Одно из самых приятных воспоминаний детства - это утренний запах свежих пирогов. Мать ещё затемно вставала, чтобы поставить тесто, потом часа через два-три поднималась уже окончательно и затевала пироги. До нас с братом в комнату доносилось постукивание печных заслонок, треск поленьев в печи, сладкий запах лучины. Пироги всегда пеклись на большом железном листе, лепёшки - в двух чугунных сковородах, а хлебы мать выкладывала прямо в печь. Для этого она выгребала уголья и выметала специальным веничком остатки золы, обязательно сбрызгивала под водой и потом на разогретые кирпичи выкладывала каравай и маленькие хлебцы. Дно у хлеба всегда было хрустящее и немного пачкалось, потому что зола всё равно оставалась, но от этого есть его было только веселее.
Ещё, перед тем как посадить хлеб в печь, мать бросала туда немного муки. Я как-то спросил её, зачем она муку в печь кидает, так она рассмеялась и сказала, что печь - наша кормилица, поэтому надо её задобрить. Потом-то я, конечно, узнал, что по тому, как мука зажаривается, мать определяла, хорош ли жар для пирогов, но когда маленький был, всегда просил разрешить мне тоже немного муки в горнило забросить. Стоишь перед пышущей жаром темнотой и с какой-то внутренней дрожью бросаешь горсть муки в неё. И впрямь кажется, что печь живая. Мать ещё и поддразнивала меня. Зажжёт свечку, заглянет в хайло и озабоченная такая оглянется, головой покачает:
- Нет, - говорит, - что-то не хочет пока наша печка пироги печь. Давай попозже ещё раз попробуем её задобрить.
Помню, как-то раз я муку-то бросил, да она вся прямо передо мной на шесток и осела. Вот я испугался тогда! Аж до слёз. Мать мне сопли вытерла, дала ещё муки набрать, приподняла и немного в печь головой засунула. Я зажмурился и изо всех сил муку в горнило бросил.
- Вот теперь хорошо, - сказала мать, - будем хлеб печь.
Она ловко орудовала ухватом, когда подтаскивала сковороды с лепёшками, чтобы посмотреть, как зарумянилась начинка. Я так до сих пор и не знаю, почему она сковородник для этих целей не использовала. Вроде бы удобнее крючком за край подцеплять, но она предпочитала концом ухвата тащить. Каравай мать брала на большую деревянную лопату и переносила на специальную доску-подставку.
Мы вставали, когда в доме уже пахло пирогами и хлебом, и первым делом вылизывали миски из-под начинки. Самыми вкусными были остатки от яичной и картофельной лепёшек, и ещё, конечно, малина с сахаром, только её никогда не оставалось.
Теста всегда творили много, поэтому иногда начинки не хватало. Мать тогда из остатков делала плюшки с сахаром. Возьмёт маленький кусочек теста, расплющит его ладошкой, намажет душистым подсолнечным маслом, а сверху сахаром посыплет. Потом надо свернуть пополам, разрезать посерединке и бантиком вывернуть. Плюшек нам с братом всегда не хватало, и мы удивлялись, почему такие вкусные пирожки делают не в первую очередь, а только если тесто останется.
Когда печь топилась для пирогов, то дров накладывали много, чтобы жару на всё хватило, и на печи становилось горячо. Бабуля слезала тогда вниз и как могла, помогала матери, а потом сидела с нами за столом и пила чай из блюдечка. Самовар ставили на табурет возле печки, трубу от него вставляли в специальное отверстие.
Чаще всего большим самоваром занимался отец. Наверно, потому что туда почти ведро воды входило, и матери было тяжело его поднимать. Раздувал батя самовар всегда старым кирзовым сапогом, пары к которому не было.
После одного такого воскресного чаепития, когда на улице зарядил холодный осенний дождь, бабуля продолжила нам рассказывать истории из глубокой древности:
- Расскажи, Гамаюн, птица вещая, как Кащей у Дажьбога Марену украл, как Дажьбог Марену отыскивал, как спасала Дажьбога Жива!
- Ничего не скрою, что ведаю.
Мы устроились с братом возле неё, отец сел у окна в комнате что-то починять, а мать занялась хозяйством.
Тут я вспомнил, как удивился, что Марена за Даждьбога замуж вышла. Она ведь хотела сначала с Кащеем свадьбу сыграть, но, видно, передумала. Так бывает, я знаю, хоть и шкет тогда был, а понимал, что женитьба - дело серьёзное. Сто раз подумать надо. Вот Марена и передумала, а Кащей как узнал про это, так собрал "силушку несметную и надвинулся тьмою на Ирий сад". Как-то так получилось, что никого, кроме Даждьбога, в ту пору не оказалось в саду, так что пришлось ему самому на бой с Кащеем и его тёмными силами выходить.
Это правильно, потому как из-за Даждьбога беда и случилась. Не ослушался бы он родителей, не пришлось бы воевать и козлом скакать. Хотя, с другой стороны, когда Кащей в темнице у Велеса сидел, его именно Даждьбог освободил, так что тот мог бы из благодарности уступить Марену. Запутано как-то всё было у богов: и любовь у них странная, и дружба с благодарностью на нашу человеческую не похожи. Ну, да что тут поделаешь, чай, не люди, а боги древние. Тогда ещё понятия Добра и Зла не очень сложились, видать.
Как водится, битва три дня длилась и окончилась полной победой Даждьбога. После этого он решил отдохнуть от трудов ратных и лёг поспать, да разоспался так, что беды над собою не почуял. Кащей не только силой, но и хитростью действовал. Он, мало того, что напомнил Марене, что сватался к ней и согласие получил, так ещё и соблазнять богатством стал, родом своим хвастаться начал. Со мной, говорит, будешь царицею, а Даждьбог-то внебрачный сын Перуна и русалки Роси, так что будешь ты, говорит, портомойницей.
Кто такая портомойница, я тогда не знал, и сейчас-то не уверен, что правильно понимаю, но в самом этом слове "портомойница" было что-то обидное. Как будто про портки говорят. Вот и Марена задумалась и не захотела, чтобы её так называли, решила, что все-ё-таки лучше пойдёт замуж за Кащея.
Когда Даждьбог проснулся, ему Перун рассказал, что вокруг уже все знают про бегство Марены. Небось, ещё и посмеивались над такой незадачей, даром, что Перунов сын, а всё равно смешно, что жену проспал.
Даждьбог расстроился страшно и решил вдогонку за злодеем поехать, чтобы жену воротить. Он и отца с собой звал, да только Перун мудрый был бог и сказал, что ему негоже за чужой женой гоняться. И то верно, чего это ему в семейные разборки влезать? Посоветовал только сыну с Кащеем больше не церемониться и сразу же башку с плеч снести, чтоб наверняка было.
Вот догнал Даждьбог беглецов, а только дальше непонятки какие-то начались. Сначала конь у него встал, как вкопанный, когда Марену увидел. Казалось бы, ему-то что за дело? А не идёт и всё. Даждьбьог хлещет по бокам, но не помогает ничего. Потом сама Марена налила чарку "зелена вина" и заявила, что Кащей её силой увёз. Даждбог поверил, выпил вина, ещё захотел и напился, в конце концов, допьяна, на землю свалился. Такой вот вояка.
Тут братишка меня, помню, начал за рукав теребить и спрашивать быстрым таким шёпотоком, что это за "зелено вино". Я и сам толком не знал, но почему-то бабуля рассказ свой прервала и объяснила нам, что это вино из хлеба, которое потом на душистых травах настаивают.
- Как квас, что ли? - сразу уловил суть братишка.
- Похоже, - одобрительно согласилась бабуля, - только более пьяное, и детям нельзя его пить.
- А квас разве пьяный? - брат удивлённо посмотрел на бабулю.
- Ты когда квас пьёшь, у тебя в носу щиплет? - лукаво спросила бабуля у малого.
- Да, немножечко, - согласился тот.
- Вот это и есть хмель.
- Так ведь он же не страшный, - брови у братишки выгнулись совсем так же, как у матери, когда она удивляется чему-то, - смешно только.
- Вот и хорошо, что смешно, - кивнула бабуля, - а зелено вино сначала насмешит, а потом с ног свалит или разума лишит, так что не пей.
Братишка посмотрел на меня, и я важно кивнул, дескать, согласен - не пей.
Марена про власть Хмеля тоже всё знала, потому и наливала, не скупясь, а потом велела Кащею голову Даждьбогу срубить. Ничего себе, жену себе выбрали что Кащей, что Даждьбог! Я бы на месте Кащея сто раз подумал, прежде, чем на такой жениться. Ведь она один раз жениха обманула, потом мужа бросила и убить его хочет, так что ничего хорошего от неё ожидать не приходится...хотя она же Дева смерти, наверно, такой и должна быть. Кроме того, Кащей же Бессмертный, ему бояться нечего.
Однако напрасно я плохо о Кащее подумал. Не забыл он, кто его из пещеры спас и сказал Марене, что слово своё сдержит и три вины Даждьбогу простит. Эту, значит, первой посчитал. Только это Даждьбогу не помогло, потому что столкнула его Марена в подземное царство через глубокий колодец.
Помню, что спас хозяина его конь: опустил свой длинный хвост в провал и вытащил на землю. Только не научился Даждьбог ничему, снова попался на предложение выпить чарку зелена вина. Марена как только увидела, что не погиб её первый муж, так снова начала сладкие речи говорить про то, что жить без Даждьбога не может, что Кащей силой её увёз и прочую ерунду.
Как можно было снова поверить и снова вина допьяна напиться? Видать, совсем ума не стало, коль по второму кругу всё повторилось. Повторилось даже то, что Кащей вновь не убил Даждьбога, а посчитал эту вину второй и отпустил соперника. Однако Марене такой расклад не понравился, и она, пользуясь тем, что Хмель свалил с ног удалого вояку, превратила его в горючий белый камешек. Ещё и заговорила, чтобы лежал год, лежал два, а потом сквозь землю провалился и в царство подземное попал.
Так бы и случилось, если бы не конь, который побежал домой, в чудесный сад Ирий. Там его и увидал Громовик Перун, сообразил, что неладное дело с сыном приключилось, роаз конь без седока вернулся.
Было у нас как-то по весне похожее дело, когда лошадь почтальона прибежала. Пошли тогда все на поиски. Оказалось, что как-то вылетел сельский почтальон из седла да и зашибся так, что встать не мог. Конь постоял-постоял рядом и убежал по знакомому пути к нам. Здесь всегда служба почтовая остановку делала, ещё когда ямщики по степям государеву почту возили, так что, считай, это и спасло жизнь незадачливого ездока. По весне ночью и холодно, и волки ещё лютуют, но обошлось.
Перун так же как и наши станичные понял, что не всё ладно у сына непутёвого, надо его выручать ехать.
Тут неожиданно братишка мой штуку смешную выдал. Как сейчас помню, надулся вдруг малой и с какой-то злой слезой в голосе заявил:
- Нечего его выручать, раз он глупый такой!
- Почему это глупый? - пряча улыбку, спросила бабуля, вынырнув из своего повествования и остановив нить в узловатых пальцах.
- А какой же не глупый, если снова напился вина и никак не видит, что Марена его обманывает?!
Бабуля пожевала беззубым ртом, минутку посмотрела куда-то в неведомое прошлое и сказала:
- Прав ты, конечно, голубок, глупый он. Только подожди судить, пока не подрастёшь да сам жениться не надумаешь. Может, тогда поймёшь, о чём в песне сказывается.
- Я никогда вина пить не буду и не женюсь тоже никогда! - с этими словами братишка сердито перебрался через горку валенок и слез с печи.
Бабуля с улыбкой смотрела, как он топает ногами, пытаясь дать выход негодованию, но больше ничего не сказала. Она убрала клубок, как всегда, когда песня не окончена, разделённый на две половинки, погладила меня по голове:
- После закончим, ступай теперь, отдыхай.
Братишка угомонился дня через два. Вообще это было в первый раз, чтобы он так долго бушевал и сердился. Обычно он отходчивый, через пять минут всё забывает и улыбается, а здесь вдруг так осерчал, что и к бабуле не заглядывал, словно это она и есть коварная Марена.
ЧуднО, помню, мне было тогда за ним наблюдать. Даже мать заметила, что он смурной какой-то ходит, но как не спросит, в чём дело, всё никак ответа не добьётся. Он только бурчит себе под нос, что всё, дескать, хорошо, и ничего не случилось. Однако, через два дня жизнь вернулась в привычное русло. Можно сказать, что способствовал этому наш сосед, чей двор с нашим соприкасается.
Как сейчас помню, что мать вытащила из печи сковороду с грибошницей и позвала нас ужинать. Только она разделила содержимое на пять частей, как в сенях шум послышался, и дверь в избу отворилась.
- Заходи, Пахом, - отозвалась мать, - повечеряешь с нами?
- Нет, благодарствую, - ответил гость, взглянув на стол, - я грибы сызмальства не ем. Как потравился в детстве, так и не переношу даже дух грибной.
- Тогда сказывай, зачем пожаловал, - поднялся из-за стола отец и пригласил дядьку Пахома в комнату.
Пока мы ждали отца, брат ковырял ложкой в тарелке и выспрашивал у матери, почему это блюдо называется "грибошница", если это яичница. Мать не была расположена объяснять ему отличия, поэтому просто сказала, что яичница иначе делается, даже если с грибами. Кстати сказать, я тоже не знаю, как эту самую грибошницу делали, но пекли её обязательно в печи, и было очень вкусно.
Когда отец вернулся к столу, мать наполнила тарелки. Она поставила тарелку бабули на стол и отошла, чтобы убрать сковороду на шесток. В это время малой подхватил тарелку, положил кусок хлеба и полез на печь. Затем он вернулся к столу и принялся есть, не глядя на меня, но стало понятно, что приключения Даждьбога и Кащея будут продолжены. Чтобы как-то отвлечь нас от своего действия, братишка спросил:
- Мам, а почему дядька Пахом в двух жилетах ходит?
Отец с матерью переглянулись, но ответить не успели, потому что я тоже вопрос со своей стороны добавил:
- Он иногда один жилет надевает, а иногда два.
- А иногда и три, - со смехом продолжила мать.
- Это он для важности, - сказал отец, - он думает, что чем больше жилетов у человека, тем он важнее для других людей выглядит.
Братишка вытаращил глаза, но больше ничего не спрашивал. Я не думаю, чтобы он понял, что ему отец ответил, скорее всего, просто неинтересно ему было про жилеты дядьки Пахома слушать, когда можно было поскорее управиться с ужином и на печь забраться.
После ужина, вытерев посуду, я кликнул малого, и мы полезли слушать дальше историю. Бабуля вытащила клубки, пробежалась пальцами по узелкам и начала выговаривать:
И увидел коня Громовик Пеpун:
- Не видать что-то сына родимого, не видать Дажьбога могучего, знать, случилось что-то неладное!
Помню, что как-то очень быстро нашёл Перун бестолкового сына и превратил его обратно из камня в молодца. Даждьбог, видимо, понял, что сплоховал, и опять позвал отца с ним поехать. Только Перун и в этот раз отказался, но дал добрый совет:
- Ничего с них, Дажьбог, не спрашивай, как застанешь их в чистом полюшке - отсеки ты Кащею голову!
Я когда постарше стал, смог в полной мере оценить разумность этого совета, особенно, когда в драке силы не равны. Тогда у первого ударившего хоть какое-то преимущество есть.
На речке Смородине Даждьбога Велес с Бурей Ягой поджидали. Правда, не накормили, не напоили его, но на другой берег перевезли. Велес ещё специальный клубочек дал, чтобы тот Даждьбога прямо к Кащею привёл. В сказке какой-то я про такой клубок волшебный слышал. Может, и впрямь раньше такие способы дорогу находить были вместо компаса и карты.
Клубочек задачу выполнил и привёл Даждьбога в Царство тёмное, ворота в которое были алой кровью выкрашены и руками людскими подпёрты. Помню ещё, что стены из людских костей выложены, и тын с черепами стоит. Ужас, конечно, но такие дела и у нас творились в давние времена, при Иване Грозном, например. Мы в школе читали, что головы казнённых для устрашения на шестах вдоль стен выставляли, и с виселиц тела не снимали, пока их вороны не исклюют.
В бабулиной же истории всё повторилось в третий раз. Ничему не научился Даждьбог - опять Марене поверил, вина напился и упал, а Кащей в последний, третий уже раз его не убил. Сказал только, что если ещё раз сойдутся, то уж тут пощады не будет.
Марена решила, что ждать ничего не будет, сходила в кузницу, принесла пять гвоздей и распяла Даждьбога на скалах, пока тот пьяный был. Руки-ноги прибила, а пятый гвоздь потеряла. Вместо этого зачем-то молотом в лицо ударила, бррр...
Так бы и висел Даждьбог по сей день в горах, если бы не надумала в гости к сестроице Марене Жива-Лебедь наведаться. Она Даждьбога увидела и решила, что хочет замуж за него выйти.
- Молодой Дажьбог сын Пepунович! Ты возьмешь ли меня в замужество? Я спасу тебя от сестры своей, от Марены - напрасной Смерти!
Вот так и вышло, что Марена, в конце концов, стала женой Кащея, а Даждьбог женился на Живе, сестре Марены.