За окном уже надвигаются сумерки, в соседней зале слышны его мягкие осторожные шаги. Даже само присутствие мужа за стеной вызывает у меня глухое раздражение. Мне противен его тихий вкрадчивый голос, его белесая вялая кожа с красно-белыми точечками гнойных прыщей, его тонкие бледные губы и длинные жидкие светлые волосы, болтающиеся жалкими прядками по сутулым плечам. Скоро он войдет сюда, и опять начнутся его убогие ласки, мокрые слюнявые поцелуи и заискивающе-преданные собачьи взгляды. Думаю, очевидно, что я его не люблю. Но и ненависти к этому жалкому существу у меня тоже нет. Брезгливость, перемешанная с состраданием, и дурацкое чувство долга. Долг перед супругом, долг перед отцом. Долг, долг, долг... Я ни у кого никогда ничего не брала, и всю жизнь постоянно должна... Долг перед супругом, долг перед отцом. Мой муж... мой отец, они чем-то похожи.
Я - девочка из семьи торговца: не солидного всеми уважаемого купца с дюжиной магазинов в разных городах, многочисленными складами, забитыми товаром, и толпой слуг и работников и не жалкого продавца сомнительных пирожков с лотка на городской площади. Мой родитель имел небольшой магазинчик, торговавшей всем понемногу, мягкое сердце, позволявшее знакомым выклянчивать у него товары в кредит, и страстное желание разбогатеть, толкавшее его время от времени на безумные авантюры.
Когда я вошла в сознательный возраст, добрая матушка моя уже умерла, а бедность в нашем доме была настолько вопиющей, что за вдовца не захотела пойти ни одна свободная от брачных уз женщина подходящего возраста и сословия городка и окрестностей. Итак, отец жил бобылем, я помогала ему торговать в магазине, и мы едва сводили концы с концами.
Однажды, в конце дня, когда постоянные покупатели, включая самых болтливых кумушек, постоянно толпившихся вечерами у нас, уже разошлись, я присела у окна со свечой и штопкой. Только разложила работу поудобнее, как колокольчик над дверью резко зазвенел, и вошел немолодой мужчина. Он был одет скромно, но добротно в одежду оливковых, терракотовых и коричневых тонов, на украшенным серебряными пряжками поясе висел небольшой меч. Я поднялась, зашла за прилавок и спросила, что господину угодно приобрести. Он рассеянно просил показать то один товар, то другой, но глядел, в основном, на меня. Если бы это был обычный оценивающий мужской взгляд... Я не дурнушка, скорее - наоборот, поэтому часто ловила на себе восхищенные, обожающие или откровенно похотливые взгляды угреватых подростков, долговязых сверстников и пыжащихся своей мужественностью стариков. Но незнакомец смотрел на меня так, как торговец оценивает товар: внимательно, пристально и в то же время равнодушно. Купив пару корней пахучего желтого имбиря и моток темно-зеленой пряжи, он слегка поклонился мне и ушел.
На разбойника или другого лихого человека посетитель не походил, но на душе почему-то стало беспокойно. Я прогнала тревогу и села залатывать дыры в отцовских чулках.
Спустя несколько дней отец вернулся из трактира не столько пьяный, что с ним в последнее время случалось нередко, сколько взволнованный и удрученный одновременно. Во время обеда он старался не смотреть мне в глаза, хмыкал, прочищая горло, морщил и тер лоб, в общем вел себя так, словно собирался сообщить очередное неприятное известие.
Я не торопила события, убрала со стола, помыла посуду, потом мы вдвоем сели в гостиной. Отец смотрел на огонь в камине, дело было ранней осенью, но уже несколько дней стояли холода, а я вышивала алые цветочные узоры на белоснежном полотне рубахи из своего приданного.
- Знаешь, Лотти, это может и не понадобиться, - спустя какое-то время буркнул родитель.
Я вопросительно посмотрела на него. Он смущенно гымыкнул и продолжил:
- Доченька, ты ведь не хочешь, чтобы твоего старого папочку сгноили в долговой тюрьме? Ты ведь помнишь, как я о тебе заботился и за отца, и за мать с того самого дня, как мы осиротели?
Да, все это верно... с его точки зрения. Когда матушка умерла, мне уже исполнилось двенадцать, и это не он, а я беспокоилась о том, чтобы мой батюшка был накормлен и обшит, это я просила соседей, чтобы они помогли мне вытащить блудного папочку, хватившего лишнего, из зловонной канавы. Но одно - истинная правда: я не желаю отцу зла и вовсе не хочу, чтобы ему надели колодки и посадили в застенок.
- Рассказывайте, батюшка, - велела я, отложила вышивание в сторону, сцепила руки на коленях и уставилась прямо в его смущенное побагровевшее лицо.
- Лотти, малышка, ты же знаешь, что дела у нас идут не лучшим образом. Поэтому я...
Далее шло сбивчивое изложение очередной отцовской авантюры. Самое скверное в ней было то, что он вложил не только свои деньги, но и одолжил довольно кругленькую сумму под залог товаров и дома, которую, конечно же, потерял. А кредиторы больше ждать не желают и хватают его прямо за горло.
- Доченька, у нас осталось только два выхода: или я иду в тюрьму, все, что у нас еще осталось, продают в счет погашения части долгов, а ты остаешься на улице совсем одна без гроша за душой, или мы соглашаемся на предложение, сделанное от имени владельца Красного замка.
- Он просит мои руку и сердце? - с грустной иронией спросила я.
Отец воспринял мои слова всерьез, покраснел еще больше, вытащил из-за манжеты большой носовой платок, утер пот со лба и звучно высморкался.
- Если бы это было честное предложение, детка, то я б тебя и спрашивать не стал. Но ты же знаешь, какие слухи ходят в округе...
Разговоры и толки о Красном замке и его обитателях не радовали. Владельца никто не видел уже лет девять-десять. Он не навещал с визитами соседнюю знать, не ездил на их праздники, балы и пиры, а главное - не посещал церковь. Болтали разное, но чаще всего кумушки, прижимая руку ко рту и закатывая глазки к небу, судачили о родовом проклятье, о страшной болезни, изуродовавшей лицо и тело юного кавалера, а самые отважные из них испуганным шепотом бормотали про то, что сэр Феликс Бестиус продал дьяволу свою бессмертную душу. Но при всем этом в порче невинных девиц или разгульном образе жизни хозяина Красного замка при мне никто никогда не упрекал.
- Его личный слуга был на днях у нас в магазине, и ты произвела на него благоприятное впечатление. Он передал, что его господин осведомлен о нашем плачевном положении и предлагает погасить все мои долги и ссудить кругленькой суммой на развитие дела, если мы, если ты...
- Стану его любовницей?! - озвучила я слово, которое застряло в горле моего богобоязненного батюшки.
- В общем-то - да, - сокрушенно согласился он.
Если он ожидал истерики, угрозы загубить душу грехом самоубийства и других подобных глупостей, то он плохо знал свою дочь. Я спокойно свернула рубаху, убрала ее в сундучок, а клубок алого шелка - в корзинку для рукоделия, потом подошла к нему вплотную и сказала:
- Ну, что ж, я согласна. Мне пойти туда одной или ты меня проводишь?
У батюшки отвисла челюсть, а я, не дожидаясь его ответа, добавила:
- Надеюсь, мне не надо идти прямо сейчас? Уже темно, и я предпочла бы сделать это утром.
После чего поднялась по лестнице в свою комнату.
Я не отважная и не бессердечная, на самом деле в груди ломило от горькой обиды. Но когда ты уже в двенадцать становишься хозяйкой при таком хозяине, как мой отец, то привыкаешь трезво смотреть на все. На самом деле не было никакого выбора, ведь жизнь нищей бродяжки и побирушки не для меня. Одно утешение, если это можно назвать так: мое сердце свободно, никто еще не успел заронить в него искру любви.
Я поднялась с рассветом, глаза сами открылись с первыми криками петухов, тело сотрясала нервная дрожь, но я взяла себя в руки и не показала отцу своего страха. Идти никуда не пришлось. Из замка за мной прислали карету, и я про себя усмехнулась: значит, отец договорился обо всем еще вчера, не дожидаясь моего согласия. Я поцеловала его в небритую сизую щеку, он чмокнул меня в лоб. И честная девушка Лотта отправилась навстречу ужасам Красного замка и своему позору.
Когда карета въехала внутрь замка, моя напускная храбрость куда-то испарилась, и я спустилась на мощеную булыжником площадку на трясущихся ногах. Молчаливый кучер повел лошадей за уздцы в каретный сарай, а уже знакомый мне пожилой слуга - на сей раз без меча и в черном сюртуке - поклонился, принял саквояжик из моих рук и, сказав: "Следуйте за мной, госпожа", - повел меня по внутренним лабиринтам коридоров и комнат. Навстречу нам не попалось ни одного человека, помещения выглядели не то, чтобы заброшенными, а явно нежилыми: мебель в чехлах, вазы без цветов, зеркала занавешены тканью, как во время траура. Мы поднялись на второй этаж и вошли в небольшую и светлую комнату.
- Если Вам здесь не понравится, то мы подберем госпоже другое помещение, по ее вкусу, - спокойно сказал слуга. - Если Вам что-нибудь понадобится, звоните в этот колокольчик, и я немедленно приду. Меня зовут мастер Хью, и я в полном Вашем распоряжении. Завтрак подавать сюда, или Вы спуститесь в столовую?
- А Ваш господин будет завтракать со мной? - я решила сразу "брать быка за рога".
Мастер Хью слегка замялся, а потом пробормотал, что сэр Феликс в отъезде на несколько дней, поэтому завтракать госпоже придется в одиночестве.
- Тогда принесите то, что сочтете нужным, часа через два. Я бы хотела отдохнуть с дороги, - любезно ответила я, он еще раз поклонился и вышел.
Конечно, я вовсе не собиралась укладываться в постель в этом незнакомом и жутком месте. Но мне требовалось какое-то время, чтобы собраться с мыслями и продумать свою линию поведения... пока со слугой, а потом - и с его господином. Все казалось очень странным: сэру Бестиусу понадобилась женщина, ее привозят к нему, а он срочно уезжает на несколько дней. И это при том, что означенного сэра уже давно никто нигде не видел. Одно было приятно: мастер Хью относился ко мне с большим уважением, причем оно показалось не напускным, а вполне искренним. По поведению слуги можно было подумать, что в замок явилась не купленная за долги отца-растратчика горожаночка, а принцесса королевской крови или - тут я невольно хмыкнула - или невеста его господина.
День прошел без особых новостей: я позавтракала, потом мастер Хью показал кратчайший путь из моей комнаты через галерею в небольшой парк, где я побродила немного вокруг заросшего осотом пруда с толстыми ленивыми утками, потом я пообедала в своей комнате, кстати, кормили здесь очень просто, так что у меня возникло подозрение, что в качестве повара выступает все тот же неизменный Хью. На все мои осторожные расспросы о хозяине слуга отделывался общими словами. Когда начало темнеть, он зажег в комнате свечи, еще раз напомнил, что я могу его беспокоить в любое время дня и ночи, пожелал мне добрых сновидений и удалился.
Ночь в проклятом Красном замке. И я совсем одна. Если бы мне об этом сказали еще пару дней назад... Но ничего не изменишь. По крайней мере "право синьора" откладывается на неопределенное время. А если сплетни про физическое уродство сэра Бестиуса не беспочвенны, то чем позднее я его увижу, тем для меня лучше.
На этой обнадеживающей мысли я задула все свечи, кроме одной, улеглась в кровать и решила, что утро вечера мудренее.
Я уже погрузилась в легкую полудрему, когда что-то подсказало мне, что я в комнате не одна. Постаравшись не менять позы, я затаилась. По гладкому деревянному полу кто-то прошелестел в мягкой обуви. Кроме моего дыхания было слышно еще одно - частое и неглубокое. Я осторожно приоткрыла один глаз. В свете почти прогоревшей свечи на стене отражалась большая искаженная тень. И эта тень не принадлежала человеческому существу.
Странно, но это меня совершенно успокоило. Ведь если бы по замку ночью гуляли опасные животные, мастер Хью обязательно предупредил бы меня. Поэтому я осторожно пошевелилась, приподнялась на локте и посмотрела на своего ночного гостя. Прямо напротив моего ложа сидел большой и прекрасный зверь, я про таких никогда и не слышала. Больше всего он был похож на огромного пушистого кота со слегка выпирающими из пасти верхними клыками. Он посмотрел мне прямо в глаза, уголки его губ слегка дрогнули, будто он улыбнулся, потом зверь приподнялся, потянулся, выпустил громадные когти, провел ими по полу с резким шкрябающим звуком, сверкнул прекрасными зелеными, светящимися в темноте глазищами, развернулся, и медленно вышел из комнаты.
Я села на кровати, натянув рубашку на колени и обхватив их руками. Сон почти прошел. Видение великолепного ручного зверя, ручного, потому что дикое животное так себя вести не могло, потрясло меня до глубины души. Я прикрывала глаза и видела его пристальный умный взгляд. В конце-концов я подбежала к окну и выглянула наружу, но там светила холодная осенняя луна, и не было ни одной живой души.
После ночного бдения я заспалась, и мастер Хью принес мне легкий завтрак прямо в постель. Не теряя времени, я стала расспрашивать его о том, что за громадный ручной кот бродит по замку ночью, чем привела слугу в явное замешательство. Он начал было отнекиваться, но когда я, набросив халат, встала и показала ему свежие царапины на полу, слуга буркнул что-то невразумительное и весьма невежливо вышел из моей комнаты.
Я съела вареное яйцо и выпила чашку теплого молока с черствой лепешкой, оделась и решила, что до обеда постараюсь тщательно осмотреть если не весь замок, то хотя бы его правое крыло, в котором располагалась моя комната.
Я бродила по извилистым коридорам, часто заводившим в тупик или упирающимся в дверь, на которой висел проржавелый пудовый замок, поднималась на чердак, который поразил меня своей чистотой и незахламленностью. Заглядывала в те комнаты, которые не были заперты. Несколько раз на пыли я увидела отпечатки огромных кошачьих лап, а однажды почувствовала на своей спине чей-то взгляд, резко обернулась, но заметила только смутную тень, исчезнувшую за поворотом. При этом легкий холодок пробежал у меня за лопатками, но я всегда доводила начатое до конца, поэтому еще пару часов исследовала все изгибы и закоулки, стараясь запомнить как можно больше и лучше.
Во время обеда я не стала возвращаться к утреннему разговору, а, сделав невинно-глупенькое личико, спросила мастера Хью, куда уехал его господин, и какое дело заставило его так неожиданно покинуть замок.
Как я и ожидала, слуга отделался общими фразами о деловых проблемах и быстро ретировался. А я решила дожидаться зверя, так как была почти уверена, что он снова придет. Чтобы не задремать, я вытащила из своего баульчика вышивание и, покрывая поверхность фантастическими алыми цветами, замысловатыми орнаментами и сказочными птицами, тихонько запела. У меня несильный голос, да и слышали его только мои родители. Вот матушка моя была замечательной певуньей, от нее я и запомнила много старинных баллад, которые люблю негромко повторять долгими вечерами. Забавно, но история сэра Ланселота так увлекла меня, что когда я подняла глаза от узора, прошло уже много времени, а у моих ног лежал вчерашний зверь, вытянувшись во весь рост и положив на передние лапы свою крупную голову. Я наклонилась и осторожно кончиками пальцев погладила его между ушей. Кот прищурился и довольно заурчал. Я осмелела, присела возле него на корточки и стала гладить по густой пушистой шерсти. Зверь в благодарность лизнул меня в щеку грубым шершавым языком. Потом я снова села в кресло и заговорила с ним. У нас и дома, и в магазине всегда жили коты, крупные гладкие серые коты с обведенными чернотой ярко-желтыми глазами и знаком девы Марии на широких лбах, которыми они так уютно тыкались мне в ноги. После смерти матушки мне не с кем поговорить по душам, я кажусь общительной, иначе как можно работать за прилавком в магазине, но подруг у меня не было в детстве, нет и сейчас. Поэтому я привыкла делиться невзгодами и радостями со своими котами. В этом есть своя прелесть: они терпеливо и серьезно выслушивают тебя, какая бы глупость ни срывалась с губ, и можно быть уверенным, что все поведанные им секреты и тайны останутся при тебе.
Большой мягкий ласковый зверь, лежавший возле меня на полу, напомнил мне моих серых хвостатых дружков, и я, улыбнувшись, начала болтать с ним так же, как разговаривала с ними. Говорила, какой он красивый и как понравился мне. Как здорово, что у меня в этом страшном замке, где не с кем словом перекинуться, появился такой чудесный приятель. Посетовала на его хозяина и даже немного рассказала о своих страхах и печалях. Забавно, но когда я так выговорилась, мне стало немножечко легче. Я спела себе и коту пару коротких старинных песенок, потом встала с кресла и, весело сказав: "До завтра, мой новый друг, мне, пожалуй, пора немного поспать", - стала раздеваться ко сну. Кот нахально смотрел на то, как я развязываю подвязки, снимаю чулки, стаскиваю платье и рубашку, натягиваю ночную сорочку, потом подошел ко мне, потерся об меня боком так, что я еле удержалась на ногах, и вышел. Я заснула с мыслью о том, что завтра обязательно найду место, где мой зверь отлеживается днем.
Утренний завтрак был таким же скудным, как и вчера. Увидев мой наморщенный нос, мастер Хью торопливо сказал, что пошлет в деревню за свежими продуктами, а полчаса спустя я увидела в окно, как он с большой корзинкой в руках, которая приличествовала бы скорее кухарке или поваренку, чем личному слуге сэра Бестиуса, отправился за ворота замка.
За все это время кроме него я видела всего трех человек: привезшего меня сюда конюха, горбатенького садовника, сгребавшего опавшие листья в парке, и то ли немую, то ли излишне молчаливую старуху, которая точно фамильное привидение бродила по всему замку, подметая и смахивая пыль. Она же была у меня чем-то вроде горничной.
Решив выяснить, нет ли тут еще кого живого, и поискать котовое убежище, я обошла главное здание по периметру, заглядывая по дороге во все подсобные помещения. Результатом стали только яркий румянец и здоровый аппетит. Я перебросилась парой слов с конюхом, который чистил лошадей после утренней разминки, он охотно поговорил о своей работе и немедленно замолк, как только зашла речь о сэре Бестиусе и других обитателях замка.
Прогулка мастера Хью увенчалась успехом, обед был гораздо лучше завтрака. К моему удивлению слуга не ушел сразу по окончании трапезы, а попросил позволения присесть и стал расспрашивать, не видела ли я таинственного хищника еще раз. Я кратко, без излишних подробностей, подтвердила, что кот заглядывал ко мне вчера поздно вечером, и выразила восхищение красивым, умным и ласковым зверем. При последних словах лицо Хью посветлело, он сказал, что всегда уважал храбрых женщин, не падающих в обморок при виде мыши или по другим пустяковым поводам, и, пожелав мне добрых снов и поклонившись, удалился.
Прошло еще двое суток - близнецы предыдущих: утром и днем я изучала замок и его ближайшие окрестности, вечерами вышивала, пела и болтала в приятном пушистом обществе. Хозяин так и не возвращался, и у меня закралась мысль, что главная тайна сэра Бестиуса в том, что... нет никакого сэра Бестиуса. Что он куда-то давным-давно пропал, а слуги поддерживают иллюзию присутствия господина, тайком распуская по округе страшные слухи, чтобы отпугнуть желающих наведаться в замок. Это было так логично. Только один факт не укладывался в общую схему - мое появление здесь. Ведь мастер Хью, заправлявший здесь всем, явно не имел в отношении меня никаких собственных планов.
К вечеру от раздумий у меня даже заломило в висках. К тому же я привыкла к ежедневной работе и, после наслаждения блаженным ничегонеделаньем, уже начала тяготиться бездельем. Я даже хотела прибрать свою комнату или приготовить что-нибудь вкусное на кухне, но моментально объявившаяся немая старуха с укором в глазах вежливо отобрала у меня метелку, а мастер Хью остановил меня еще на подходе к кухне. В общем, я слегка заскучала.
Казалось, что сегодня не может произойти ничего из ряда вон выходящего.
Но когда я, не поднимая глаз от особо сложной части рисунка, в шутку спросила своего когтистого друга, когда же хозяин замка соизволит вернуться домой, то услышала хрипловатый ответ:
- Он никуда не уезжал, моя Лотта.
Признаюсь, я чуть не описалась от страха и неожиданности. Пальцы судорожно вцепились в вышивание, сердце заколотилось так, словно хотело разбиться об грудную клетку. Наконец, я два раза глубоко вдохнула, выдохнула и подняла глаза.
В комнате никого не было. Никого, за исключением меня и моего кота, пристально смотревшего мне в лицо.
Прошло еще несколько минут, вязких, как смола на весенних вишнях, и зверь приоткрыл пасть и полупроговорил-полупрорычал:
- Он не уезжал, он всегда рядом с тобой, он - это я.
Как бы вы поступили на моем месте? Лично я решила, что несколько дней в этом странном месте - практически в изоляции от людей - слегка повредили мой рассудок. Я попыталась рассмеяться, но пара жалких смешков в тишине комнаты прозвучали довольно жутко. Тогда моя рука невольно потянулась к шнурку колокольчика.
- Ты права, Лотта, Хью тебе все объяснит. А моя пасть не слишком приспособлена для речи, - с этими словами зверь одним текучим плавным движением поднялся на ноги, ткнулся лбом в мои дрожащие колени, лизнул ледяные от страха пальцы и вышел. Я боялась не хищника, я опасалась только за свою бедную голову, в которой ежедневные мысли об ужасном сэре Бестиусе приняли такую безумную форму.
Слуга появился почти сразу же, посмотрел на меня, и, вероятно, выражение моего лица ему очень не понравилось. В общем, он выбежал и через минуту вернулся с небольшим графинчиком, широким стаканом и хрустальными флаконами на подносе.
- Выпейте немного бренди, госпожа, и разотрите виски бальзамом. Вы бледны, как смерть. Что Вас так напугало?
- Я глотнула желтоватого напитка, который обжег мне горло и вызвал приступ громкого кашля, но Хью оказался прав, прокашлявшись, я почувствовала, что в голове у меня немного прояснилось.
Он, как заботливая нянька, подал мне нюхательную соль, потом сел рядом, взял меня за руку и повторил:
- Что Вас так напугало, деточка? Рассказывайте.
И я, еще раз прочистив кашлем горло, призналась: кажется, что приходящий ко мне большой кот заговорил, да еще назвался хозяином Красного замка и предложил, чтобы я попросила все объяснить у мастера Хью.
- Я понимаю, что это безумие, значит, я еще не сошла с ума, ведь правда? - я жалобно посмотрела в глаза слуги.
- Он погладил меня по руке и кротко улыбнулся:
- Ты в своем уме, деточка. И тебе это все не померещилось. Наш сэр Бестиус, действительно, никуда не уезжал, я обманул тебя, прости старика. Просто он хотел, чтобы ты постепенно привыкла к его не совсем обычному виду.
Дальше пошли совершенно фантастические рассказы про злую ведьму, которую юный тогда сэр Феликс имел несчастье обидеть, конечно, случайно, он ведь галантный кавалер и сама тактичность; про страшное проклятие, наложенное на него разъяренной женщиной; про то, как бедный юноша темной ночью, стыдясь своего звериного обличия, прокрался в фамильный замок и рассказал ему, мастеру Хью, служившему еще его отцу - славному сэру Берни - о своем несчастье; как были срочно удалены под благовидными предлогами все слуги, кроме самых верных и преданных, умеющих держать язык за зубами; про бедную Салли, которая потеряла дар речи, увидев вскормленного ее грудью малыша в звериной шкуре; про условия, при которых проклятие может быть снято...
Я внезапно поняла, что хотя россказни мастера Хью монотонно вливаются в мои уши, голова отказывается их воспринимать. Последние фразы я просто не услышала, о чем позднее очень сильно пожалела.
Увидев, что я слегка успокоилась, глаза мои слипаются, не в последнюю очередь от выпитого бренди, и внимание рассеянно, слуга помог мне прилечь, сказал, что молодой хозяин сегодня меня больше не побеспокоит, принес вторую перину и удалился. Я провалилась в тяжелый сон с душными кошмарами, которые позабылись сразу, стоило мне утром умыть лицо прохладной водой.
Завтрак прошел так, как будто ничего не случилось. Я съела несколько ложек овсянки, выпила молока и спустилась в парк. Хенри-горбуна нигде не было видно, так что я побродила по дорожкам в полном одиночестве и покое.
В конце-концов я попыталась выудить из вчерашнего безумия несколько здравых мыслей.
- Предположим, что я не сошла с ума, и все, ну - почти все , услышанное мною от Хью, правда, хотя она и похожа на сказки, которые рассказывала давным-давно моя дорогая матушка, - думала я. - Что я теряю? Вместо обезображенного проказой, сифилисом или другой мерзкой болезнью супруга у меня ласковое прекрасное животное. Вместо самодовольного напыщенного любовника-дворянчика - умный и внимательный друг. Помнится, я была в разговорах с ним излишне откровенна, но то, что нельзя исправить, не должно отравлять мне жизнь. С такими мыслями я вернулась в замок, постаралась вести себя как обычно и позднее убедилась, что моя тактика была единственно возможной в сложившихся необычных обстоятельствах.
Прошло несколько недель. Гнетущая атмосфера постепенно рассеялась, ведь теперь я была посвящена в тайну сэра Бестиуса, и слугам не приходилось сдерживаться, чтобы ненароком не сболтнуть мне лишнего. Мы жили уединенно, но мне это даже нравилось, я всегда не слишком любила толпу, многолюдные праздники, пьяных мужчин, горластых болтливых женщин и визгливых детей. Чтобы разнообразить свой досуг, я училась верховой езде, читала стихи и романы из фамильной библиотеки Бестиусов и даже немного работала с Хенри в оранжерее, в отличие от остальных слуг он не отказывался от моей помощи. Наш хозяин теперь изредка навещал меня и днем, но его животное естество стремилось к ночному образу жизни, поэтому вместе мы проводили, в основном, вечера. Он мало говорил, обычно просил меня еще спеть ему что-нибудь и лежал на полу рядом с моими ногами, полуприкрыв изумруды блестящих глаз. Я понимала, что очаровываюсь им, что наши отношения становятся все душевнее и ближе. Однажды он остался сторожить мой сон и после этого стал проводить на ковре возле моей кровати почти каждую ночь. Его грациозность, его сила, его гипнотический взгляд и нежные ласки...
Было начало зимы, когда он, запинаясь не только от мешавших ему говорить клыков, но и от смущения, предложил мне разделить с ним ложе. Я не люблю пустого женского кокетства, поэтому в ответ просто поцеловала его в черное бархатистое зеркальце носа. Ведь, чего лукавить, я полюбила его - такого могучего и такого несчастного - всем своим сердцем. Я не стану рассказывать про ночь нашей любви - она была прекрасна, тем ужаснее оказалось мое пробуждение.
С первыми лучами позднего зимнего солнца я, не открывая глаз, протянула руки, чтобы зарыться пальцами в густой теплый мех на его спине. Но они наткнулись на чью-то гладкую холодную кожу. Сон моментально слетел с меня, я вскрикнула и уставилась на незнакомца, который, ошалело моргая спросонья, лежал рядом со мной - бледный человек с невыразительным лицом, тонкими руками и ногами, впалой грудью, заросший редкими волосами, и округлым животиком. Он улыбнулся мне и просипел: "Моя Лотта". Потом попытался потянуться ко мне, взглянул на свои руки и завопил от радости. Увы, но это был сэр Феликс Бестиус, которому моя любовь и страсть помогли лишиться проклятия.
Странно, но под шкурой прекрасного животного оказался унылый скучный человечек. Он никак не мог приспособиться к новому телу: ноги его заплетались, из рук все валилось, а лоб усеяли многочисленные шишки и ссадины. Он старался себя вести, как ему положено по рождению, и постоянно попадал в нелепые ситуации. А главное, он оказался невероятно зануден и абсолютно лишен чувства юмора. При этом он совершенно по собачьи был привязан ко мне и не отставал от меня ни на шаг. Как только он посчитал, что уже может появиться на публике, всем мало-мальски значимым людям в округе разослали приглашение на нашу свадьбу. Такого шикарного подвенечного платья не видели ни у одной невесты, как минимум, последние сто лет. Мой отец сиял от счастья и красовался перед всеми знакомыми - его дочурка, его маленькая Лотти отхватила себе, и не без его участия, самого завидного жениха. А мне впервые в жизни захотелось наложить на себя руки. Только чувство долга и неистребимое жизнелюбие удержали меня от этого шага.
Прошел год. Даже само присутствие мужа за стеной вызывает у меня глухое раздражение. Мне противен его тихий вкрадчивый голос, его белесая вялая кожа с красно-белыми точечками гнойных прыщей, его тонкие бледные губы и длинные жидкие светлые волосы, болтающиеся жалкими прядками по сутулым плечам. Скоро он войдет сюда, и опять начнутся его убогие ласки, мокрые слюнявые поцелуи и заискивающе-преданные собачьи взгляды.
Он перестал быть зверем, но настоящим человеком стать так и не сумел. Эти жалкие попытки достойно выглядеть в избранном обществе, этот вечный страх сказать или сделать что-то не так, как все это глупо и унизительно.
Но у меня появилась надежда. Вчера, отмечая годовщину нашей свадьбы, непривычный к спиртному муж выпил лишнего и проговорился, что проклявшая его ведьма еще жива. Я найду ее, чего бы мне это не стоило, найду и ласками, угрозами или презренным золотом заставлю вернуть мне моего нежного возлюбленного, моего страстного зверя, мое великолепное чудовище!