Аннотация: Данный текст настоятельно рекомендован каждому, кто почему-то никак не желает попасть на обеденный стол к голодным имперским фанатикам в качестве любимого первого блюда - "пушечного мяса".
Доброволец
Война с турками непременно должна быть. 'Убили моего дядю, так вот вам по морде!' Война будет, это как пить дать. Сербия и Россия в этой войне нам помогут. Будет драка!
Ярослав Гашек 'Швейк'
Данный текст настоятельно рекомендован каждому, кто почему-то никак не желает попасть на обеденный стол к голодным имперским фанатикам в качестве любимого первого блюда - 'пушечного мяса'.
Кузьмич вышел на крыльцо и сладко потянулся. Глубоко вдохнул свежий утренний воздух, с сомнением взглянул на сжатую в руке папиросу, но всё же закурил. Задумчиво сделал шаг, затем другой и таким нехитрым способом незаметно подобрался вплотную к невысокому забору; удивился этому неожиданному препятствию на пути, но тут же навалился сверху немилосердно, так что под ним скрипнуло, хрустнуло и крякнуло.
- Жить можно, - непонятно насчет чего резюмировал он.
Весь вид его в этот час: добрый прищур ласковых глаз, модная суровая мужицкая небритость, расслабленная миролюбивая поза - всё это прямо располагало к легкому ненавязчивому общению. Мимо по окольной тропинке как раз проходила Петровна.
- Далёко в таком наряде? - закинул удочку Кузьмич, придирчивым взглядом снизу вверх осмотрев молодящуюся соседку.
Петровна оправила красочное платье.
- К уряднику.
- По поводу младшего? - уверенно предположил Кузьмич.
- Хулиганит! Машкину избу матерными словами исписал, а ворота дегтем выкрасил! - по ее тону не было понятно, осуждает она поступок сына или неотчетливо одобряет инсталляцию.
- Видно, не просто так, - задумался Кузьмич. - Что-то он имеет в виду, жаль не говорит совсем - объяснить не может.
- Это после проруби у него. До того как нырнул - балаболил как проповедник, не заткнешь. А после водицы ледяной, как откачали - молчит, волчёнком смотрит.
- Горе, Петровна, - приуныл Кузьмич.
- Да уж привыкли... А старший-то наш! - вдруг вскинулась она, - на голову совсем слабенький стал! Вот пошел - в солдаты записался!
- Добровольно?
- Ох...
- Как же его угораздило?
- Уж и не знаю! Всегда такой смирненький был... А тут: дневники Достославского какого-то начитался...
- Может - Достоевского? - перебил подкованный в самых неожиданных сферах Кузьмич.
- Во-во, его, окаянного! Украл что ль где? И сказал: 'Мать, все лучшие люди в Болгарию едут. Пойду и я турка стрелять'.
- Так и сказал?
- Говорю ж - кретин!
Простецкое лицо Кузьмича вдруг поумнело, будто он неожиданно для себя смекнул что-то важное. Он тут же уверенно выдал:
- Ну, ежели кретин - тогда, полагаю, в драгуны должны взять непременно! Гордость родителям, радость отчизне! Успокойся, Петровна: там таких ребят любят. Главное, чтоб на голову каска налезла. И это с основным содержимым данного объекта, к счастью, никоим образом не связано. Шашки наголо и вперед! - Кузьмич в немой секундной пантомиме изобразил атаку драгунов.
Тем временем мимо уверенной походкой от бедра прошествовала опозоренная Машка. Петровна наметанным глазом определила длину юбки и сплюнула. Кузьмич, наоборот, немного плотоядно сглотнул.
- Так что ж - вещички собирать? - вернулась к наболевшему Петровна, лишь только Машка скрылась за околицей.
- Ты погоди, погоди, он же добровольцем идет? - Кузьмич что-то рассчитал в уме. - Это, значит, вольноопределяющиеся, так их после реформы кличут. В коннице они на самообеспечении. Есть у него источники дохода?
Петровна лишь рукой махнула.
- Стало быть, остаются только пехотные полки. В окоп засунут по шею, - Кузьмич характерным движением провел ребром ладони по горлу, - одна только непутевая башка над полем торчит, глазенками хлопает. А турок бьет метко...
- Батюшки святы! Так что ж делать-то?
- Я бы предложил запереть его в бане или подполе, но материнское сердце не железное: а вдруг он выть начнет? Так сразу и отопрешь...
- Я неволить его не стану.
- Тогда собирай вещички потеплее. В окопах - ох как неприятно пальцы обмороженные отрезать...
- Так тепло же на югах! - ещё цеплялась за последнюю соломинку Петровна.
- Если на Кавказский театр военных действий закинут - то в горах снега по колено. Опять же с медициной полевой у нас не особо, - Кузьмич зацокал языком. - Если ранение какое - хирург долго возиться не станет, оттяпает поврежденную конечность во избежание гангрены да антонова огня и всех делов! Ещё и хоронить придется сепаратно...
- Хоронить?! - Петровна позеленела.
- Конечно, не будет же он с культяпкой под руку марши шагать! А выбрасывать - как-то не по-христиански.
- Конечности... О Господи! Нет, передумала: никуда не пущу! Костьми лягу!
- Ты куда припустила, Петровна?
- Пока в бане парится - запру окаянного! - раздалось из-за угла.
Кузьмич же, хитро усмехнувшись, достал из-за голенища небольшой кривой нож и парочкой отточенных движений высек ещё одну ровную зарубку на торце калитки.
- Ещё одного дурака от смерти спас, - самоуверенно определил он, озабоченно рассматривая подмокшие в росе лапти, - а Достоевскому след лицо разукрасить основательно. Замучил уже истеричным словоблудием народ смущать.
- Лев Николаевич, хватит придуриваться, а то у вас в привычку войдет! - крикнули из дома, - может ещё пахать как мужик в поле пойдете?
- Ничего ты глупая баба не понимаешь, - бросил вполголоса Кузьмич, не обернувшись. И прикрикнул следом:
- Материал я собираю! К повести...
Он ещё раз неторопливо, удовлетворенно, и вместе с тем с легкой приятной грустью в глазах, оглядел вокруг гостеприимное пространство и пошел в избу завтракать.