Вдовин Андрей Николаевич : другие произведения.

В Новый год вокруг да около

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 8.19*7  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Агитки - необычные графические подписи Победитель конкурса "Приносящий Надежду" (2008).

В НОВЫЙ ГОД ВОКРУГ ДА ОКОЛО

  Ух, до чего ж мороз лютый! Плюнь - слюна затрещит...
  Петруха Григорьев лежит ничком в сугробе, прячет лицо в рукавицах, дыханием отгоняет волчью стужу. А холод все глубже запускает ледяные щупальца под тулуп, просачивается под кожу, доползает до костей - так и хочется скрючиться в комок, стиснуть себя в объятиях, удержать драгоценное тепло... Но вновь приподнимается голова, опускаются заросшие инеем рукавицы - и глаза щурятся от ярко-льдистого сияния круглобокой луны, что таращится не мигая из-за высоченного забора, точно недоумевает: отчего это вздумалось парнишке в снегу вылеживаться, почто не встанет, не притопнет ноженьками, не разогреет иззябшие косточки?
  А Петруха и рад бы вскочить, попрыгать, разогнать по жилам стылую кровь, да опасается: а ну как заметит кто? Хоть время и к полуночи, а по улице там и тут шумят - где-то смех разносится, где-то гармоника поигрывает, песни задорные льются. На то ведь и святочные вечера, чтоб веселился народ до позднего часу.
  В другое время Петруха и сам не прочь погулять да потешиться, но нынешним вечером владеют им иные думы. Неслучайно залег он сегодня напротив дома Архипа Громова, неспроста мерзнет в снегу вот уже битый час. Раз за разом подставляет паренек лицо колючему дыханию крещенской стужи, бросает взор на синевато-черную крепь ворот - и с затаенной надеждой прислушивается: не раздастся ли по ту сторону звонкий девичий голос...
  Сегодня истекает старый год, и во многих домах вот-вот начнутся гадания - девушки на выданье будут пытаться вызнать у нечистой силы, что ждет их в самом скором будущем, кому какая уготована дороженька. Да не по домам будут сидеть, не в зеркала пялиться, как на Крещенье заведено, а непременно на мороз повыскакивают: кто в хлев побежит, кто во двор, кто за ворота. И Светлана, старшая дочь Архипа Громова, тоже выйдет...
  Светлана! Само имя это наполняло душу Петрухи невероятной теплотой и нежностью. Свет-ла-на! Даже стужа, казалось, на миг отступила, преклонившись в трепетном восторге перед дивными звуками, что слетели с губ - совсем еще мальчишеских, лишь слегка оттененных первым пушком. О, как жаждали эти губы хоть на мгновение прикоснуться к нежной, бархатной коже, к уголку алых медвяных уст!
  Увы, подобное счастье Петруха мог вообразить себе только в мечтах. И не потому, что Светлана отвергла его пылкую любовь или усмешкой ответила на горячие признания - нет, вовсе даже не поэтому. Просто признания свои Петруха вот уже четвертый месяц кряду шептал лишь самому себе - открыться Светлане недоставало духу. А ну как посмеется да и даст от ворот поворот? И немудрено: ведь она старше Петрухи чуть ли не на целый годок. Взрослая девушка, вполне знающая себе цену, да и отец у нее из купцов - а кто по сравнению с ней Петруха, сын столяра? Целая пропасть меж ними... А уж красавица Светлана - глаз не отвести, да и женихов у нее полсела, притом куда более видных. И даже имя у нее необычное - сказочное, завораживающее. Свет-ла-на. Говорят, Архип Громов сам ее так назвал, в какой-то книжке имя это вычитал. Крестили-то ее по-другому, но про то на селе мало кто вспоминал - всё Светлана да Светлана...
  Оттого-то и кажется она далекой и недоступной, точно звезда, до которой нипочем не дотянешься. Только и остается: смотреть издали да вздыхать. Хотя и это Петрухе в большущую радость - тайком любоваться милым, словно бы светящимся личиком. Или встретить на улице, проронить как бы невзначай пару слов, услышать в ответ этот голос - певучий, точно серебряный колокольчик. От него в груди ноет сладко-сладко, а от взгляда темных царственных глаз так и бросает в жар - в такие минуты Петрухе кажется, что Светлана обо всем догадывается и втихомолку посмеивается над горе-воздыхателем...
  Но сегодня... кто знает? Не зря ведь он с самого рождественского сочельника торчал в отцовском сарае - времени даром не терял. Хоть и грех, говорят, в святочные праздники работать, а все же Петруха предпочел согрешить - все эти дни не выпускал из рук резца, терзал почем зря липовый чурбачок, который уже на второй день обрел изящные и подающие большие надежды очертания... А к концу пятого дня вышло из-под рук Петрухи форменное чудо: пышный цветок, навроде розы, какие он на шляпках у заезжих городских барынь видывал. И каждый лепесток до того искусно вырезан да выглажен, что оставалось только краской подобающей покрыть - от настоящего только вблизи и отличишь. Петруха сам себе поразился: вот ведь, оказывается, что любовь-то с человеком творит! Он ведь, ясное дело, и прежде резьбой по дереву баловался, да так, что и отец, бывало, его работу похваливал, но такого дива дивного отродясь не мастерил и не подозревал даже, что способен на подобное. А еще отец частенько сказывал, что дед Петрухи был раскудесник на всякого рода поделки - может, от него и передалось внуку драгоценное мастерство?
  И вот сейчас чудесное творение покоится за пазухой, дожидается своего часа, - Петруха радостно ощущал, как твердые лепестки цветка упираются в грудь, прямо напротив тревожно замирающего сердца... Нет, такой подарок не оставит Светлану равнодушной. И как знать, может... может быть, это и послужит первым шагом...
  От таких мыслей пьянит голову, все тело трепещет мелкой дрожью...
  Или это его от холода так колотит? Мороз-то нешуточный, что и говорить...
  Петруха шевельнул пальцами ног - в ответ ощущается легкое покалывание. А в следующий миг лицо ему обдало снежным крошевом - даже зажмурился от неожиданности. Неужто метель поднимается? Вот уж совсем некстати! Сколько же он тут еще сможет пролежать? Этак и в бревно заледенелое превратиться ничего не стоит... Вроде бы и полночь уже. Где же Светлана? А ну как не выйдет? Да нет, должна выйти, куда она денется. И уж тогда, тогда...
  Но что будет тогда - Петруха все еще слабо себе представлял. Как он станет дарить ей цветок? Не сробеет ли? И тут же его словно бичом стегнули: встрепенулся весь, рукавицей по снегу ударил, зубами скрипнул. Ну, уж нет, шалишь! Зря он, что ли, сопли тут морозит столько времени? Непременно вручит подарок, непременно! И сомневаться нечего!
  И внезапно предстоящее испытание показалось ему вовсе не таким уж трудным, так что он подивился: и чего, спрашивается, кота за хвост тянул столько времени? Рассмеялся даже сам над собою. На душе сразу стало легко и спокойно. Ну, спасибо тебе, седая стужа, что грызешь - не отпускаешь, до самых кишок пробираешь! Кабы не ты, долго еще мялся бы да жался добрый молодец Петруха, счастье свое упуская. Но уж теперь - нипочем не упустит!
  И кажется Петрухе, что крепнущий ветер словно бы и не враждебен ему больше - напротив, чудится теперь в его завываниях некая доброжелательность и поддержка, будто высвистывает вьюга в ответ на его мысли нечто утвердительное: "Угу-у-у! Угу-у-у-у!"
  Паренек отнял лицо от рукавиц. По улице плясала снежная круговерть: серебристая пыль закручивалась столбом, искрилась в голубом лунном свете, разбрасываясь по сторонам призрачным сеевом.
  "Сеем, сеем, посеваем..." - пропело в голове тонким голоском эхо утренних ребячьих колядок.
  Вихрь приближался, и Петруха глядел на него, словно завороженный. Вот уже мерцающая снежная пересыпь кружится в пяти шагах, вот придвигается еще ближе, вот...
  И вдруг ворох крошечных льдинок обсыпал его с ног до головы... Петруха разлепил запорошенные глаза и не поверил тому, что увидел.
  Прямо перед ним на снегу стояла девушка.
  Была она маленькая, точно куколка, но стройная и до того пригожая, что Петруха невольно залюбовался ею, не в силах отвести взора. Глаза - черные, блестящие и глубокие-глубокие, с густыми, точно еловые хвоинки, ресницами, брови - как разметнувшиеся крылья. Волосы темные, мерцающие, падают подрагивающими волнами на оголенные плечи... Это и казалось всего поразительнее: несмотря на стужу, девушка была едва ли не обнажена. Только и одежды, что серебристая полупрозрачная ткань, сквозь которую свободно угадывались все самые потаенные уголки ее точеного тела. А вся кожа так и светится... У Петрухи даже голова закружилась, а по ногам пробежал озноб.
  - Да ты замерз совсем, - проговорила девушка. Голос - серебристый, певучий, такой странно знакомый... - Этак твоя зазнобушка и подарка от тебя не получит, - она качнула головой, по личику скользнула едва заметная лукавая усмешка. - Так и быть, помогу тебе.
  И склонилась над ним.
  Петруха ощутил на заиндевелых губах ее легкое дыхание, а в следующий миг его пронизало сладкой дрожью. Он словно воспарил куда-то, кружась, точно перышко, подхваченное нежным ветерком. Стало так хорошо, так покойно - он почувствовал, что погружается куда-то в мягкую, дремотную истому...
  И тут сквозь сладостную пелену, окутывавшую его толстым покровом, прорвался чей-то посторонний голос. Да не один... Петруха встрепенулся и ошалело уставился перед собой на темные ворота громовского подворья, которые словно бы выплыли неведомо откуда, разгоняя снежно-серую мглу.
  "Проснулся я, что ли?" - шелестнула в голове мысль.
  И тут же понял, что его разбудило: неподалеку от ворот сгрудились двумя кучками нелепые фигуры - все как один в громоздких, несуразных одеждах. Задорно о чем-то спорят друг с другом, шутками да прибаутками перебрасываются...
  "Ряженые, - подоспела к Петрухе догадка. - Две ватаги сошлись, теперь будут друг с дружкой рядиться-торговаться. Как бы не заметили... И чего им по домам не сидится! Хотя... кабы не они, заснул бы я тут, чего доброго, крепко-накрепко - а ведь так и пропасть недолго! Ишь, стужа-то..."
  Впрочем, до Петрухи сейчас же дошло, что стужа как-то не особо и ощущается. То ли потеплело, то ли... Он поспешно скинул рукавицу, ощупал себе нос, щеки. Да нет, вроде бы ничего не отморозил... Стало быть, и впрямь мороз отступил... Да и ветер, похоже, улегся совсем - вьюги как не бывало...
  В голове тут же вспыхнуло: а как же девушка!.. Неужто пригрезилась? Петруха чуть ли не простонал от огорчения. Эх, до чего жаль... Так бы и заснул снова, лишь бы увидеть еще разок дивные черты, точеные плечи, ощутить на губах сладкий поцелуй...
  Петруха потряс головой. Нет, нельзя спать, никак нельзя. Один разок пронесло - во второй так уже не посчастливится...
  Внезапно он обмер: сквозь пелену мыслей до разума долетели обрывки разговора ряженых. Взгляд выхватил из толпы слева какого-то молодчика с длиннющими рогами на голове.
  - А что в залог поставите? - выкрикнули из противоположной ватаги.
  - А того, кто в сугробе лежит, - проблеял насмешливо рогатый.
  - Ладно, по рукам!
  Петруха ушам своим не поверил. Уж не о нем ли говорят? Так и вжался весь в снег, впился глазами в ряженых. Но те сыпанули дружным хохотом, зашлись в дурашливом плясе и стали расходиться: одни - направо, другие - налево.
  А Петруха в недоумении глазел вслед то тем, то другим. Горло сжалось, кое-как протолкнув вниз застоявшийся ком. Он перевел дух.
  А может, послышалось? Да и мало ли что ряженые брякнуть могут наобум! Не стоит голову забивать всякой чепухой - на то другие думы имеются...
  Он сразу приободрился. В самом деле, за всеми этими переживаниями он как-то даже и о Светлане забыл. А что если она уже выходила, пока он тут млел в сладкой дреме? Вот и гадай теперь: ждать или нет? Хорошо хоть, стужа схлынула...
  Очень скоро Петруха заметил, что, как ни старается он думать о Светлане, мысли так и норовят улизнуть в сторону - туда, где предстала перед ним на снегу точеная серебристая фигурка...
  "Да ведь это ж сон, дубина еловая, - обругал он себя. - А Светлана - она ведь во сто раз краше будет, ежели ее в такой же прозрачный наряд облачить..."
  Мысль показалась до безумия притягательной - он сейчас же попробовал представить Светлану в легком серебристом одеянии... Ох ты, ажно дух захватило!
  Но что это?.. Никак, голоса? Ну, так и есть: девичий смех со двора! Светлана с сестрицами, не иначе! Рука выскользнула из рукавицы, пальцы быстро расстегнули ворот тулупа, коснулись заветного подарка.
  А голоса все ближе к воротам... Да-да, вот и колокольчик серебристый поет-заливается - нипочем не спутаешь! Выйдут ли на улицу?
  Ворота скрипнули. В щель на миг высунулась головенка в платке, проворно стрельнула глазами по улице - и тут же юркнула обратно.
  - Никого, - донесся из-за ворот громкий шепот, потом еще какое-то шушуканье.
  Петруха так и напрягся весь.
  - Пим-пимочек, мил дружочек... - услышал он вдруг пение Светланы.
  В голове блеснула молния. Вот сейчас Светлана допоет - да и кинет за ворота пим с правой ноженьки! Куда носок "пимочка" укажет, оттуда и суженого ждать...
  Недолго думая, Петруха вскочил и бросился к воротам. И даже успел мельком удивиться: тело двигалось словно бы само собой - ни одна косточка не затекла! А ведь часа два в снегу провалялся...
  Но долго размышлять не пришлось: из-за забора метким снарядом вылетел пим - и угодил Петрухе прямо в голову. Добрый знак!
  Раз - и пим у него в руках. Два - и цветок исчез в темной войлочной горловине. Три - и пим уже на снегу, носком куда надо.
  Скрип ворот! Мысли лихорадочно заметались: куда теперь? И не успел Петруха сообразить, что бежать назад - слишком далеко, как ноги уже сами понесли влево. Из-за спины донесся шепоток - но тело уже рухнуло в самую тень под забором, шагах в шести от ворот. Взбесившееся сердце грозило выскочить из груди - а глаза неподвижно глядели в одном направлении.
  Из-за ворот вышла Светлана - чуть неловко, стараясь поменьше ступать на разутую ногу. Однако и в этой неловкости Петрухе чудилась едва ли не лебединая грация. Вслед за Светланой выглянули и обе ее сестры.
  - Глянь-ка! - кликнула младшая, тринадцатилетняя Нюська. - На западный конец кажет! Чай, Мирон Кривуля свататься припожалует! - и прыснула в рукав шубенки.
  "Дура", - решил про себя Петруха.
  Светлана шикнула на не в меру смешливую сестренку.
  - Дождешься у меня!
  - Ну, а кто тогда, как думаешь? - стала приставать Нюська.
  - Может, Гришка Свиридов? - неуверенно подала голос средняя, Дашка.
  - Да ну вас! - отмахнулась от них Светлана. - Связалась с вами, мелюзгой. В следующий раз лучше с подругами гадать буду - вот уйду на Крещенье к Зоське Даниловой, там таких малолетних не держат, - и она нагнулась за пимом.
  - Ой-ой, надо же, взрослая какая, прямо тетенька! - ехидно зазудела Нюська.
  - Да уж повзрослее тебя, балаболка, - беззлобно отозвалась Светлана.
  - Дарья, она нос задирает - давай ее в снегу вываляем! - выпалила Нюська - и тут же отскочила подальше от старшей сестры, опасаясь возмездия.
  Но Светлана, похоже, пропустила Нюськины подковырки мимо ушей. Она вдруг ойкнула и торопливо стянула с ноги многострадальный пим. Сестры уставились на нее в недоумении - хотели было что-то сказать, но Светлана уже запустила руку внутрь...
  Нюська с Дашкой так и ахнули.
  - Цветок! Настоящий? Откуда?!
  Светлана, держа в руках Петрухину розу, медленно завертела головой по сторонам.
  - От суженого, надо думать... - в голосе ее слышалось изумление и тихий восторженный трепет, а взгляд продолжал скользить по улице.
  У Петрухи внутри все пело и ликовало. Но в следующий миг парнишку прошибло жаркой дрожью: глаза его встретились с ищущим взглядом Светланы. Он даже приготовился уже встать да во всем повиниться - ведь и думать не думал, что можно не заметить человека с шести-то шагов! Однако пристальный взор Светланы задержался на нем лишь самую малость - и сейчас же скользнул дальше. Неужто не заметила? В душе у Петрухи заворошилась причудливая смесь облегчения и досады.
  - Да нет тут никого, - проговорила Нюська, тоже малость поозиравшись. - Удрать успел... Дай розу-то подержать!
  - Бежим лучше в дом скорей, замерзнет ведь цветок! - вмешалась Дашка. - Мороз-то, чуешь, так и кусает. Пошли, Светка, чего медлишь!
  Светлана будто не слышала - все продолжала оглядывать улицу. Тогда сестры, не сговариваясь, подхватили ее под руки - и не успел Петруха и глазом моргнуть, как ворота с сердитым скрипом затворились.
  "Вот чудачки, - усмехнулся Петруха не без тайного самодовольства. - Деревяшку за живую розу приняли! А Светлана-то... прямо онемела вся... Ничего, дома поуспокоятся, умом пораскинут - смекнут, что не каждый на селе сумеет такую работенку исполнить. И гадать долго не придется, откуда подарочек..."
  Очень довольный собой, он поднялся из своего укрытия. На душе было радостно и неспокойно: ему казалось, что лицо его пышет жаром от восторга, а кровь в жилах бурлит, точно вино. Хотелось совершить что-нибудь буйное, озорное... Он весело гикнул - и помчался по улице, не чуя под собой ног. Опомнился только напротив собственного дома. А на углу заметил толпу ряженых. И его тут же осенило - теперь он знал, что делать.
  Без долгих рассуждений вбежал во двор. Окна дома темнеют слепыми пятнами: там, небось, все уже почивают. Он пробрался в отцовский сарай. Ноздри сразу же приятно защекотал знакомый запах стружки и столярного клея.
  Петруха принялся шарить ощупью там и сям. В спешке запнулся о колоду, но даже не почувствовал боли... Ага, вот груда пакли. Отодрать кусок побольше - сгодится на бороду... Моток бечевки - тоже пойдет в дело... А это что? Старый мешок из-под стружки... А вот бадейка деревянная - на голову ее, поверх шапки. Только первым делом тулуп наизнанку выворотить... Лицо - сажей перемазать...
  Спустя короткое время Петруха выскочил из столярни преображенным. Теперь и его никто не узнает! Даже вон Полкан высунулся из конуры - зарычал, назад залез. Не признал, брехун старый, испугался!
  А Петруха молодцевато вытащил из плетня жердину - посох будет! - и махнул за ворота.
  Ряженые все так же толпились в проулке за соседним домом. Петруха направился туда.
  Казалось, его появления никто не заметил. Да Петруха своим нарядом не очень-то и выделялся - были тут облачения куда причудливее. Какие-то полуптицы-полузвери - косматые да горбатые, с клювами и рогами, с лохмотьями растопорщенных крыльев. Лица почти у всех скрыты под жутковатыми рожами - у кого из корья березового да соснового, у кого из шкур или тряпья, а иные деревянные и размалеваны так, что... мама родная! Оно и понятно: испокон веку ряженые на святках изображают нечистую силу, что догуливает последние денечки свои и оттого беснуется, дурит... Но что-то не мог Петруха припомнить, чтоб раньше на селе так вычурно рядились. И сколько ни силился распознать хоть кого-нибудь под диковинным обличием - не получалось. И от этого еще больше захватывало дух...
  - Чей черед? - раздался гулкий, утробный голос.
  Петруха заозирался, пытаясь угадать, кто говорит.
  - Вот его! - проурчал кто-то у него под самым боком.
  И тут Петруху пихнули в спину - так и полетел вперед. Не удержался на ногах и повалился на утоптанный снег, чуть бадейка с головы не слетела. Вокруг грянул хохот.
  - Гляди-ка, в нашем полку прибыло!
  - А ну потешь нас, бородатенький!
  Петруха поднялся с четверенек, смущенно улыбаясь и теребя в руках посошок. Со всех сторон на него пялились безобразные рожи, словно чего-то ждали.
  - А что делать-то нужно?
  Снова взрыв смеха.
  - А что душе угодно, - шагнул вперед один ряженый, с головы до ног обмотанный рыбацкой сетью - лица вовсе не видать.
  Петруха перемялся с ноги на ногу.
  - Да не знаю я...
  - Ну, поведай чего-нибудь этакого, - подсказал замотанный.
  - А чего?
  - Экий ты туголобый, а еще бороду отрастил! - ряженый притопнул ногой под общее веселье.
  Петруха ничуть не обиделся: всем известно, что на зубоскальство ряженых обижаться глупо. А вот ответить насмешкой на насмешку - пожалуйста. Он сейчас же осмелел и выпалил:
  - Борода - что! А вот тебя, скажи на милость, из какой проруби выловили?
  Окружающие так и брызнули смехом.
  Ряженый воздел обмотанную сетью руку и примирительно похлопал Петруху по спине.
  - Ладно уж, поди прочь, коли народ потешить нечем.
  - А ты сам-то больно на потешки горазд, рыбья твоя душа? - деланно вскинулся Петруха.
  - А то как же, - степенно отозвался замотанный. - Чего, к примеру, тебе поведать, борода облезлая?
  На какое-то мгновение Петруха растерялся; но, видя, с каким выжиданием на него посматривают со всех сторон, бухнул:
  - Расскажи, к примеру, как ты в детстве чуть от страха не обделался!
  Замотанный, казалось, ничуть не смутился.
  - В святки или в какое другое время? - уточнил он.
  Петруха прыснул.
  - Я смотрю, с тобой это не раз случалось?
  Ряженый смиренно развел руками.
  - Грешен, признаю...
  - Ну, давай про святки, - кивнул Петруха с таким видом, будто оказывал милость.
  А сам вышел из круга и встал среди прочих.
  - Значит, годков пять мне тогда было, - начал свой рассказ замотанный. - Святки, правда, только еще близились, а на самом-то деле все приключилось аккурат в рождественский сочельник... Одним словом, подошел к концу Филиппов пост, наступил вечер перед Рождеством. Собрались мы, стало быть, всем семейством за столом - бабка, отец с матерью, брат с сестрой да я. А на столе, как водится, кутья, блины, кисель... Я, помню, страсть кисель любил! Бывало, как сочельника дождусь, так за один вечер кружек по пять выхлебываю...
  - Ты не отвлекайся, - бросил кто-то из толпы. - Дело говори.
  - Ну, так ведь я и говорю... Расселись мы, значит. А на столе, понятное дело, свеча стоит да еще одна миска с блинком да кутьей - для деда, стало быть. Он ведь у нас под самый рождественский пост того... преставился... Вот оно как, значит... Ну, сидим мы, ужинаем, я кисель знай себе дую... Кружки четыре уже в себя влил - и еще у мамки прошу. А она мне: нету, мол, больше, видишь - опустел кувшин-то! А я-то знаю, что у нее в печке еще полная корчага стоит. И давай опять упрашивать: налей да налей! Она поначалу отмахивалась: хватит, мол, а то потом ночью пойдет беготня... А я все не унимаюсь - уж так киселя хочется...
  - Да хорош уже про кисель, давай про что обещал! - зашикали на рассказчика.
  Тот болезненно передернулся.
  - Да имейте же терпение, честной народ! Я ведь самую суть и рассказываю!.. Зудел я, зудел - ну, мать и не выдержала. "Вот ведь липучка! - на меня говорит. - Ладно, коли уж по киселю так плачешь - полезай сам в печь да наливай. Только смотри у меня: расплескаешь хоть малость - уши пооборву!" А я и рад. Взял кружку - да к печи. Только корчага больно уж далеко стояла, в глубине. Пришлось мне в самое устье печное лезть. Вот забрался я туда - одни пятки торчат, а там жарко, внутри-то... Долез до корчаги, кружкой кисель зачерпнул. И тут дернуло меня обернуться: через плечо наружу ненароком глянул - да так и обмер. За столом - в аккурат там, где дедова миска - старик какой-то сидит. Сам белый как лунь, а глазищи зеленым огнем горят. Гляжу: прямо на меня таращится! И молча мне пальцем грозит - а палец у него длинный-длинный, и все больше вытягивается, того и гляди пяток моих коснется. Я как заору! Кружку выронил - и весь кисель, понятно, расплескал... Меня за ноги хватают, вытащить пытаются, а я не даюсь - лягаюсь. Думал, это дед к себе утащить меня хочет, в могилу, то есть. Насилу они меня всем скопом из печи выволокли... Ох и задала мне тогда мать перцу! А старика - как не бывало... Вот ведь оно как, - проговорил он, словно призадумавшись. - Я после того случая долго потом киселя в рот не брал: как увижу - так сразу зеленые стариковы зенки мерещатся!
  - Незачем было оглядываться, - злорадно хихикнув, сказал кто-то. - Известно ведь: чтобы увидеть того, кто явился с живыми отужинать, иному достаточно и через дверную щель глянуть, из сеней. А уж если из печного устья смотреть - тут каждому потустороннее откроется.
  - Ну, теперь-то я это и без тебя знаю, - рассказчик поклонился.
  - А вообще, - добавил еще кто-то рассудительным тоном, - перед Рождеством положено молча трапезничать, чтоб честь соблюдать да уважение, а то и не такое может приключиться...
  - Вот и дед мой так же говорил.
  - А чего ж ты его самого-то не позвал?
  - Да не любит он...
  Петруха стоял и слушал все эти разговоры разинув рот.
  - Ну что, паря, нравится тебе с нами? - раздался рядом дребезжащий старческий голос.
  Парнишка обернулся - подле него стоял, чуть заметно сгорбившись, бородатый старик весьма необычного вида. На голове у незнакомца красовался высокий шлем с роскошным резным гребнем и узорчатыми "ушами" по бокам - Петруха с восхищением отметил, что невиданная чудо-шапка, похоже, сработана полностью из дерева. Интересно, что за старик такой? Лицо хоть и не прячется под накладной личиной, как у других ряженых, зато сплошь вымазано чем-то темным и блестящим - будто его тоже из дерева вырезали да лаком покрыли. Длинная седая борода - курчавая, точно ворох стружек. А на плечах почему-то конские копыта - ни дать ни взять эполеты генеральские...
  - Вообще-то, нравится, - ответил Петруха, с любопытством разглядывая старика. - Весело тут у вас. Только вот не пойму я, дедушка: откуда вы все? Ведь не здешние, я же вижу. Из Солоновки, что ль?
  - Да отовсюду, - махнул рукой дед.
  - Как это? - не понял Петруха.
  - Да вот так и есть, - пожал копытами старик. - Сам-то я, к примеру, тутошний.
  Петруха усмехнулся.
  - А вот и врешь, дедуля. Я тутошних всех знаю.
  Старик хмыкнул в бороду.
  - Всех, говоришь? Ну что ж... Меня Кириллом Григорьевым кличут.
  - Ты гляди-ка! - подивился Петруха. - Да ведь и я тоже Григорьев! Григорьев Петр.
  - Верно, - кивнул дед. - А отец твой?
  - Иван Кириллович...
  - Вот то-то и оно.
  Петруха недоуменно уставился на деда.
  - В каком это смысле?
  Старик вздохнул.
  - Верно Ефимка сказал: туголобый ты, однако...
  - Какой еще Ефимка? - Петруху начинало понемногу коробить. - Этот, что ли, который сетью себя опутал, точно сом взбесившийся?
  Дед не ответил.
  Петруха насупился: ему вдруг стало казаться, что его тут держат за дурака. Он молча развернулся и хотел было уйти, но тут взгляд его замер, а душу объял радостный трепет.
  Толпа перед ним расступилась, и по образовавшемуся проходу легкой плывущей походкой шагала ему навстречу стройная, облаченная в изящную меховую шубку девушка. Маленькая, едва ему по плечо. Волосы упрятаны под белоснежную шапочку, но черные глаза, ресницы-хвоинки, брови-крылья не могли принадлежать никакой другой...
  - Она! - с благоговением выдохнул Петруха и хотел было уже шагнуть девушке навстречу...
  - Посторонись, паря, дай ей дорогу, - кто-то схватил его за рукав и оттащил в сторону.
  А девушка проплыла мимо, лишь мельком взглянув на Петруху, и встала в середине круга. Окружающие в почтении сомкнулись.
  - Кто она? - хрипло выдавил Петруха.
  - Она-то? - переспросил старик в шлеме. - Самая старшая из всех нас.
  - Как то есть - самая старшая? - Петруха округлил глаза. - Она ведь совсем девушка еще...
  - Эге, паря! Коли она тебе девкой молоденькой кажется - стало быть, шибко уж приглянулся ты ей. Радуйся: она ведь много на что способна, глядишь - милостью какой одарит. А вот мне она только старухой седой и видится. Да она такая и есть - Старуха-Вьюга, древняя, как сама земля...
  Петруху словно в прорубь с головой окунули. Стоял и таращился то на девушку, то на ряженых, то на старика. Наконец, сглотнув, жалобно всхлипнул:
  - Где я, а?
  Дед почему-то нахмурился, сверкнул из-под бровей глазами.
  - Где-где! - буркнул он. - Там же, где и все мы! - Но, окинув взглядом оторопелого Петруху, смягчился, добавил уже теплее: - Не горюй, внучок! Старый год только-только на покой отправился. Нам с тобой еще добрых шесть деньков на воле гулять, аж до самого Крещения! Но уж потом погонят люди нас прочь помелом поганым - знай держись! Да только ведь это не навсегда. Год переждем - и опять загуляем!
  И тут только Петруха понял...
  

* * *

  Утром в доме Громовых стоял переполох: Нюська прибежала со двора и поставила всех на уши.
  Сам Архип Громов и все домашние, наскоро набросив какую-никакую зимнюю одежу, высыпали на улицу. За воротами уже собралась порядочная толпа.
  Двое мужиков хмуро укладывали на телегу закоченевший, скрюченный труп молодого паренька, седого от налипшего снега.
  - Кто же это? - ахнула Дашка, прижавшись к отцу.
  - Петька это, Григорьев, - прошипела, протискиваясь к ним, Нюська: она уже успела побывать у телеги.
  - Сын Ивана-столяра? - Архип Громов повел бровями. - Как же это его угораздило, беднягу?
  - Ох, горюшко... - прикрыла рукой рот Таисья Громова.
  Светлана стояла молча, лишь теребила край платка. Ее одолевали нехорошие и пугающие мысли, которые она тщетно пыталась отогнать прочь...
  - Погоди-ка, - послышался голос одного из мужиков возле телеги. - Что это тут у него?
  В следующий миг толпа ахнула: из-под тулупа замерзшего парнишки было извлечено настоящее чудо - цветок, искусно вырезанный из дерева и раскрашенный наподобие алой розы.
  Светлана пошатнулась: перед глазами поплыл влажный туман.
  - Светлан! - теребила ее за рукав Нюська. - Цветок, Светлан! Смотри!
  Но старшая сестра уже не слышала младшую: в глазах потемнело, ноги подкосились.
  - Держите ее! - только и успела пискнуть Нюська.
  Архип Громов в самый последний миг подхватил дочь. Вокруг тревожно зашептались.
  - Петенька-а-а! - донеслось вдруг до людей.
  Все повернули головы. По улице, распахнутая, простоволосая, бежала, голося и спотыкаясь, мать Петрухи. За ней, прихрамывая на больную ногу, ковылял столяр Иван Григорьев...
  Светлану отнесли в дом, уложили на постель.
  Она тяжело простонала - и открыла глаза, испуганно уставилась на мать с отцом, на сестер.
  - Нюрка... - хрипло выговорила она. - Дарья... Неужели это... он?
  Нюська закусила губу, а Дашка уткнулась Светлане в руку, и плечи ее часто-часто затряслись...
  Светлана повернула голову. Взгляд упал на комод перед окном.
  Там, в стеклянном стакане, стояла роза.
  Светлана беззвучно ахнула, и горячая слеза скатилась по щеке на подушку.
  Вчера, когда цветок принесли с улицы, он был темно-красным, лишь прихваченные морозом края лепестков подернуло мертвенной лиловостью.
  Сейчас же роза была совсем черной, а лепестки сморщились и засохли...
  
  30.06.2008
Оценка: 8.19*7  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"