Аннотация: Одиночество - вечная тема. Однако, оно может быть прервано. Только будет ли в этом смысл?
Старик сидел у моря и тосковал. Небо свинцового цвета нависало над ним как старое совсем негреющее одеяло. Темное синее море накатывало на берег пенные буруны, как будто хотело ухватить старика за ноги. Старик сидел на чурбане, который давно, может, уже лет десять прошло, притащил как-то на берег. Он укрепил его совсем близко от влажной полосы прибоя, но море со временем отступило, и теперь редкая волна могла докатиться до рассохшегося в труху чурбана. Да оно и к лучшему, в последнее время от сырости у старика сильно болели ноги, они ныли как больные зубы, боль которых после тяжелой цинги под корень их выкосивших, старик успел забыть. Сырость, казалось, пронизала все его тело от головы до кончиков заскорузлых пальцев на ногах. Временами и с каждым разом все чаще кости начинало ломить так, что старик был готов взвыть, и каждый раз сдерживался.
Море отняло у старика все, и, ограбив его до нитки, оно стало его единственным другом. Когда-то он выходил с сыном на лодке за рыбой. Потом в один ненастный день лодку опрокинуло, и улов вместе с рыбаками оказался за бортом. Старик выплыл, а сын нет. Он долго оплакивал своего сына, даже дольше чем жена. Она почти сразу сошла с ума и бросилась в бушующее море. Неделей позже ее тело вынесло двумя километрами выше от невысокого причала, где они крепили свою лодку. А вот сын так и не вернулся. Старик больше, чтобы сохранить разум, чем из чего-либо еще, верил, что сын спасся. Или его спасли. Надежды не было никакой. Кругом на тысячи миль ни одной живой души, а единственная земля - его остров, торчащий из воды пик два десятка километров в поперечнике.
Старик попал на эту планету шестьдесят лет назад. Он и его штурман, его будущая жена. Они не любили друг друга, его дома ждала невеста, ее - муж, но годы примирили их, сгладили неровности поведения, притерли характеры. В какой-то момент они поверили, что могут быть мужем и женой, а не любовниками. Только стать адамом и евой не получилось. Первые роды прошли тяжело, и она решила больше не рисковать. Он согласился, неловко возражать осчастливившей тебя подруге. Сын рос сильным и умным, старик по праву гордился им. Именно тогда он решил снова попробовать разорвать круг молчания. Старик достал книги и приборы из погибшего корабля, начал в который уже раз собирать передатчик. Тщетно. Ему не хватало знаний, а справочники их дать не могли. Старик оставил бесполезное дело и вернулся к рыбалке. Рыбы здесь хватало.
Диковинный был улов, но сыну он казался естественным, да и старик за минувшие годы привык к странным бледным и прозрачным рыбинам. Иногда хищники, по повадкам похожие на акул, а по виду на змей, рвали их сети. Тогда старик с сыном садились за починку, долго, движениями, выверенными за года, соединяли части сетей. Жена никогда не была в море за исключением последнего дня жизни. Прожив рядом с ним больше трех десятков лет, она до дрожи в руках боялась подойти к играющей воде, опустить в нее ногу или руку. Она и прикоснуться к воде, кроме как в кастрюле не хотела. Старик и сын подтрунивали над ее страхом, а вышло боком. Сгинул сын, и мать обвинила во всем море. А потом принесла себя в жертву, рассудив, что лучше смерть, чем такая жизнь.
Старик остался жить. Сначала было просто тоскливо и больно. С годами боль уступила место скуке. Старик стал забывать речь, как, когда и почему он сюда попал. Он перестал бриться и стричься. Постепенно оставил в покое лодку. За пять лет он вырыл небольшую заводь, потом перекрыл ее валом и стал разводить рыбу. Теперь, чтобы прокормиться, он усаживался на берегу заводи с удочкой и рыбачил до первой рыбины. Потом шел в огород и срывал несколько овощей. Сразу после аварии они высадили несколько семян, входивших в "НЗ Робинзона". Земные культуры полностью подавили местую флору и разрослись по всему острову. Вечное лето гарантировало круглогодичный урожай. Птиц и паразитов не было.
Старик не знал, что такое голод. Зато скука и отсутствие собеседника медленно его убивали. Старик стал придумывать соседа. Он выстроил ему дом, поставил в доме стул и стол, смастерил кровать. Старик стал жить двойной жизнью: он писал от имени соседа записки, в которых извинялся за отсутствие и беспорядок, просил быть как дома. Старик и был, готовил пищу, поднимал стаканчик перебродившего зерна за отсутствующего. Через какое-то время старик стал понимать, что он больше его сосед, чем он сам, и игру пришлось бросить. Дом соседа обветшал, покрылся пылью и наполнился запахом затхлости. Тогда, чтобы он не пустовал, старик поселил там жену, с которой поссорился. Ходил он туда, чтобы помириться, но жены никогда не было дома. Старик сердился, бил утварь и уходил. Так продолжалось по сию пору, только теперь старик меньше времени уделял себе и жене и больше морю.
Гости появились сразу. Так могут появляться только незванные гости. Они быстро проходят в гостиную, не снимая обуви, дарят цветы, целуют в щеку, что-то говорят, а ты стоишь и не понимаешь, что происходит. Таких гостей положено гнать в шею, но никто никогда не гонит, потому что есть законы гостеприимства, и нарушать их нехорошо. Тем более старик хоть и рехнулся малость, совести своей не растерял, оставаясь вежливым, тихим человеком. Может, даже слишком тихим для своих лет.
Они и не гости были вовсе. Новые хозяева. Небольшой катер, меньше того, на котором он когда-то прилетел на эту планету с орбиты, вдруг выскользнул из-под облаков и завис над домом старика. Потом катер опустился рядом и выпустил трап, словно показывал кому-то язык. По трапу на остров сошли люди. Они осмотрели дом, и только потом обнаружили старика, сидящим на чурбане у моря. Старик их тоже увидел, когда катер шел на посадку. Подниматься, однако, не стал. Не захотел. Вдруг навалилась усталость, и отказали ноги.
Одновременно с приземлением катера из моря вышли аборигены. Старик прожил на планете шестьдесят лет и ничего о них не знал. Теперь вдруг они решили появиться и вступить в контакт. Аборигены были бледно-зеленого цвета с большими круглыми глазами и перепонками между пальцами. Они сносно говорили на его языке, что-то спрашивали у старика. Он молчал и смотрел на море. Появился сын. Он действительно спасся. Аборигены выловили его и заменили легкие на жабры, чтобы он мог дышать в воде. Сначала он долго болел и трудно привыкал к новому образу жизни. Теперь все изменилось, и вода стала вторым домом для него. Старик сказал, что его мать умерла и теперь живет в другом доме на острове. Сын принял выражение за метафору и понимающе кивнул.
На берег спустились люди из космоса. Они несколько удивились присутствию аборигенов и спросили у старика, сколько он хочет за эту планету. Старик отказывался их понимать и молчал. Как можно продать не свое? Один из людей достал бусы и показал их аборигенам. Сын фыркнул и отмахнулся. Аборигены куда лучше понимали в бусах, чем пришельцы. Один из бледно-зеленых достал свое изделие и показал гостю из космоса. Тот вцепился в жемчуг и жадно залепетал что-то о любых деньгах и пожизненном контракте. Абориген засмеялся, он торговал своими бусами так давно, что уже не помнил, когда сделал первые. А тут какой-то пришелец хочет получить пожизненный контракт. Сколько он таких торговцев-коммивояжеров повидал!
Другой пришелец продолжал пытать старика на предмет продажи земли и планеты. Старик молчал. Сын, стоявший рядом, попытался оттолкнуть гостя из космоса. Он не расчитал силы, и пришелец упал в воду. Вода вокруг тела закипела от обилия рыбы, намеревавшейся поживиться удивительной добычей. Человек закичал от боли, а его коллега от ярости. Он бросился спасать первого, но было уже поздно. Тело ловкие рыбины уволокли на глубину, чтобы разделить вкусное мясо с собратьями. Одна из них тяпнула второго пришельца за палец, но он стряхнул рыбку и вдавил бледное бесчешуйное тельце в песок. Аборигены завопили, посчитав действие пришельца надругательством. Они и сами были непрочь порой быть съеденными рыбинами. В обмен на рыб, идущих в пищу аборигенам. Но никогда никто из них не втаптывал морских обитателей в грязь. Пришелец бегом устремился к своему кораблику, за ним побежали улюлюкающие аборигены. Катер ощерился пушками и выстрелил по нападающим. Морской берег увлажнился зеленой кровью и остатками бледно-зеленых тел. Часть аборигенов счастливо избежало расправы, они упали на гладкое брюхо и словно на салазках заскользили к морю. Семь всплесков, семь тел ухнули с размаху в море. С ними ушел и сын старика. Катер взлетел и бросил в море бомбу, тяжелый ящик размером с человеческую голову быстро пошел на дно. В ответ из моря вытянулся длинный щупалец и ухватился за невтянутую посадочную лапу. Катер, пытаясь взмыть в верхние слои атмосферы, вытянул щупалец как струну, но избавиться от него не смог. Да и как смочь, если щупалец шел из самой глубины моря. В какой-то момент катер ослабил натяжение, и щупалец обвил его, сжал и унес в море. А потом был взрыв.
Море приподнялось чудовищным по высоте куполом и упало вниз, накрыв остров целиком. Старика закрутило, понесло, черт знамо куда. Вынырнув, он вцепился в плавающий рядом чурбан, обняв деревяшку, как ребенка, и это спасло его. Волна ушла вдаль, чурбан вынесло из-под воды, подбросило над гладью, закачало на мелких вторичных волнах. Старик сплевывал соленую воду, которой с избытком наглотался, ругался на чем свет стоит и, приобняв чурбан одной рукой, другой подгребал к внезапно оказавшемуся вдали острову.
Волна, поднятая взрывом, унесла оба дома и часть посевов, вымыла рыбу из заводи, да и саму заводь изрядно разрушила. Старик, мокрый как курица, поставив чурбан сушиться, пошел проверить свое хозяйство. Поохал, покручинился да что ж делать, жить-то надо. Старик собрал камней, разобрал кладбище, где давным-давно похоронил свой корабль. Там нашлись и спички и лишний спальный мешок. Уж костер и мягкий лежак у него будут, а пища? Пищи вон сколько! Рыбой, оглушенной да побитой, до горизонта море устлано. Если всю рыбу побили взрывом, так пшеничка выручит. Жалко, конечно, и гостей с неба. Кто знает, может через них вернуться бы домой удалось. И аборигенов жаль, сына спасли, сами вроде невредные. А уж дитя родимое как жаль!
Старик вытянул чурбан из воды, поставил его на попа и сел, вытянув больные ноги. Слезы, готовые выскользнуть из уголков глаз, вдруг застыли. Не хватило им сил пробиться наружу. Плохо вышло, только жить все равно надо. Хоть и так, возле бескрайнего синего моря со свинцовым одеялом вместо неба.