- Спи, сыночек мой прекрасный, баюшки баю, светит ярко месяц ясный в колыбель твою... как же там дальше? Забыла. Месяц ясный. Яркий. Хоть и не луна, а узенький серпик. Месяц не спит, а все другие спят. Все спят, сыночек. Мышка в подполе спит. Мурзик на порожке спит. Пиратка в будке спит. Папка спит. Мой сыночек тоже будет спать. Мамка ему колыбельную допоет, он и уснет. Слышишь, домик поскрипывет? Это он мамке подпевает. Баю-баюшки-баю, не ложися на краю, придет серенький волчок... Нет, не надо про волков! Лучше про дом, наш милый дом. Его папка построил. Когда ты родился. Для тебя построил, сыночка. Все в нем есть. Печь для тепла, окошки для света и много-много игрушек, чтобы сыночке было весело. Дом, милый дом. На холме высоком дом, где с сынулькой мы живем. Где я песенки пою. Баю-баю-баюшки-баю. Баю-баюшки-баю...
Женский голос сменился бормотанием, а потом и вовсе затих. Колеблющееся пламя огарка свечи и яркий лунный свет. Руины разрушенного артобстрелом дома. В центре развалин - чудом уцелевшая детская кроватка. В ней - укутанный в голубое одеяло с желтыми бегемотиками мальчик. Рядом прикорнула мать. Чуть левее - под рухнувшей балкой - раздавленное тело мужчины. Оскаленное в смертной муке лицо. Личико малыша спокойно и безмятежно. Ни улыбка, ни грусть не искажают его ангельской чистоты. Только из левой глазницы торчит большой осколок стекла. Печь для тепла, окошки для света. Дом, милый дом.
А ветер играет на остатках ступенек как на клавишах и тихо поет зомби-блюз.