Во вторник Маша оставалась на дежурстве после вечернего приёма посетителей. Несмотря на усталость и душевную апатию она продолжала работать психологом-консультантом. Каждый день ей приходилось выслушивать рассказы о неудачных отношениях, тяжёлых мыслях отчаявшихся и разуверившихся людей, а возвращаясь домой, она бессознательно оценивала, насколько удачно складывается её личная жизнь. При всех скидках и поблажках, которые она себе делала, всё равно выходило, что имеются неразрешённые проблемы, с которыми нужно что-то делать. Отношения с мужем стали напряжёнными, утратили былую лёгкость и доверительность. Иногда ей казалось, что самую большую опасность таит в себе именно их семейная жизнь, а не все угрозы внешнего мира, и было безумно жаль того светлого чувства, которое не так давно объединяло их с Робертом в единый организм и наполняло жизнь смыслом и радостью. На задворках сознания теплилась надежда, что проблемы преходящи и всё каким-то волшебным образом наладится и вернётся, однако время шло, а перемены не наступали.
Дорога домой не была длинной, так что переключить мысли на что-то позитивное не получилось. Войдя в тихую и тёмную квартиру, Маша вслух произнесла:
- Надо что-то делать…
Из гостиной выглянул Пиня, сменивший розовый цвет на алый, а затем на густой малиновый с синим подпалом, но выходить так и не стал. Он лениво зевнул и вновь скрылся в сером сумраке комнаты.
«Нахал», - мелькнуло в голове, однако звать кота обратно Маша не стала. Переобувшись, она включила на кухне чайник и прошла в спальню. День был хоть и обычный, но на удивление утомительный, очень хотелось немного полежать.
Не зажигая свет, Маша устроилась на уголке постели, засунув ноги под покрывало. Сразу навалилась усталость, потянуло в сон, в пустоту. Бездумно, без каких-либо мыслей в голове и ощущений в теле, без намерений и без эмоций она пролежала минут пятнадцать. Чайник давно вскипел, но вылезать не хотелось. Она смотрела в темноту и старалась ни о чём не думать. Шторы приятного оливкового цвета сейчас казались почти чёрными, бежевые разводы рисунка на ковре почему-то напоминали череп.
Совсем не думать не получалось, но вполне можно было гнать поток образов дальше и дальше, не позволяя себе задержаться на чём-либо до такой степени, чтобы появились чувства. Чувства вызывали тоску, печаль и сожаление, а этого нельзя было допускать. Дальше, дальше, дальше… Вот мелькнула картинка солнечного утра на пляже, они плещутся в тёплом море и балуются, пытаясь поймать друг друга; другая картинка — промозглый ноябрьский вечер, облезлая подворотня и сумасшедшие поцелуи на ветру; встречи, прощанья, гроза над полем — неудержимый поток памяти. Главное — не останавливаться, пусть воспоминания мелькают, оставаясь кадрами из другой, почти чужой жизни. Мозг не может не функционировать, но сознание не обязано обрабатывать результаты этой деятельности…
Такое состояние, слегка похожее на анабиоз, позволяло довольно быстро отдохнуть, расслабиться физически. Оно хоть и уступало по качеству здоровому крепкому сну, тем не менее могло с ним поспорить в скорости восстановительных процессов. Наконец, потянувшись, Маша протянула руку к выключателю прикроватного светильника. Почти в то же мгновенье воздух перед лицом качнулся, и она услышала слабый шорох. Неприятный холодок заставил передёрнуться всем телом и вслушаться в ставшую подозрительной тишину. Ничего. Далёкие отголоски уличного шума не в счёт, в комнате тихо, никого и ничего нет.
Посидев с минуту неподвижно, она решила, что шорох послышался, и спустила ноги с кровати, нащупав тапки. И вновь явственно долетел до её ушей непонятный звук.
- Пиня? - резонно спросила Маша у шуршащей темноты. «Конечно, это Пиня,» - она облегчённо выдохнула и мысленно пожурила себя за склонность к неоправданным страхам. Уже в собственной спальне боится оставаться в темноте, но тишину вновь нарушил странный звук. Шорох, треск и после небольшой паузы за закрытой дверью спальни раздалось мяуканье. Пиня был в гостиной и сейчас скрёбся под дверью.
Маша щёлкнула выключателем. Она могла поклясться, что под потолок метнулась серая тень, но через мгновенье тень исчезла. Тут было уже не до сомнений в собственных органах слуха. Проверить никогда не лишне, если есть чего опасаться. Были осмотрены все углы, поверхности шкафов, узкие щели под кроватью и за тумбочками — никого и ничего. Маша почти успокоилась, решив, что фантазия сыграла с ней шутку, но тут она обратила внимание на то, как яростно кот рвётся в комнату: он уже не скрёбся, а просто бился в закрытую дверь всем телом. Приглушённые звуки, которые Пиня издавал, напоминали утробный низкочастотный вой, а не урчание довольного жизнью кота. Это был сигнал: Маша чётко усвоила, что любую опасность, которая ей угрожает, всегда первым чувствовал кот. Пиня был её охранителем, талисманом от зла, если хотите. Конечно, кот не всемогущ, но бесстрашен и крайне чувствителен ко всему нездешнему. Так что это была не просто тень, не плод воображения или фантазия.
Маша метнулась к двери, распахнула её и отпрыгнула в сторону, давая дорогу взъерошенному комку шерсти. Пиня, словно пылающая комета, влетел в спальню, замер на мгновенье в центре ковра и взвился одним огромным прыжком на высокий шкаф. Через секунду оттуда полетели спрятанные с глаз долой коробки, какие-то забытые пакеты, бумаги и куча прочего хлама, неизбежно накапливающегося в малодоступных уголках любого жилища. Вниз падали разрозненные куски обоев, каких уже много лет не было ни в одном помещении, шуршали подарочные упаковки давно прошедших праздников, с писком плюхнулась резиновая зверюшка, невесть как оказавшаяся среди прочего имущества. Маша с изумлением наблюдала за тем, сколько, оказывается, всякой всячины лежит на шкафу, когда вернулся Роберт:
- Что здесь у нас происходит? - спросил он, заглядывая в комнату, и , войдя, с удивлением уставился на порхающие в воздухе клочки цветной бумаги. Зрелище это так заворожило его, что потребовалась обувная коробка, ударившая по плечу, чтобы прекратить созерцательный процесс. Увидев, а скорее, услышав боевой клич кота, он нахмурился и повернулся к жене. Пиня мышей и крыс отродясь не ловил, а вот всякую нечисть за версту чуял. Роберт внимательно осмотрел Машу, убедился, что с ней все в порядке, и вышел в коридор. Через минуту возле платяного шкафа была установлена стремянка, и он полез наверх на помощь разъярённому коту.
Раздвинув оставшийся скарб, Роберт увидел, что Пиня безуспешно пытается продрать участок стены, на котором виднелось грязновато серое пятно. Обои в этом месте уже свисали длинными узкими лентами, а вот кирпич под штукатуркой оказался крепче кошачьих когтей.
-Тише, тише, - сказал Роберт коту, - дай, я посмотрю, что тут у нас…
Пиня прижал уши и отодвинулся, однако яростно шипеть не перестал. На изгибах слегка приподнятых над спиной крыльев выдвинулось два острых шипа с зазубринами, напоминающими гарпун. Вообще кот производил настолько жуткое впечатление, что даже Роберт поостерёгся бы сейчас вставать ему поперёк дороги. Покачав головой, он сосредоточился на пятне, ибо совершенно ясно, что дело тут не чисто и связано с этим местом. Настроившись на внутреннее зрение, Роберт разглядывал стену так, словно там было голографическое изображение чего-то. Через пару минут он удивлённо и как-то тревожно сказал:
- Портал. Самый настоящий портал, если я что-нибудь в этом понимаю.
Он задумался, провёл рукой по стене и спустился вниз. Пиня остался сидеть возле сомнительного места и стал очень похож на усердного хранителя съестных запасов от серых грызунов.
- Ты хочешь сказать, что это опять Крейцерова работа? - Маша не выглядела испуганной или удивлённой. Как ни странно, Фридрих Карлович перестал пугать её с тех пор, как она с ним лично повстречалась. Страшит ведь только то, чего не понимаешь. Безотчётный страх обращается к древним, склонным к суеверию участкам мозга, той его части, которая помогла предкам человека выжить в опасной обстановке, потому что всегда была настороже, за любым непонятным проявлением мира рисовала угрозу. Если же источник опасности можно идентифицировать, то можно и со страхом справиться.
Роберт покачал головой:
- В том-то и дело, что нет. Нашим другом Фридрихом здесь и не пахнет, - он обвёл взглядом помещение, - тут что-то другое.
Фридрих Карлович занимался рутинным делопроизводством, когда в дверь офиса позвонили. В отдельном входе были как достоинства, так и недостатки. Одним из таких неудобств было то, что между звонком и непосредственным появлением визитёра совсем не было временного зазора. Это не оставляло времени на подготовку и лишало возможности избежать встречи, если она была нежелательна. С другой стороны, меньше глаз и ушей — меньше риск утечки информации, так что можно сказать, что небольшие неудобства компенсировались повышенной приватностью помещения.
Леночка взглянула на экран монитора наблюдения и нажала кнопку, открывающую замок. Двое мужчин солидного и даже приятного вида не вызвали у неё опасений. Сигнал транслировался и в кабинет щефа, так что он уже в курсе.
- Добрый день, - вежливо улыбнулась она, - чем могу помочь?
Посетители окинули одинаково цепкими взглядами приёмную. Ничего подозрительного или хотя бы интересного их взору не явилось: обычная приёмная небольшого и не слишком богатого офиса. Кожаный диван в углу, три стула в ряд возле стены, низкий столик с парой ярких журналов. Стеллаж с папками и оргтехника отделены от остального пространства высокой стойкой, за которой находилось рабочее место секретаря.
При всей простоте планировки можно было заметить, что при необходимости персонал вполне может задержать нежелательного гостя на какое-то время: проход в соседний кабинет был узким и находился по правую руку от рабочего места секретаря. Впрочем, сегодня штурм не планировался, тем более, что хозяин кабинета сам вышел навстречу незваным гостям.
Леночка не отметила в посетителях никаких особенностей, а вот Фридрих Карлович сразу же определил организацию, что нежданно нагрянула к нему в гости.
- Здравствуйте, господа, - поздоровался он, - входите. Чай? Кофе?
- Чай, пожалуйста, - отозвался тот, что был постарше, лет около сорока.
- Зелёный? Чёрный? - Фридрих Карлович был сама любезность.
- Чёрный с лимоном, если можно.
Крейцер кивнул Леночке и скрылся с гостями в своём кабинете. Гости переглянулись, отметив сейф в углу и запирающийся шкаф, что стоял за удобным кожаным креслом хозяина.
Фридрих Карлович перехватил взгляды, но виду не подал. Он внутренне усмехнулся: как же, как же — всё ценное должно храниться под замком и подальше от случайных глаз. Можно подумать, что классический детективный приём прятать самое главное на видном месте этим людям не известен. Впрочем, ни на видном месте, ни под семью замками здесь искать было нечего. Ничтожно мало шансов было за то, что господа знают, чего хотят. Просто наведаться решили, в рамках патронажного, так сказать, визита.
- Располагайтесь, прошу вас, - Крейцер приветливо обвёл рукой два кресла и диван.
Тот, что был постарше, выбрал отдельно стоящее кресло. По манере сидеть Фридрих Карлович определили основные черты характера: аккуратен, педантичен — об этом свидетельствовали аккуратно поддёрнутые на коленях брюки; замкнут и эмоционально холоден — только такой человек мог закрыться в мягком, располагающем к неге и расслаблению кресле, а гость именно закрылся — он не откинулся на спинку, сел как-то боком и скрестил руки на груди. И последнее, что поведал выбор места — это то, что гость предпочитает строить отношения согласно строгой иерархии. Он старший и главный из двоих, именно поэтому он сел первым и выбрал самое большое кресло, повёрнутое одновременно ко всем.
Второй посетитель был лет на десять младше своего начальника, что-то около тридцати, что не мешало ему рассматривать своего командира как глубокий анахронизм. Одет он был вполне свободно и комфортно, что не мешало соответствовать корпоративным стандартам в плане сдержанности и неброскости. Видно было, что молодой развалился бы на диване, но субординация всё же не позволила ему это сделать.
- Итак, - начал разговор Фридрих Карлович, когда чай был подан, и держать далее паузу было уже неприлично, - чем могу служить вашему ведомству?
- Вот как? Вы, похоже, не удивлены нашим визитом?
- Ну, как вам сказать? - ответил Крейцер, - не так, чтобы не удивлён, но почти привык, что вы периодически наведываетесь ко мне с дружескими визитами. Впрочем, лично вас я вижу впервые, так что буду рад знакомству. С кем имею честь?
- Иванов Фёдор Абрамович, - представился старший гость.
«Не встал, руки не подал», - отметил про себя Крейцер.
- Альберт Шляйтис, - молодой лучезарно улыбнулся и встал, протягивая руку для рукопожатия.
«Хм, - мелькнуло в голове у Фридриха Карловича, - добрый следователь, злой следователь… детский сад, однако.»
- Итак, я слушаю вас внимательно.
Сейчас, когда прелюдия закончилась, Крейцер занял место за столом, что сразу же расставило всё по своим местам: они гости, он хозяин. Никаких других статусов и их принадлежности в этом кабинете быть не может. Тот, что представился Фёдором Абрамовичем, сразу понял невыгодность своего положения, но менять место было уже поздно.
- Фридрих Карлович, - начал он, - мы знаем, что вы занимаетесь интересными разработками, имеющими спрос и применение в сфере экстремальных развлечений. До сих пор, однако, ничто из того, что вы делаете, не попадало в руки наших специалистов.
Крейцер молчал, прикидывая, куда может вести эта тирада.
- Моё руководство, - Крейцер отметил слово «моё», не «наше», - получило информацию, что кое-что из ваших находок может представлять интерес для нас.
Фёдор Абрамович замолчал, полагая, что сказал всё необходимое. Возникла неожиданная пауза, поскольку Крейцер на сказанное никак не отреагировал. Не было высказано ни вопроса, ни предложения, так что, по сути, это был риторический посыл в никуда. Как известно, риторическими называются вопросы, на которые не требуется отвечать.
Фёдор Абрамович, видимо, считал иначе, потому ждал реплики со стороны хозяина. Хозяин кабинета почему-то молчал. Вышло неловко. Крейцер помешивал кофе и, казалось, не замечал повисшей паузы. Он был поглощён нехитрой задачей размешать кофейную гущу и дать ей вновь осесть на дно тонким слоем.
Альберт, сидевший на диване с чашкой чая, напрягся на мгновенье, но решил не встревать. Спрятав ухмылку, он скосил глаза и занялся изучением обложки журнала, лежавшего на столике. Его светлые глаза и волосы соломенного оттенка выдавали наличие финских корней, так что терпение и неспешность прилагались автоматически.
Наконец, Фёдор Абрамович сделал над собой усилие, подавил закипавшее раздражение и выдал сразу, без предисловий и подготовки:
- Крашеры. Нас интересует разработка мобильного боевого устройства, которое вы называете крашером.
«Кто же тебе, голубчик, напел-то про них? Никто ведь не видел, не пробовал...непоняточка выходит».
Дольше молчать было уже невозможно, поэтому Фридрих Карлович, ничем не выдав своего удивления, поднялся со своего места и подошёл к сейфу. Набрав незамысловатый код, который господа - визитёры имели возможность увидеть, он вытащил толстую серую папку с тесёмочками, и положил на свой стол. На обложке можно было прочитать типографскую надпись «Дело №___». Такими папками давно перестали пользоваться в солидных и не очень учреждениях, но кое-где ещё можно было встретить подобный раритет.
Крейцер раскрыл папку и пролистал несколько документов. Затем он папку закрыл и поднял взгляд на посетителей и внезапно спросил:
- А в связи с чем, позвольте узнать, связан ваш интерес? Есть у меня такая идея с условным названием «крашер». Вам-то она для чего? Игрушка же…
Фёдор Абрамович усмехнулся, и надо признать, что улыбка у него была весьма обаятельная, если он этого, конечно, хотел:
- Вы делаете очень, - гость выделил это слово, - очень интересные игрушки, Фридрих Карлович. Иногда просто в тупик ставите наших специалистов по новым разработкам.
«Ну, точно засланный казачок резвился, - пронеслось в голове у Крейцера, - вот только кто?». Вслух же он сказал:
- Лестно, что мои забавы интересуют уважаемых товарищей. Я, разумеется, готов поделиться находками и идеями во благо родины, если это необходимо, - было заметно, что посетители при этих словах расслабились, и следующая фраза застала их врасплох. - Только ведь это мой бизнес, средства к моему благопристойному существованию обеспечивают подобные выдумки. Хорошо бы это обстоятельство учесть в договорённостях.
Нельзя сказать, что гости сильно удивились, но определённый эффект эта реплика всё же произвела.
- Можно мне посмотреть? - подал голос Альберт Шляйтис, потомок покорителей финских пустошей .
- Проект? - Крейцер с сомнением взглянул на папку.
- Нет, - откликнулся тот, - интересно действующую модель увидеть, - бледнолиций финн улыбался, но в глубине прозрачных глаз плавали льдинки.
Крейцер внутренне подобрался. Было ясно, что гости знают больше, чем говорят, но откуда и насколько больше? Как далеко можно отступать от подлинного положения вещей, чтобы не вызвать ненужных осложнений?
Холодный мир оказался расколотым на две части. Впрочем, не столько расколотым, сколько разделённым, поскольку процесс носил постепенный характер. Это разделение можно было обозначить по двум линиям: первая касалась пространства — внутри бездонного рва и снаружи от него; вторая проходила по времени суток — с темнотой внутри замка поселялась жуть, а что происходило за водоразделом, никто из обитателей достоверно не знал. Однажды стало очевидно, что по ночам выйти за крепостные стены невозможно, и все, кто был связан по роду деятельности с резиденцией правителя, спешили оказаться в нужном месте до того, как спустятся сумерки. Последним об особенностях жизни своего мира узнал, как водится, тот, кого это больше всего касалось. Несмотря на некоторые перемены в поведении, связанные с ликвидацией последствий опыта творения, Рыжий не стал общительнее и словоохотливее, и в собеседники или компаньоны к нему, разумеется, никто не напрашивался.
Однажды вечером, наблюдая из верхнего окна башни за тем, как сгущаются сумерки, правитель заметил, что окружающий пейзаж исчезает как-то неправильно, не по законам оптики, если можно так выразиться. Солнце ещё горело над горизонтом, и это было хорошо видно с высоты птичьего полёта, а ближайшие к замку окрестности, тем не менее, исчезали в белёсом мареве клубящегося тумана. Возникала несообразность — чем дальше от замка, тем лучше были видны подробности пейзажа.
Чтобы разобраться с непонятным явлением, Рыжий спустился вниз и направился к воротам.
- Прогуляться хочешь? - раздался голос Золтанга, когда он проходил мимо высокого зеркала. Что бы не говорил дух замка, а какая-то связь с зеркалами у него всё же была.- Не советую.
- А что так? - правитель притормозил на лестнице, ожидая продолжения.
- Не получится, стемнело уже…
- Не понял, - озадачился Рыжий, - стемнело, и что? Исчезает всё, если не видно?
- Ну, типа того, - отозвался дух. - Ты бы поостерёгся. Другие-то ладно, мир без них не рухнет, а вот без тебя развалится всё.
Такой ответ совершенно не укладывался в представления правителя о том, что из себя представляет его мир, поэтому он проигнорировал услышанное, и вышел во двор. Там всё было как всегда.
По углам горели факелы, установленные на специальных подставках. Смола шипела, когда огненная капля падала в чан с водой, подставленный для безопасности под древко с паклей. Кто-то ещё суетился по хозяйственным делам, но в целом обстановка была расслабленная. Пять или шесть ежей шуршали рядом с дровяным складом, наводили порядок после колки деревянных чурбачков, синие огоньки выдавали присутствие гоблинов, но сказать, сколько их здесь сновало, было нельзя. Рыжий, конечно, перестал утверждать, что гоблинов не существует, но факт их присутствия продолжал игнорировать. Такой вот детский каприз правителя: я знаю, что вы есть, но делаю вид, что вас нет. Как к своему загадочному статусу относятся сами гоблины, никто не знал, но в отношения их с Сумасшедшим Рыжим не встревали. Мало ли что...пусть уж сами разбираются.
Правитель пересёк двор и дал знак страже открыть ворота. Часовые переглянулись, помялись, но ослушаться не посмели. Добротные деревянные ворота, окованные металлическими пластинами, выгляди внушительно. Правитель знал, что за воротами в толще стены прячется решётка, спустить которую можно за считанные секунды. Рыжий затруднился бы сказать, зачем ему нужна такая укреплённая цитадель, но предпочитал соответствовать образу неприступной крепости во всех мелочах.
После небольшого замешательства одна створка ворот поползла в сторону. Немедленно в образовавшуюся щель потянулся длинный белый язык тумана. Стражники боязливо отодвинулись, а Рыжий шагнул вперёд.
- Осторожно, - тихонько шепнул правый стражник. Правитель удивлённо взглянул на него. Стражник происходил из каких-то дальних земель и внешне напоминал енота: чёрная полоска, напоминающая маску, серая пушистая шуба, только хвоста не было. Стражник смутился под взглядом Рыжего, но всё же пересилил страх и добавил:
- Там нет ничего, некуда идти…
Эти странные слова заставили Рыжего почувствовать себя неуютно. «Правитель, называется, - подумал он, - не знаю, что творится кругом. Вон как народ боится… а чего боится? С меня спрос, с меня. Эх, лучше бы я один оставался...»
Белый язык, тем временем, вытягивался всё дальше, создавая призраков вместо реальных существ. Именно в этот момент правитель понял, что за опасность их подстерегла:
- Закрывай! - крикнул он. - Ворота закрывай!
Правый стражник кинулся к створке и налёг на неё всем весом. Сил ему не хватало, что-то вязкое и упругое держало ворота снаружи и не давало закрыть. Второй стражник, тот, что стоял ближе и предупредил правителя, кинулся помогать, но силуэт его был практически полностью окутан туманом. Рыжий видел, как он повернулся к напарнику, но во время движения облик его размазался, заклубился и совсем рассеялся. Правитель навалился на непослушную створку, вместе с часовым, и под нажимом двух тел она медленно поползла назад. Что-то стонало, вздыхало и хрипело по ту сторону ворот, пока щель не захлопнулась. Стукнув засовом, стражник облегчённо выдохнул. Правитель отряхнул лапы, поправил огненную гриву и огляделся - второго часового не было…
Утро следующего дня разогнало морок и вернуло миру привычную чистоту и ясность. За воротами начинался широкий подъемный мост, с которого весело бежала уже не тропинка, а широкая дорога, терявшаяся в дальних лесах. В окружающем замок водоеме цвели стрелолисты и плавали кувшинки, птицы гомонили в кустах вдоль стены, стрекозы порхали над водной гладью.
Не было только енота-стражника… И, как выяснил правитель, многих других тоже не было.
Холодный мир больше не был убежищем. Теперь это было место сражения с неведомым.