От медленно опадавших листьев веяло приближающейся зимой и небывалой ранее грустью.
Лизавета подмешивала квашёнку, когда в кухню вбежала Танюшка, ухватилась за подол, затараторила, захлебываясь от волнения:
- Мамочка, можно мы с папой пойдем, погуляем? Мы к старому дому сходим, можно? Я с Катей хочу поиграть...
С дочкой бывшей соседки Танюшка часто играли вместе, переезд разлучил девочек, одну не отпустишь, далековато. Лиза присела на корточки, обняла дочку, подняв глаза на подошедшего мужа. Тот кивнул, вскинул вопросительно брови.
- Да, конечно идите, а потом пирожки будем есть. Как раз тесто подойдёт.
- С капусткой, - улыбнулась радостно Танюшка.
- И с капустой, и с мясом, а ещё сладкие!
Радостно взвизгнув, девочка умчалась в комнату - переодеваться. Лиза сняла фартук, сдерживая волнение, прошла мимо мужа. На улице стояло бабье лето, устилая коврами разноцветных листьев ещё теплую землю, но было уже прохладно, надеть нужно было и чулочки, и пальтишко с шапочкой.
Проводив мужа с дочкой, зашла в ванную, глянула в зеркало, прикусила губу. То, что Николай сам вызвался погулять с Танюшкой, радовало ещё и потому, что уходила, таяла дурная мысль, сердобольной кумушкой-соседкой принесённая. Предательские слезы всё же скатились по щекам.
"Дура я, и чего расклеилась, сразу поверила?" - Лиза пыталась отмахнуться от сплетни как от назойливой мухи, стараясь унять дрожащие от волнения руки, повторяя как молитву: "Всё у нас хорошо, всё хорошо".
Пирожки удались, вернувшийся с улицы сын, не успев вымыть руки, с удовольствием проглотил в два жевка один капустный - пирожки Лиза делала маленькие, уютные. Прогнала мальчишку в ванную, выставила на стол тарелки, кружки, достала молоко. Пора бы уже и гулёнам вернуться.
Танюшка свежим вихрем влетела в кухню довольная, ахнула, полюбовавшись на горки аппетитных пирожков, обняла мать.
- Мамочка, мы гуляли! Катю не видели, зато с нами была тётя Аня!
- Какая тётя Аня? - почти остановилось и тут же взорвалось, забилось, словно птица в клетке, сердце.
- Красивая, весёлая, - дочка тараторила, жуя пирожок. Николай растерянно замер в дверях, опираясь рукой о притолоку, Лиза смотрела на него, держа в руках бутылку с молоком.
- Что за тётя Аня? - еле слышно переспросила девочку, глядя на мужа.
- Красивая! Мы сидели в песочнице, а тётя Аня всё смеялась, а папа с ней играл в неваляшку, ой, так было весело! - выскользнула из рук, упала бутылка, молоко хлынуло на пол, Танюшка присела, подняла, протянула матери, не понимая, что она только что разрушила мир в доме.
- Садитесь кушать,- Лиза взяла себя в руки. Затёрла пролитое молоко. Аня? Не сейчас, ни при детях.
Ели почти молча, даже Танюшка, словно что-то почувствовала, а может, от усталости, больше молчала. После еды дети ушли в свою комнату делать гербарий - дочка притащила с улицы много красивых ярких листьев.
" Неужто, правда? Не сорока-соседка весть на хвосте принесла, а видели люди, знали, кроме меня, все знали",- Лизавета мыла посуду, заливаясь слезами. Внутри всё сжалось, давило, отчаянно рвалось наружу криком: "Почему? За что?"
И поговорить, посоветоваться не с кем. Мама, как на притчу, в область уехала, родных навестить. Подруги - у всех дети маленькие, как такое обсуждать? Как советовать, если сама не пережила?
Лиза заглянула в комнату. Николай лески да разные рыбальные снасти перебирал, Шурик тут же суетился - любил с отцом на озере рыбачить и дома с удовольствием помогал, Танюшка спала, обняв любимую куклу. Нет, сейчас не получится поговорить. Ни при детях же...
Когда же это началось? Как не поняла, не заметила? Неужто, в Крещение?
Надежда, золовка, тогда приезжала с ночёвкой да племянницы мужевы приходили. Надя мастак карты раскидывать, упросили погадать. Лиза тогда тоже пристала. Та сначала отнекивалась: мол, чего тебе-то гадать? У тебя вон - и муж под боком, и детишки, и квартира новая.
Однако всё же раскинула, сначала-то вроде гладко говорила, а потом как-то запнулась и карты выронила, вроде нечаянно, рукой махнула:
- Видишь, карты даже выпали, ну тебя, давай лучше чаю выпьем.
Лиза глаза прикрыла, вспоминая: а ведь была там, была дама пиковая! Ах, Надежда, Надежда, поняла все и спутала карты, чтобы не расстраивать. Неужто, знала уже? Или предвидела?
"Нет, за такое время, иль не догадалась бы я?" - Лиза взъерошила волосы, прогоняя дурные мысли. Горько усмехнулась. Квартира... да, новая, ещё только обживать стали, до этого тремя семьями в двух комнатах ютились. Губы скривились в плаче. Ютились да любились. Не было этой Ани тогда, не было!
Вышла на балкон. Солнце ещё грело, но от земли пахло прелыми листьями. Сейчас бы закружиться среди золотисто-красного разноцветья, задыхаясь от счастья, от крепких рук на талии, как тогда, в свадьбу.
Вспомнилось, как познакомились...
Первое послевоенное лето. Лиза возвращалась домой с работы, с наслаждением вдыхая головокружительный аромат сирени. В руках - сетка с продуктами, в голове мечты всякие. А, что ещё может быть в голове у девятнадцатилетней девчонки?
На одном из перекрестков услышала позади шаги и тут же приятный голос:
- Помощь нужна?
Дернула плечами - ещё чего не хватало, отдашь авоську, и пропали продукты. Парень не отставал, но и не проявлял наглости.
- Меня Володя зовут, а этого длинного - Николай, - сообщил весело парень, кивнув на спутника.
Лиза прыснула, невольно подняла на ребят глаза, оценила: Николай чуть постарше, высокий худощавый, волосы пышные волнистые, Владимир низенький, коренастый, смешной какой-то. Она переложила авоську в другую руку, и тут Николай перехватил поклажу:
- Да не бойся, не воры мы, тяжело ведь, тебе куда? Рядом уже? Ну, тем более,- ловко оттёр Владимира в сторону, тот усмехнулся, отстал - тротуар был неширокий, только на двоих.
За несколько минут узнала, что они родные братья, оба на заводе работают, живут тут же не далеко. Сама только имя назвала. А зачем лишнее болтать? Как знать, может, больше и не увидятся.
Увиделись. Зимой. Издалека. Николай был с девушкой, та счастливо улыбалась. Показалось, или и он Лизу узнал?
А весной... Двери стукнули, распахиваясь, влетел в квартиру племянник, с воплями:
- А к Лизке жених пришел! - затряс головой, белые малюсенькие лепесточки на пол так и посыпались.
А следом - он, с букетом черемухи. Николай. Надо же, разыскал, нашел. А потом - дни, наполненные встречами, вечерние прогулки, поцелуи. К зиме свадьбу сыграли. Скромную, хотя и народу было немало - семьи у обоих большие были.
Лиза закрыла глаза, вспоминая. Вот она рядом с Николаем, Кольшей своим, в цветастом платьице, смущенная и счастливая. Рядом сестра Августа в белом, почему? И как не догадались платьями поменяться? Может, это знак был такой?
Вспомнилось, как радовался Коля рождению первенца. Шурик рос этаким бутусом, ножки и ручки как тесемочками перевязаны, это сейчас, в десять лет, вытянулся, стал чуть постройнее. Танюшка младше брата на пять лет, Николай с ребятишками с удовольствием всегда занимался - и поиграть, и погулять никогда не отказывался...
"Что же я не так сделала?" - ох, и невесело же было на душе. Лиза смахнула слезы, глянула в окно на розовый закат. "Не отдам. Драться буду, кусаться, не отдам!"
Спать легли вместе, но, как чужие. Впервые так, без объятий, поцелуев, даже без слов. У неё просто сил не было, а Николай молчал. Словно глухая стена выросла.
Как же, табельщица!
Назавтра вечером, оставив Танюшку на попечение брата, Лизавета пошла к той самой соседке, Волохиной Валентине, что правду на мужнину измену открыла.
Та тараторила, давая деловые советы:
- Лизавета, мы их на чистую воду выведем! Ты давай завтра беги в завком, накатай на Кольку жалобу, его там по партийной линии пропесочат!
Не зря говорят, что чужие языки страшнее пистолета. Отчаявшаяся Лиза, как слепой котёнок, прислушалась к словам соседки и поутру сбегала в завком. Вышла оттуда вся в слезах, красная как рак - ну как же, на мужа жалобу накатала. Но обида жгла, мысли только об одном: "Пусть теперь повертится как уж на сковороде, чтобы неповадно впредь гулеванить было!"
Николай после завкома явился злой, глянул исподлобья, долго курил на балконе, оделся, хлопнул дверями, вернулся далеко за полночь. А наутро, уходя на работу, заявил:
- Дура. Пусть тебя завком теперь ублажает... - выругался матерно. Ночевать не пришёл, отчего стало совсем горько. Утешали только мужнины вещи в шкафу, словно шептали, что он ещё здесь, дома.
Возвращаясь с работы, встретила у подъезда Веру.
Верушка, как её все звали, старшая сестра мужа, уцепилась за руку, жарко шепнула, дохнув куревом и перегаром:
- Зайди-ка к нам, на минутку.
Зашла. Села каменная. Вера принесла два стакана, нырнула в шифоньер, притащила на стол бутыль браги.
- Давай выпьем, - достала хлеб, горчицу, банку огурцов, холодец, кинула на стол вилки.
Лиза поначалу отказалась, но та сунула снохе полный стакан:
- Хороша бражка. Ты, девка, слушай сюда. Ты хвостом перед Кольшей не крути, не ёрзай. Не ты первая. Мужики они все на баб падкие, подумаешь, сгульнул, убыло с него, что ли? В подоле не притащит! Какого лешего ты этот концерт устроила? Ты, слышь, давай ещё по стаканчику, ага?
Лиза всхлипнула, второй стакан пошел легко, да и бражка была хороша, холодец у Веры, как всегда, ядрёный, густо горчицей приправленный. До слёз. Закусила им и совсем разревелась.
- Тю... Не вой! У мужика хозяйство простаивать не должно! Ему выход нужон. Натура мужичья того требует. И не будь дурой. Я вот сглупила в своё время, и что? Осталась с тремя детьми! Приревновала мужика, схватила детей да к матери убежала. Ой, дура... Сдуло мужика ветром в другую берлогу. А ты Лизка, счастливая, что мать твоя при тебе живет, и бежать тебе некуда. Давай ещё?
После третьей женщины долго молчали.
- Ты для себя реши: нужен он тебе, Колька-то наш? Или не нужен? Если нужен, так стисни зубы и перетерпи. Никуда он не денется. Ты баба хозяйственная, ладная, а мужики уют и порядок любят. А та вертихвостка, прости господи, сёдня есть - завтра нет.
- Ладно, пошли, ужо, провожу тебя, а то, не ровен час, совсем с Кольшей разругаетесь.
Ругаться было не с кем. Мужа не было дома. Лиза, до крови прикусив губу, с остервенением взялась за глаженье - белья накануне настирала гору. Водила тяжелым утюгом и думала.
"Ах, Вера, Вера... Уговаривала, поди, ради брата. Ей ли рассуждать о семейной верности - как мужик ушел, так со всеми подряд и крутит - и с холостыми, и с женатыми".
Неделя протянулась тоскливо, похолодало на улице, задождило, отчего казалось, что тучи вот-вот заполонят комнаты. Николай молчал, много курил или пропадал куда-то, то ли к этой, то ли в гараже с мужиками ошивался, пару раз пришел выпивши. Лиза на автомате готовила, убирала, занималась детьми, к ночи сворачивалась клубочком около Танюшки, обнимала горячее детское тельце, молча глотала слезы. "Мамочка, хоть бы уж ты быстрее приехала, может, посоветовала бы, что же делать-то?", - зажимала ладонями рот, чтобы громко не разрыдаться.
Когда Коля в очередной раз не явился домой, долго ревела, поскуливая, как брошенная собака, а когда обида и зло в душе окрепли, схватила пальто, побежала к соседке, не откладывая, отправились вправлять мозги Аньке.
Та спустилась по широкой общежитской лестнице высокая статная красивая. Лизавета- то маленького ростика и пухленькая, а эта... Голова гордо поднята, коса кругом уложена.
- Кто меня спрашивает?
- Мы! - Соседка взяла инициативу, пихнула Лизавету в бок, мол, чего молчишь. Та начала тихо, потом взвивалась, перешла на злой крик:
- Слушай, Анна. Оставь моего мужика в покое. Дети у нас... Отстань от него!!!
Та только рассмеялась, подлила масла в огонь: мол, никаких мужиков силком не держит, а уж, тем более, не бегает за ними - сами липнут, отбиться не возможно. Не прогонять же - уж больно сладко в мужских-то объятиях.
- Ах ты, шалава, - соседка взвизгнула, схватила Анну за волосы, Лиза подскочила, изо всей силы пнула женщину по ногам, та ойкнула, завязалась драка с криками, как и положено. Общежитские набежали, с трудом разняли баб, растащили в разные стороны, взъерошенных, злых, разгоряченных.
Шли домой. Сердечко стучало, вот-вот выпрыгнет - а что Коля скажет про эту драку? Фу, стыдно-то как. Гадко, некрасиво получилось...
Волохина успокаивала, хвалила - мол, правильно сделали, так её, гадину-разлучницу:
- Не переживай! Эта стерва от многих баб трёпку заслужила, она и моего Кузьму охаживала, зараза гулящая.
- Так мы за твоего мужика драку-то устроили?! - в сердцах вдруг поняла Лиза, с чего всё Волохина затеяла - и новость приподнесла, и на драку и на всё остальное подбила.
"Господи, какая же я, дура набитая!" - оттолкнула соседскую руку, пулей в подъезд метнулась, глотая слезы.
А дома ждал сюрприз - Николаева сестра Люба с ребятишками помыться в ванной пришли, Шурик деловито возился на кухне, разогревая чай, Люба мыла мальчишек, Николая ещё не было.
Лиза любовалась, как золовка быстро управляется с детьми: одной косы заплетает, другому рубашечку поправляет, третьему штанишки - их у неё пятеро, трое вон ещё мелкие, как и ихние, а две дочери уже невесты.
Люба поправила волосы, отпила горячего чаю с вареньем, посмотрела на играющих ребятишек:
- Вот, как гляну на них, так и Мишке всё прощаю, вон каких чудесных пацанов да девок мы с ним уродили! Ну, ваши с Николаем ребятишки тоже славные, и Шурик, и Танюшка! А я Мишку за детей пуще жизни люблю.
Лиза раскраснелась, поняла, к чему золовка о муже заговорила, а та положила ей теплую руку на ладонь, улыбнулась мягко:
- Ой, знаешь, Лизавета, Мишка вон мой: "Ах, Люба моя, Любонька", как лис какой, а сам ни одной юбки не пропустит на улице, аж, глаза с годами косые стали. А ещё и лысый! Всё туда же...
Она ещё долго говорила, рассказывала и про Михаиловы приключения, и про свою былую ревность - всякое бывало, а всё проходило, и снова - вот она, семья, а так Михаил заботливый, детей любит.
- Кольша у нас тоже так-то старательный да к детям вон как внимательно относится, это с виду он не сразу таковым кажется. А ты ведь любишь его, скажи, любишь, Лиза?
Та кивнула, теребя кисточки на скатерти.
- Тогда прости. Без веры и прощения не будет жизни. А Коля, он у нас неделю ночевал, ты не думай, что у той.
Отпустило сердце, чуть-чуть отпустило. Руки бы ещё унять, чтобы не дрожали. Простить? Но как же на сердце-то тяжело. Прогнать? Даже подумать страшно. Так и пролежала всю ту ночь с открытыми глазами.
В субботу неожиданно выглянуло солнышко, подсушило землю, окутывая город теплом и светом. Лиза укладывала спать Танюшку, когда в комнату заглянул Николай. Замерла, ожидая...
- Грибы пошли, много, говорят, нынче. Поедем завтра в лес?
- Ура!!! В лес, в лес поедем! - запрыгала Татьянка, оторвался от возни с пластилином, заулыбался сынишка. Лиза кивнула.
Лес окружил, окутал свежестью, сумасшедшими грибными запахами. Грибов, и правда, было много. Толпились дружными семейками опята, кокетливо выглядывали из травы красноголовики, прятались под листьями крепкие, пока ещё мелкие, грузди, даже парочка белых грибов попалась. Шурик, как обычно ходил с отцом, Танюшка - с мамой.
Подуставшие, ели, обжигаясь, печёную картошку, густо посыпая крупной солью. Супруги молча поглядывали друг на друга, отводя взгляды - смотреть в глаза всё не получалось. А вечером дружно мыли, чистили лесной урожай, варили грибницу.
Наутро Лиза занялась соленьями, нажарила картошки с грибочками, Танюшка прибежала, обняла за колени, уткнулась в подол, подняла на мать глазёнки:
- Мамочка, вы помирились с папой, да? Скажи, помирились?!
Лиза присела на корточки, обняла девочку, на маленькую ручку капнула невольная слеза.
- Мамочка, не плачь, я вас с папой очень люблю, я про вас картинку нарисую! - девочка выскользнула их материнских объятий и убежала в комнату.
Щёлкнул дверной замок.
- Бабушка приехала! - Танюшка с визгом бросилась к дверям, размахивая листком из альбома.
Лиза засуетилась, вытерла слезы, кинулась встречать мать. Помогла раздеться, разобрать котомки, подарки. После обеда, когда Татьянка, довольная, уснула, прижимая к себе новые мягкие тапочки, долго молчала, слушая привезённые новости, а на простой материнский вопрос: "Как вы тут", разрыдалась...
Васильевна выслушала дочь, покачала головой. Задумалась. Потом оделась, направилась к дверям.
- Ты куда, мама? - та отмахнулась - вернусь, тогда скажу.
А ходила Васильевна не так уж и далеко - к Волохиным. Вошла к удивлённой соесдке, та чаю предложила, Васильевна подошла к столу, кулаком стукнула:
- Валентина! Не лезь в чужую семью! Чтобы я тебя больше коло Лизки не видела! Ты свою жизнь устраивай, а чужую не руши! - развернулась, ушла, хлопнув дверью.
Дома молча выставила на стол муку, вилок капусты, доски, сунула в руки дочери мясорубку, сама взяла корыто с сечкой:
- Мясо я привезла, давай-ка, пельменей настряпаем, Николай любит пельмени.
Лиза собрала мясорубку, ручка долго не вставала на место, так руки тряслись. Прокрутила мясо с луком, нарубила мелко капусту, пока мать месила тесто, а защипывать ребята подоспели - проснулась Танюшка, вернулся с улицы Шурик. Очень старались, чтобы ровные были пельмешки, как у мамы и бабушки.
- Папа придет, покушаем и в лото поиграем! Ведь поиграем, да, мама? - тараторила дочка, вытирая муку с носа.
- Поиграем, конечно, - солидно пообещал брат.
- Волохину больше не слушай, - тихо произнесла Васильевна, - вот их слушай. У них сердечки чистые, открытые. Да мужа-то встреть не в этой становине, платье надень.
Распустилось, помягчело в груди то, что давило-сжимало. "Ах, мама, мамочка, какая ж ты умница..."
Николай тоже посветлел лицом, повеселел. К пельменям Васильевна по рюмочке выпить предложила, потом долго играли в лото, дети наперебой спорили, кто кричать будет, с удовольствием перемешивали толстенькие бочоночки с выпуклыми циферками.
А вечером после ужина Лиза вышла на балкон, вдохнула свежего воздуха - бабье лето разгулялось, одаривая последними теплыми деньками.
Неслышно подошёл Николай, положил руки на плечи жене, тихо шепнул:
- Прости...
Целовал прядки волос. Лиза повернулась, прижалась крепко к мужу.