Одни и те же вещи в восемь лет и в одиннадцать по-разному видятся. Между началом повествования и его сегодняшним днем три года, три поворота, три жизни...
В наш дом опять пришел чужой мужчина.
И разочаровал меня.
Я бы такого никогда к себе не подпустила.
Высокий, худощавый такой, как на шар-нирах весь. Говорит через губу, с дурацкими присказками. Работает пожарником. Ну, не совсем настоящим пожарником, которые на пожары выезжают людей от огня спасать. Он шофер, кого-то возит. Какого-то началь-ника. Но ведет себя, как будто это он сам начальник.
Машина у него, "волга" служебная. Как личная. Сначала он к нам просто приехал. Они с маманькой там, что им надо, по-быстрому сделали, потом на кухню ушли. Это они так прощаются, чай попьют и расходятся кто куда. Но этот не ушел.
- Я, - говорит, - у тебя переночую. Мне, - говорит, - завтра от тебя удобней утром за шефом заезжать. Он, - говорит, - у крали своей сегодня.
- А дома что скажешь?
- Ничего. Мы с шефом в командировке. У нас работа такая.
Маманька его оставила, "ночуй", - гово-рит. Но не очень обрадовалась. И я тоже не очень обрадовалась. Места на диване для троих на всю ночь мало. Мне опять не повернуться, не раскинуться. Мы хоть и выросли все, но квартира у нас больше не стала, да и мест спальных сильно не прибыло. Толик спал в Наткиной кроватке, Натке в кресле теперь на всю ночь спать, две табуретки ей под ноги подставили. А мне опять на своем законном, бок о бок с ними.
Маманька с дядькой, ухомаздавшись, легли и быстро заснули. А я весь сон потеряла. Так и проваландалась до утра. Уже маманька встала завтрак готовить и на работу собираться, я только задремала. Потом маманька пришла дядьку шофера будить.
- Чего? Время? - продрал он глаза. - Ага, встаю.
Откинул одеяло, потянулся и сел на ди-ване. Маманька опять на кухню ушла. А дядька повернулся ко мне, двумя пальчиками приподнял ночнушку и подглядывает. А чего там подглядывать. Я в трусах. Тогда он вверху, где бретельки, приподнял, и там посмотрел. У меня грудки только расти начали, соски приподнялись на бугорке, торчат как большой палец в фигушке.
- Ну, ты встаешь? - негромко с кухни ему маманька.
- Встал уже, - сказал он спросонным голосом, не таким наглым, как с вечера. Нормальным голосом. Я сначала, когда он меня рассматривать начал, немного огорчилась, не хотела, чтобы он ко мне прикасался. А потом, когда он другим голосом заговорил, вроде и ничего. Пусть, думаю, не жалко. Он же не меня любит, маманьку, не ко мне пришел. Посмотрит, от меня не убудет. А сама думаю: наверное, я уже выросла, наверное, у меня уже что-то есть, на что взрослые дядьки заглядываются. Только на улице они еще не заглядываются. И в школе еще никто не заглядывается. А этот вот зенки выставил.
32
Он приехал потом, через сколько-то дней, без предупреждения, вечером, часов уже в восемь. Мы ужинали все. А в дверь кто-то ногой буздыкнул. Маманька в хала-те, мы кто в чем. Я в трусах, Натка в моей старой рубашке до колен. Я пошла, открыла, а он коробку большую впереди себя несет. Поставил в коридорчике и весело так говорит нам.
- А ну, мелочь, налетай, распаковы-вай!
Я на маманьку смотрю, Натка на маманьку смотрит. А Толик на коробку смотрит. Маманька нам кивнула. Мы и... второй раз уговаривать не надо. Друг за дружкой от коробки к столу. Уже и ставить некуда, маманька устала принимать.
- Ты, Сергей, случаем не киоск огра-бил? - спрашивает.
- Серега я. Понятно? Серегой меня зовите! Все. - подхватил Толика на руки и вверх подкинул. А Толик не понял, что с ним так играют. Прижал к груди банку чипсов и захныкал. - Ну? Испугался? Ничего, мужик, привыкнешь! - Поставил его на пол. - Я умоюсь, а вы пока тут приберите. - И в ванную ушел. А потом пришел, уже из-под душа, в брюках, но без рубашки. Как дома, и совсем нисколько не стесняется.
- Ну вот, можно и закусить после ра-боты.
Маманька убрала часть продуктов в холодильник, часть в шкаф. Много на столе оставила, в красивых упаковках: печенье, рулет, сок в пакетах, сниккерсы там, орбиты, сосачки всякие. Мы сидим и смотрим. А Серега тоже смотрит и спрашивает.
- Вы чего филоните? Это для кого все на столе? - и к маманьке. - Ты чего детям не даешь?
- Ты принес, ты и давать должен. У нас без разрешения не берут.
- Ну, раз так, порядок нарушать не будем, - согласился Серега. - А ну налетай!
- Откуда все это? - спросила маманька.
- С работы. Работа у меня такая, - смеется Серега. - Наши инспектора ходят по киоскам да магазинам, акты составляют, народ противопожарными мерами пугают, предписания раздают. А я помогаю людям от штрафов уйти, мировым судьей служу. Это так, мелочь, благодарность за содействие.
- А не попадет?
- От кого? Дурочка ты, - сказал Серега маманьке, но не ругательно сказал, а как бы ласкательно. - "Наша служба не опасна, не трудна, и на первый взгляд народу не видна, не видна она ему на взгляд второй, третий и четвертый". Помнишь такую песенку? "Знатоки" поют. Ха-ха!
- Ну, а пожалится кто?
- Его завтра прикроют за нарушение правил противопожарной безопасности, месячишко побегает, чтобы назад открыться. День ему дадут поработать и опять прикроют. И конец его бизнесу. С нашими один раз поссорится, может смело из города линять. У каждого свой хлеб. Думаешь, я бы не смог киоск открыть и шмутьем каким торговать? Да запросто! А зачем? Я каждый день под завязку затоварен. У меня багажник машины пустым не бывает. Так что ешь, пей, веселись! У нас хорошая жизнь.
И так на меня посмотрел, что я смутилась, пошла и одела майку.
33
Мы не знали, когда он придет, когда не придет. И маманька не знала. Он просто приходил как домой, всегда с коробками или пакетами. Ночевал, а утром уходил.
Если приходил рано, играл с Толиком и Наткой. Ко мне он относился как ко взрослой, со мной не играл, на колени не садил. Иногда говорил:
- Иди-ка чайник поставь, почаевничаем.
Или еще.
- А не поужинать ли нам? Там пель-мени в холодильнике, беги сваргань кило-граммчик.
В общем, как бы вместо маманьки меня на кухню отправлял.
Незаметно мы привыкли к Сереге. Ма-манька даже иногда говорила.
- Хорошо бы такого папаньку иметь. Хозяйственный. Все в дом несет. Не жад-ный.
А бабушка к нам почти не ходила теперь. Она один раз пришла, увидела Серегу, маманька их познакомила. И теперь не приходила никогда вечером. Только в пятницу. Толика из садика заберет к себе на выходные, иногда с Наткой. А в воскресенье я за ними съезжу, домой привезу.
Я думала, она на маманьку за что-то обиделась. А она сказала, что ничего подобного. Просто маме надо личную жизнь устраивать. Нечего мешаться.
Они, старые, иногда чего-нибудь скажут, ничего у них не поймешь.
А Серега потом нормальный дядька стал, когда мы все к нему привыкли.
Я утром младших развожу по садикам. Натке нынче в школу, последний год в подготовишке. Уже читает немного.
А потом прихожу домой и в школу собираюсь.
Я два вечера у маманьки денег просила на концерт. В классе записывали всех, кто хочет пойти в Ледовый. По пятьдесят рэ надо. Если бы маманька мне сказала, нет денег. Я бы даже второй раз и не просила. А она сказала - потом! И забыла. А утром она рано убегает. Я специально успела проснуться, когда она уже дверь открыла и снова спросила. А она мне говорит:
- У Сереги спросишь, - и убежала.
Мы все, и Натка, и Толик, его Серегой звали. Ему даже нравилось.
Я хотела у него попросить эти пятьдесят рублей, но мне стало стыдно просить у чужого человека. Кто я ему? Еще рассердится. Он, конечно, ничего не скажет, может и даст. Но вдруг обидится и больше не придет. Всем нам хуже будет. Ну, его, этот концерт, обойдусь. Потом расскажут. Или по телику по-смотрю.
Я тихонько взяла свою одежду, чтобы в ванной переодеться для школы. А Серега еще спал. Но уже не спал.
- Ну? Хочется на концерт? - лежит, руки за голову, подушка высоко поднята.
- Да ну его, - говорю.
- Так уж и да ну? Что, попросить стесняешься?
- Угу, - кивнула я.
- Я тоже всегда стеснялся просить. Вот заработать, это да, это не стыдно. Как ты считаешь? Заработать не стыдно?
34
Я уже как с дядей Аликом - думала, что я маленькая и никому не нужна. Еще сначала обижалась на него, что он меня не трогает, не подсматривает. Серега тоже, только в первый раз тогда подсматривал, больше не подсматривал. А сейчас, когда заговорил со мной, я почувствовала, что-то будет. Но еще не знала, что? На всякий случай поддакнула ему.
- Заработать не стыдно.
- Хочешь заработать?
- А где? - выдала я свою заинтересо-ванность.
- Да прямо здесь и сейчас. Ну? - и смотрит мне в лицо, гипнотизирует.
Я не смогла ему ничего сказать, только кивнула.
А он протянул руку, она у него такая длинная, взял меня за локоть и к себе на диван усадил. Я сильно напряглась, онемела. А он тогда говорит.
- Ты не бойся, я тебе ничего плохого не сделаю, обещаю. Я только посмотрю на тебя, даже трогать не буду. Хорошо?
- Только посмотришь? - пискнула я.
- Только посмотрю.
- На чего?
- Ты трусики сними и в кресло вон там сядь.
- И все?
- Да, посидишь в кресле, а потом я тебе деньги дам, и в школу пойдешь.
- Только ты не вставай, ладно?
- Ладно, - натянуто улыбнулся он.
- А то я сразу убегу. Ладно?
- Договорились, - пообещал он.
Я сначала согласилась, а потом застеснялась.
Когда мы с Верой перед Темой разделись, я маленькая была, у меня еще даже волосиков не было. А сейчас у меня уже волосики, ну там... выросли. Я их стеснялась. А Серега, он ничего не говорит, он смотрит на меня и ждет, только руки уже не протягивает, руки вдоль тела у него лежат.
Я медленно сняла юбку, потом гамаши. Я еще не знала, а дальше я сниму или не стану? Ничего, сняла. Стояла спиной к нему и голой... А он ждал и опять ничего не говорил. И тогда я села, как он хотел, только ноги сильно сжала. И не смотрела на него, а смотрела на свои посиневшие не от холода, от напряжения ноги. А диван наш поскрипывал.
А потом он велел мне.
- Ноги раздвинь.
Я сделала это и подняла глаза.
А он смотрел на меня застывшими глазами. Ну, не на меня... на мои волосики. А рукой сам себе... как маманька дядьке делала, вверх-вниз, вверх-вниз.
Я это по видаку много раз видела, но там по-другому. Здесь интересней. И совсем не страшно.
Только палка у Сереги кривая и в шишках.
35
Концерт был классным! Я первый раз в Ледовом была. Ух, красиво! А больше всего мне понравилось, что я сама заработала деньги на билет. Весь класс наш - иждивенцы, а я нет. Когда я так думала, мне сразу приятно становилось, я смотрела на всех своих и ухмылялась про себя: мелюзга!
Я в школе несколько раз видела, стоило отвлечься, Серегу, как он себя... ну этим... онанизмом... а, наверное, это не онанизм. Онанизм - это когда сам с собой один. А он же со мной, только я рядом. Но во всех кино про это дядьки всегда или сами себе, или тетки им так делают. Нет, наверное, он как в кино делал, а не онанизмом занимался.
И еще я подумала, интересно, а если бы он меня попросил так сделать, я бы согласилась?
Ага, согласилась бы. Но только из любопытства, а не потому что я испорченная. Когда я у Тёмы... ну совсем немного потрогала... я потом долго в руке его ощущала, какой он, как одна мускула, а когда рука скользит, он как живой...
Так меня воспоминания распалили, что я в ванной, потом, после школы... наверное полчаса или час целый просидела, даже руки устали и одну ногу судорогой свело.
Мы уже вечерами сидели все и ждали Серегу. И огорчались, если он не приходил почему-то. Маманька, когда Натка первая спросила ее, сказала.
- У него свой дом есть, ему дома тоже надо бывать.
- Там у него дети есть?
- А как же, есть, - сказала маманька куда-то в сторону и погрустнела немного.
А потом он опять приехал. Но с другой коробкой.
- А ну-ка! Что у нас сегодня в волшебном мешке? - весело балагурил. - Кто дедом Морозом будет? Кому подарки доставать?
Мог бы и не спрашивать, конечно, Толику. Но тогда не интересно было бы. Тогда не как игра было бы.
Толик доставал с закрытыми глазами то, что рука находила, кричал:
- Кому?
- Маманьке! - или: - Натке! - или: Толику! - или: - Мне! - кричали мы вперемешку. А потом смотрели, что досталось, и еще больше смеялись, даже ржали. Особенно сегодня. Сегодня коробка была мало съедобная, много всяко тряпко-тапкотоварная. Толику выкрикнули маманькин лифчик. А мне Толикову машинку. Ну, мы потом, когда раздача закончится, всегда садимся и меняемся назад, кому что подходит. Тут самое интересное начинается. Тут торг идет. Кто кому чем еще доплатит, чтобы свое получить. Кто шоколадку, кто карандаши или жвачку.
Мы на диване весь магазин разложили и трудимся. Маманька с Серегой на кухню ушли, ужин готовят и болтают о своем.
Я слежу, чтобы младшие ничего не напутали и не подрались. И свое отдельно откладываю. А там еще коробка одна была, там всякое женское, ну, красивое, иностранное. Я думала, маманьке. Сначала отложила в сторону, а потом любопытно, открыла глянуть, а там... маленькое... тонкое... мне...
36
Я не знала, чего у меня больше было: радости или нерадости. Ничего за просто так не бывает. Если Серега мне это подарил, значит, еще я ему должна буду. Не за прошлый же раз. За прошлый раз он мне деньги давал. За следующий раз белье подарил. Думает, я еще ему буду?..
Умный! Не стал покупать лифчик с трусиками, у меня на чего лифчик надевать? Только если чучелом наряжаться. Он подарил трусики и маечки, разные. Коробочка одна, а в ней три комплекта. В одних просто куда-то ходить можно. Белые - их со светлым надевать. А сиреневые - их с темным можно. А один просторный такой, не в обтяжку. В этих спят. И у маманьки такой есть. Я сначала обрадовалась, класс! А потом прикинула, сколько же это стоит? Разделила на пятьдесят рэ. Ого! За каждый комплект по три с половиной раза... или больше.
Ночью плохо спала, все не могла решить, хочется мне ему отрабатывать, или не хочется. Вернуть назад или не возвращать, чтобы не обиделся. Вообще-то, когда чего-то подарят, всегда хочется, чтобы это было бесплатно. Но мне... за эти подарки... мне не хотелось, чтобы бесплатно было. Мне хотелось, чтобы он меня... еще попросил... и даже потрогал чтобы... только не палкой своей, она у него огромная... только если в... ну, я не знаю...
Он этими подарками все перемешал. Жизнь моя превратилась в сплошное ожидание.
Серега у нас не каждый день бывал, Серега у нас даже редко бывал, когда один раз в неделю, когда два раза в неделю. Как у его шефа выпадет "командировка", так он и у нас. Иногда еще и без командировок заходил. Маманька была на седьмом небе, все ворковала вокруг него. Оденется не по-домашнему и всякое вкусное готовит, его угощает. А ему, вижу, приятно. Он с Толиком и поиграет, и погулять на улицу сходит. А маманька еще вдруг вспомнит, что надо бы в магазин за чем-то сходить. Возьмет еще Натку и они вчетвером, прогулочным шагом туда-сюда, туда-сюда! А потом домой придут, пообедаем, и она меня с маленькими, это если он но-чевать не остается, куда-нибудь. Еще погулять, или в магазин, или к бабушке просто так, ни за чем сходить, по-проведать. А то я не знаю, для чего она это. Маленькая, что ли? Сказала бы прямо, нам надо голыми... поваляться...
Раньше он в субботу иногда приезжал, грязный немного, в гараже машину чинит, а потом к нам. Побудет немного и уедет. А потом стал без гаража по субботам приезжать. И даже допоздна оставаться.
Маманька говорила: "привыкает к нам".
А я уже устала.
Я все рассчитала: сколько раз и как я ему за белье то подаренное отрабатывать буду. А он все не просит больше, только еще всяких всякостей нам всем покупает, и долг мой увеличивает. Хоть плач! Чего он не видит? Я же уже сама хочу, мне же уже совсем не боязно, он же сам первый мне предложил, а теперь больше не предлагает. Разлюбил? Или разочаровался? Я, наверное, ему не ин-тересна. Тетки в кино не только показывают дядькам. Он, наверное, тоже ждет, что я ему не только показать долж-на.
Серега! Я хочу тебя!
37
Верка приставать стала. Все к пацанам зовет.
- Ты Севку из девятого знаешь?
- Который?
- Ну, вон тот, рыжий.
- Толстый который?
- Он не толстый, он здоровый.
- Все равно толстый.
- Он с тобой познакомиться хочет. Так и говорит мне: "пусть приходит сегодня к нам в подвал".
- А чего он со мной в подвале хочет познакомиться? Нет чтобы в кино, или в кафешку позвал.
- Смотри, я могу передать.
- Как хочешь, - сказала я.
Чего-то неспроста она со мной этот разговор завела. Знала я уже, уши мою, слух не потеряла, чего они там в подвале с девчонками делают. Прописывают, в кодлу свою принимают. Хочешь с ними дружить, ходить везде шумной компанией, в беседке ржать вечерами и музыку слушать - становись как все, становись раком. Верка хвастает, что давно уже не девочка. Не то, что некоторые. И нисколько не жалеет. Ясно на кого она намекает.
А один раз в школе на физре переодева-лись, а у нее на бедре синячище! Я спросила, а она промолчала. Юлька потом мне рассказала, они в одном доме живут. Она кому-то давать не хотела в своей кодле, ей и всыпали. У них правило: если пришла, так не выпендривайся, снимай штаны и вопросов не задавай.
Ей, наверное, плохо от того, что над ней так изгаляются, а над другими нет. Вот и тянет меня за собой. Я ей сказала, она только фыркнула в ответ:
- Дура!
Интересно, а они хоть что-то умеют? Или так, тык-мык?
Жди от них. Умели бы, девчонки бы у них были своего возраста. А то самим по 15-16, а в кодлу принимают только таких как Верка, 12-леток. Мозги им пудрят своей крутостью.
Я в магазин ходила. Домой возвращаюсь, стоят двое, дорогу мне перекрыли. Севка этот, который познакомиться хотел, и прыщавый, с ним в одном классе учится. Придурок такой! Даже не знаю, как его зовут.
- Ты, чё, в натуре, с нами знаться не хочешь? - Севка лениво жвачку во рту перекатывает, как не со мной говорит, и куда-то в сторону смотрит.
Поняла я - Верка наябедничала.
- Чего мне с вами знаться, я сама по себе, вы сами по себе.
- Слышь ты, фикса драная! - опять куда-то в пустоту смотрит, а друг его по сторонам зыркает, чтобы кто не пошел. - В нашей коробке ты сама по себе не будешь.
- В нашей коробке только мы сами по себе. Поняла?
- Пошел ты! - сказала я, потому что чуть не рассмеялась.
- Отсос! - дернулся ко мне прыщавый. - Неделю тебе думать. А потом как мы скажем, так и дышать будешь. Вали давай!
38
Я пошла себе. Даже испугаться не успела. Я даже и не думала пугаться. Чего они могут сделать? Придурки! Думают, слова дурные выучили, и страшные. А сами даже курят тайком, не дай бог родаки узнают. Бутылку пива купят, на всех по глотку соснут и прикидываются бухими. А домой идти, конфеты мятные жрут или орбит.
Тут кроме них полно пацанов, и больших и совсем старших. Те да! Те крутые. У некоторых даже машины есть, некоторые даже на рынке торгуют, кто чем. А на этих кто смотрит? Никто не смотрит. С ними даже никто и не здоровается. Стоят себе возле беседки. Там садик, вечером сторож садик охраняет, а беседку не охраняет. Вот они и кучкуются, потому что возле подъезда на лавочке другие кучкуются, и когда они приходят, Севка со своими сразу уходят подальше, пока не получили.
Я уроки учила, когда в дверь позвонили. Думала - может почтальонка, или бабушка. Открыла, а там Верка.
- Выйди, - говорит, - дело есть.
Я вышла, в тапочках, в халатике. Она одна, может, чего-то по школе пришла, может, по урокам. Она много уроков пропускать стала. Не болеет, а просто не приходит в школу и все тут.
Верка со мной разговаривает про училку, жалуется. Наша классная ее ругает, велит родителей в школу при-вести.
Мы с ней идем к лифту, а я ей говорю чего-то. А они двое нас прямо у двери встретили и в угол за лифтом, там такой закуток около окна есть, прижали. Верке говорят:
- Иди, постой там, если кто пойдет, скажешь. - А меня Севка за грудки, за халат приподнял и держит на весу напротив своего носа. - Привет, подруга.
- Поставь, - говорю ему, а сама немного бояться начинаю.
Он поставил меня на пол, а сам рукой под халат полез, трусы снимать пытается. Я пока не кричу и не собираюсь. Не знаю, почему так решила. Извиваюсь только, руку его убираю, а он здоровый такой, мне с ним не справится. А этот его прыщавый тоже помогать ему хочет, лапы свои тянет. А там тесно, вдвоем кое-как поворачиваемся. Я уже устала, уже он зацепился за резинку и вниз потянул. Мне больно, резинка не рвется, а натянулась вся, в бедро сильно врезалась. Лучше бы она порвалась.
Тут лифт поехал, слышно, как он загремел по шахте и где-то рядом останавливается. Я думаю, сейчас остановится, кто-нибудь выйдет, закричу, они убегут. А он тоже так подумал, что я закричать могу. Рот мне зажал, а руку свою убрал. Я успела трусы опять на место надеть. Но никто не приехал и никто мимо не прошел.
Тогда он осмелел, зажал меня рукой под шею, на подбородке меня подвесил. Мне дышать тяжело стало. И рукой уже не снимает, а просто засунул руку и за волосы меня схватил. А волосы у меня там короткие, у него не получилось сильно-то схватить. Тогда он вместе с кожей схватил и как потянет! Я даже закричала от боли, а рот у меня его рукой... ну, под подбородок он меня локтем, я и не могу сильно открыть, только хриплю и булькаю.
А у меня в руке ручка была, я же уроки учила, когда Верка пришла.
39
От боли я дернулась, немного вырвалась от него, повернулась и с размаху ручкой ему в щеку. Он заорал и отпустил меня.
Я убежала, даже тапочки по дороге потеряла, потом ходила за ними, один в углу был, где они меня... а второй уже возле нашей двери. А ручка... у меня только половинка осталась, я с ней домой заскочила и дверь сразу на защелку закрыла. А вторая половинка у него в щеке сломалась, когда я ему ее... в десну еще. Потому и сломалась.
Я стояла у двери и слушала, как он кричит. Только мое захлебывающееся дыхание мне мешало слушать. Как бе-шеное, как паровоз пыхтящий. Они, Верка и прыщавый, тоже сначала кричали громко. Потом притихли. Я все ждала, прибегут и в дверь начнут ломиться. Потом догадалась в окно посмотреть. Они двое Севку от нашего подъезда увели.
Вечером к нам из милиции приходила тетенька, дознаватель. Спрашивала у меня, что я знаю. А я говорила, что ничего не знаю. Потому что ко мне перед этим Верка приходила, уже одна, тихая такая, просительная. Сказала, что Севка в больнице сказал, что упал и ручка слу-чайно в него воткнулась. И чтобы я не думала ментам говорить, что это я его, а то они все пойдут в свидетели и рас-скажут, что не он меня пытался... ну это... силой... а я сама ему ни с того, ни с сего. Из хулиганских побуждений. И что их семь свидетелей, и они все одно говорить будут, а я одна. И мне никто не поверит. А они потом мне отомстят, если что. Это она меня не пугает, это пацаны так сказать велели.
Когда из милиции приходили, Серега уже у нас был. Послушал он, ничего не сказал. А потом меня отозвал в сторонку, когда маманька не слышала, и спросил.
- Приставал? - я смотрю, а у него в руках та самая ручка... ну, половинка, которая осталась. Я даже не помнила, где ее бросила. Вот бы милиционерша ее нашла! Мне бы не отвертеться.
- Ну, - сказала, а самой стыдно. Я, выходит, повод дала, чтобы ко мне приставали.
- Один?
- Нет.
- Хотя чего я спрашиваю. Они по од-ному не ходят. Они стайками ходят, чтобы не страшно было. Ты не сильно испугалась?
- Не знаю. Я не успела понять. Я только потом напугалась, когда ждала, что они снова придут... Или на улице подкараулят и меня так же, ручкой в щеку.
Я не ябедничала, если бы он не спросил, я бы никому не сказала. Но Серега как друг спросил, не как тетка из милиции. Она не как дознаватель, как допытыватель спрашивала. Как будто ей любопытно. "А чего же он тебе сделать такого пытался? Расскажи, а может, ты сама перед ним трусики снимала? Сама его спровоцировала?" Мне не хотелось ей отвечать. А Сереге хотелось говорить. Он хотел защитить меня, а не любопытничал.
- Ты не бойся, никто тебя теперь пальцем не тронет.
Серега ничего больше не сказал, а я и не спрашивала.
Он просто что-то сделал такое, не знаю что.
Но к нам пришла целая делегация.
40
У Севки мама киоск на рынке держала, кожей торговала.
У прыщавого отец на машине работал, такая как скорая помощь, только не скорая помощь, а он возил чего-то на ней. Как шабашил.
Еще оба Веркиных - и мать, и отец. Они просто были родителями, никем. Нигде не шабашили, нигде не работали. Тихо-мирно на заводе с утра до вечера.
Ну и эти все... в коридоре у нашей двери паслись, стены обтирали, на всякий случай, если вдруг понадобятся.
Эта кожная тетка нам с маманькой по куртке подарила. Просто так, чтобы я ее сынка простила.
А Натке пуховик.
А Толику комбинезон красивый. Такой красный с голубым. Не наш, иностранный, с наклейками и лейблами разными.
И дядька этот тоже подарил... видеомаг-нитофон подарил. Чего это, говорит, дети без видеомагнитофона, когда у всех есть. Не ходить же все время к кому-то смот-реть.
Веркины родаки просто сидели, молчали. Им дарить нечего было. Они только себя могли подарить. Но их никто не взял бы.
Маманька сначала хотела удивиться, может быть даже отказаться. Но Серега сказал.
- Люди с чистой душой пришли. А подарки для знакомства. Нехорошо отказываться, еще ненароком обидятся.
Она и успокоилась. Или вспомнила себя, когда ее тоже обидели.
Ну... сказали они все, что хотели. И их "оболтусам" слово дали. Стояли возле двери, сопли жевали. Мол, больше не будем, то да сё... Простите нас в последний раз...
А еще сказали, уже когда все закончилось, что если мы хоть раз их вместе увидим болтающимися, пусть только им, родителям скажут, как сидоро-вых коз и все такое.
Я поняла, это их Серега так прижучил.
Мне так приятно было, что за меня так заступились. Я знаю, вся школа завидовала, особенно Верка. Она думала, если она с пацанами дружит, она как королева. Никто ей ничего сказать и сделать не сможет. А получилось наоборот. Зато она перестала уроки пропускать. И тихая стала. Потому что в классе с ней никто дружить не хотел. Все сразу вспомнили, как она хвасталась, что они с пацанами в подвале делали. И что ее все пацаны... Так и говорили потом.
- Кто это сказал?
- Верка.
- Это которая?
- Ну, которая шлюшка.
- А! Все ясно...
Но это еще не конец истории.
Севка долго ходил - рука в гипсе.
А потом, когда гипс сняли и повязки уже не было, у него пальцы кривые были, неправильно срослись. Говорят, или воротами гаражными прищемили... или кто-то ему молотком по пальцам, которыми он меня... лапал...