Гортензий в сопровождении распорядителя Фединея неспешно прогуливался по залу Роз. За ними тенью следовал Ник. Он взял его, чтобы показать, где Ее Величество с окружением будут праздновать окончание Священного Собора. Фединей, седовласый старик со старомодной козлиной бородкой, одетый в не менее старомодный бархатный сюртук, учтиво докладывал по поводу подготовки к грядущему действу. Граф не сомневался, все будет в лучшем виде, потому слушал вполуха, предпочитая рассматривать убранство зала. Он сам доселе ничего не видел, раздал кому следует распоряжения, а по поводу нюансов, так это вовсе не к нему. Эрика велела обращаться к гвардейцу Гарри и леди Эстель.
На первый взгляд обстановка напоминала храм. Зал украшали статуи святых, белые полупрозрачные занавеси с рисованными позолотой символами, картины с рисунками в нежных тонах, перемежающиеся выдержками из Книги Мироздания и молитв. Стоило присмотреться, сразу становилось понятно, если это храм, то уж точно не Мироздания. В центре располагались три бассейна, а вдоль стен - множество мягких лежаков с шелковыми простынями и подушками, часть из них были завешаны плотной или полупрозрачной тканью. Выдержки из писаний и молитв были перефразированы в недвусмысленном направлении. Статуи наряжены в распутные костюмы, на белых полупрозрачных занавесях вместо святых символов - схематичные рисунки всевозможных видов сношений, которые на картинах показаны уже детально...
- ... Всех жриц и жрецов любви проверил высший маг жизни, можно не опасаться срамной заразы. Я велел проверить даже лакеев, служанок и музыкантов! Разумеется, есть порядок, но это высочайшее мероприятие, потому я предусмотрел, дабы не было несговорчивых.., - распинался Фединей.
Как умер Ардминиол, распорядитель опасался, что его отправят на покой. Граф так поступил с более чем десятком служащих, в том числе тремя засидевшимися стариками. Фединей переживал зря, в отличии от остальных, он был толковый...
-...быть может, вы желаете лично посмотреть на жриц и жрецов любви? - уточнил распорядитель.
- Я доверяю твоему опыту. Ступай, - бросил Гортензий и все же решил закурить самокрутку, которую сам не заметил, как достал.
К дурману он пристрастился случайно. После поединка с Маурием нужно было не только скрыть радость, но и изобразить хотя бы подобие обеспокоенности. Задача не из простых. Гортензий привык лицемерить, напуская безразличие или улыбку, а не наоборот - изображать страдания, коих нет. "Закурить от волнения" показалось неплохим ходом. Дым от дурмана был не приятен, можно ли ему вообще курить, он понятия не имел, но тогда был редкий случай, когда возможный приступ удушья его устроил. Обошлось, представление удалось, а курить понравилось...
- Как тебе обстановка? - с усмешкой спросил Гортензий у Ника.
- Хвала Оракулу, этого не видит моя жена, - с ухмылкой ответил тот.
Едва ли это было такой уж иронией. Дарина, из-за которой неудавшийся рамхмам оказался в Империи, исправно посещала храм.
- Святотатство, какое святотатство, - граф затянулся дурманом и выпуская дым, продолжил, - Да простит Мироздание грешников, - передразнивая манеру Верховного Жреца, произнес он.
Если учесть, что сам Октавий в числе гостей, святотатство - ещё мягко сказано. Для пятерых работников Чести Империи это убранство оказалось несовместимо со службой, что самое забавное, трое из них были шлюхами. Святые грешницы...
- Недурно. Вам будет не так досадно гореть в Бездне, - ответил халифатец, повторив слова, которые не раз произносил сам граф.
- Как на счет самому поучаствовать?
- Если это приказ, я выполню его, - решительно заявил Ник.
- Я уже объяснял, подобные приказы считаю неуместными. Охрана мне на оргии точно не нужна. Как и в Арриенбене, это приглашение прийти в качестве гостя, - граф припомнил последний случай, когда Ник перепутал приглашение с приказом.
Тогда Гортензий в безумии собрал лучших шлюх города и позвал вояк отмечать победу. Потом он удивился, что Ник тоже принял участие, ведь тот не изменял супруге. Слово за слово и выяснилось, тот воспринял всё как приказ...
- Благодарю, но я откажусь, - едва скрывая разочарование, ответил Ник.
- Дело твое, - с улыбкой отмахнулся Гортензий.
Он бы, может, и поверил, что командир его гвардии просто не хочет, однако это было далеко от истины. Граф, как узнал про зелье правды, не удержался напоить Ника. Хотел узнать, не догадался ли тот про его безумие. Какой там, Ник считает, у него недостаточно ума, чтобы постичь гениальные мысли господина. Впрочем, логика халифатца у него тоже вызывала недоумение. Взять те же оргии. Гортензий, действительно, считал подобные приказы неуместными, даже уточнил под зельем, не сильно ли оскорбил. Оказалось, Ник претензий не имеет, ему понравилось и он рад таким приказам. Предложил по-человечески, а тот... не хочет. Зачем ему для измены жене приказ господина? Вздор какой-то...
"Мда... Один хочет, а не идет, другой сам себя вынуждает. Заняться бы чем-то, пока от предвкушения не рехнулся", - мрачно сыронизировал граф и последовал к выходу, решив ждать прихода гостей в кабинете.
В последние месяцы его в принципе не интересовали развлечения. Многочисленные воздыхательницы, не дающие прохода при дворе, вовсе достали. Спасибо Айрин, пошла мода донимать господ вниманием, а благодаря Эстель - едва ли не вешаться на шею. Самые наглые и распутные приглашены, того и гляди, передерутся за честь раздвинуть ноги перед героем. Должно быть лестно, но в лучшем случае было безразлично, в худшем - досаждало. Особенно, когда напоминали про геройские лавры... Собственно говоря, оргии в здравом рассудке графа тоже никогда не прельщали. Пригласили по недоразумению. Императрица рассудила в меру своей распущенности, о которой, наверняка, в будущем будут слагать легенды. Другое дело, Гортензий не спешил осуждать Ее Величество. Напротив, он решил взять с нее пример. На это у него была веская причина...
Граф прошелся по кабинету взад вперед, думая, чем бы себя занять, иначе начнут одолевать мрачные мысли. Лучший способ справиться с капризами рассудка, это заняться делом, желательно, имеющим смысл, но как на зло, заняться нечем. Здесь все дела в порядке. Честь Империи сегодня не принимала гостей формально по причине закрытия Священного Собора, в реальности - из-за оргии. Нынче здесь присутствуют лишь те, кто имеет отношение к действу. Стоять над душей у служащих и челяди, которые и так все знают, бессмысленно, попусту болтать с Ником - тем более, с некоторых пор ему разговоры неинтересны. Для дела - это одно, попусту - нет смысла.
Гортензий открыл ящик и достал связку стальных остроконечных кругов величиной с ладонь, по форме напоминающих звезду. Если ничем полезным заняться нельзя, займется бесполезным. Сякен - креонское оружие, особенно излюбленное никаби. Сайри с ним его и познакомил. По факту, подобное умение ни к чему, с таким же успехом можно метнуть нож или кинжал, но сякены ему понравились. Процесс затягивал, интереснее чем бросание кинжала. Он высыпал сякены на стол, взял по одному в каждую руку и прошелся по кабинету, встав напротив двери, ведущей в соседнюю комнату. Чучело или доску граф не устанавливал. Ему нравилось бросать именно в двери. Ну и еще в птиц, например, в голубей. В птиц интереснее, но не запускать же в кабинет голубей? Пока перебьет, они все загадят, поэтому лучше в дверь. Конечно, менять двери чаще приходится, но это ерунда, может себе позволить...
Развлекался граф так недолго, отвлек стук. Лакей отчитался, что прибыл посланник со срочным донесением из дворца. Когда доложили про внезапное самоубийство Вахнутия, Гортензий не смог сдержать улыбку. Учитывая планы, это ничего не меняет, однако способ, которым Ирский счел счеты с жизнью, изрядно повеселил, на миг развеяв уже ставший привычным мрак.
"Я еще злился, что тебя на пиру не застал. Надо же, хер себе отрезал...", - с этой мыслью граф злорадно рассмеялся.
Издеваться над Вахнутием ему понравилось ещё в фехтовальном клубе. Туда он пришел с другими целями, но Ирский вел себя как истеричный болван. Гортензий не удержался и так вошел во вкус, что даже немного перестарался. Это был один из немногих моментов за последние месяцы, когда он искренне улыбался. Сегодня на ужине граф собирался напоследок повеселиться, но Вахнутий такого шанса не предоставил, ушел раньше, обеспечив присутствующих поводом для споров. Тем не менее, упырь сам его повеселил, даже стараться не пришлось...
"Главное веселье ещё впереди...", - Гортензий, злорадно улыбаясь, подумал про очередной тайный совет, назначенном на завтрашний вечер и метнул сякен в дверь.
Эрика назначила совет еще до самоубийства Вахнутия. Повод - отставка Ирского и прибытие нового представителя рода. Меньше всего они сейчас хотят договариваться. Императрица уже не в силах терпеть "тупое дремучее стадо, смеющее диктовать условия". Канцлер устал от "бессмысленных плясок вокруг Ирских с их проклятой моралью". С моралью у него теперь особые отношения. Игрок тоже недоволен возросшими требованиями. Граф многое сделал, чтобы привести ситуацию к такому финалу. Ему нужна война с Ирией и завтра он её получит. Разумеется, не в прямом смысле, война будет позже, но завтра он станет на шаг ближе к желаемому возмездию.
Отомстить Ирским Гортензий решил, едва очнулся от безумия. Поначалу он составил список приговоренных, в который вошли отец, старший брат Маурий, несколько кузенов и все служащие при дворе Ирские. Когда пришли вести по поводу прибытия родни, Гортензий только обрадовался. На ловца и зверь бежит... В столице его ждал сюрприз. Парад, невиданные почести, награды, слава... Казалось бы, вот она возможность потешить самолюбие, но ничего кроме отвращения Гортензий не испытал. Доказывать что-либо дремучему стаду он давно уже не собирался. Чтобы понять, насколько бессмысленно ждать признания от рода Ирских, ему хватило службы в их компании под началом Дармигория. Он редко о чем сожалел, но это решение было одной из самых опрометчивых ошибок в его жизни. Мог бы без Ирских обойтись, максимум полгода, нашел бы способ пристроиться, но самолюбие взяло верх над рассудком. Надеялся, служащая при дворе родня оценит его способности и отец пожалеет о сказанных в его сторону словах. Зря, но уже не суть...
Тогда ему хотелось предложить всем засунуть в задницу парады, почести, славословия и извинения. Сколько Ирские глумились со своими проклятыми идеалами? Из-за них он потерял рассудок. Театральное представление едва не стало последней каплей для самообладания. Сдержался, но именно тогда понял, ему мало смерти вошедших в список. Его не устроит даже истребление всего рода. Отец, братья, Дармигорий, всё стадо, все те, кто предавал его презрению, были ведомы ирийскими традициями, в том числе воинскими идеалами. Вот причина его безумия. Значит, он её уничтожит. Лучшая месть, это заставить Ирских бессильно смотреть, как их идеалы затаптывают в грязь и мешают с дерьмом...
"Запомните выблядки, вы все землю жрать будете и стоя на коленях, умолять меня снизойти!", - ему вспомнилась угроза, которую он уже в безумии выказал Дармирию и трем его прихвостням. Прежде его высекли и отвесили пинков, а за эти слова он поплатился избиением до полусмерти. Что же, пришло время выполнить обещание. Стало быть, война.
С Вахнутием можно было иметь дело, как с тем же Дармигорием, к слову, не менее дремучим недоумком, главное, не мешать Ирским жить по своим порядкам. По сути, с ними уже договорились. Что до Эрики, с одной стороны, ей бы однажды надоели эти пляски, но оставалась вероятность, она может найти общий язык с Ирскими, как с Лемским. Эрика не дура, к тому же, пусть далека от идеалов, но питает определенную страсть к войне. Мало ли... Гортензий понимал, что ставит под угрозу интересы короны, но... в конце концов, проигрывать эту войну он не собирался.
Едва граф узнал, что свидетелем брата будет Гамидий, у него созрел план. Он уговорил Эрику быть судьей, а после убийства Маурия решил довести отца до драки и якобы "случайно" убить, тем самым создав двусмысленную ситуацию. Рискованно, в драке без оружия он определенно не силен... Но что помешает в нужный момент якобы для самозащиты вытащить кинжал и воткнуть, куда следует? Повезло, морального глумления оказалось достаточно. Немного игры, вполне разумных аргументов, и Ее Величество идет у него на поводу. Гортензий тогда еще не знал, кто такой Аренский, но тот вовремя подлил масло в огонь. Что им двигало, только ли желание нагадить Мириамскому и, возможно, быть на время отлученным от двора, предстояло еще разобраться, но скандал определенно оказался графу на руку. Во всех смыслах. Эрика оказалась более нетерпеливой к морализаторству, чем даже он предполагал. Гортензию оставалось только осторожно подливать масло в огонь...
Устраивать провокации, оставаясь в стороне, он приноровился еще в Ольмике. Помимо прочего, граф не брезговал возможностями магии Проклятого. Его особенность давала преимущество, можно не бояться магии тьмы, он даже иллюзий не видел. Восемь лет назад Гортензий впервые уговорил сироту отщепенца продать душу за иллюзию, а потом уже не смог остановится. Пользовался не только иллюзией, но и весьма необычными вариантами. Если в обмен на душу можно попросить все кроме магии идущей от Мироздания, можно многое придумать. Используя риторику, нетрудно убедить тех, кто "почти потерял надежду" и сделать их своими темными слугами.
Некоторые дары многие сочли бы глупостью. Например, власть над снами. Казалось бы, ерунда, но лишь для того, кто не знает как и когда этим пользоваться. Так можно подлить масло в огонь, то бишь помочь человеку сделать то, что нужно. Действует не всегда, но приносит достаточно пользы, чтобы содержать такого мага. Самое забавное, уловить воздействие такого дара почти невозможно. Подменить амулеты со священной водой на пустышку труда не составило, все Ирские ходили в бордель. Стоит ли удивляться, Вахнутий и так презирал мужеложство, а после нескольких кошмаров вовсе озверел. Прочие, тоже...
В дальнейшем Гортензий действовал по ходу развития ситуации. Не обошел вниманием идеи аркадийского трактата о "божественной любви". Там бы хватило усилий одной Эрики, а потом и Феодора, однако граф на всякий случай приложил усилия, чтобы ускорить процесс. Не магией единой. Под шумок подсунул несколько купленных служителей искусства, дабы те рьяно поддерживали развратные идеи. Разумеется, все осторожно, не от своего имени. Он использовал проверенных магов иллюзии, которых доселе нигде не засветил.
Пока одних придворных граф толкал к разврату, у Ирских разжигал морализаторские порывы. То слух об измене супруги до Вахнутия дойдет, то сон нужный приснится, то в трактире, где бывали егеря, "случайный" человек восхвалит "справедливые ирийские порядки". Подбросил одному ревностному Жрецу идею написать Вахнутию обращение с просьбой "защитить мораль и традиции". Якобы на него одна надежда. Вроде по мелочи, но много и вовремя, а все вместе лишило Вахнутия и его окружение остатков здравого смысла...
Императрица едва волосы на себе не рвала, даже Игрок стал терять терпение. Долгое время единственной проблемой оставался канцлер, он умудрялся договариваться в случаях, когда это казалось невозможным. Лезть к нему с темной магией было бесполезно. Канцлер сам брезговал ею, но не снимал амулет и где только можно использовал священную воду. Тем не менее, удача снова улыбнулась. Не было бы счастья, но несчастье помогло. Валенсий вовремя разочаровался в Петронии, внезапно взъелся на мораль и нашел утешение в воззрениях Ее Величества. Ему даже помогать не пришлось. Теперь препятствий не осталось. А что Вахнутий так глупо закончил? Ночные кошмары доконали...
Гортензий пригласил Ника в кабинет. Конечно, про свои планы ему не скажешь, но поделиться радостью можно. Тот в курсе, как он ненавидит родню. Впрочем, только дурак этого не понимает. Даже если не знать нюансы, никому не понравится, когда родня выстраивается в очередь, чтобы прикончить. Ник отреагировал беспристрастно, однако на моменте, когда речь пошла про отрезанный член, не смог скрыть чувств.
- Точно с ума сошел! - выпалил он с большим акцентом, чем обычно.
- Думаешь, спятил? - граф вмиг посерьезнел, однако тут же вынудил себя улыбнуться.
Когда речь заходила про безумие, ему всегда становилось не до смеха. Действительно, странно. На радостях не подумал, но теперь от хорошего настроения не осталось и следа.
- Дык, без вариантов. Зачем отрезать, если собрался убить себя? Зачем вообще отрезать? Какой нормальный мужчина так сделает? - с жаром вознегодовал Ник.
Обычно охранник отличался сдержанностью, чем не походил на прочих халифатцев. Воспитание наложило отпечаток, рамхмамов учат игнорировать чувства. Но если Ника что-то искренне возмущало, он куда более напоминал своих земляков.
- Действительно, - согласился граф и поинтересовался, - Как думаешь, а почему он так сделал?
- Айтан один знает, на кой лишил его ума, - заявил Ник, имея ввиду демонов, по-халифатски айтанов, и развел руками, - Не стоял поди, вот и отрезал, - с иронией предположил он и рассмеялся.
Гортензий задумался. Не зря в последнее время Вахнутий бешеный стал. Кошмары кошмарами, но те к его члену отношения не имели. Не иначе, проблемы по этой части начались. В Ирии к этому отношение сродни одержимости, там даже старики любят бахвалиться, сколько раз за ночь сношались. Видимо, рассудок Вахнутия не вынес...
- Ник, оставь меня, - бросил Гортензий, подойдя к столу.
"Воистину, страх лишает рассудка. Лучше оргия, чем харакири", - с этой мыслью он бросил в дверь сякен.
Следом граф взял второй, потом третий. Вскоре он уже использовал оставшийся десяток. Что же, выдернет и по новой... Неплохое занятие, избавляющее от лишних мыслей. Чего сейчас Гортензий делать не собирался, так это размышлять о безумии и его причинах. Достаточно того, что его рассудок не вынес испытаний, страдать по этому поводу - вовсе не уважать себя. Проблемы надо решать, нет решения - смириться, не можешь смириться - в петлю, а страдать, пусть даже молча, - последнее дело, достойное только слабаков. Всю сознательную жизнь он считал этот принцип единственно верным, и изменять ему не собирался. По поводу безумия он все уже понял. Что делать, решил. Вот и нечего сопли жевать...
Когда Гортензий очнулся после припадка, ему казалось, жизнь кончена. От эйфории не осталось и следа. Он снова сошел с ума, четвертый раз... Не было никакой надежды, что это не случится снова. Он окончательно убедился, безумие не поддается контролю. Что это не лечится, он понял еще раньше. Как не прокручивал воспоминания, только снова убеждался, перепробовал всё возможное...
Впервые припадок случился в Ольмике. Ему было семнадцать, учился в Академии уже четвертый месяц. Его устраивала жизнь, как минимум, лучше чем в Ирии. Надо же было приехать матушке. Услышав новость, Гортензий испытал ужас... Предположив, что леди Кларисс решила насильно увезти его в Ирию или к тетке, он оставил послание и сбежал, чтобы спрятаться в другом гостином дворе. Неделю таился в комнате, пока в итоге не спятил: проснулся с мыслью, что ему нужно на воинскую службу. Гортензий пошел наниматься, куда только не совался, везде поднимали на смех. Он считал это происками демонов. Все казалось прекрасным, он возомнил себя Посланником Сиолом в прошлой жизни, а в тот момент воплощением самого Мироздания. Также его потянуло в бордели, правда, монет не оказалось, даже из гостиного двора выгнали за неуплату. Пришлось спать в парке, мыться в озере и воровать еду на рынке...
В итоге, он вспомнил про Петрония, отец того в прошлом маршал и решил попросить, чтобы тот помог устроиться. Помешало, а точнее, спасло, не выдержавшее неделю жизни на улице здоровье. В Академии он вовремя потерял сознание и очнулся уже в особняке Петрония. Чуть не сдох, даже отходную справили. Впрочем, это была его последняя отходная, выяснилось. В Ирии его не лечили, а травили, не нарочно, по глупости, но зато с небывалым рвением. Гортензий рассудил, причина странного безумия опиум и невменяемое количество зелий. Опиум он бросил, хотя поначалу хотелось на стену лезть. Разобрался в лекарском деле, а именно в зельях, которые в итоге все равно выбросил, либо не стало надобности, либо толку не было. Больше двух лет жил спокойно, причем все шло прекрасно: в Академии все схвачено, он не просто решил проблемы со средствами, но и разбогател. Гортензий тогда присвоил аркадийское золото, но после содеянного стоило на время залечь на дно. Дернуло же его отправиться в Ирию.
Было ли это уже безумием? Вряд ли. Он просто рассудил, пришло время вернуть долг. Обещал ведь отдать, золото появилось, время - тоже. Заодно, решил - потешит самолюбие. Бесполезный нахлебник - было самым мягким оскорблением в его сторону со стороны отца, братьев и кузенов. Матушка, учитывая ее планы, тоже была не лучшего мнения. Гортензий написал длинный список, за что должен и сколько, посчитал, на всякий случай накинул еще четверть, вдруг чего забыл. Отец не оценил, порвал бумагу и посыпал оскорблениями, обвиняя, что занимаясь торговлей, он позорит род. Слово за слово, поругались так, что если бы не охрана, Гамидий убил бы его. Уже не суть, через неделю он сошел с ума: снова одолела мысль о воинской службе.
Гортензий решил, что в грядущей войне с хамонцами должен воевать за Империю, причем, ни много ни мало, в качестве маршала. Войну еще не объявили, просто он был в курсе, это дело двух-трех месяцев. Большой отряд в Ольмике нанять было нельзя, поэтому он приказал сворачивать в Тилию. Золото у него было. Снова все казалось прекрасным, он счел себя дланью Мироздания, заодно "вспомнил", что в прошлой жизни был креонским Посланником Солнца Акимэ Самриаки. Не сказать, что трактат, который дал Такэни, сильно впечатлил, но возомнить именно этот вздор определенно помог. Охранникам Гортензий солгал, это торговая поездка, мнил молча, не давая оснований для подозрений в безумии. Из-за спешки он не брезговал ночевками на улице и купанием в реках, но если везло с трактиром, ни одна ночь без шлюхи не обходилась. Как еще заразу не подцепил...
Через пару недель пути он свалился с лихорадкой, после чего неделю провалялся якобы в бреду. Когда он очнулся, то впервые осознал, что страдает припадками безумия. На опиум не свалишь, ни на что не свалишь, он последние полгода не употреблял зелья. Эта истина обернулась очередным разочарованием. В чем Гортензий был всегда уверен, так это в своем рассудке, полагая, что отличии от ущербного тела, тот никогда не предаст его. Ошибся... Он решил, что спятил из-за отца. Гамидий всегда говорил, что он бесполезен, ибо никогда не сможет воевать. В здравом уме воинская служба его не интересовала, не с его брезгливостью и стремлением к роскоши грязь месить, но... тем не менее. Впрочем, предаваться терзаниям Гортензий не стал. Жить не хотелось, но убить себя значило признать правоту отца. Мириться он тоже не собирался, поэтому в Ольмику он вернулся с целью справится с безумием.
К имперским лекарям идти было без толку. Здесь безумие лечили только молитвой. Обратился он к иноземным лекарям: к уже знакомым креонцу Такэни и халифатцу Мархуду. Рассказал, якобы его друг безумец. Халифатец уверил, что это одержимость и его "другу" нужно больше молиться. Такэни принялся рассуждать о гармонии духа, посоветовал "другу" практиковать отрешение, дабы прийти к оной. Одним словом - ерунда. Отрешение он и так практиковал. От безумия не спасло. Не найдя ответа Гортензий решил обратиться к аркадийцам. Те оказались осведомлены, у них даже имелись трактаты по этой части.
Он достал одиннадцать книг, в том числе написанные до Первого Пришествия. Прочел все и пришел к выводу, у него случилась мания. Больные ею испытывают крайнее счастье, несвойственные им навязчивые мысли, мнят себя не пойми кем, в том числе высшими силами, и проявляют неслыханную щедрость. Причины болезни во всех четырех трактатах были описаны одинаково: дело в соотношении гуморальных жидкостей, которые сродни четырем стихиям. Гортензий знал, везде, где умели нормально лечить без магии, давно уже считали это устаревшим заблуждением. Тем не менее, других трактатов не было и он закрыл на это глаза. Способы лечения тоже доверия не внушали. Предлагался даже полнейший вздор: пить опиум, пусть и в малых количествах. Допился опиума, чуть не сдох, причем, когда это случилось впервые, он его пил. Не помогло. Благо в прочих трактатах предлагали пусть неоднозначные, но более приемлемые способы.
Зелья Гортензий терпеть не мог, от рекомендованных отваров хотелось спать, он ощущал себя овощем, крепко пришибленным малокровием. Эта мерзость и так периодически донимала, после переутомления, а то и вовсе по непонятной причине. Счел, демоны с этим, просто запивал зелья большим количеством очень крепкого кофе. При малокровии помогало и тут пригодилось. В другом трактате порекомендовали физические упражнения. Он их и так делал последние полгода, однако, рассудил, видимо, упорствовал недостаточно. Решил стараться лучше, плевать на последствия переутомления, все равно кофе пить. Больше и крепче выпьет. Третий трактат рекомендовал обливания холодной водой. Для него это пытка, но ничего, потерпит и привыкнет. Еще была особая трапеза. Предписывалось исключить горячительное, хлеб, соль, сахар, мясо дичи и специи, при этом Гортензий до тошноты ненавидел рекомендованные рыбу, яйца, молоко и все с ним связано. Решил, будет есть из рекомендованного, от чего не тошнит...
Год стараний пошел коту под хвост. Ладно с остальным, не повредило, однако мерзкие зелья, паршивая трапеза и несладкий крепкий кофе определенно внесли лепту в потерю рассудка. Не суть, как бы он не злился на Дармигория и кузенов, они вовремя ему крепко наваляли. Рвался на войну и мнил себя Акимэ Самриаки он уже привязанный к постели, а его невменяемые попытки уйти приняли за тяжелую лихорадку. Отойдя от последствий Гортензий махнул на бесполезное лечение, но тем не менее, мириться с безумием не собирался. Он самонадеянно решил, что сможет сдержать припадок. С удушьем же смог и тут получится. Знает, как начинается, значит, все будет под контролем. Почти четыре года обдумывал все свои мысли и поступки, дабы успеть заметить начало безумия. Бесполезно...
На этот раз даже повоевал. Вроде глупо жаловаться, совсем дураком не стал, выиграл безнадежную битву и прослыл героем. Золото разбросал и храм сжег? Поиздержался, конечно, но зато победителей не судят, особенно, щедрых. Не покромсали, даже для здоровья почти без последствий, что вовсе невидаль, учитывая погоду. Всего лишь ограничился небольшим жаром и кашлем. Привык, видимо, пока мок под дождями, игнорируя зонты и тенты. Зачем? Ему все равно, так или иначе холодно, мерзко и это заметно, как не скрывай. Пусть будет заметно по более весомому поводу. Может и глупо, но ведь не зря. Конечно, пришибло малокровием, о котором почти забыл, да так, что поначалу за ранение приняли. Но тут логично, он в безумии три недели подряд спал в лучшем случае по четыре часа, а в остальное время носился как ужаленный в задницу. Такое дерьмо любого в итоге свалит. Другое дело, нормальный человек такую каторгу себе даже в воинском походе не устроит, и ерунду тоже не возомнит. Чему в итоге радоваться? Что больной на голову и это не лечится?
Граф рассудил, что сам виноват. Наверняка, выбрал это тело, чтобы умереть. Видимо, надоело витать духом и вселился в дитя, которое определенно должны утопить. Не сложилось, вмешалась матушка святоша с тем еще характером, а потом его рассудок не вынес испытаний... Если это не лечится, а контролировать нельзя, Гортензий подумал и решил умереть - сделать харакири. Он предусмотрительно заперся в покоях, приготовил оружие, но в самый последний момент передумал. Точнее, решил отложить самоубийство. Ненависть к Ирским перевесила ненависть к себе. Он, конечно, виноват, но сошел с ума не от хорошей жизни, поэтому прежде чем сдохнуть, отправит в Бездну виновников своего пострадавшего рассудка...
Все обернулось грандиозным планом возмездия. Именно ради своих целей граф взялся за дела и укрепление влияния, почти три месяца делая вид, как у него все прекрасно. Не впервой улыбаться, когда хочется сдохнуть, а дела, действительно, отвлекали, пусть и не радовали. Несмотря на успехи, единственное, что его вдохновляло, это мысли о мести. Он сделал вывод, что его проблемы с рассудком манией не ограничиваются. После мании, помимо малокровия, его всегда одолевало крайне мрачное расположение духа, которое подозрительно напоминало описанную в аркадийских трактатах меланхолию. Граф и раньше подозревал, но сваливал мысли на обстоятельства. Теперь свалить было не на что, все складывалось слишком хорошо. Пусть эта мерзость под контролем, но приятного мало. Можно запретить себе ныть и сокрушаться, занявшись делом, но почти невозможно заставить себя искренне радоваться. Разве только отомстить тем, кто довел до жизни такой. Стоит ли удивляться, что он с еще большим рвением взялся воплощать свой план...
Всё изменил случай с Петронием. Гортензий рассудил, друг сошел с ума схожим образом: возомнил себя мессией, помешался на пророчестве Обители Второго Пришествия, его и Эрику счел демонами... Императрица вовремя предположила, будто виноват страх, который лишает рассудка. Более того, утверждала, что сама едва не пала жертвой безумия. Гортензий и так знал, что страх многим застилает рассудок, другое дело, себя к числу подобных трусов не относил. В конце концов, совсем ничего не боятся только безумцы, не зря в мании на все плевать. Тем не менее, подумав о Петроние, который, наверняка спятил от страха перед отцом, он решил, что в словах Императрицы есть смысл. Появился шанс избавиться от безумия, что в корне меняло дело. Мстить граф не передумал, но помимо прочего, решил сделать все возможное, чтобы вновь не сойти с ума...
Первой прибыла Эрика, причем она изъявила желание побеседовать. Ожидаемо речь пошла про поступок Вахнутия и слухи вокруг него. Большинство, как и ожидал граф, пришли к выводу, что Ирский стал бессилен как мужчина, спятил и решил умереть, а прежде "отомстил своему члену". Феодор и Герра стояли на том, что Вахнутий осознал себя мужеложцем. Пожалуй, это был один из редких случаев, когда мнение Феодора и Герры совпало. Если болван Тильский даже не удивил, Клеонская весьма разочаровала. Леди, конечно, та еще змея, еще и взъелась на него, однако граф не мог отказать ей в изрядной сообразительности. Стерва догадывалась о подноготной происходящего, его действий, в том числе. Благо, не всех действий, да и прочим словам "злобствующей ведьмы" все равно никто не верил. Эрика полагала, Герра и Феодор правы. Гортензий согласиться не мог. Сошлись на том, что завтра на тайном совете всех рассудит Амира...
Чтобы впредь не отвлекаться на ненужные мысли, граф решил пойти лично встречать гостей. После очередного конфликта с Вахнутием, когда тот прямо отказался подчиняться, Императрица велела махнуть на тайну по поводу самого действа. Эрика всерьез решила заявить, что "морализаторы ей не указ". Не все приглашенные были настроены столь решительно, некоторые прибыли тайно и в масках. В курсе присутствия каждого оставались только он и Эрика.
Каждый считал своим долгом обсудить случившееся с Ирским, выказав свои предположения. Когда явился канцлер, граф приготовился выслушивать очередную версию, однако сразу отвлекся на его спутницу. Валенсий явился в компании племянницы, причем, что удивило, юная леди тоже была с открытым лицом. Гортензий поприветствовал Герцога и окинул взглядом заплаканную испуганную Кальварию.
- Ваша Светлость, прошу вас..., - тихо взмолилась юная леди, но Валенсий перебил её.
- Довольно, - шикнул он и обратился к графу, - Доброй ночи! Ночи великих свершений!
Пустившийся во все тяжкие канцлер в своем духе. Уверенный, что он "знает как лучше", решил силком приобщить племянницу.
- Кальвария, ты не хочешь на оргию? - прямо спросил Гортензий.
- Нет, ваша милость.., - выпалила было она, но Валенсий громогласно перебил её.
- Хочет! Она просто тебя засмущалась!
- Я не хочу! Лучше отправьте меня домой! - выпалила расплакавшаяся Кальвария и обратила взор на него, - Смилуйтесь! Я невинна, не хочу чтобы первый раз был... на оргии! - она окончательно сорвалась в плач.
Гортензий ничего сказать не успел, встрял Валенсий.
- Кому сдалась твоя невинность? Будет приданое, с руками ногами оторвут! Приданое даю я! Уму разуму тоже учу я! Ты не была на оргии, откуда ты знаешь, что там плохо? Слушай старших, потом еще спасибо скажешь! - отчитывал её он.
- Но я... не хочу, - промямлила Кальвария и закрыла лицо руками.
"Понимаю, сам не хочу. Но у меня то нет выбора",- с прискорбием подумал он и обратился к Герцогу.
- Валенсий, пошли отойдем, - поставил перед фактом Гортензий, рассудив, что разговаривать при юной леди нежелательно.
Они вышли и прихожей в холл.
- Ты совсем рехнулся? Зачем её притащил? - возмутился граф.
- Пускай приобщается! Глядишь, нормального жениха найдет! - заявил Валенсий.
- На оргии? - изумился Гортензий.
- Почему бы и нет? В скором времени все достойные господа станут завсегдатаями оргий. Отдавать её морализатору я не намерен, - с гордостью заявил тот.
- Дело твое, но ты забыл, что Ее Величество не жалуют истерики? Мне тоже здесь сопли не нужны. Испортит всем оргию, это во-первых. Во-вторых, это добровольное собрание, истерика твоей племянницы смутит публику, натолкнув на кривотолки. Все решат, мы вынуждаем к оргиям. Ты понимаешь это? - сухо вопрошал Гортензий.
Помимо прочего, он полагал такое принуждение издевательством, но увещевать Мириамского уважать племянницу, только время терять. Тот к врагам более милостив, чем к родне. Проще найти доходчивые аргументы.
- Я велю ей вести себя подобающе, - уверил канцлер.
- Она уже устроила истерику. Я на правах хозяина заведения отказываю ей в участии. Отправляй её назад, - с улыбкой поставил перед фактом Гортензий.
- Ладно, демоны с ней. Можешь велеть ей выделить покои. Время позднее, - уже спокойно попросил Валенсий.
Граф согласился, они вышли обратно. Кальвария сидела в кресле и рыдала. Герцог позвал лакеев с сундуками и пошел с распорядителем. Гортензий уверил юную леди, что на оргию ей идти не придется и велел ей следовать со служанкой...
"Уж не маразм ли подступает?" - в который раз подумал он.
С тех пор, как Эрика поделилась с ним тайной на счет божественных амбиций Валенсия, его все чаще посещало такое подозрение. Начитался ерунды и поверил, что может обрести вечную жизнь и могущество бога. Ладно бы так счел какой-нибудь тупой фанатик или дурак, но Валенсий доселе в таком качестве себя не проявлял. Неожиданная смена отношения к морали тоже выглядит странно. Герцогу немного за пятый десяток, рановато для маразма, но это может быть только начало...
"Не высочайший совет, а обитель Светлый дух. Ни одного вменяемого человека", - про себя сыронизировал граф.
Аренский тоже недалеко ушел. Порошок Игрок, конечно, не всегда нюхает, но имеющий дар Проклятого не может быть нормальным хотя бы потому, что одержим его применением. Нормальна ли сама Императрица? Судя по её решениям и указам, вменяемая, с другой стороны, нормальная леди так наряжаться и вести себя не будет. Он бы счел это самодурством правителя, если бы не знал нюансы её прошлого. В Клеонии Эрика вела себя еще более вызывающе, причем полагала нормальным убить за попытки мешать. Прочие ее приближенные недалеко ушли, один Велльский чего стоит. Чета Клеонских тоже слегка не в себе...
"Они хотя бы не припадочные. Довольно безумцев везде искать, со своим рассудком бы разобраться", - одернул себя граф.
Вот и разберется. Именно для этого он решил пойти на оргию. Что ещё делать Гортензий все равно не знал. К безумию приводит страх, это он понял, однако выяснить, какой страх виноват, оказалось не так просто. Граф никогда не утруждал себя копаниями в душевных терзаниях, полагая это недостойным жеванием соплей. Разумеется, подумал про Ирских, не зря все его припадки так или иначе связаны с родней. Другое дело, если раньше бояться мог, теперь едва ли. Родня уже нагадить не сможет, даже карьеру не испортит. Счел бы, все решилось само собой, но учитывая меланхолию, не решилось. От попыток задуматься захотелось сделать харакири, настолько претило это занятие. Но чего не сделаешь ради избавления от безумия? С горем пополам Гортензий пришел к определенным выводам.
Во-первых, нюансы касающиеся здоровья. Сам факт ему не мешает. Холод как минимум в столице терпит без лихорадок. Дерьмо с удушьем под контролем. Малокровие не всегда досаждает, причем проблему решает кофе. Обычно все тоже под контролем, в позоре на тренировке с Эрикой сам виноват. Даже в лучшем состоянии подобное для него чересчур. Пусть он далеко не слабак, но ненадолго. С этим ничего не поделать, однако, ему и не надо. Тело выглядит приличнее чем у многих, чтобы убить его, надо постараться. Надо быть идиотом и последним нытиком, чтобы сокрушаться в таком случае. Тем не менее, все равно бесится и смущается, но самое ужасное, боится, что его увидят в приступе удушья. Мог ли сойти с ума из-за этого страха? Учитывая, что перед тем как его унесло, он как раз с ним и опозорился, вполне...
Раз такое дело, Гортензий решил довести себя до приступа удушья на публике. Еще и малокровие прошло вовремя, не помешает. Для своей цели граф выбрал фехтовальный клуб. Самое место, тем более, в присутствии Ирских, чтобы наверняка. Попытка не удалась, только довел до истерик Вахнутия и Герру. Приятного мало, вытошнило потом, но как не старался, приступа не добился. Не получилось и на следующий день с Эрикой. Хотя там уж постарался, перед этим нарочно Ника и заодно себя погонял. Под конец уже и толку от него как от противника было немного, а приступа нет. С обвинениями в "бессмысленной показухе" он был послан куда подальше...
Это озадачило, обычно подступало из-за большей ерунды, а как нарочно решил добиться, хоть убивайся. Тогда то графа и осенило, что удушье тоже безумие. Гортензий и раньше задумывался, в мании ведь никогда не беспокоило, чего бы не делал, но предположение казалось слишком немыслимым. Пусть удушье не с рождения, чего бы матушка не утверждала, он помнил, до шести лет не было, но не мог же он тогда... с ума сойти. Другое дело, раньше Гортензий не знал, что в безумии виноват страх и не проверял, что будет, если приступа не бояться. Видать, не зря ничего кроме отрешения не помогало. Какой там страх виноват, демоны уже не разберут. Да и какая разница, если достаточно не бояться приступа и его не будет?
Вывод, конечно, обрадовал, но в итоге граф разозлился еще сильнее. Сколько он с этой мерзостью мучился, пока грешил на тело, а на деле был полубезумным? Впрочем, на этот раз винить себя Гортензий не собирался. Не от хорошей жизни крыша потекла. Из-за непереносимости холода и болезненного слабого тела к нему едва не с рождения относились с презрением, матушка донимала невменяемой заботой и тревогой. Он тогда был малолетний, все что мог, это терпеть и не ныть. Вот и рехнулся, заодно став для родни совсем бесполезным выродком. Сокрушаться нет смысла, о прошлом, тем более. Не очень то ему помешало, если стал тем, кем является. Однако рвение поскорее расправиться с "вековыми нерушимыми устоями" лишь укрепилось, то же самое касалось самого безумия. Удушье началось раньше, наверняка у мании и меланхолии другая причина. Осталось только решить, какой страх виноват. Пожалуй, это было самым сложным...
Гортензий подумал и решил, в его безумии могут быть повинны страхи, связанные с удовлетворением похоти. По этой части у него всё нормально, другое дело, ведет себя как трус. Со стороны не скажешь, обычный сластолюбец, который меняет любовниц как перчатки. На деле, он один знает, почему так поступает. Аркадийский трактат о божественной любви, конечно, не более чем оправдание для безразличных сластолюбцев, однако если отбросить пафос, аргументы там логичные. Ревность есть проявление страха оказаться хуже другого, тоже самое касается желания быть у девицы первым, а все морализаторство - оправдание трусости... Почему другие так поступают, но рассудок не теряют? Вероятно, с таким унижением не сталкивались. В свое время ему не везло. Да и кто сказал, что с ума не сходят? Скандалят, бросаются с кулаками, даже убивают из-за ревности. Чем не безумие? Пример Альберта тоже показателен. Помешанный на опытах полубезумный Клеонский неспроста близости страшится. Он сам припомнил, что в прошлом уже успел повести себя невменяемо, но самое главное, снова без родни не обошлось.
Произошло все за полгода до отъезда из Ирии. На именинах Маурия выпивший отец привел ему дворовую девку. Мол, пора, братья с тринадцати лет мужчины, а ему семнадцать на носу. Девушка была красивой, однако явно не хотела, а самое мерзкое, отец велел ей сделать это в наказание за пролитые на ковер помои. Гортензий столь унизительную подачку принимать не собирался, к девке не притронулся, безразлично заявив, что не хочет. Маурий с кузенами сочли это очередным поводом для развлечения. Он стал посмешищем на все поместье. Экая потеха, выродок еще и по этой части негоден. Насмешки и намеки он игнорировал, давно понял, если реагировать безразлично, интерес глумиться теряется. Тогда всё быстро затихло, но приятного мало. В итоге, потом всплыло, так боялся опозориться, что вытворил полнейшую дичь.
Императрица решила, он подложил под Ника любовницу, потому что извращенец, однако реальная причина была столь абсурдной, что даже вспоминать стыдно. В Ольмике, как от опиума отошел и разжился средствами, Гортензий задумался о плотских утехах. Спутался с красивой молодой вдовой. Дошло до дела, и он осрамился, закончив не успев начать. Ерунда, всякое случается, но тогда он по глупости решил, что, действительно, бессильный выродок. Посчитав себя умнее других, Гортензий из принципа решил найти любовницу, а чтобы не позориться - схитрить. Наплел девушке ерунды, посулил содержание, та и согласилась, чтобы ее связали и закрыли глаза. Нику он солгал, что извращенец и любит сначала смотреть. Шлюху не хочет, ибо опасается срамной заразы, а приличная не поймет, поэтому она ничего не узнает. Любовницу сначала сношал Ник, а он приступал уже потом. Извращался он так недолго, быстро дошло, что занимается ерундой.
Впредь таким Гортензий не занимался, однако со следующей любовницей ему попросту не повезло. Рамона, юная белокурая девушка с огромными грустными глазами, продавала цветы на рынке. Сирота бесприданница, на чьей шее после смерти отца оказались малолетние братья не была невинной, жизнь заставила ее возлегать с престарелым хозяином лавки. Поначалу он просто решил, что нуждающаяся сирота вряд ли откажет, как минимум, он лучший вариант, чем сварливый престарелый толстяк. Рамона согласилась. Гортензий и сам не заметил как влюбился. Он привез её с братьями в особняк, где жил сам, заваливал подарками, дошло до того, что собрался жениться, о чем ей даже сообщил. Чтобы будущей карьере не помешало, решил состряпать ей благородное происхождение, выставив беженкой из Мизбарии...
Рамона, казалось, отвечала взаимностью, тем не менее, она стала первой и последней женщиной, которая умудрилась его обмануть. Счастье продлилось четыре месяца, а потом он случайно узнал, что Рамона развлекается с другим. Когда она попросила пристроить Свена помощником в особняк, Гортензий даже предположить не мог, что этот неприглядный юнец был её возлюбленным уже два года. Тогда его изумил сам факт, что ему изменяют с нищим, неграмотным, неотесанным, грязным носильщиком, мало того, еще и уродом с отвратительными зубами. Ладно бы еще был достойным человеком, но нет же. Свен даже пальцем не пошевелил, когда Рамоне, чтобы прокормиться, пришлось возлегать с толстым стариком. Гортензию искренне хотелось понять, как так, и он подослал соглядатая мага иллюзии...
Ничего хорошего не узнал. Они неприкрыто потешались, как обманывают богатенького болвана. Рамона без зазрения совести уверяла, что к такому жалкому любовнику даже ревновать нет смысла. Она не испытывает даже толики удовольствия, возлегая с хилым болезным заморышем, ведущим себя на ложе, как сонная муха. Не мужчина, а подобие, даже на руки поднять не может, охранника просит. Припомнила, как ей стало дурно на прогулке... У него хватало возможностей отомстить, но Гортензий решил иначе. Слишком много чести для шлюхи позволить ей думать, что она его унизила. Он сделал вид, что ничего не знает и выгнал с аргументом: надоела, а все признания ложь. Гортензий с огромным с удовольствием выслушал ее истеричные вопли, какой он бесчувственный мерзавец, подлец и как будет гореть в Бездне. Даже посмеяться не постеснялся...
Правда, потом стало не до смеха. К демонам чувства, те сразу испарились. Предаваться любовным терзаниям в принципе глупо, куда хуже пришлось его самолюбию. Получается, из-за никчемного тела, сколько золота не имей, как себя не веди, для женщины он прежде всего убогий выродок, недостойный даже уважения из благодарности. Хуже нищего недоумка. Страдать, конечно, нет смысла, лезть в петлю из-за этого - тем более, но если ничего не предпринять, это же придется вовсе о женщинах забыть. Позориться даже перед шлюхой Гортензий не собирался. Вроде плевать, какие только уроды в бордель не захаживают, но... он просто не сможет получить удовольствие, зная, что девка видит перед собой выродка.
Как бы смешно не звучало, но пристойным телом вкупе с умением игнорировать удушье он обзавелся во многом из-за девиц. Удушье и так смущало, а тогда вовсе взбесило. С целью решить проблему так и добрался до креонца, которого прежде счел шарлатаном. Другое дело, после Рамоны о похоти, не считая, конечно, безумия, он рискнул задуматься только через два года уже в столице. Да и то, просто надоело воздерживаться. Казалось бы, вроде уже не конченый доходяга, если какой-то дуре принципиально, чтобы на её таскали, не проблема, но тогда будто пелена застелила рассудок. В зеркале Гортензий видел тощего урода. Пусть кости уже не торчали, но мускулы - одно название, еще и на руках стали кровяные жилы выпирать. Не мешало, но казалось, что выглядит не здраво. Он был уверен, стоит ему раздеться и любая девица поймет, что перед ней болезный выродок.
Родня тоже в стороне не осталось, не забыли ткнуть его носом, какой он тощий, что даже на ирийца не похож. На деле, тощим он казался только в сравнении с Ирскими, зажравшимися на дворцовых харчах, а выглядел не намного хуже, чем сейчас. Чтобы понять свою ошибку, пришлось прогуляться голым по дворцу. Не суть, воздерживаться ему, действительно, надоело, вот и решил найти выход. Не желая позориться, Гортензий решил на всякий случай делать своими любовницами невинных девушек. Чтобы ни с кем сравнить не могли, и не удивлялись, почему он не снимает исподнее и всегда тушит факелы. Более того, памятуя о случае с Рамоной, он стал подозрителен. На цепь любовниц не сажал, скандалами не донимал, не хватало еще унижаться, однако за ними присматривали. Чуть дала повод? Надоела. Зачем ждать, пока раздвинет ноги перед другим, лучше выгнать прежде...
Жить можно, не сказал бы, что страдал. Большинство любовниц ему, действительно, надоедали, не успев дать повод. Тем не менее, это невменяемо. Считать себя уродом он и так перестал, но мало ли... Вдруг этот страх вызвал безумие? Не зря в мании его тянуло на плотские утехи. Других причин он все равно не нашел, но ведь... надо же что-то делать. Вот и решил сходить на оргию, хотя изначально собирался найти причину для отказа. Невинных там не будет, после него девица определенно возляжет с другим мужчиной. Заставит себя смотреть. Если надо, будет ходить на оргии, пока не станет все равно...
Эрика велела устроить не просто оргию, а театрализованное действо в духе издевательства над святошами. Она рассказала, как в Небельхафте организовала так называемый Орден Порока, ритуалы которого заключались в пошлых и похабных песнях, пьянстве и, разумеется, оргиях. Обязательных предписаний на счет одежды не было, однако приветствовались насмешки над всеми культами, придуманные прозвища и откровенные наряды. Можно даже богами себя называть. Хоть самим Проклятым. С прозвищем Гортензий определился сразу. Он решил назваться Посланником Солнца Акимэ Самриаки. Три раза он мнил себя им в безумии. Пожалуй, мог бы счесть, что дело в прошлой жизни, но в первом случае он возомнил себя Сиолом. Как бы там ни было, назваться Акиме полезно для дела, пусть прозвище напоминает о безумии, дабы он не пошел на попятную.
С гардеробом граф решил не мудрить. Лучший наряд для оргии - его отсутствие. Он ведь носит исподнее из черного креонского шелка, в нем и отправится. Сойдет для Посланника Солнца. На голове он думал состряпать креонский пучок на макушке, но попытка провалилась, а звать лакея не захотел. Решил - оставит распущенными. Рубаху граф надевать не стал, он же собрался прекратить смущаться. Конечно, синяки после фехтовального клуба и тренировки с Ее Величеством остались, да и на спине шрамы от плети Дармигория, но в первом случае смущаться нечего, во-втором, все уже видели...
Когда Гортензий пришел в зал, все уже было готово к началу. На столах яства и выпивка, лакеи караулили рядом, шлюхи обоих полов, наряженные в одни золотые набедренные повязки стояли у стен. Музыканты играли непринужденный мотив, а жрицы любви соблазнительно танцевали. Гортензий напустил безразличие и мысленно радовался, что в зале полумрак, не так заметно смущение. Покраснеть на оргии, едва войдя в зал, попросту глупо. Он прошелся вдоль бассейнов и остановил взгляд на самой крупной заглавной табличке.
"Всемогущий Порок, сотворивший похоть, дай мне силы не свернуть с пути разврата и не поддаться искушениям стыдом. Силы четырех стихий, не оставляйте меня в неравном бою со смущением. Распутный огонь, разожги пламя желания. Порочная вода, смой все сомнения. Грешная земля - помоги взрастить сластолюбие. Ветер страсти, стань же мне попутным в порыве вожделения. Великий Порок, помоги пройти испытания на пути к торжеству похоти", - Дочитав переделанную заглавную молитву Мирозданию, он рассмеялся. Кому-то шутка, ему же впору всерьез эту молитву повторять...
Первым пришел Феодор Тильский, который любезно вызвался выступить церемониймейстером действа. Герцог нарядился в цветастый атласный халат и представился богом искусства и любви Никарием из хамонского культа Апартиды.
- На вашем месте я бы поостерегся сразу обнажаться. Леди могут... э-э-э, растерзать вас еще до начала оргии, - обеспокоенно заметил Феодор после приветствий.
"Если бы ты разделся, оргию пришлось бы отменить", - на языке так и вертелся язвительный комментарий, но все же нехорошо портить настроение церемониймейстеру.
- Я куда лучшего мнения о наших леди. Ваша Светлость, завидуйте молча, - в шутку отмахнулся граф.
- Помилуйте, но мне никогда в голову не приходило вам завидовать. Пусть лучше одна леди оценит мою душу и страсть к наслаждению, чем я стану тратить свою жизнь на мучения ради восхищения сотен, - заявил Феодор, восприняв его шутку всерьез.
- С чего вы взяли, что меня заботит чье-либо восхищение и что я мучаюсь? - с подчеркнутым изумлением осведомился он.
- Глядя на ваши синяки, я могу вам только посочувствовать. Как минимум, это больно, - Феодор поморщился, - а стоит мне представить, как вам пришлось усердствовать, чтобы при ваших проблемах так выглядеть и такое делать, мне становится дурно, - он сочувственно вздохнул.
- Прискорбно, что вы считаете проблемами сущую ерунду. Вы лучше не представляйте, вдруг удар от ужаса хватит. Где мы церемониймейстера возьмем? - с иронией ответил граф.
- Пожалуй, прислушаюсь. На самом деле, единственный человек, кому я когда-либо завидовал это Загульский. Его стряпчий подавал самые изумительные блюда в Империи, - Феодор упомянул барона, который оказался среди заговорщиков.
- Теперь его милость в Бездне, а стряпчий, наверняка, служат вам.
- Разумеется, я просто не мог упустить его. Вы ведь имели возможность оценить его изумительное искусство на ужине! Разве языки голубей с морошкой не божественны? - Герцог заметно оживился.
Речь пошла о трапезах. Феодор увлекся и принялся рассуждать, какие запланированные на действе блюда он желает отведать. Складывалось впечатление, он пришел на оргию жрать. Хотя, чему тут удивляться? Трапезничать у Тильского получается лучше, чем услаждать похоть. Гортензий свечку не держал, но был в курсе, о чем болтают при дворе. Придворные лицедейки не стеснялись сплетничать, что в постели Тильский скучный лентяй и возлегать с ним никакого удовольствия. Лежит на спине, подобно невинной леди в первую брачную ночь и заканчивает, не успев начать. Тоже самое утверждали шлюхи Чести Империи...
"Вот это я болван, как мог смущаться? Этому плевать, что он толстый урод, еще и в постели толку никакого", - изумился граф.
Мало того, Феодор любовник никудышный, как он выглядит, даже говорить не надо, едва в дверь проходит, и это ему только двадцать лет исполнилось. Граф помнил, когда тот приносил клятву Императору как Герцог Тильский, он был заметно худее. В гвардейской школе, которую Феодор почти закончил, даже самому ленивому разжиреть не дадут, но за четыре года он успел перегнать иных престарелых ростовщиков...
Тем временем, Тильский, наконец, понял, что ему неинтересно обсуждать блюда и решил сменить тему.
- Ваша милость, откройте секрет, как называется изумительная ткань, из которой пошит ваш сюртук, в коем вы изволили быть на сегодняшнем ужине.
Граф поморщился. Не зря он всегда считал Герцога одним из самых скучных собеседников. Феодор болтал без умолку, однако если не выказывал глупые сплетни, то обсуждал, искусство трапезы и гардероб. Все это его не интересовало.
- Я уже десятки раз говорил, что не запоминаю подобные мелочи, - ничуть не слукавил он.
Весь его интерес к гардеробу ограничивался распоряжениями озаботиться самым дорогим из уместного по последней моде. Гортензий отдавал себе отчет, что отличается отсутствием вкуса, причем разбираться в этом не хочет, но позориться, расхаживая как шут или голодранец, не собирался. Запоминать названия тканей - тоже.
- Не может такого быть! Ваш гардероб по праву считается одним из самых изысканных при дворе. Хотя бы признайте, что не желаете рассказывать! - сокрушался Тильский.
- Благодарю за похвалу, но как по мне, гардероб как гардероб. Надо же что-то надевать. Вот вы думаете, у меня забот мало, запоминать пустяки? Полно о ерунде, расскажите лучше, что твориться при дворе. Я слыхал, Вахнутий отрезал себе член и спрыгнул со стены, - Гортензий счел, уж лучше Ирского обсудить.
Феодор мигом забыл про ткани и принялся живо выкладывать свое мнение на счет произошедшего. Пришлось выслушивать версию о якобы мужеложстве Вахнутия. Замолчать его вынудило только появление Эрики. Граф и сам на миг потерял дар речи. Оделась Императрица довольно неожиданно - в красное платье на аркадийский манер, которое едва прикрывало грудь, полностью открывало спину, а разрез слева обнажал бедро. Помимо прочего, можно было рассмотреть многочисленные татуировки. Перчатки она проигнорировала, не став прятать знак отречения. Выглядела Эрика странно, но это не помешало графу поймать себя на недвусмысленных желаниях...
Гортензий сам себе удивился. Он ведь даже как женщину её не воспринимал. Ясно, что не юнец, но ведь и девица - одно название. После тренировок с ней только убедился, как был прав. Причем, не ожидал, насколько трудно будет не упасть в грязь лицом. При том, ему ещё повезло, что Императрица приходила на тренировку срывать злость, по сути оставив ему хладнокровие в качестве преимущества. Все равно вначале осрамился... Демоны с этим, не настолько у него паршиво с самолюбием, как минимум, она его не выгнала. Он отдавал Императрице должное как достойному противнику, но чтобы захотеть...
Казалось, на что ни глянь, все выглядит как плевок на понятия о женской красоте. Рост слишком высокий, грудь едва заметна, пышных бедер нет и следа, зато в наличии неженские мускулы, татуировки, небрежная осанка, прихрамывающая походка, еще и альбинос. Черты лица у нее недурные, но и тут шрам на левой щеке. Манеры, особенно когда она не на публике, больше подошли бы головорезу. Даже пару таких недостатков могли изуродовать любую леди, но, видимо, суть в том, что от леди у Императрицы одно имя и наличие полагающихся признаков. Как "оно", если так можно выразится, Ее Величество выглядела очень даже ничего...
- Как я понял, ты сегодня жрица Великой Матери? - уточнил граф, отметив у нее в руке характерный жезл. Что-то подсказывало, его можно использовать не только с целью подчеркнуть образ.
- Не святотатствуйте, именуя богиню жрицей, - с подчеркнутым укором вклинился Феодор.
- Позвольте представиться, богиня Делия Аркадия, Великая Мать всея живых, - с иронией заявила Императрица.
Только сейчас граф заметил, что Эрика была без обуви. Великая Мать всегда изображалась босой и в красном одеянии. Не в таком, правда, откровенном, но глумиться, так глумиться.
- Нижайше прошу прощения. К вашим услугам Посланник Солнца из Креонии Акимэ Самриаки, - представился граф.
- Накарий, бог искусства и любви, - с улыбкой заявил Феодор.
- У нас собирается достойная компания, - прокомментировала Эрика.
"Она давно хочет. Почему бы и нет?", - подумал граф, поймав себя на мысли, что нагло рассматривает прелести Ее Величества.
Раз уж захотел, грех не возлечь. Тем более, он давно ловил себя на мысли, что фаворитам Эрики определенно повезло. Этого нельзя было сказать на счет фаворитов её предшественницы. Миранда была довольно капризна и ревнива, а отказ или расставание, не важно по чьей инициативе, были равнозначны отлучению от двора. Гортензий, как прибыл ко двору, отдавал себе отчет, как минимум в одежде выглядит прилично и поначалу сознательно старался на глаза той не попадаться. Не хватало еще запороть всю придворную карьеру из-за стервы. Благо, в предпочтениях у Миранды были гвардейцы или музыканты с поэтами, видать, сановников она считала скучными. Потом она вовсе увлеклась Рафаэлем и можно было спать спокойно...
В случае Эрики всё проще. Знай себе возлегай и никаких проблем. Про чувства врать не надо, обхаживать не надо, верность ей не нужна, а то и вовсе смутит. Сочтет еще, что влюбились. Вот тогда, здравствуй немилость. Эрика смерти так не боится, как любовных чувств в свою сторону. Странно, конечно, даже невменяемо, но зато её фавориту, чтобы огрести, нужно быть совсем идиотом. Раньше, если не считать безумия, Гортензий даже мысли не допускал. Не хотелось, а тут нате...
Первым гостем оказался Валенсий. Герцогу явно запал в душу портрет Святого Сиола. Он обмотался синим полотном, распустил седые волосы, а на голову водрузил золотой лавровый венок. Все прямо как у Сиола на портрете. За канцлером шли Максимус и Ромиус. Те пришли как на обычный пир. Когда они спустились, Феодор поприветствовал всех, канцлер с довольным видом представился Святым Сиолом, а его спутники с куда меньшим энтузиазмом назвались своими именами. Они хоть и были без масок, ощущали себя не в своей тарелке. Наверняка, Валенсий долго уговаривал их прийти. Все трое странно на него покосились, осмотрев с головы до ног.
- Неужели Посланнику Солнца так не терпится приступить, что уже изволил раздеться? - в недоумении спросил Валенсий.
- Посланник Солнца не нуждается в одежде ибо всевидящее светило одарило его вечным огнем души, - отшутился граф.
- Посмотрим, как ты заговоришь в холодном бассейне, - с иронией бросила Эрика, когда Валенсий с компанией пошли к креслам.
- Боюсь, если я решу спеть, оргию придется прервать. Лучше помолчу, - отмахнулся он.
Гортензий уже привык к напрочь лишенному тактичности чувству юмора Эрики. Другое дело, ради избавления от безумия придется привыкать к вещам, более раздражающими чем шутки. Например, тупые вопросы. Оные не заставили себя долго ждать.
- Ваша милость, так вам не только от мороза, но даже от холодной воды дурнеет? - спросил Феодор.
Дурак что ли? Раз он не сдох в том сраном походе, логично, что это не важно. Все же не зря по части тупых вопросов Тильский давно оставил позади всю столицу.
- Не беспокойтесь, приятного мало, но не дурнеет. Как минимум, я не сокрушаюсь на всю столицу из-за дождей, - съязвил он, намекнув на нытье Феодора.
Тот по чести возмущений на счет погоды превзошел даже леди. Стоило пойти дождю или похолодать, тот негодовал так, будто началась война, а дворец уже окружен врагами. Причем, делал он это не выходя из дворца...
- Вы даже не представляете, как я ненавижу дожди. Настроение портится. Особенно зимой, когда и так холодно, - прокомментировал Тильский.
- Буду знать, куда тебя отправить в ссылку, если накосячишь. В Клеонию. Там не бывает дождей только зимой, - съязвила Эрика и рассмеялась.
- Помилуйте, не пугайте так! Ужасное место! Я до сих пор не могу понять, как там живут. Еще и зимы холодные, говорят, холоднее чем даже в Ирии, - Феодор тут же обратил взор на него, - Кстати, ваша милость, давно хотел спросить...
Спросить, наверняка, очередной вздор он не успел, отвлек Кадмиэль Де Стенк. Посол надел парадную алую тогу Ордена Великой Матери и представился Жрецом, не забыв отдать особую честь "Богине". На него он посмотрел едва скрывая недоумение. До Гортензия, наконец, дошло, похоже, он оделся, а точнее, разделся неуместно.
"Как обычно, я в своем духе", - про себя вознегодовал он.
Стоит ему самому решить, как одеться, это всегда неудачно. Например, как потом рассказал ему портной, воевать в дальнюю округу он поперся демоны знает в чем. Граф искренне считал, что надел охотничий гардероб. Спешил, тренировочный костюм сразу не нашли, решил охотничий подойдет. На самом деле для охоты там годился только жилет. Рубаха предназначалась для службы, а не подходящие друг другу парадные штаны и сюртук - для торжеств. Так то плевать, никто внимания не обратил, но сам факт... Вот и сегодня отличился...
Совсем скоро Гортензий понял, отличился не только он. Следом за Послом пожаловала компания гвардейцев Её Величества: бароны Гарри, Лютый, Зак, а также Нимедел и еще трое, чьих имен граф не знал. Среди них выделился Лютый. Гвардеец надел кожаные штаны, жилет с меховой отделкой, повесил ожерелье из звериных клыков, и все бы ничего, однако на голову он натянул скальп рогопса с огромным рогом. Даже скальп медведя выглядел бы не так смешно...
- Дармилд Великий, бог всея Колдландии приветствует вас, богиня Аркадия и бог Никарий, - представился Лютый и глянул на него, - И вас тоже, Посланник Солнца.
Недалекий варвар ничуть не смущался того, что вызывает смех. Хотя, может, не понял. Остальные гвардейцы выглядели приличнее. Трое, имени которых граф не знал, были в широких штанах и жилетах на халифатский манер. Один представился Оракулом, другой - Рамахулом, посланником его, третий - Айтаном. Нимидел накинул мантию жреца, правда, та не сочеталась с его зловещей мордой, но так даже забавно. Гарри вспомнил про Клеонию, представился Лешим. Одетый в болотного цвета полотняные штаны и безрукавку он напомнил скорее портового носильщика, но лучше так, чем как Лютый. Зак представился Демоном, надел черные кожаные брюки и атласную рубаху, а на голову натянул шляпу с коровьими рогами.
Гвардейцы тоже не обошли вниманием его наряд, то бишь, его отсутствие. Гарри заявил, если бы знал, что "так можно было", не ломал бы голову над костюмом. Остальные с руганью поддержали, а потом всех отвлек спустившийся Тинатиэль. Под всеобщий смех тот, смущаясь, краснея и заикаясь, представился богом леса Дармашом, прибывшим с островов Алмидеферии. Последнее за него сказал Феодор, ибо тот никак не мог выговорить. Что до смеха, Гортензий сам не сдержался. На что он в гардеробных тонкостях не разбирается, но аркадиец умудрился его переплюнуть.
Нарядился он якобы по мотивам дикарей с тех самых островов: в набедренную повязка из зелени, на шею повесил большой венок из цветов, заодно распустил волосы, которые у него достигали лопаток. Все бы ничего, но "юбку" из травы и венок Тинатиэль надел поверх белой аркадийской тоги. Выглядел он не как дикарь, а как шут. Вроде можно понять, показывать нечего, но тогда бы венок с юбкой не надевал, а лучше бы вовсе не приходил. Учитывая, как тот неприкрыто смущался, Гортензию в принципе было непонятно, что Тинатиэль здесь забыл. В отличии от отца, тот никогда не был любителем оргий даже под порошком. В трезвом уме у него любовницы не было, даже в бордель не ходил, только сопливые сонеты писал...
От недоумения графа быстро отвлекли придворные леди Эстель, Ясмина, Жасмина и Лаура. Гвардейцы все никак не уходили, Эрике пришлось доходчиво попросить их "проваливать к прочим гостям". Тем временем, леди принялись состязаться в попытках обратить на себя его внимание. Граф попытался задуматься, с кем бы возлег в первую очередь, но даже выбрать не получилось. Все они выглядели одинаково соблазнительно, и при этом одинаково раздражали навязчивостью. Только в очередной раз пожалел, что пришел в таким виде...
Без маски была только Эстель. Она оделась в прозрачное зеленое платье на голое тело, распустила завитые светлые волосы, а на голову водрузила венок из синих цветов и травы. Леди представилась Лесной Нимфой. Ясмина представилась Наки-хо, демоном лисой из Креонии. Граф удивился, что та знает про креонские народные легенды. Не иначе, узнала про его увлечение и нарочно так сделала. Нарядилась она соответствующе, прикрыла грудь лисьим мехом, из него же надела короткую набедренную повязку, а сзади прицепила лисий хвост. Темные волосы она собрала в пучок, украсив прическу лисьими ушами. Жасмину и Лауру даже в масках можно было узнать по обилию бриллиантов, к коим те были неравнодушны. Обе не стали мудрить, обмотались синей и голубой полупрозрачной тканью на манер аркадийской тоги, распустили волосы и представились морскими русалками Майей и Фреей.
- Разве они не прекрасны? Божественные создания, - восхищенно бросил Феодор и тут же добавил, - Истинная отрада после кошмара, что я вынужден был узреть. Вы только посмотрите, как они вырядились, - он указал в сторону гвардейцев, - Дикость! На рог невозможно смотреть! Как можно надеть кожаные штаны с атласной рубахой? - вознегодовал он, имея ввиду Зака.
- Феодор, угомонись. Какая разница? Все равно снимет, - с ироний отмахнулась Эрика.
"А почему нельзя?", - про себя задался вопросом граф и не найдя ответа, рассудил, что не зря предпочитает доверять портному.
Кто удивил, так это Октавий. Жрец вместо маски натянул черный колпак по грудь с вырезами для глаз, который обычно надевают палачи. На шее колпак сжимался стальным обручем с шипами, видимо, чтобы никто не надумал снять. На голову Октавий водрузил серебряную корону с мелкими черепами. Оделся он в черную тогу и вооружился плетью. Жрец мрачным хриплым голосом назвался самим Проклятым и пригрозил "наказать всех святош". Плетью и не только. Охотно верилось, выглядел Его Святейшество и впрямь жутковато, не иначе решил расслабиться после игры в блаженного.
На оргию в числе приглашенных явились шестеро ведьм из Перстов, все они были в масках. Трое из них поглумились над нарядом послушниц, остальные нарядились как распутные девки и назвались именами святых дев. Ведьмы тоже не обошли его вниманием, более того, казалось, дай им волю, они бы уже начали... Помимо, собственно, гостей, якобы оными выступили шесть жриц любви в масках, по трое женщин и мужчин. Это была идея Эрики, во-первых для массовости, во вторых, дабы никому не было обидно и не испортилось впечатление от оргии. Шлюхам под видом господ и леди было предписано развлекать тех, кому не досталось добровольного внимания. Заодно, пусть гадают, кто бы это мог быть из придворных. Среди них повстречались "жрицы" и даже "боги"...
Когда все господа и леди собрались, Феодор объявил оргию Ордена Порока открытой и пригласил гостей к трапезе. Стол находился посередине зала между тремя бассейнами и был устроен на аркадийский манер, восседать следовало на подушках. Никаких предписаний, где кому садиться, не было. Графу посчастливилось оказаться между Святым Сиолом Валенсием и русалкой Жасминой, которая тут же прицепилась с обменом любезностями. Тем временем, Феодор с рвением выполнял свои обязанности.
- ...собралась почтеннейшая публика. Боги, святые, даже русалки и нимфы покинули морские и лесные просторы, дабы предаться пороку, познать глубины удовольствия и отдаться во власть божественной любви! Но прежде я призываю восславить чревоугодие. С позволения гостей и Великого Порока я начну..., - Тильский принялся восхвалять пристрастие к трапезам и пирам.
Когда он закончил, все подняли кубки. Феодор объявил выступление певца с песней "Сытый жрец". Ему с самого начала подпевали гвардейцы. Песни по распоряжению Эрика предоставил Гарри. "Сытый жрец" была самая приличная из всех.
- ..Три барана, два быка, толще стали чтоб бока, ест святейший целый день! Как же блядь, ему не лень...? - в шутовской манере, подыгрывая на мандалине и пританцовывая, распевал ряженый в жреца певец.
- Хороший у нас церемониймейстер, - довольно бросил Валенсий.
- И церемонии интересные, - согласился граф и отпил вина.
Честь восславить прочие пороки Феодор предоставил гостям. Следующим было пьянство, за которое вызвался сказать Лютый. Изрядно сдабривая речь ругательствами, он повеселил публику не только видом. Песня "Пьяные послушники" после болтовни Лютого уже не казалась похабной. Валенсий вызвался восхвалить стяжательство, в чем опередил графа. Можно было добавить, но по мнению Гортензия, канцлер все сказал. Впрочем, он с удовольствием высказался за гордыню.
- ...Кто чужд гордыни никогда не сможет постичь божественной любви, ибо не вправе именовать себя даже человеком. Скотина не имеет самолюбия и гордости, снося всё за миску харчей. Псы чужды оных, потому бездумно слушают хозяина. Выпьем же за то, чтобы никто из нас не уподоблялся скоту и псам, а гордыня и впредь вела каждого их нас на пути удовольствия и порока! - Гортензий поднял кубок.
- Да прибудет с нами тьма! - выпалил "Проклятый" Октавий.
Эрика восхвалила гнев, заодно упомянув возмездие. Гортензий хотел было добавить про возмездие, но решил промолчать. Вдруг выдаст свое рвение в оном. Гарри взялся за лень. Этот порок графу не нравился, сказать было нечего, зато Феодор не удержался. Потом перешли к похоти, за которую сказала Эстель, а следом подключился Зак. Он восславил шлюх, а после него Кадмиэль восхвалил свальный грех, то бишь оргии...
Певец запел песню под вполне благопристойным названием "В день святого Дария". Песня, действительно, начиналась с этих слов, правда продолжение и суть были не очень пристойными. В этот самый день юный послушник с братьями впервые вышел из обители в город. Глупый юноша отстал, заблудился и наткнулся на бордель. Узрев разврат, послушник почитал морали и ушел. Шлюхи оскорбились и выследили его на пути к обители...
- ...Жрицы любви послушника поймали, и к дереву веревкой привязали. Так юноша познал разврата ночь, наутро он ушел из храма прочь..! - певец в костюме послушника, резво пританцовывая, повторял последние четыре строчки незамысловатой песни.
Захмелевшие гвардейцы и ведьмы с удовольствие подпевали. Гортензий знал, это последняя песня перед началом главного действа. Он уже выпил, пусть и не захмелел, однако от смущения не осталось и следа. Более того, ему начало нравится происходящее. Если бы еще отдельные девицы из шкуры вон не лезли, дабы обратить его внимание, было бы вовсе прекрасно. Лаура и Эстель угомонились, однако некоторые, казалось, не на оргию пришли, а к нему лично. Потоки лести раздражали. Так и хотелось ответить, сам знает, насколько восхитительный, непревзойдённый, великолепный и много еще какой. Увы, так отвечать не комильфо...
Демоны с лестью, к такому он еще при дворе привык, однако отдельные захмелевшие сластолюбицы не брезговали бросать злобные взгляды и колкости в сторону соперниц. Две ведьмы окрысились на Ясмину, та, впрочем, "сестер по тьме" игнорировала, предпочитая обмениваться "любезностями" с Жасминой. Последняя определенно не в курсе, что соперница ведьма, потому в долгу не оставалась, заодно успевала предпринимать демонстративные попытки любезничать с ним, едва на шею не вешалась...
"Самое страшное, что может случится, они передерутся", - иронизировал граф, однако думая о такой перспективе, радоваться не спешил.
Леди, наверное, нравится, когда из-за них дерутся, но он же не девица. Как-то привычнее самому совращать, а не вот это всё... Такое внимание больше походило на наказание. Так нагло навязываются, что даже сношать не хочется. Доиграются, вовсе пошлет, махнув на приличия...
С кем идти возлегать в первую очередь, вопросов не было. Едва Феодор объявил начало праздника похоти, граф спешно направился к Императрице. Дело уже не в титуле, Эрика хоть не навязывается. Тем более, можно надеяться, после Ее Величества настырные леди поостерегутся его донимать. Дожился, конечно, от женщин за спину правителя прячется, но что еще остается...
Возле Эрики вертелись Кадмиэль, две ведьмы и Нимедел с Заком. Гортензий отметил, Императрица была уже навеселе. Едва он подошел, аркадиец испарился, а ведьм и гвардейцев отправила подальше сама Эрика, причем, последним она четко дала понять - им ничего не светит. Все же у Ее Величества недурной вкус, достаточно было глянуть на лица Зака и Нимедела, чтобы заподозрить их во всех известных злодеяниях.
- Восславим Великий Порок, мать всея живых? - с ходу предложил Гортензий.
Эрика посмотрела на него в недоумении.
- Если только по отдельности, - отмахнулась она.
"Не понял... Это еще почему?" - изумился он, однако идти на попятную не собирался. Граф подошел ближе и обратился чуть тише.
- Если ты не хочешь, давай хотя бы сделаем вид. Есть лежаки с непрозрачными шторами.
- Зачем тебе показуха? - возмутилась она.
- Понимаешь, если ты меня сейчас пошлешь, леди передерутся или, как сказал Феодор, растерзают меня. Выручи по старой дружбе, - умоляюще шепнул Гортензий.
- От скромности ты, конечно, не умрешь. Ладно, - шикнула она.
Делать вид, он, разумеется, не собирался. Отказ только распалил рвение. Привычка, наверное. Девицы, даже если готовы, обычно сразу не соглашаются, тем не менее, еще ни одна, на кого он положил глаз, не отвертелась. Здесь, конечно, случай другой, если Эрика не хочет, разумнее уйти подальше, но ведь... хочет же. Он сам видел, как она похотливо смотрела на него. Красивые слова и подарки не имеют смысла, у Императрицы определенно нашлись аргументы послать его. Вот узнает, какие, а там на каждый аргумент найдется другой аргумент...
Прежде чем задвинуть штору, Эрика распорядилась, чтобы лакей принес вина и дурман. Они присели на лежак. Настенный подсвечник был под красным стеклом, оттого все казалось красным.
- Они от тебя все равно не отстанут. Знают, я не ревнивая и не жадная, - издевательски заявила Эрика и рассмеялась.
- Хотя бы разбредутся, - с ироний бросил граф.
- Признавайся, зачем тебе показуха? - с усмешкой спросила Императрица.
- Действительно, глупо как-то. Почему ты не хочешь? Ты же не пробовала, вдруг понравится, - с улыбкой заметил он.
Императрица повернулась к нему, в изумлении вытаращив глаза.
- Ты совсем обнаглел? Уже не можешь допустить, что с тобой просто не хотят возлегать? - в негодовании спросила она.
- Почему же, всякое бывает. Не сочти за похвальбу, но у меня достаточно опыта, чтобы понять, когда это не так, - Гортензий улыбнулся.
- Какого демона я должна оправдываться? - жестко спросила Эрика.
- Не хочу показаться навязчивым, просто я думал, мотивы обычных леди тебе чужды, ухаживания не интересны, мораль не волнует. Возможно, я ошибался, и мне следует принести извинения? - учтиво уточнил граф.
Эрика зло ухмыльнулась.
- Ты правильно думал, никаких извинений не нужно. Дело в ином. Не обижайся, ты сам меня вынудил. Я бы не хотела думать во время сношения, потеряет ли любовник сознание или начнет задыхаться. Меня это смущает. Другим плевать, вон как стараются. Проваливай к ним, - небрежно отмахнулась она.
"Определенно хочешь. Настолько, что готова оскорбить, дабы впредь не испытывать искушения. Но теперь ты точно не отвертишься", - не то, чтобы её слова задели, но... это дело принципа.
- Так я и поверил. Видимо, я прав, не стоило мне так предлагать. Шлюхи, это одно дело, а я не должен был оскорблять тебя прямотой. Искренне извиняюсь за наглость. Впредь я буду вести себя иначе, - подчеркнуто учтиво уверил Гортензий.
Должно подействовать. Эрика от одной только перспективы ухаживаний скажет истинную причину, а там он найдет аргументы...
- Блядь, этого еще не хватало! - выпалила она и натянуто улыбнулась, - Ладно, скажу как есть. Знаешь, за что Велльский удостоился отлучения от двора?
"Это уже интересно. Причем тут бывший фаворит?"
- Разве дело не в скандале с Ритским?
- Это не имело значения, Карл все уже натворил. Ты, наверное, в курсе, Велльский был моим любовником?
Граф кивнул, не став скрывать свою осведомленность. Слухи об этом гуляли по всему дворцу.
- Так вот, мы с Карлом хорошо развлекались, организовали Орден Порока, устраивали оргии, пока он из ревности не убил юнца, с которым я потрахалась, - с ухмылкой объяснилась Императрица.
- Неужели опасаешься за мою жизнь?
- Дело не в Карле. Сомневаюсь, что он повторит свой подвиг. Я имею ввиду свое отношение к обладанию и ревности. Для меня это неприемлемо, - поставила перед фактом она.
- Я в курсе. Не обессудь, но благодаря твоим болтливым придворным леди это уже весь дворец знает.
- Не без моей отмашки болтают, - Эрика самодовольно улыбнулась, - Гортензий, пусть тебя это потешит, я хотела. С тех пор, как тебя на совет без одежды привели. Думаю, ты сам понимаешь, почему. Так вот, перед оргией до меня вовремя дошли сведения. Ты распоряжался присматривать за любовницами, и вообще, тот еще ревнивец. Подобные замашки обычное дело для мужчин, меня это не касается. Признаться, я не думала, что ты захочешь и так прицепишься, что мне придется это говорить. Тем не менее, учитывая твое положение в Империи, мне лишние хлопоты не нужны. Зная твою наглость и хитрость, разумнее отказать себе в удовольствии возлегать с ревнивцем, - поставила перед фактом Императрица.
"Ну охренеть... Я ведь даже не собирался", - мысленно возмутился граф.
Что он, дурак, зная о воззрениях правителя, такое делать? Если бы даже возникла ревность, сдох бы, но слова не сказал. Выяснять отношения и убивать соперников не в его принципах. Может еще в ногах поваляться, умоляя о верности и благосклонности?
- Не знаю, кто тебе и какие сведения предоставил, но я из ревности ещё никого не убил, не покалечил и даже ни одного скандала не устроил. Да, за ними присматривали, как давали поводы, выгонял, - здесь он не слукавил, а вот дальше пришлось солгать, а точнее недоговорить, - Понимаешь, это - вопрос репутации. Не я придумал эти правила. Представь, как будет выглядеть господин, если его содержанку трахает другой? Как болван и рогоносец. Другое дело, Императрица. Да что там, все присутствующие здесь. Теперь у нас другие правила. Они мне больше нравятся.
- Ты уверен? - скептически спросила Эрика.
- Конечно. Из меня же ревнивец - одно название. Максимум, на что был способен, это выгнать. Устраивать разбирательства мне самолюбие не позволяет, - здесь граф решил не лгать.
Он в принципе старался реже лгать, предпочитая либо молчать либо выказывать часть правды. Так удобнее.
- В смысле? - в недоумении спросила она.
- Если девица позорит меня, лучше другую соблазнить, чем унижаться, устраивая скандалы. Никакой я не ревнивец, а безразличный сластолюбец. Сама подумай, будь я ревнивцем, стал бы тебе предлагать? - выказав последний аргумент, Гортензий едва сдержал смех.
Настолько странным способом он еще никого к постели не склонял. Додумайся он сказать такое иной женщине, в лучшем случае, схлопотал бы пощечину...
- Мне кажется или ты сейчас пытаешься меня соблазнить? - удивленно спросила Эрика.
"Нет, я просто так тут оправдываюсь", - про себя сыронизировал он.
- Разве так соблазняют? По-моему, никого из нас соблазнять не нужно, мы и так знаем чего хотим. Вот и к демонам недоразумения, - с этими словами граф перешел от слов к делу - взяв её за волосы на затылке поцеловал.
Эрика тоже ухватила за волосы. Все же не ошибся, она определенно любит погрубее. Пожалуй, это было еще одной причиной с ней возлечь. Не надо просить не сюсюкаться. Если любовнице было нужно, ему было нетрудно вести себя ласково, однако в отношении себя он подобное рвение пресекал. Раньше просто не нравилось, а как женился на Марии, стало приводить в бешенство...
В конце концов, Эрика толкнула его на лежак, граф приподнялся и стянул с нее платье. Оставшись без одежды, она тут же предприняла попытку расшнуровать его панталоны. Развязать узел не получилось, точнее, Императрица просто разорвала шнурок, после чего стащила с него предмет гардероба. Не успела она отшвырнуть панталоны, как Гортензий наглым образом притянул её к себе и перевернул, оказавшись сверху. Эрика грубо поцеловала его, тут же он ощутил её руку на плоти...
"Зачем я с невинными носился? Считай, толком не сношался", - подумал он, глядя в потолок и в очередной раз приложился к дурману.
Пожалуй, это стоило того, чтобы пойти на оргию. Ее Величество определенно знает толк в плотских утехах. Ни одна невинная девушка в сравнении не шла. Те смущались, максимум, пытались нежно прикасаться, что лишь бесило. Учитывая, что дольше трех месяцев ни одна не продержалась, они даже научиться ничему не успевали. Проще было велеть лежать и делать все самому. Здесь же, еще неизвестно, кто кого сношал...
Доселе лежащая рядом и тоже курящая Императрица молча приподнялась и пододвинулась к столику. Оказавшись к нему спиной, Эрика принялась наливать вино в кубок. Гортензий обратил внимания на татуировку, которая скорее напоминала картину. Несмотря на полумрак, можно было рассмотреть. Меч разрезал переплетенные символы Мироздания и Проклятого, все это в замысловатом оформлении. Не то, чтобы он был ценителем, но таких татуировок еще не видел. Обычно рисунки или надписи отличались грубостью и нелепостью, а здесь даже красиво...
- Любопытные татуировки. Особенно та, что на спине, - прервал неловкое молчание граф, приподнявшись.
- Смотри, мне не жалко, - Эрика села прямо, чтобы он мог лучше рассмотреть, - Только не надо спрашивать, что значит.
- По-моему, там все очевидно, - отметил он и тоже переместился поближе к столику, заодно решил выпить вина.
- Вот именно, поэтому не люблю вопросы, - прокомментировала она и отпила из кубка.
- Мне скорее интересно, кто делал? Так я бы тоже сделал. Бесят кое-какие шрамы, - заметил он, наполняя кубок.
Граф имел ввиду следы на спине от плети Дармигория. Должок он вернул. Пусть не очень красиво, но тем не менее... Другое дело, следы того унижения остались.