За окнами совсем стемнело, когда судья, еле сдерживая зевок, предложил мне последнее слово. Я начал издалека, дабы продлить на пару суток пребывание на свободе.
- Наш бездетный отец, ваша светлость, не занимался нашим воспитанием, он женился на нашей несчастной матери, когда та, инфеличе донна*, была беременна от него пятым ребенком.
Судья поморщился, поправил на груди медальон, моргнул пару раз, сделал вид, что слушает, а я продолжил исповедь:
- Мой старший брат был моложе меня на восемь лет, которые он провел, свив гнездо на старом гуэрца*, когда я волнуюсь, то перехожу на родной язык нашей матери, чиедо скуза, востроноре*, - я изящно поклонился.
Судья заинтересованно свесился с люстры, поправив черную повязку на левом глазу.
- Ваша честь! Если бы видели, как рыдала наша матушка, когда мы за несколько минут съедали все приготовленные ею булочки с белладонной и снова раскрывали рты, как голодные птенцы.
- Подсудимый, - судья кашлянул для важности, - вы пгизнаёте свою вину?
- Нет, ваша светлость, я защищал своё жилище!- скромно скрестив руки, робко возразил я.
- Как это нет?!- заорал мерзкий рыжий субъект в выцветшем, отполированном на заднице фраке, очевидно, прокурор.
- Вот так. Нет. - Я был твёрд, как скала, та самая, что рухнула, когда мой младший брат поедал траву у её подножия. Было очень смешно смотреть, как его засыпало обломками скалы и старыми деревьями. Знаете, наш младший очень боялся щекотки. Раньше. Сейчас перестал.
Мне показалось, что в глазах у судьи мелькнуло недоумение.
- Велика смертность в наших местах, востроноре.
Судья стукнул молоточком по кафедре, раскачиваясь на люстре:
- Молчать! Подсудимый, я вас по делу спгашиваю!
- Мы были похожи, как пять капель воды. Когда же съели всю белладонну в округе, родители наши умерли, в наследство осталось старое гуэрце* с обшарпанным гнездом, свитым моим старшим братом, который моложе меня на пять лет, то самое, что горько рыдает, если в дупло опускаешь монетку в десять лир, а, если не опускаешь, то ором орёт: "гони монету, кольоне*". У вас найдется сотня лир, чиедо скуза, востроноре?
Малахольный судья сглотнул судорожно, постучал по люстре и спросил гнусаво:
- Куда делись тги года?
- Какие три года, ваша светлость? - надо же, засёк, придурок.
Тот пробежался по столу и заумничал:
- Три года вашего стагшего бгата!
-Ааа! Ну так он провёл их под дубом, добывая пропитание, - и, не давая опомниться, я продолжил, - а ещё полдома, востроноре! Мне, а моему младшему брату - 3D-принтер, который упорно выдавал вместо денежных купюр "Уголовный кодекс" в пятистах томах. Если б вы видели, как плакал несчастный брат, читая его вслух холодными зимними вечерами своему лучшему другу, маленькому рыжему таракану. Как они горько рыдали, листая страницу за страницей! Как-то брат спросил меня, не скучно ли одному в таком огромном полудоме, на что я ответил, нет, не скучно, но хочу нанять охранников, мало ли, кто шляется по окраине.
- Разглядев алчность в глазах брата, тут же подал объявление, повесив его под дуплом старого гуэрце. Явившийся вскоре начальник ЧОПа приятно грассировал, что превращало беседу с ним в легкую головоломку, однако уверенность, идущая из широко открытых глаз, подкупала, а чёрный хитиновый плащ говорил об интеллигентности, в общем, мы заключили договор, и уже на следующий день я спал спокойно, доверив своё жилище двум охранникам.
Тут я замолчал, глядя, как рассаживаются присяжные. Потом продолжил погромче, разбудив судью:
- Вчера вечером, а он был очень теплый и тихий, лишь невдалеке шумел, повизгивая, принтер моего младшего брата,сидели мы втроём с телохранителями, резались в карты. Понятное дело, выпили.
Судья резво подпрыгнул и шмякнулся, звякнув медальоном, на стол к присяжным.
- Пгостите! Уточните, что вы такое пили? Экстгагт белладонны? Тгёхпгоцентный гаствог богной кислоты? Е284?
- Что вы, ваша светлость! Мы пили 3,2 - процентный раствор парного молока, что любезно предложила дикая козочка, которую мы, будучи детьми, держали в гнезде старого гуэрце вместе с выкопанными желудями, из которых наша несчастная матушка, инфеличе донна, готовила лекарства от энуреза и импотенции для нашего бездетного отца, когда была беременна от него пятым ребенком.
Мне показалось, или глаза судьи в самом деле поменялись местами? Он судорожно перетащил повязку с левого на правый глаз. Воодушевлённый, я продолжил свою исповедь.
- Значит, мы выпили экстракт белладонны, тьфу, по стаканчику парного молочка от дикой козочки, царствие её небесное, - тут я закатил глаза и замер в глубоком страдании, одним глазом отслеживая нервное передвижения судьи по краешку стола.
- Ну, и разумеется, нам захотелось поразвлечься, мы и решили вызвать, нет, не проституток, чиедо скуза, востроноре, а кого-нибудь позадорнее. Вскоре в дверь вежливо постучал шустрый менеджер. Он производил хорошее впечатление. Умный открытый взгляд, хорошо поставленный голос, прямо как у вас, умение держаться в любой обстановке, тонкий юмор.
- Это будет г"гандиозный концегт! - убеждал он нас, тряся кипой распечатанных прайсов, сияя прекрасными чистыми глазами с изящным рыжим пятнышком на одном зрачке.
- Мы обговорили условия сделки. Видите ли, ваша светлость, у меня не было свободных наличных среств, а Уголовный кодекс частично сохранился лишь в дупле старого гуэрце, куда его затащила голодная коза, царствие ей небесное, - и я снова закатил благопристойно глаза к небу, успев отметить, что судья нервно задёргал усами,- вот я и предложил в качестве платёжного средства это самое старое дупло, в котором мой старший брат...
Судья подскочил, как паралитик, и рявкнул:
- Не надо пго бгата! Когоче!
- Удивительно, но менеджер согласился, правда выдвинул райдер:
-Только никаких Машенек! У нас нагод погядочный, без вгедных пгивычек!
- А кто был против? Машеньки у меня и самого не было, я, ваше светлость, чиедо скуза, беспорочный девственник - вот уже много лет, как завязал с этим неблагородным делом, вспомнив, как моя несчастная матушка, инфеличе донна...
Судья перепрыгнул со стола на портрет моей матушки и завопил:
- Не надо пго матушку! Когоче!
Я пожал плечами - не надо, так не надо.
- В общем, мы договорились, и менеджер умчался за своей труппой. Не прошло и нескольких минут, как вокруг зашуршало, и покой нашего старого полудома был нарушен топотом множества ног и разноголосым гомоном. Когда я увидел, какой толпой явились гастролёры, то чуть не рухнул. Выцепив взглядом рыжего менеджера, спросил как можно строже:
- Подождите! Мы так не договаривались!
- Как это? Очень даже договагивались! - и он потряс в воздухе стотомником концертного договора, - вот, смотгите: солисты, шоу-балет, акгобаты!
За окнами пролетели листочки, на улице подул легкий ветер, поскрипывая, шумел невдалеке 3D -принтер младшего брата.
Рыжий кивнул, шевельнув длинными усами. В глазах его мелькнуло такое, что расхотелось спорить, но я всё же предложил отменить концерт.
- Они уже здесь, - Рыжий ехидно осклабился. Сверкнули хищно глаза с маленькой желтинкой-горошинкой, от ушей до ушей разверзлась отвратительная улыбка.
Да, было поздно. Ветер усилился, деревья лупцевали друг друга корявыми ветками. Полчища рыжих тараканов под бравурную музыку и звяканье принтера заполонили помещение - всё ходило ходуном, казалось, танцуют сами стены. И тогда, ваша светлость, один из моих глухонемых охранников, тот, что страдал от светобоязни, поэтому всегда носил тёмные очки, вызвался пригласить спецагентов. Машеньку и Комбата. Пока охранники с остервенением чертили "Машенькой" длинные защитные полосы, я заливал актёров "Комбатом". Они опадали со стен, как пожухлые листья с осенних деревьев, - тут я издал горестный протяжный стон и смиренно промолвил:
- А больше я ничего не помню, потому, как потерял сознание. Прошу вас о снисхождении, ваша светлость...
Ответом на моё признание стало громкое рыданье присяжных заседателей. Судья отжал мокрый от слёз рыжий фрак, поправил повязку на левом глазу, и всхлипывая, произнёс:
- Зачем вы напичкали актёгов метадоном?
- Чем? - я выпучил глаза, как наша старая коза, которая нанизывала на тонкую леску жёлуди, что мы кидали в дупло старого гуэрце.
- Не пгидугивайтесь! - судья снова заскочил на люстру. Из-под стола выкатился пустой баллон "Комбата". Присяжные хором заверещали, тыча в него мерзкими лапами.
- Но, прошу прощения, востроноре, ничего подобного и в мыслях не было, и вообще...
О, чёрт! Я задумался. Один из охранников, тот самый, в очках, исчез сразу после сражения, на месте остались лишь чёрный хитиновый плащ да темные очки. Предатель! Если я его найду, то...
Впрочем, что-то подсказывало мне, что не найду. Я пригорюнился. И было из-за чего!
Суд удалился на совещание.
Ветер на улице стих, почему-то замолчал и принтер моего младшего брата, сломался, наверное.
Надо ли сомневаться в том, что я был осуждён, а жилище подлежало раздаче родственникам погибших от моей руки рыжих тараканов?
- Ваша светлость, чиедо скуза, как же вы поделите эти полы, стены, выбитые стекла?
- Ничего, - снимая мантию, проговорил судья. Повязка с глаза свалилась на пол. Коварная улыбка, левый зрачок с мерзкой желтизной, о, я узнал этого рыжего мерзавца, как ловко он меня трижды обманул!
А тот, забравшись по лацкану моей майки, перешитой из старого пиджака нашего бездетного отца, уставился в мои отчаянные глаза и прошипел, шевеля огромными усами:
- Мы не будем ничего делить! Мы очень дгужная семья! - при этих словах лже-судья достал увестистый ржавый ключ от тюремной камеры, мерзко хихикнул, раскрыл медальон, и, о боже, я увидел портрет моего младшего брата.
Не знаю, сколько лет из данного мне срока я вживую пробуду за решёткой, страдая от блаттофобии* - нанятые счетоводы всё ещё пересчитывают число погибших...
Инфеличе донна* - несчастная женщина; гуэрца* - дуб; чиедо скуза* -прошу прощения; кольоне* - придурок, *востроноре - ваша честь. Всё итальянский, в транскрипции ГГ.
Блаттофобия - боязнь тараканов.