- Послушайте, Лена, зачем вам этот дом? Вы красивая, молодая вдова, скоро выскочите замуж. И забудете про эту Карелию, про этот дом... Для вашего же блага предлагаю вам - продайте и забудьте. И цену даю хорошую - за сколько вы тогда купили. Я узнавал, мне всё сказали. Не упрямьтесь, милочка. Продайте...
Я смотрела на этого суетливого, неопрятного, но такого уверенного в себе человека, и не верила тому, что вижу и слышу. Как это - продать наш дом? Наш - каждой досочкой пола, отполированной Славиными руками, наш - каждым завитком придуманной мной резьбы. Продать? Да это, как душу продать!
Господи, что же я наделала! Как я могла сдать наш дом? Пустить внутрь, в свой мир настолько страшного в своей невежественной наглости человека?
- Немедленно убирайтесь, - не сказала, прошипела я.
- На минуточку, уважаемая. У нас вами договор до конца мая. А в права наследства вы вступите ещё не скоро, минимум месяцев пять ещё ждать. Вот эти месяцы и подумайте - зачем вам эта обуза? К чему вам эти генераторы, насосы, дымоходы и прочие прелести? Я же по-хорошему предлагаю. Но могу и по-плохому.
- Что это значит? Вы у нас дом решили отнять что ли?
- Зачем же отнять? Есть другие термины. Существуют вполне законные способы передачи недвижимости, и мне они хорошо известны. Вы владели домом недолго, а вот я ремонтик тут делал, и накладные и чеки имеются, предъявляются в суде. А дальше, как суд решит. И очень может такое быть, что он решит не в вашу пользу! ... Послушайте, Лена, я вам делаю хорошее предложение.
- Какой ремонт вы могли тут делать?! Дом был полностью отремонтирован!
- Полность-неполностью, а досочки-то скрипели. Я заменил, и вся документация имеется.
- Они скрипели, потому что мы так хотели. Мы с мужем так хотели! - уже кричала я. - А вы не имели права ничего менять без разрешения хозяев!
- А в договоре это не сказано, во-первых. А во-вторых, каких хозяев? Хозяина нет, царствие ему небесное, а вы, милочка, не хозяйка пока. Так что продайте и покончим с этим.
Всё! Я больше не могла слушать этот вражий клёкот. Сказать "я ещё вернусь" - было бы пошло, я молча повернулась и пошла к машине, порадовалась только, что сына нет со мной. Он бы, возможно, бросился на этого оккупанта с кулаками. А я просто села в машину и поехала в деревню, остановилась, правда, на полпути - надо было как-то привести нервы в порядок, не соваться на люди с таким искажённым, заплаканным лицом.
Странно, но я так отчётливо помню звуки и ощущения того момента - первого знакомства с домом...
Скрипнула дверь машины, хотя и не скрипела никогда, ветер кинул в лицо горсть мелкой ледяной крупы, и сквозь поволоку метели я увидела вдали, на склоне массивной горы тёмное, большое тело дома. Очертания его ясно говорили, что дом деревянный и очень старый.
- Какой-то ненормальный тут филиал Кижей построил, - сказала я мужу.
- И не говори, - подхватил он. - А тот ненормальный, который это купил, стоит рядом с тобой, - добавил Слава и обнял меня за плечи. - Это наш дом теперь, Лена.
Следующие ощущения - негодование, растерянность - разве о таком доме я мечтала? Потом опять растерянность - что же с этим чудовищным строением делать? Как в таком можно жить?
Слава заговорил:
- Место изумительное, посмотри внимательно - дом далеко от трассы, но ясно виден - не проедешь, не заметив, сама гора - одна такая в округе, название обалденное - Кружилина гора - я такое искал, чтобы была в нем нотка какой-то истории. Вид-то какой вокруг... А от дома-то всё как на ладони, Москву видно, - засмеялся он. - Это наше место, Лена...
И я поверила потому, что не верить мужу не могла. Он всегда очень точно знал, как выглядят и где в этом мире располагаются места и занятия, которые судьбой предназначены нам.
Так было с квартирами, отдыхом, работой, даже ребёнком. Однажды он посмотрел мне в глаза и сказал, что нам пора иметь семью из трёх человек, и... Даня появился точно через девять месяцев.
Вот и тогда, раз Слава решил, что этот монстр из прошлого века - амбициозная постройка богатого сольвычегодского купца - наш, значит, так и есть, и по-другому быть не может.
Первые месяцы нашего домовладения прошли в усердных трудах. Перво-наперво дому надо было придать вид жилого, как-то прикрыть его откровенно голые, большие стены, не меняя кардинально общий вид - этакого ковчега, посреди взгорий и пустошей карельской глубинки. Что делать - разложив веером альбомы по русской резьбе по дереву, я рисовала, как заведённая, бесконечные линии узоров, благодаря судьбу, что могу это делать и моё мухинское прошлое пришлось так кстати. Каждый узор был немного отличен - ни одного повтора, но казался продолжением предыдущего - как член семьи.
Слава, набрав команду резчиков в Петрозаводске, выхватывал листы прямо из-под моих рук, и всё тут же шло в работу. Осветлённые, обновлённые стены накрывались кружевными подзорами, как испанка мантильей, и уже нравилось мне. Ставенки, перильца, навершия - терем царский, да и только. " У тебя даже походка изменилась, - говорил муж. - Выступаешь словно пава". Смеялся и обнимал. Даня, тогда рьяно увлекавшийся он-лайн играми, совершенно их забросил и важно отвечал на вопросы "почему и когда придёт": "Некогда мне, мы с отцом дом строим".
Параллельно внутри и под домом шло обустройство современной жизни, я предпочитала не вникать, радуясь, что и муж и сын, который несмотря на десятилетний возраст отлично входил во все технические детали, избавляют меня от этого.
Занятые домом мы почти не обращали внимание на окружение, только в редкие минуты праздности замечали разноголосицу патриархальных звуков, доносившихся из деревни, к которой наш дом формально принадлежал. Всё это было очень в новинку и радовало полной сменой впечатлений. Для таких исконных горожан, как мы, и простое пение петуха было откровением, а тут ещё и коровы, и козы, и собачья брехня, шум леса на западной стороне горы, запах свежего дерева - такой неожиданно пряно-сладкий, волнующий. К концу весны я уже удивлялась, как раньше я могла не видеть всей прелести этого места.
Наше резное детище становилось всё краше, я уже гордилась им, Слава только ухмылялся довольно - как ловко он пристроил мои художественные таланты, и вынашивал планы отдельного туристического маршрута от Петрозаводска или Петербурга до нашего дома. А на южном склоне - горнолыжная база и несколько избушек в древнерусском стиле, даже и на курьих ножках - почему нет - под сдачу. "Такого нигде нет! Увидишь - поедут, не только кататься, а и просто посмотреть"
Слава никогда не ошибался. Но всё это требовало вложений, мы продали питерскую квартиру, машину и не пожалели - всё ладилось. Пока не грянул гром, да креститься уже было поздно.
Поздно - вот главное слово. Если бы раньше, то с онкологией ещё можно было бы справиться, наука не стоит на месте. Но всё вместе - кровь, с переизбытком красных кровяных телец, и отказавшая из-за неё печень - это организм Славы преодолеть не смог. Бесконечные мучительные отёки, проколы для отвода жидкости, потом шунтирование, которое дало только кратковременное улучшение... И ничего не помогло - ни лучшие специалисты, ни новейшие препараты, ни наша с Даней любовь, ни горячие молитвы. Поздно. Слава, мой Слава, муж, любимый, сгорел за полгода.
Дело наше, начатое и неоконченное из-за свалившейся беды, требовало вложений, а у нас с Даней ничего не осталось, и я сдала дом. Господи, лучше бы у хороших людей в долг взяла, они бы потерпели, чем вот с таким упырём теперь бороться! Конечно, у нас были и есть друзья, способные помочь в такой ситуации, но сейчас, вот сейчас - в этот страшный момент, когда мне не войти в свой дом - что делать?...
А вокруг меня слабо колыхался под лёгким ветром придорожный подлесок, крошечный жаворонок высоко в светлой лазури весеннего неба пел свою песню - было так хорошо, спокойно, ласково в природе - и уехать? Нет, моя натура требовала остаться и что-то предпринять прямо сейчас.
Я остановила машину у дома бабушки Ирины Мокеевны. Мы ночевали здесь первое время, когда купили дом, брали молоко, картошку и вообще как-то дружили - по-крайней мере, это точно был свой человек. Деревенские нас вообще принимали очень хорошо по простой причине - перспектива работы. Горнолыжная база, задуманная Славой, работала бы и летом - просто как туристическая с местным колоритом, с маршрутами не только для бывалых путешественников, но и для семей с маленькими детьми. Я мечтала открыть на Горе питомник осликов - водить туда малышей, катать... У всех пони, лошадки, а у нас были бы ослики, ну и, может быть, пара северных оленей. Будет ли это теперь?
- Ленэ! Голубка моя! Здравствуй, милая... Вдовушка наша бедная... - бабушка Ирина вышла навстречу и была так очевидно рада мне, так полна искреннего сочувствия, что я разревелась, не сдерживаясь.
- Тоскуешь всё, голубка, по соколу нашему, - тёплые, тяжёлые крестьянские руки гладили меня и вели к дому. - Ох, верно, соколом в жизни был, да соколом и летает теперь. Видит-видит, как ты убиваешься. Да разве он бы хотел, чтобы ты все глаза-то выплакала? Соединил вас небесный пастух-патьвашка*, да не дали долгой жизни соколу нашему злые болести, - бабушка усадила меня к столу, продолжая приговаривать, налила молока, положила баранку. - Я смотрю с дороги ты, да к себе не пошла, покушай-ка.
- Как же я пойду к себе, бабушка Ирина, когда там засел этот гад! - всхлипывая, я рассказала соседке о своей беде. Она только руками всплеснула: - Ох, ты напасть-то какая!... С такими людьми, Ленэ, по-хорошему нельзя, они и сами плохи и обращение понимают только плохое. Ты кушай, успокаивайся. Счас скотину встречу, обихожу, тесто поставила, будем печь с тобой, внук рыбы принёс. А я подумаю пока, как нам быть. И не бывать такому, чтобы сутяга вдовицу и сироту дома лишил!
Настроение моё переменилось. Ни на что особенно не надеясь, я была рада ненадолго отложить думы о плохом, тем более, что обстановка бабушкиного дома располагала к тихим трудам и простым удовольствиям. Даже друзьям пока не стала звонить - подумала, может справлюсь сама? Ну что он может, этот упырь, со своими чеками, когда есть право собственности и наследование по закону? Только что крови мне попортить... Да хватит уже нашей семье испорченной крови.
Вечером, наевшись вкуснейших карельских пирогов с рыбой, мы с бабушкой Ириной сидели на завалинке. Солнце село, в тихом сумраке отчётливы были все сельские звуки - диссонансом доносились хриплые ноты шансона из моего милого дома.
- Такую дрянь включает, а ещё адвокат... - ворчала бабушка. - Ничо... Найдём управу... Я вот не говорю никому, Ленэ, а знаю я, где могила старого Кружилы...
- Это по которому гора названа?
- По нему, - кивнула бабушка. - Ох, знатный был тиедяд, шуури тиедяд** - по-карельски. Добрый, не добрый, но владел горой и окрест, как строгий халдиа***, всех в законе и справедливости держал. Сказывали, что когда с лесом говорил, так сжимал полено берёзовое, что сок с полена тёк! При нём никто не смел не своё взять, пьянствовать в будни, зверя не вовремя бить. Я совсем маленькая была, когда ушёл Кружила к предкам нашим, а и правду ушёл, будто пропал. Молва была, что старый муравейник на западной стороне горы - и есть его могила. Только найти его не просто. Вот как-то девчонкой шныряла я там по ягоду, да наткнулась на этот муравейник - огромный - с человека взрослого ростом, а в середине - посох воткнут. Сразу поняла - вот она - могила та, да не болтала, о чём знаю. Потом уже, когда нужда была сильная, ходила с подношениями к Кружилину муравейнику, просила не за себя, за родных. И помог ли он, или так судьба сложилась, но миновали беды, сын вернулся с Афганской, внук с Чеченской ... Тут ведь как, Ленэ, раз гора по Кружиле названа, то именем его и говорить надо с халдиа. Вот почему, думаешь, дом твой другого принял? А потому, что долго вас не было, а он пришёл, очаг согрел, дом ему покорился. Надо халдиа дома вразумить именем Кружилы, приказать выгнать чужого.
- Вот прям придти и так и сказать - выгони чужого?
Почти так, - усмехнулась бабушка. - Ты, главное, Ленэ, верь в старое слово.
Лёжа без сна в ожидании рассвета, я думала - почему бы и нет, что я знаю о законах мира? Тем более вот этого - лесного, древнего.
Едва посветлел край неба на востоке, я вышла с удочкой к озеру - нужно было самой наловить рыбы - не меньше пяти штук. Свежий, почти морозный воздух, аромат опавшей хвои, безлюдье - меня накрыло, как одеялом, тишиной, казалось, что заложило уши.
Над Варозером плыл туман, я вошла в него, как в молочную реку, сразу намокли полы дождевика, ногам стало холодно, зазнобило. "Что ж, - сказала я себе, - это маленькое испытание, надо потерпеть".
Я держала удочку мёрзнущими руками, не отрываясь смотрела на перышко поплавка, и спиной чувствовала громаду леса позади. Лес не молчал, живой и тёмный - он выдыхал свои непонятные шорохи и странные звуки, вдыхал туман и тихий плеск воды. Влажные спины валунов были как звери, наклонившиеся к воде - вот-вот поднимут головы, оглянутся на человека, зарычат...
Прямо над головой резко выкрикнула чайка, я вздрогнула, дёрнула удочку, на конце трепыхалась первая рыбка. Снимая её с крючка, я наклонилась и вдруг заметила огромную резко очерченную тень человека - она накрывала и меня, и часть берега, и неподвижную воду. Руки дрогнули, рыба с громким всплеском упала в ведро - звук был резкий, тень исчезла... Я заставила себя оглянуться на лес - медленно, трудно повернув голову, удочка в моих руках дрожала. Тихий сумрак, тёмная громада леса, заползающий внутрь туман, и никого...
Трясясь от холода и страха, я снова закинула удочку. Повезло не сразу, но через некоторое время в моём ведёрке трепыхалось пять штук приличных рыбок - подлещиков, кажется. Тени я больше не видела.
Солнце уже согрело воздух, утренней таинственности - как не бывало, птицы, насекомые - всё это пело, жужжало, проносилось мимо, а мне следовало найти муравьиную тропу. С полчаса, наверное, ходила я, согнувшись, присматриваясь к лесной подстилке и нашла - тоненькую нить тропы, нахоженую миллионами лапок - от берега и дальше, дальше - вглубь леса. Я пошла за тропой, теряя её иногда и, ползая по мху, находя снова. Ручеёк муравьёв становился всё многочисленнее, я уже видела его, не нагибаясь, и вот он - огромный старый муравейник.
Он лепился к древней, голой снизу ели, поднимаясь чуть не в два человеческих роста. Посох был едва заметен - торчала только рукоять - какой-то рунический знак. Надо же... Всё так, как говорила бабушка. Изловчившись, стараясь не давить муравьёв, я положила одну рыбинку повыше - как могла, прямо на муравейник - и безостановочное шевеление муравьёв прекратилось, как по команде - казалось, они все приготовились выслушать меня. Я поклонилась в пояс и заговорила, запинаясь:
Лесной хозяин, кланяется тебе Лена, молодая вдова, вот тебе гостинец - это прими, а моё забери... Помоги, если можешь, - добавила я растерянно, ещё раз поклонилась и пошла. Но не сразу, а убедившись, что за мной струится ручеёк муравьёв. Было немного страшно и неловко - мурашки бегали по всему телу совсем как муравьи.
Квест мой на этом не заканчивался - теперь нужно незаметно для оккупанта подобраться к дому.
Ирина Мокеевна обещала, что подошлёт внука чистить дымоход в доме в самый раз, как мне надо. Как она так правильно рассчитала - не знаю, но и правда, когда я подкралась под открытые окна дома, то услышала голоса в глубине. Дождевик мой шуршал - я сняла его, подсунула под крыльцо, сняла и резиновые сапоги и пошла в одних шерстяных носках - бесшумно.
Поскребла почву под углом дома найденной тут же щепкой, положила рыбинку, присыпала пригоршней земли и тихо проговорила:
- На двух ногах стою, на четырёх углах говорю, именем Кружилы всем приказ даю - выгоните захватчика из моего дома! - три раза обернулась вокруг себя и пошла к следующему углу. Тут распахнулась входная дверь, на крыльцо вышли мой квартирант и внук Ирины Мокеевны - Егор, я еле успела юркнуть за угол. Они о чём-то говорили, попрощались, квартирант пошёл к крыльцу и тут заметил мои сапоги и плащ:
- А это чьё?
- Моё, - ни секунды не промедлив, соврал Егор. - С утра дождь передавали, захватил на всякий случай, да вот - чуть не забыл... Кстати, хозяин, я ещё запамятовал - поддувала на втором этаже не глянул, - он сгрёб в охапку мои вещи и вернулся в дом вместе с квартирантом.
"Хорошо всё-таки иметь вполне реальных помощников", - подумала я благодарно.
Остальные рыбки были благополучно разложены, никто меня не увидел. К бабушке я вернулась вместе с Егором.
- Вижу, всё у тебя получилось, Ленэ...
- Не знаю, Ирина Мокеевна, не знаю, но, по-моему, я даже видела тень Кружилы!
- А вот об этом молчи. Никому не рассказывай.
День прошёл в хозяйственных заботах. Появилась уверенность, что всё сложится хорошо - как мне хотелось, я расспрашивала её о времени покоса, какая должна быть трава, как укладывать сено на хранение. Поражалась тому, как на самом деле непрост крестьянский быт, сколько там тонкостей, которые так много определяют.
Следующее утро началось с сирены неотложки. Она проехала прямиком к моему оккупированному дому.
- Сказали, аллергическая реакция у него на что-то, температура, в общем - повезли в область, - доложил нам с бабушкой Егор, помогавший медикам грузить квартиранта. - И всё хрипел: муравьи, кругом муравьи...
- Теперь, Ленэ, собери свою рыбку, закопай на берегу - муравьи за ней и уйдут, а я тебе курочку зарублю, побалуй, Кружилу, уважь, да слово благодарное скажи.
Кончается лето, я сижу на галерее в любимом кресле - несколько спокойных минут в круговерти обычных дел. Резьба моя медово-масляного цвета прикрывает обзор, а сквозь её кружева виден сад, лесная темень за ним. Внизу обсуждают постройку хлева для осликов сын Даня и Егор, три наших первых ослика хрустят морковками в летнем сарае, птицы, лёгкий шум леса и... ощущение счастья несмотря ни на что не покидает меня.
*Пустух-патьвашка - сваха
* *Тиедяд - колдун, знахарь, заклинатель, шуури тиедяд - сильный заклинатель, обычно мужчина
***"халдиа - хозяева леса, воды, земли, дома, человека (у каждого свой "халдиа") и т.д.