Дракончик вылупился на свет в понедельник, в три часа дня. У него были мама и папа, много родственников и светлый жизненный путь. Дракончик без проблем дорос до среднего щенячьего возраста. Был милым, симпатичным, обаятельным. Мама называла его Дракошей, папа - Дротиком, а многочисленные и многоголовые родственники - Дроком ... почему-то.
В возрасте семи лет у Дракончика прорезалась вторая голова и принесла ему массу неприятностей. Сначала была температура и плохое самочувствие, а потом и того хлеще - голова оказалась с явно аналитическими наклонностями.
Этот божий, с позволения сказать, дар лишил привычный мир беззаботности и совершенства. Скажем, любил Дракоша собак - милые такие, крохотные создания, - любил и умилялся. Но вот однажды новоявленная голова призадумалась и решила, что собаки - это калорийная пища. И в результате, Первая голова слезами обливается, угрызениями совести терзается, а Вторая в этот момент какой-нибудь жучкой закусывает. А ведь это голов у дракона может быть много,- кому какой генофонд родители передали,- сердце-то у дракона все равно одно. Большое, правда, но одно.
Но делать нечего. Жил Дракоша, раздираемый противоречиями, любил и кушал собак, а заодно и кошек. Радовал родителей необыкновенной одаренностью и огорчал выходками переходного периода. Папа-Дракон чаще любовался второй головой, мама- Дракониха первую лелеяла. Полагали они, что все перемелется и придет к общему знаменателю.
Исполнилось Дракоше уже пятнадцать лет, когда стала набухать и чесаться третья голова. Родители гадали, в кого она пойдет: у мамы третья голова была хитрая, а у папы - ленивая. Ну, конечно же, из такой наследственности хорошего ничего не могло получиться. И не получилось - Третья голова оказалась равнодушной. Безразлично она поглядывала на ссоры старших двух, равнодушно принимала родственные славословия, ничему не радовалась и ни о чем не грустила. Жила, погруженная в какой-то транс, излучая вокруг холодок и отчужденность.
Минуло Дракоше двадцать. Расцвел он, возмужал, крылья распустил великолепные, сильные и нарядные. А посвист у него был особенный, тройной - и грусть, и удаль, и усталость в нем слышались одновременно. Как можно было не заглядеться на такого импозантного и слегка таинственного красавца?! И все молодые драконихи считали за счастье перекинуться с ним парой слов. Хотя бы простых...а уже если ласковых, то до зари вздыхали и млели над стихами и романами, мечтая о неотразимом Дракоше, о том, как пройдутся с ним под крыло на зависть всем подругам.
Только Дракоша смотрел на них сперва Третьей головой, а потом, став постарше, начал Второй поглядывать. И хотя дрожал у него кончик хвоста, а сердце билось ровно и глухо, без перебоев.
Так бы и проскакал он по всей отпущенной ему жизни, но увидела однажды Первая голова юную и несмелую дракониху и влюбилась моментально, да так, что сердце увеличилось вдвое, заколотилось гулко и радостно. Вторая пристыжено отвернулась, а Третья удивилась, чего раньше с ней никогда не случалось.
Плавал Дракоша на седьмом небе, лелеял подругу, пушинки с нее сдувал, не говоря уже о пылинках. Родители наглядеться на сыночка не могли, но осторожно пытались на землю спустить, объяснить, что не одними розами усыпан путь любви, что у его подруги целых пять голов, и неплохо бы узнать, какая из них главная. Но влюбленные слепы, глухи, глупы, в конце концов.
Время шло. Дракоша завоевал сердце красавицы, кстати, имя у нее было очень музыкальное - Гидра, был уже семейным и степенным, но по-прежнему парил в облаках, только теперь уже не один, а вдвоем.
Гидра оказалась женой ласковой и заботливой, только не всегда понимала, о чем толкует ей Первая голова дорогого Дракошика. Зато со Второй контакт был установлен сразу. С ней она обо всем советовалась, с ней и большую часть времени проводила. К слову добавить, у Гидры целых три головы были хозяйственные и расчетливые, одна - восторженная, а еще одна - сентиментальная и вспыльчивая. Именно эти последние во время дракошина жениховства парадом командовали, а после свадьбы как-то скисли. Устали, наверно, или давление трех главных усилилось.
Дракоша же жил своей Первой, как-никак старшей головой. Носил Гидре Пятиголовой целые кусты роз, будил ее на рассвете, чтобы восход показать, стихи читал, размышлял о вечности и счастье... И так он был доволен, что не заметил, когда начал в пустоту говорить, когда его Вторая голова стала покрикивать, а Третья - посмеиваться.
Настало время, когда возвращаясь домой, Первая голова все чаще и чаще спрашивала у Второй: "Чего ждать?" А Вторая неизменно отвечала: "Ужина и постели". Первая сердилась, негодовала, еще слышала в своем большом сердце звон, но уж больно часто Вторая была пророчицей. Приходилось ей верить.
Гасли огоньки в дракошином сердце. Сворачивалась в маленький темный комочек душа, и все чаще Первая голова закрывала глаза и пряталась под крыло.
Время неуклонно катилось вперед, равнодушное, неумолимое и справедливое. Первая голова уже совсем удалилась от мира, сидела в мрачном уединении и размышляла о неудавшейся жизни, искала виновных, терзала себя. Поиски и терзания оказались тщетны, отвлечься нечем, выход не находился, и Первая голова - нежная, чуткая, восприимчивая, - озлобилась и в цинизме переплюнула Вторую, а в равнодушной жестокости - Третью голову. Пыталась она еще иногда найти выход в самоотречении, но уж больно это чуждо драконьей природе. Так что со временем стала Первая голова и вправду первой, руководящей, а Дракоша превратился в настоящего дракона, злобного и жестокого.
Гидра Пятиголовая успехам его радовалась, приятели о всяких важных делах советовались. Только родители с сомнением покачивали головами и сердцем недоброе чуяли, помнили еще, каким Дракоша в детстве был.
Дракоша, тем временем, жил как живется, терзаться давно перестал, ни о чем не жалел. Только большое сердце по ночам глухо и тупо ныло. Оно ведь одно было и родилось с Первой головой. Сердце - не голова, логически мыслить не умеет, каким родилось, таким ему до смерти и быть. Билось оно во тьме без заботы и ласки, ничего не понимало и болело, когда Первая собаками ужинала, колотилось по ночам неровно, со стоном, а днем молчало.
И вот однажды поздней хмурой осенью, когда даже самые добрые из драконов раздражительны и беспричинно злы, Дракоша с удивлением услышал, что его сердце, доставлявшее в последнее время столько хлопот своими аритмиями, как-то необычайно легко подрагивает и как будто чему-то радуется. И понят тут озверевший Дракоша, что не разучилось его сердце любить, что зло он творил от тоски и непонимания, от безысходности. Была его Гидра прекрасна, да только совсем чужая. Хоть зачерствело и съежилось сердце дракона, но разбудила его ненастной осенью такая же потерянная всеми чужая душа, ставшая его тайной.
Украденное счастье не могло быть долгим, и Третья голова, в конце концов, устало вздохнула, Вторая цинично сплюнула, а Первая призадумалась, что-то вспомнила и огляделась. Впрочем, промелькнувшая радость ничего хорошего не принесла. Слишком Дракоша одраконился, чтобы можно было начать с начала и все исправить. Быт заедает, детишек куча... Но поняла Первая, все-таки главная, что нельзя жить, когда душе темно и мерзко.
Долго искали пропавшего Дракошу. Лишь по весне увидели его на самой высокой вершине, где распростерся он между двумя ущельями. Следственная комиссия нашла среди бумаг погибшего дневник, последние записи в котором совпадают с днями его исчезновения. Странные это записи, не вяжутся они с обликом всем знакомого Дракоши, нельзя из них понять, погибли Дракоша на крутом вираже или сам бросился на острый уступ...
Были эти дневники сначала подшиты в дело, но потом изъяли их оттуда по требованию Гидры Пятиголовой, как не имеющие отношения к гибели известного члена общества. Странные это были записи, но судите сами. Перед вами - три последних.
20 число пятого месяца
Накатила волна черной жгучей ярости, захлестнула мир, погасила день, послав на смену ему что-то бесформенное и дикое. Нелепость и безысходность творящегося сводят с ума. Сознание раздваивается. Все понимаешь, осуждаешь...но делаешь, но говоришь, срываешься в крик без повода и видимой причины. Нет этому конца, нет освобождения.
Каждый миг таит новую ловушку. Не знаешь, какой жест или даже взгляд всколыхнут ту душную, тягучую, беспричинную злобу, которая как застойное болото лежит на дне души.И боишься...Боишься себя и окружающего мира, в котором столько поводов стиснуть зубыи терпеть существование самого себя.
Это бред, это сумасшествие, и оно неотступно как ночной кошмар. Сколько можно такое выдерживать? Откуда брать силы? Куда прятаться от прощающих глаз, которые ненавидишь?
Темно, душно...одни вопросы.
15 число седьмого месяца
Нормальный драконий удел, приносящий если не счастье, то хотя бы удовлетворение, может превратиться в источник мертвой воды, если нет чего-то очень важного...
10 число десятого месяца
Эта дорога ведет в никуда. Нельзя по ней идти. Я же иду вопреки логике и здравому смыслу, не имея сил остановиться...не желая останавливаться и махнув на все рукой. Жизнь превращается в ад, сердце ожесточается, уже не может ни греть, ни светить. Оно может только биться и метаться, не принимая ни помощи, ни утешения, не видя ни врагов, ни друзей, путая первых со вторыми.
Нет выхода...Назвать ли это жуткое варево жизнью? Или только это и можно ею назвать? Видимо, кто как умеет...
Когда нет обжигающего огня, хотя бы и страдальческого, то нет и вообще ничего, только скука. Говорят, что привыкают ко всему...
Не все.
Это последняя запись, а тринадцатого числа Дракоша исчез. С того дня утекло много воды, но так и неизвестно, что же случилось на самом деле. Официальная же версия гласит: "Гибель от несчастного случая".