, а затем спроецировала
их на "внешний" и чисто физический (в нашем понимании этого слова) мир.
По словам одного современного автора, анализирующего представления об анимизме,
которые разделяют такие авторы, как Тайлор**, Спенсер*** и Лэнг****,
"в нашей нынешней дихотомии поведения обособляются, друг от друга два его типа: типповедения, направленного на вещи и управляемого строгой последовательностью
причины и следствия, и поведение, направленное на людей и объемлющее весь
диапазон от любви до манипулирования...
Анимизм, если считать его разновидностью
поведения, представляет собой именно второй тип; строго говоря, это просто
отражение того состояния сознания, которому еще чужда наша дистинкция между
поведением, направленным на людей, и поведением, направленным на вещи, и для
которого все поведение объединено одной картиной, толкующей весь внешний
мир на основании уроков, полученных из взаимодействий с себе подобными" 1 .
1 Статья "Анимизм" Рут Бенедикт в "Encyclopaedia of the Social Sciences)). Vol. I.
P 66. Я выделил слово "поведение" курсивом, чтобы тем самым обозначить самую
суть вопроса.
Тот факт, что философы обогатили и систематизировали содержание этой
распространенной позиции, отнюдь не противоречит другому обстоятель-
ству-тому, что они в неприкосновенности сохранили ее основополага-
щие нравственные и качественные последствия. Что оставалось делать фи-
лософии до формирования такого типа физической науки, который мы
зовем современным, кроме как описывать мир в понятиях основных качеств,
присущих материалу непосредственного опыта?
Ведь если бы у нас не было альтернативы, воплощенной в pou sto 2, ( 2 стартовая площадка, основа для действия (греч.).) которую представляет физическая
369
наука сегодняшнего дня, то мы тоже были бы вынуждены "естественным
образом" описывать мир в телеологических понятиях и понятиях качеств.
Всякая иная процедура поражала бы нас своими замысловатостью и произволом.
Суровым напоминанием об этом факте мне послужила прочитанная
недавно книга, автор которой глубоко впитал в себя дух классической гре-
ческой философии. Обо всех "философах опыта" он постоянно отзывается
в презрительном тоне, но так повсеместно использует для выражения своих
взглядов на природу моральные и поэтические термины, как это приемлемо
лишь для природы, непосредственно представленной в опыте, и как непри-
емлемо для природы, открывающейся нам в русле физики.
IV
В соответствии с задачами данной статьи до сих пор мы уделяли основ-
ное внимание необходимости различать между вещами непосредственного
опыта (который также можно назвать повседневным опытом, если это поня-
тие столь широко, что включает относительно незаурядный опыт поэтов и
нравственных пророков) и чем-то другим.
Как лучше назвать это "нечто дру-
гое"? Можно назвать его физической сферой, то есть материалом физичес-
ких наук. Но это название лишь помогает точнее обозначить проблему, ре-
шения оно не дает.