Карнавал бушевал, словно взбесившийся океан, поглощая и разрушая обывательские настроения города, погруженного обычно в тихую унылую спячку. Под стрехами крыш взволнованно гомонили птицы, чей покой был нарушен самым варварским способом: выстрелы хлопушек, треск фейерверков, крики людей приводили их в смятение и недоумение. На трубе одного из домов сидела большая ошалевшая ворона и изредка что-то каркала. Скорее неодобрительно, чем с пониманием. Людям же до птичьих проблем не было никакого дела, потому что праздник в этих краях стал большой, почти антикварной редкостью, и толпа истерично втягивала веселье как наркотик, наивно полагая, что можно запастись впрок хорошим настроением.
Молодой человек в маске такого безобразного урода, какого воображение может породить лишь в самом кошмарном сне, пробирался через пёструю толпу, изредка привлекая к себе внимание гуляющих либо негромким окликом, либо лёгким прикосновением. Раздававшийся вслед за этим вопль явно приводил его в восторг. Хохот сотрясал его тело, отличавшееся почти божественным совершенством в противовес отталкивающему лицу. Сторонний непредвзятый наблюдатель сказал бы, что веселье его слишком уж сильно, чрезмерно, но кто останется сторонним наблюдателем в самый водоворот маскарада?
Обладателя ужасной маски звали Рей. Ему было около тридцати лет. Своё жуткое лицо он приобрёл около пяти лет назад, попав в автокатастрофу, в которой остался жив практически чудом. Тогда он радовался, а теперь проклинал тот миг, когда понял, что выжил. Авария изуродовала его внешность, а последующие несколько лет - душу. Увидев в глазах любимой девушки ужас, прочитав на лицах друзей плохо скрытую жалость, он ушёл из родного города и постарался забыть прошлую жизнь. Но это оказалось непросто. Открытый и общительный по натуре, он долго не мог привыкнуть, что взгляд на него вызывает отвращение и острую жалость. Не станешь же объяснять всем подряд, что под гнилой коркой не обязательно скрывается гнилой плод!
А от него шарахались как от прокажённого. Девушки падали в обморок, когда он подавал им руку. И не однажды уже приходила мысль о самоубийстве, но, видимо, Рей был достаточно сильным, чтобы бороться за себя в одиночку. Потребовалось пять лет мук и страданий, прежде, чем решение поставить точку оформилось в конкретный план. И последний акт его жизненной драмы должен был разыграться сегодня.
Маскарад нагрянул неожиданно, но лишь подстегнул созревшую решимость. "Тем лучше, - зло твердил внутренний голос, - тем больше похоже на фарс, тем меньше обратят на это внимания. А то ведь на фоне унылой скуки стали бы перемывать твои бедные косточки не одну неделю".
Теперь же душой Рея владело то настроение, которое цинично можно назвать юмором висельника. Каждый новый обморок приводил его в состояние, близкое к истерике. Рей смеялся до слёз, когда одна старушка запричитала, крестясь, что-то насчёт смертного греха. " Так тебе и надо, - ерничал и ехидничал внутренний голос, - этот мир не знает снисхождения к тому, кто отличается, а ты к тому же ещё и урод".
- Смотрите, смотрите, какой урод! - кричали дети. Детям проще в этом мире - они не до конца закоснели в стереотипах и не задаются пока вопросом: не уничтожить ли того, кто внушает им отвращение. Да и само отвращение им еще не вполне понятно. Скорее удивление и любопытство к необычному, а если агрессия, то не иначе, как с подачи взрослых. Мальчишки прыгали вокруг, пытаясь сдернуть понравившуюся маску.
Молодой человек горько усмехался в ответ и отмахивался, защищая своё лицо от цепких рук. Он давно привык быть уродом, но карнавал подкинул ему неожиданное испытание: окружающие принимали настоящее лицо за маску. Это был сильный, но что самое страшное, неожиданный удар. Отдавшись на мгновенье во власть царящей вокруг кутерьмы, он чуть было не позабыл о принятом решении. Было так легко кружиться в водовороте тел, не вызывать брезгливости, смело брать за руки незнакомых девушек и знать, что первый крик сменится смехом и восторгом от его безобразия.
- Шикарно, - вертелось в мозгу, твоё место на вечном маскараде. Найди работу в театре, который дает представления с масками, и не будет никаких проблем. Тоже мне, страдалец душевный...
Издеваясь над собой, Рей ни на мгновенье не обманывался. Он знал, что решение его твёрдо, и участь его решена. Что еще оставалось ему в жизни? Долги отданы, итоги подведены... красиво уйти, никого не побеспокоив? Бред сентиментальный. Какая ему разница, что будет после...
Уже спустилась ночь, ярко горели звезды, ветер шелестел в высоких кронах деревьев. Юная романтическая луна взирала с небосклона, но никто ею сегодня не любовался. Природа вечна и празднична даже в будни, а вот люди вынуждены устраивать себе редкие праздники, и хотя бы так стряхивать унылый быт и прозу жизни. На луну и звёзды поглядеть всегда успеем, а вот фейерверк, может, больше и не доведётся увидеть. Примерно так можно сформулировать философию веселящейся толпы в тот момент, когда физическая усталость еще не настраивает мысли и чувства на лирический лад.
Девушка в черной блестящей маске и пестром костюме Коломбины в этом отношении выделялась из толпы, потому что стояла под шепчущим каштаном и смотрела в небо. Может быть, она кого-то ждала или просто остановилась на мгновенье, но Рея эта картина заворожила и заставила пристально всмотреться в наивную мечтательницу. Где-то рванула хлопушка, и Коломбина вздрогнула...взгляд вполоборота через плечо... взмах ресниц... увидела его. Рей напрягся и судорожно сжал зубы, не поверив своим глазам, воскликнул: " Как?!" А Коломбина улыбнулась, помахала рукой и небрежно бросила: " Привет, Квазимодо!" Прямо над их головами расцвел красочный фонтан фейерверка. Угасая, кружились огни, вновь оставляя черное небо звездам.
Слепая ярость на судьбу, людей, самого себя заставила Рея сорваться с места и, вцепившись девушке в плечи руками, чуть не заорать:
--
Это не маска! Понимаешь?! Это я сам! - в его крике было столько безнадежности, отчаяния, жестокой правды, что улыбка сползла с лица девушки и растаяла во мраке, внезапно охватившем их двоих. Рей с перекошенным от бешенства лицом был уже не безобразен, а страшен, как Божья кара.
Он понимал нелепость происходящего - кругом праздник, веселье, люди хоть на мгновенье выбились из надоевшего русла, а он со своими страданиями не нашел лучшего времени, чтобы расквитаться с судьбой за её злую шутку. Но бред не знает логики, а Рей в эту минуту бредил. По лицу текли слезы, скулы побелели от напряжения, а пальцы безжалостно впились в хрупкие плечи растерявшейся Коломбины.
Мир исчезал, покачиваясь, удалялся за горизонт. Вот уже вокруг них возникла звенящая тишина, где каждое слово могло прозвучать набатом, и где стало слышно, как шумит кровь в висках у каждого. Они смотрели друг другу в глаза, еще недавно совсем чужие и незнакомые, и чувствовали, что сейчас мир состоит только из них, и судьба этого мира - в их руках.
--
Понимаешь? Это не маска, - шептал Рей, глядя в глаза, - это я урод. Это от меня все шарахаются... глупые жестокие люди... - его голос рвался и хрипел, было физически больно слышать его.
Девушка, не дыша, глядела ему в глаза и вздрагивала, когда пальцы на плечах сжимались особенно сильно. В зрачках ее глаз отражалось лицо Рея и огромное звездное небо над головой. Испуг исчезал, сменяясь новым, еще непонятным чувством, в котором мешались сострадание и злость. В глубине ее души невольно рос протест против судьбы этого человека, но рядом с этим протестом, и даже обгоняя его, поднималась злость на бессилие перед тем, что случилось. За спиной склонившегося Рея сверкала коса, которая рано или поздно настигает каждого. Но всему свой черед! Не может быть, чтобы срок этого парня уже настал?! Тем не менее, из его глаз смотрела смерть.
Сорвав со своего плеча держащую его руку, Коломбина с силой дернула ее и, привстав на носочки, так же шепотом заговорила:
--
Всё будет хорошо, понимаешь? Всё образуется, только ты не делай глупостей. В жизни всякое бывает, и всё меняется. Ты только не спеши...
Её слова звучали нелепо, она понимала, что говорит не то, но не было времени выбирать выражения, строить фразы - уже возвращался огромный мир, врываясь в их диалог визгом и хохотом. И хотя ни который из них не сделал ни одного движения, Коломбина почувствовала, что контакт прерван - глаза напротив сузились и отдалились, став опять чужими и незнакомыми. Руки скользнули вниз и повисли бессильно.
Постояв еще немного, разглядывая траву под ногами, молодой человек поднял голову, взглянул на звёзды, как-то странно присвистнул и, повернувшись, решительно зашагал прочь.
-2-
Шумная веселая толпа осталась далеко позади. Тёмный город навалился страхами и кошмарами. Ветер подвывал в водосточных трубах, тени прятались по углам и шептались вслед. Здесь, вдали от праздничных огней, ночь не была ласковой, внушала тревогу, грозила неведомым и недоступным разуму, тем, что шло вслед за человеком из глубины веков, что таилось в укромных уголках самого развитого и цивилизованного мозга. Жуткими видениями вырастали на крышах кошки и орали что-то непристойное, глухо отзывались из подворотен собаки, да летучие мыши гроздьями срывались с карнизов. Не смотря на то, что на центральной площади был праздник, сам город на это никак не реагировал. Он спал обычным тяжелым сном, не приносящим отдыха и обновления.
Рей равнодушно пробирался между домами, как в темной комнате пробирается человек между нагроможденной мебелью. Беспорядочная застройка породила неожиданные тупики, закоулки, проходные дворы, выводящие туда же, откуда зашел. Словом, ночной город был отражением дневной жизни своих обитателей. Нужно было здесь родиться, чтобы попасть к намеченной цели кратчайшим путем. Рей же был чужаком, недавно пришедшим и не любившим уродливые фасады и кривые улицы. Он шел к вокзалу уже почти час, хотя гудки паровозов раздавались, казалось, над самым ухом. Плутая вокруг моста над железнодорожными путями, он и не подозревал, что столкнулся с неведомой и злой силой ночного города.
Посвист, с которым он покинул карнавал, давно отстал. Теперь ему сопутствовали только шорохи и тяжелые мысли. Не видя ничего вокруг, перебирая в сотый раз эпизоды своей неудавшейся жизни, Рей продирался через козни переулков к тому месту, которое должно было стать стартовой площадкой для прыжка в неведомое. Но он никогда не попал бы туда, если бы темнота улиц не разглядела мрак его души. До восхода солнца она таскала бы его по кругу и не выпускала из цепких рук. Догадавшись же, куда стремится ее жертва, тьма вдруг расступилась, оскалившись открытыми окнами, и ударила в глаза прожектором проходящего мимо паровоза.
Вздрогнув от неожиданности, Рей замедлил шаг: прямо на него выползало чудовище, собрат которого должен был смешать его кости с землей. Та омерзительная картина, которую он будет представлять из себя всего через несколько минут, ярко вспыхнула перед мысленным взором: изуродованное тело, кровь, куски мяса, отрезанные руки или ноги - и всё это сейчас ещё дышит, чувствует, ощущает жизнь внутри себя. Мысль о таком конце показалась нелепой и отталкивающей. "Впрочем, - мелькнуло в голове, - жил уродом, так что же мечтать о красивой смерти. Это именно то, что мне и нужно: отвращение будет сильнее жалости и любопытства". Паровоз ушел в ночь, оставив на время красные огоньки позади себя. Скоро исчезли и они.
Поднявшись на мост, Рей остановился возле заграждающего щита из плотной сетки на металлическом каркасе. Прижавшись к нему лбом и взявшись обеими руками за сетку, он замер, пытаясь унять гулко бившееся сердце. Матово поблёскивали рельсы, уводя вдаль, маня за собой. Но Рей уже знал, что все пути замыкаются в кольцо, и не стоит труда идти за обманчивыми миражами, прячущимися за горизонтом. Напрасные усилия... Его путь оборвется сейчас, здесь, а остальные пусть кружатся в бессмысленности и упорстве своих желаний. Он больше ничего не хочет и ни на что не надеется, кроме покоя, который уже совсем близко, всего один шаг через перила.
Достаточно с него этой нелепой борьбы с людской жестокостью, безжалостной и бесперспективной. Больше нет сил надеяться на чудо. Не бывает на свете чудес, все кончились в тот миг, когда судьба отвернулась от его уродливой маски: весь мир оказался населен невольными палачами. Наверное, это животный инстинкт самосохранения заставляет людей отвергать и уничтожать всякого, кто оказался или родился непохожим... человек - часть природы, её дитя, продукт естественного отбора. Кто сказал, что душа поднимает человека над законом "Выживает сильнейший"? Всё ложь! Скрыто или явно все избегают того, кто оказался "белой вороной", либо просто сторонятся, либо стараются "заклевать"... Все! Или он ошибается? Что сказала эта девушка? Не спеши? Не делай глупостей? Что она знает о его жизни? Разве он не боролся, не ждал, не надеялся, не сделал всё возможное, чтобы вырваться из этого мёртвого круга отчужденности? Но сколько, Боже мой, сколько надо бороться? Плевать ему на то, что кто-то скажет: "Слабак, струсил, не справился". Пусть попробуют сами жить в этом аду!
Еще она сказала: "Всё меняется..." Разве? Может, и меняется, но к худшему... ничего хорошего с ним за прошедшие после аварии годы не случилось, только всё глубже и глубже он погружался в пучину безнадежности. Ничто не меняется в этом мире, ничто и никогда! Господи, так просто сделать один шаг и прекратить навсегда эту муку, которую кто-то назвал жизнью... но тогда он никогда не узнает, была ли права наивная Коломбина. Ведь, по сути дела, она бросилась ему на помощь! Как-то умудрилась понять то, что он скрывал от самого себя. Он и в самом деле изо всех сил гнал от себя прочь настойчивое желание жить. Рей устал от душевной муки, но желание жить упорно стучалось в его сердце, вернее - оно сидело в глубине и никак не хотело оставлять занятых позиций. Это естественное желание напоминало о себе стебельком молодой травы или выпавшим из гнезда птенцом, запахом свежего хлеба и смехом детей. Никакая ожесточенность не могла вытравить способность видеть и слышать красоту бытия. Только иссушенный бесплодной борьбой мозг был категоричен, а душа таила надежду, и оказалось достаточно одного слова поддержки, чтобы тайное стало явным - Рей хотел жить, не смотря ни на что!
Вдалеке свистнул приближающийся поезд. Послышался стук колес, какое-то шипенье. Вцепившись руками в сетку так, что побелели костяшки пальцев, Рей слушал себя... Шумела в голове кровь, рвалось из груди сердце. И почему-то слёзы щипали глаза. Мир провалился в бездну, а из звенящей тишины выплыл голос Коломбины: " Ты только не спеши, слышишь?.. Всё образуется".
Удовлетворенно прогудев, поезд нырнул в темноту. Открыв глаза и с трудом разжав руки, Рей с удивлением огляделся: он стоял на прежнем месте, а мир вокруг него преобразился. Приветливо светились окна далёких домов, теплый ветер дул в лицо, осторожно теребя густые волосы Рея. Чиркнула в воздухе, почти задев его крылом, летучая мышь. Опустилась на плечо ночная бабочка, неизвестно как и зачем оказавшаяся в самом чреве технического прогресса...