Но я теперь не очень тороплюсь. Расспросил, когда, как это выяснилось, ведь 20-го не было дела в суде. "А вчера, - говорит жена, - позвонили вечером из больницы и предложили приехать к 8-ми утра за тобой".
Нефедов добавляет, что 22-го ему прислали повестку в суд в качестве эксперта по делу Григоренко. 23-го состоялся суд. 24-ое воскресенье, а 25-го, часов в 5 вечера прибыл работник КГБ, привез копию определения суда и распоряжение: "Чтоб завтра к 10 часам и духу его не было в больнице". Позднее были получены еще некоторые подробности, относящиеся к этому делу. Оказалось, к нему были причастны Солженицын и Никсон. Никсон готовился в то время к поездке в Советский Союз. Солженицын послал ему телеграмму, которая по дошедшим в СССР слухам содержала следующее: "Советское правительство, когда к нему обращаются по поводу заключенных спецпсихбольниц ссылается на медицинские показатели, на врачей. Двое таких заключенных - Григоренко и Шиханович медицинскими комиссиями выписаны, а власти продолжают держать их в заключении. Может Вы найдете возможность походатайствовать перед Советским правительством об освобождении хотя бы этих двух". Никсон приехал в Москву 27 июня. Нас с Шихановичем освободили 26-го. Друзья шутили, называя нас "подарок Никсону".
26-го июня 1974 г. в 10 часов 30 мин. утра на машине кого-то из местного начальства мы выехали из ворот больницы. Когда мы уже подъезжали к Москве, я спросил у жены мои документы. Она ответила, что у нее их нет. Обратился к врачу - Нефедову, который сидел впереди, рядом с шофером. У него тоже их не оказалось. Я потребовал возвращения в больницу: "Что это, провокация? Задержат без документов, как беглеца, и в СПБ". Врач чуть не плачет: "Я должен поскорее доставить Вас домой, а потом поеду и привезу документы. Вы нужны поскорее дома". - Хорошо, - говорю я, - едем домой, но только пока Вы не привезете документы, я по телефону отвечать не буду, а жена на все звонки ко мне будет отвечать, что меня еще нет. - Врач снова едва не плачет: "Вы меня подводите. Я Вас должен доставить до 12 часов. И меня будут проверять".
К 12-ти мы успели. И сразу же попали под звонки западных корреспондентов. Затем они начали подъезжать один за другим. Оказывается, по канадскому радио передали еще в 5 часов утра о моем освобождении. Доставив нас с женой домой врач, Нефедов поехал за документами. Татьяна Максимовна объявила, что едет с ним. На вопрос Нефедова - Вы что, мне не доверяете? - ответила: "Нет, просто хочу, чтоб в этой квартире было меньше на одного нервничающего".
Первая волна посетителей, в основном иностранные корреспонденты, схлынула. Но я не нашел еще себе места. Вроде вcе знакомо, но почему я среди всего этого? Ведь я же не должен был вернуться сюда. Как, значит, глубоко, помимо моей воли, вошло в сознание убеждение, что из "психушки" я не выйду. ххх Я из психушки "вышел" с первой же минуты, как шел к ее воротам...ххх
На следующий день Зинаиду вызвали в милицию, хотя вызов был явно КГБистский. Майор Пронин пытался провести предупредительное воспитание, так называемую профилактику. Почему в милицию, а не в КГБ? Несколько лет назад Зинаида заявила, что в КГБ по вызовам ходить не будет. Приглашая ее в наше отделение милиции, майор Пронин тем самым демонстрировал, что КГБ помнит об этом заявлении, Первое же замечание Пронина о том, что в нашу квартиру ходит слишком много людей, вызвало резкую отповедь Зинаиды Михайловны, которая сказала, что не намерена отказываться от своих друзей. В заключение она заявила: "Пока еще не так много было. Много будет в воскресенье, так как мы его объявим днем открытых дверей" и иронически добавила: "Приходите и Вы. Ваше учреждение ведь все равно пошлет кого-нибудь, так уж лучше пусть будет известный нам человек".
...Но до отъезда мне надо было отрегулировать свои финансовые дела. Дело в том, что в течение всех пяти лет и двух месяцев семья не получала моей пенсии, хотя по закону должна была получать в полном объеме. хх Вокругкремлёвские бандиты!! Их же надо расстреливать по 100 человек в год за подобную самодеятельность.. хх Мне надо было получить пенсию за все эти годы. Право на это имелось. В законе записано примерно так: "если пенсионер почему-то не получал пенсию, образовавшаяся задолженность выплачивается по первому требованию пенсионера". Но что значит закон в неправовом государстве. Московский горвоенкомат к моему приходу туда уже имел указание, которое для него было важнее всех законов вместе взятых. Мне начислили пенсию с 26-го июня 1974 года, то есть со дня освобождения, как это предусмотрено законом для пенсионеров, осужденных к тюремным и лагерным срокам. Этим сказано, что я не больной, а уголовник.
Я, естественно, обжаловал по горвоенкоматской иерархии и обратился с иском в суд. Но и то и другое было напрасным. Суд вначале принял исковое заявление, но потом, получив соответствующее указание, скорее всего, по телефону, возвратил мои документы, сославшись на надуманный мотив: "пенсионные дела судам не подведомственны", хотя из закона абсолютно ясно, что не подведомственны дела о праве на пенсию и о размере пенсии, а у меня иск на выплату не выплаченной назначенной пенсии, т.е. на получение задолженности, образовавшейся за годы проведенные в больнице. С жалобами по горвоенкоматской иерархии обошлись еще лучше. Отвечали на любые обоснования моего права и на любые просьбы разъяснить, как понимать закон, одной стереотипной фразой: "Удовлетворить Вашу просьбу нет возможности". Больше двух лет продолжалась эта переписка, похожая на разговор глухонемого со слепым. Я намеревался издать это творчество бюрократической машины, да как-то руки не дошли.
... а самое младшее поколение уже растет совсем без страха к органам КГБ. Эти органы очевидно, получили указание установить за мной скрытую слежку. Но как ты в селе это сделаешь? Ведь здесь каждого чужого человека за 10 км. увидят. И вот ежедневно утром по улице, со стороны райцентра мчится короткоштанная стайка и еще издали кричит восьмилетнему сыну Ильи: "Юра! Скажи своим, шпиены приехали. Сюда идут". Когда же "топтуны" появлялись на пляже у моря, то эти мальчишки устраивали на них подлинную охоту. "Топтуны" старались следить из какого-нибудь укрытия, но мальчишки их обнаруживали, и тем приходилось уходить. Мальчишки не отставали. Они преследовали их иногда по нескольку километров.
... Этот же мой родственник, который просвещал меня по радиопрограммам, задал мне вопрос: "Скажи, Петро, что б это значило? Живем мы уже сносно. Не голодаем. Есть хлеб и к хлебу. Одеты. Дома отремонтированы. Мебель приобрели. Многие мотоциклами обзавелись, а кое-кто и автомашинами. Все как будто хорошо, а жить сумно (тоскливо). Ты здесь уже скоро месяц, а скажи, слышал ты хоть одну песню? А вспомни детство. В субботу по всему селу песни перекатывались. Мы и голоса узнавали. Вон Калына "выводыть" (вторит), а вон Настя! А сейчас? Придут полтора десятка в клуб и слоняются как весенние мухи. Ни песен, ни смеху, ни шуток. Как будто пришиблены!"
... Крымские татары в соответствии с нашим желанием, сняли для нас комнату в Евпатории, на самом берегу моря. Мы и до сих пор с огромной признательностью вспоминаем их чуткость и такт. Нам был предоставлен полный покой. Не было никаких наездов, никаких посещений. Мы имели возможность наслаждаться отдыхом в кругу своей семьи. Все было организовано настолько бесшумно, что даже КГБ почти в течение месяца не мог обнаружить, где мы находимся. Нас, по-видимому, искали среди татар, а мы отдыхали среди обычных "дикарей" (курортников, отдыхающих не по путевкам). Но в конце концов нашли и набросились на наших хозяев. Напугали их тем, что я опасный государственный преступник, и обязали доносить, куда мы ходим и кто нас посещает. Но страхи оказывается начали проходить и среди этой категории людей. Когда агенты КГБ ушли, хозяйка пошла к своим многолетним квартирантам из Латвии и рассказала о посещении КГБ и об их требованиях. Латыши - отец и сын, узнав фамилию "опасного государственного преступника", воскликнули: "Мы знаем об этом человеке. Да это же прекраснейший человек. Это генерал, а не преступник". В результате, хозяйка решительно отказалась следить, сказала: "они у меня живут на таких же правах, как и другие, и я следить за ними не буду. Выселяйте их, если имеете право". Пришлось КГБ отступить. Видимо, поставили свою слежку, а, может, и оставили в покое. Во всяком случае нашему отдыху они не мешали. Вот как изменились времена.
... Если Запад хочет мира, а он его безусловно хочет, он должен добиваться мирных переговоров и не позволять своим дипломатам отвлекаться на совещания, преследующие единственную цель - увести в сторону от мирной конференции. Хельсинкское совещание было именно таким - уводящим в сторону. Поэтому, я был уверен, оно никогда не состоится.
Но оно состоялось. Первое августа 1975 года навсегда войдет в историю как величайшая победа советской дипломатии и как позорнейшая страница в истории западной дипломатии.
Чего добивался Советский Союз, ратуя за Хельсинкское совещание?
Подтверждения международным правовым актом своего права удерживать территории, захваченные силой во время войны, и содержать на этих территориях свои войска... любой силой и в любой группировке. Все это Хельсинкский Заключительный Акт дал Советскому Союзу. Теперь ему мирный договор больше не нужен, и говорить о нем он не станет, пока действует Хельсинкский Заключительный Акт.
А что же получил от этого акта Запад?
Ровно ничего.
Все осталось, как и до Хельсинки.
Германия продолжает быть разделенной. Продолжается оккупация Польши, Чехословакии, Эстонии, Латвии, Литвы, Белоруссии, Молдавии, Украины. Советские танковые армады стоят в центре Европы, готовые к броску в пока еще неоккупированную часть европейского континента. Ракеты с ядерными боеголовками нацелены на все основные объекты стран НАТО.