Август 1941 года. Оккупированная немцами территория под Смоленском. Жара, пропитанная пылью и запахом горелой земли, давила на плечи, словно невидимый пресс. Колонна пленных красноармейцев, измождённых, с потрескавшимися губами и потухшими глазами, плелась по разбитой грунтовой дороге. Их окружали солдаты Вермахта - наглые, сытые, с винтовками наперевес. Немецкие овчарки, натягивая поводки, лаяли так яростно, что казалось, их зубы вот-вот вцепятся в чьё-то горло. Над колонной висела мрачная тишина, прерываемая лишь топотом сапог, скрипом телег и редкими окриками конвоиров: "Schneller, schneller!"
Небо, ещё недавно ясное, с палящим солнцем, начало стремительно темнеть. Тяжёлые, свинцовые тучи, словно набухшие кровью, затянули горизонт. Ветер, резкий и холодный, принёс запах надвигающегося дождя. Где-то вдали прогремел гром, низкий и раскатистый, будто сама земля застонала от боли. Солдаты-конвоиры, не обращая внимания на смену погоды, продолжали подгонять пленных, но те, измученные голодом и страхом, едва переставляли ноги.
Никто не заметил, как на опушке леса, в сотне метров от дороги, произошло нечто странное. В воздухе, словно из ниоткуда, возникла шаровая молния - маленький, размером с теннисный мяч, светящийся шар. Он завис над землёй, испуская слабое голубоватое сияние, и начал пульсировать, будто билось живое сердце. С каждым импульсом молния росла, её свет становился ярче, а треск, исходящий от неё, - громче. Наконец, с глухим хлопком, похожим на звук лопнувшего пузыря, шар выплюнул из себя фигуру. На траве, покрытой утренней росой, замерла обнажённая девушка. Её кожа, бледная, почти белая, была слегка припорошена чем-то, напоминающим тальк или пепел. Длинные волосы, тёмные, как ночь, струились по плечам, слегка шевелясь на ветру. Она лежала неподвижно, словно статуя, высеченная из мрамора.
Ровно через тридцать секунд её веки дрогнули. Девушка медленно поднялась, её движения были плавными, но механически точными, словно у хищника, готовящегося к прыжку. Её лицо - красивое, с высокими скулами и глубокими, как бездонные колодцы, глазами - не выражало ничего. Ни страха, ни удивления, ни боли. Она стояла, слегка наклонив голову, и её взгляд, холодный и аналитический, скользил по окружающей обстановке. Лес, дорога, колонна пленных, лай собак - всё это она фиксировала с пугающей бесстрастностью, словно машина, сканирующая данные.
Вдалеке послышался яростный лай немецких овчарок, и девушка, не меняя выражения лица, двинулась в ту сторону. Её шаги были лёгкими, почти бесшумными, несмотря на босые ноги, ступавшие по колючей траве и острым камням. Она двигалась с грацией пантеры, но в каждом её движении чувствовалась нечеловеческая, пугающая точность.
Колонна пленных тем временем продолжала свой скорбный путь. Красноармейцы, измождённые, в рваных гимнастёрках, шли, опустив головы. Их лица были покрыты грязью и кровоподтёками, а в глазах читалась смесь усталости и отчаяния. Один из них, пожилой солдат с сединой в волосах и глубокими морщинами на лице, заметил движение на опушке леса. Его глаза, цепкие, несмотря на усталость, уловили фигуру девушки, выходящую из кустов. Она была обнажена, её кожа блестела в тусклом свете пасмурного дня, и что-то в её облике заставило старика содрогнуться.
- Снасильничали девку, гады, - прошипел он сквозь зубы, сжимая кулаки так, что костяшки побелели. Его голос дрожал от гнева, но в нём чувствовалась беспомощность. Остальные пленные, услышав его, начали поднимать головы, их взгляды устремились туда, где из кустов вышла странная фигура.
Немцы заметили девушку позже. Один из конвоиров, молодой, с рыжими волосами и шрамом через бровь, первым указал на неё, что-то выкрикнув по-немецки. Его товарищи повернули головы, и вскоре вся группа конвоиров оживилась. Они начали перебрасываться фразами, их голоса становились всё громче, а смех - всё более похабным. Рыжеволосый солдат, с наглой ухмылкой, даже присвистнул, поправляя ремень винтовки.
- Was für eine Schönheit! - выкрикнул он, хлопнув товарища по плечу. - Komm her, Liebling!
Девушка, не обращая внимания на их выкрики, продолжала идти вперёд. Её шаги были ровными, уверенными, а на губах появилась лёгкая, почти неуловимая улыбка. Она поймала взгляд рыжеволосого немца, того самого, что смотрел на неё с особой алчностью. Улыбка девушки стала чуть шире, но в ней не было тепла - только холодная, пугающая мягкость, словно у змеи перед броском. Она широко развела руки в стороны, словно собиралась обнять его, и подошла вплотную.
- Шалава! - выкрикнул кто-то из пленных, его голос был полон презрения и боли. - Потаскуха! - подхватил другой, но девушка даже не обернулась. Её взгляд был прикован к немцу, который уже протянул к ней руку, ухмыляясь.
В следующую секунду всё изменилось.
Её движения были молниеносными, почти неуловимыми для глаза. Одной рукой она схватила немца за голову, другой - за подбородок. Короткий, резкий рывок - и раздался хруст шейных позвонков, такой громкий, что он эхом разнёсся над дорогой. Немец обмяк, его тело рухнуло на землю, как мешок с картошкой. Пленные замерли, их лица выражали смесь ужаса и неверия. Конвоиры, ошеломлённые, на мгновение потеряли дар речи, но девушка уже действовала.
Она выхватила из ножен убитого немца длинный штык-нож и, не глядя, метнула его во второго конвоира. Лезвие с глухим звуком вонзилось тому в горло, и он, захлёбываясь кровью, рухнул на колени. Третий конвоир, опомнившись, вскинул винтовку, но девушка была быстрее. Она сорвала с тела первого немца винтовку Mauser 98k, с лёгкостью, будто это была игрушка, и выстрелила. Пуля пробила лоб третьего конвоира, и тот рухнул замертво, не успев издать ни звука.
Всё произошло за считанные секунды. Пленные красноармейцы стояли, словно парализованные, не в силах осознать, что только что произошло. Овчарки, почуяв смерть своих хозяев, завыли и рванулись с поводков, но девушка даже не посмотрела в их сторону. Её голос, холодный и властный, разрезал тишину:
- Ну что застыли, бараны? Бегите!
Её слова, резкие, как удар хлыста, вывели пленных из оцепенения. Кто-то, спотыкаясь, бросился в сторону леса, кто-то упал, но тут же поднялся, подхваченный товарищами. Колонна распалась, люди разбегались в разные стороны, словно муравьи из разрушенного муравейника. Немецкие солдаты, оставшиеся в живых, открыли беспорядочный огонь, но девушка уже двигалась среди них, как тень, как призрак, несущий смерть.
Она была не человеком. Её движения, её точность, её бесстрастность выдавали в ней нечто иное. Т-Х, машина, созданная для уничтожения, продолжала свою кровавую жатву. Винтовка в её руках стреляла без промаха, каждый выстрел находил свою цель. Немцы падали один за другим, их крики тонули в гуле надвигающейся грозы. Гром гремел всё ближе, молнии разрывали небо, и в их свете силуэт девушки казался чем-то потусторонним, словно ангел смерти, сошедший на землю.
Пленные, добравшиеся до леса, оглядывались назад, но видели лишь хаос. Старик, тот самый, что первым заметил девушку, остановился, тяжело дыша. Его глаза, полные слёз, смотрели на фигуру, что продолжала бойню.
- Господи, кто ты такая, девка? - прошептал он, крестясь дрожащей рукой, но ответа не ждал. Он знал, что эта война, пропитанная кровью и пеплом Смоленщины, уже никогда не будет прежней.