Часть первая. ТЁМНЫЙ РАЙ

Женщина гадала на картах. Старая потрёпанная колода, затёртая пальцами своих прежних хозяев, пахла дымом и колдовскими снадобьями. Стол был накрыт тонкой белой скатертью, заботливо сохранённой для таких случаев. В деревянной плошке догорала единственная, слишком дорогая для ветхой лачуги восковая свеча.

Бедная, униженная, одинокая женщина, возомнившая себя колдуньей и обманутая демоном-покровителем, снова и снова раскладывала карты, надеясь на чудо. Но город Гамбург, на окраине которого сиротливо приютился её дом, боялся чудес. Последние дни зимы 1600 года были пронизаны холодом и тоской. Карты показывали смерть...

Глава 1. Сын ведьмы

Великий древний бог, давно низвергнутый христианами, терпеливо ожидал конца битвы, исход которой был ему известен. Незримый для её участников, он видел, как быстроходные галеры алжирских пиратов настигли и окружили тяжело гружёный корабль под голландским флагом, как абордажные крючья с треском вонзились в борта неповоротливого судна и смуглые полуобнаженные корсары ворвались на его палубу, обрушивая удары сабель на растерявшихся под этим свирепым натиском противников. Зрелище было омерзительное, в особенности для глаз обитателя иного мира, но за тысячи лет демон привык к бессмысленной кровожадности потомков Адама. Как бешеные звери, они уничтожали, разрушали, стирали с лица земли всё, что их окружало, неосознанно мстя своему Создателю за то, что Он изгнал их прародителей из Эдема.

Демон облизнул губы длинным раздвоённым, нежно-розовым языком. Излучения боли и ярости, испарения крови восходили к нему. Он поглощал их с наслаждением, как изысканное лакомство. Вопреки уверениям отцов церкви, он не был ни жесток, ни безжалостен и не испытывал ненависти к людям, но, естественно, желал, чтобы пищи было больше.

Защитники "голландца" гибли один за другим, но и корсары несли немалые потери. Души убитых толпились вокруг места сражения. Одни, находясь в прострации, неподвижно стояли в воздухе. Другие, ещё не осознав, что на земле для них всё кончено, продолжали яростно сражаться с такими же призрачными противниками. В сутолоке битвы никто не замечал демона. Впрочем, тот и не стремился быть замеченным. В этом скоплении живых и мёртвых его интересовал только один человек. Он был пока невредим, но его земное время исчислялось минутами.

Рыжеволосый, сероглазый уроженец вольного города Гамбурга, он принадлежал к династии потомственных мореходов. Стечение обстоятельств заставило его наняться на голландское судно, шедшее в Константинополь.

Для девятнадцатилетнего Конрада Вальтера это плавание стало тяжёлым испытанием. До тех пор он служил на судах, ходивших по Северному морю.

На что только не решаются женщины, чьи мужья и сыновья надолго покидают дом, доверяя свою судьбу грозной стихии! Отчаявшись смягчить молитвами и слезами сердце христианского Бога, мать Конрада обратилась к древнему языческому божеству. Тёмной осенней ночью она заколола чёрного ягнёнка, собрала его кровь в глиняную чашу и вылила в огонь, прося развенчанного бога принять дар и стать покровителем её сына. Мать не подозревала, что её жертва была напрасной. Конрад задолго до своего рождения принадлежал тому, в чьё распоряжение она отдала его жизнь.

Он единственный услышал голос, окликнувший его из потустороннего мира, и на мгновение замер. По квартердеку к нему неторопливо шла женщина в узком белом платье необычного покроя. Стройная, светловолосая, она казалась звездой, сияющей среди дня. Едва касаясь босыми ногами окровавленной палубы, она бесшумно скользила между сражающимися, не замечаемая ими, неуязвимая для пуль и клинков.

Взглянув в её странные продолговатые глаза, Конрад внезапно понял, что обречён. Он был сыном ведьмы и знал заговоры и слова, оберегающие от духов - вестников смерти, но против этого воздушного создания магия была бессильна.

Развенчанный бог, принявший облик прекрасной женщины, ласково улыбнулся. Он видел, что не сможет взять душу Конрада. Она не была готова к встрече со своим покровителем и легко могла ускользнуть от него, если бы он допустил малейшую ошибку. А этой душой он дорожил и должен был, во что бы то ни стало, увести её с собой.

Среди пиратов выделялся рослый мужчина с алой повязкой на голове. В его жилах текла кровь древнего народа, которым правил когда-то развенчанный бог. Это был многочисленный народ, создавший высокую цивилизацию, которая пришла в упадок с распространением христианства.

Бог любил своих подданных. Не особенно заботясь об их нравственности, он не ограничивал их свободу заповедями, которые они всё равно не стали бы выполнять, и требовал только регулярных жертвоприношений.

На закате подвластной ему цивилизации жертвоприношения почти прекратились. Его вырождающийся народ рассеялся по земле, смешиваясь с дикими воинственными племенами, перенимая их веру и обычаи. Забытый своими подданными бог следил за их потомками и предпочитал их кровь, хотя и подпорченную примесью крови других рас. И те, чьи предки когда-то жгли для него фимиам в многоколонных храмах, теперь боялись его, как хищника, притаившегося в засаде. Но не всегда их боги, пророки и святые могли противостоять ему в борьбе за людские души.

Перед боем разбойник с красной повязкой на голове страстно молился. Он никогда не читал Коран, поскольку был неграмотен, однако не сомневался, что, убивая неверных, совершает угодное аллаху дело. Развенчанный бог не желал упускать возможность насладиться кровью такого великолепного представителя древней цивилизации и, указав на него Конраду, нежным голосом попросил:

- Принеси мне его в жертву.

Повторять просьбу демону не пришлось. Пристально взглянув на него, сын ведьмы поднял с палубы оброненную кем-то из убитых саблю. Осознав неотвратимость своей гибели, он, в сущности, был уже мёртв. Его душа отступила и стояла поодаль, равнодушно наблюдая за сражением. Развенчанный бог приблизился к ней и удивлённо поднял брови, услышав спокойный вопрос:

- Почему ты хочешь, чтобы я умер? Моя мать просила тебя покровительствовать мне...

- Вы, люди, очень наивны, - мягко ответил развенчанный бог, любуясь духовной сущностью Конрада. Она выглядела старше и была значительно красивее своего земного воплощения. Её окружал чуть приметный ореол золотистого света, непривычный для глаз демона. Увы, именно это безмятежно-чистое, ничем не омрачённое сияние мешало тёмному покровителю завладеть ею.

- Мы не всемогущи, - продолжал он, - и не всегда можем исполнить ваши желания именно так, как хотелось бы вам. Ты сам видишь: сила на стороне пиратов. Они захватят корабль. Я хочу спасти тебя от незавидной участи тех из твоих спутников, кому суждено остаться в живых. Их ждёт рабство, а тебя я возьму с собой. Убей этого человека. Мне нужна его кровь.

Есть люди, способные безошибочно отличать тех, кому суждено вскоре умереть. Доживающий последние минуты окружён особой аурой смерти. Он ещё здесь, среди живых, что-то делает и говорит, но его уже нет в их будущем.

Конрад словно исчез из реального осязаемого мира. Он шёл к своему противнику, никому не уступая дороги, не сторонясь, когда рядом серебристо вспыхивали скрещивающиеся клинки. Ни один из них не задевал его. Казалось, ослеплённые яростью боя люди, не сговариваясь, предоставляли ему право погибнуть от руки человека, избранного для этого судьбой.

В пылу сражения пират не услышал приближающихся шагов у себя за спиной, но чувство опасности заставило его обернуться в тот миг, когда причудливо изогнутая сабля с восточным орнаментом на рукояти взметнулась над его головой. Не успев отклониться, он рухнул на палубу. Удар был не достаточно мощным, чтобы прикончить его мгновенно. Сквозь кровь, заливающую глаза, он увидел, как его убийца - хрупкий рыжеволосый юнец - снова занёс саблю. Перекатившись на бок, пират рванул себя за пояс. В его руке блеснуло короткое стальное остриё. Несмотря на серьёзную рану, этот человек был опасным противником для Конрада. Вложив все силы во второй удар, сын ведьмы пригвоздил разбойника к палубе, но тот успел метнуть нож.

Развенчанный бог с непонятным волнением следил за поединком. Он знал, что оба противника должны погибнуть, но что-то болезненно сжалось у него внутри, когда тонкое лезвие вонзилось в сердце Конрада.

Пират издал возглас, похожий на хриплый гортанный крик раненого ворона. Он умирал от рук христианина и верил, что попадёт в рай, но существо, внезапно склонившееся над ним, не походило на прекрасных девственниц, которые, по преданию, встречают в лучшем мире правоверных мусульман. Оно возникло из тьмы его угасающего сознания. На узкой чёрной морде синими кристаллами мерцали продолговатые глаза с удлинёнными, как у змеи, зрачками...

Большая лодка с высоко поднятыми носом и кормой и единственным прямоугольным парусом на короткой мачте медленно скользила по безмятежной глади моря.

Полулёжа на нагретой солнцем скамье, Конрад наслаждался ощущением покоя и свободы. Таинственная красавица, похитившая его, стояла поодаль. Он чувствовал на себе её внимательный изучающий взгляд, но не испытывал ни малейшей неловкости. Её облик, движения, голос были знакомы ему, но он не помнил её имени, не знал, кто она.

Он принёс ей человеческую жертву и, видимо, завоевал благосклонность дамы. Мир, куда она увела его из боя, был прекрасен и полон чудес. Конрад чувствовал себя всемогущим. Новые возможности открылись перед ним, озаряя его светом неизведанного счастья. В этом мире он обладал способностью принимать любые образы, присутствуя одновременно в десятках разных мест, творить живые картины самых несбыточных своих грёз и жить в них, становясь частью своего творения.

Убитый им пират находился здесь же, в лодке. Он стоял на коленях на расстеленном позади мачты платке и фанатично молился. В его голосе звучали безысходное отчаяние и ужас. Конрад понимал каждое слово, произносимое на неизвестном ему прежде языке. Более того, он каким-то непостижимым образом вторгся в мысли пирата и видел яркие зловещие картины его воображения. Это был ад. Оранжево-красное небо над бесконечной огненной пустыней пылало чудовищным жаром. Стальной луч туго натянутой струной тянулся в раскалённом воздухе от горизонта до горизонта. Душа пирата, трепеща от страха, шла по лучу. Маленькое, жалкое существо, лишь отдалённо напоминающее человека. Балансируя на тонком лезвии, как канатоходец, она робко поглядывала в клокочущую под её ногами бездну.

Внезапно впереди из пламени поднялись две гигантские фигуры, закутанные в тёмные покрывала. В руке у каждой сверкало серпообразное лезвие. Душа разбойника остановилась, не решаясь идти дальше, но путь назад, видимо, был закрыт для неё. Тёмные фигуры качнулись в её сторону. Серпы в их руках отразили оранжевый свет неба. Казалось, по клинкам заструился огонь.

Наблюдая эту картину со стороны, Конрад чувствовал её нереальность, но душа его жертвы воспринимала происходящее более чем серьёзно. Окружённая серым облаком ужаса, она пятилась от надвигавшихся на неё демонов. Стальной луч потемнел и начал таять.

Конрад не понял, как очутился внутри этой сцены. Ему не было места в бредовом видении разбойника, грезящего адскими муками. Он вторгся в его иллюзию непрошеным гостем и крепко схватил в охапку душу пирата в тот момент, когда луч выскользнул у неё из-под ног...

Развенчанный бог смеялся. Холодный и невозмутимый, он редко позволял себе это, и поводов для веселья у него было немного. Но его пленники преподнесли ему сюрприз. Он не ожидал, что они поладят. Вопреки всякой логике, эти двое, избавившие друг друга от тягот земной жизни, сидели рядом на корме лодки и мирно беседовали.

Насладившись кровью пирата, демон больше не нуждался в нём и не собирался удерживать его душу. Он спокойно наблюдал, как она уходила в ад. Если бы не Конрад, похитивший её у ангелов возмездия, от неё не осталось бы и пепла.

Избавленный от неприятного купания в адском пламени пират возомнил себя праведником и думал, что находится в раю. Конрада он не узнал и принял его за ангела, посланного аллахом. Впрочем, удивляться этому не приходилось. Нескладный и ничем не примечательный в земной жизни юноша волшебно изменился. Очарованный красотой своей покровительницы, он, как зеркало, отразил её черты. Его рыжие волосы приобрели золотистый оттенок и струились по плечам блестящими чуть волнистыми прядями. Грубая одежда преобразилась в хитон из невесомой снежно-белой материи. Демон и человек были теперь похожи, как сестра и брат или как братья, поскольку развенчанный бог воплощал в себе оба начала - женское и мужское.

Иным стал и облик пирата. Кровь убитых им европейцев незримыми узами связала его с ненавистным ему христианским севером. Его кожа посветлела, в чертах лица появилось что-то германское. Этой душе, питающей величайшее презрение к кресту, предстояло вскоре воплотиться в бедной голландской семье. Разбойник не подозревал об этом. В его религии ничего не говорилось о перевоплощениях.

Развенчанный бог с недоумением посматривал на Конрада, силясь разгадать причину чудесной перемены, происшедшей с ним. Ей не было объяснения в доступных демону понятиях. Он знал эту душу с незапамятных времён, но никогда её не озарял такой странный, притягательный свет. Встречаясь с ней взглядом, древний бог невольно отводил глаза. То, что он чувствовал, было немыслимо. Благоразумие требовало, чтобы он немедленно избавился от этой сущности, несущей в себе опасность для него. Но он никогда не был благоразумен, иначе не оказался бы в числе властителей преисподней.

Память прошлых жизней ещё не вернулась к Конраду, но присутствие языческого бога, которому он служил много веков, вызывало у него смутные воспоминания и ассоциации. Разговаривая с пиратом, он внимательно рассматривал необычный парус лодки и временами задумчиво проводил ладонью по шероховатому дереву бортовой обшивки. Ему казалось, что когда-то он уже плавал в этой или подобной лодке. Ряды низких сидений и крепления для вёсел в её бортах говорили о том, что в безветренную погоду она должна была приводиться в движение гребцами. Но она не походила ни на одно известное ему гребное судно. Её странный парус... Конрад силился вспомнить, где и когда видел его прежде. Он не подозревал, что такие паруса уже более полутора тысяч лет не отражались в шелковистых волнах Средиземного моря...

Лазурный день в мире развенчанного бога незаметно сменился лилово-золотым вечером. Красноватое пульсирующее мерцание озаряло глубины усеянного звёздами неба. Луна здесь была огромной и яркой. Такой её никогда не видят люди в своём мире.

Взглянув на притихших пленников, развенчанный бог улыбнулся. Утомлённые долгим путешествием, они дремали.

Лицо пирата окончательно приобрело европейские черты. Выбритая по мусульманскому обычаю голова покрылась густыми волосами медного цвета, тёмная борода порыжела. Склад фигуры почти не изменился, но рост немного уменьшился. Это был уже совсем иной человек. Древний бог негромко произнёс его имя:

- Лендерт Герритс де Гроот.

И удовлетворённо кивнул, увидев, как тот исчез.

Конрад проснулся и бросил тревожный взгляд на то место, где только что находился его спутник, затем медленно поднял глаза на свою похитительницу. В них мерцали зелёные огоньки.

- Где он?

- Его больше не будет, - не сразу отозвался развенчанный бог, - он вернулся к людям.

- Зачем?

- Он должен жить на земле. Ему не место здесь.

- Я тоже вернусь?

- В своё время.

- Я не хочу.

- Это неизбежно. Вы, смертные, живёте по законам своего мира и должны возвращаться в него вновь и вновь до тех пор, пока не найдёте в себе силы преодолеть его притяжение.

- Странно... Люди верят в ад и рай. Этот человек считал, что мы в раю, и надеялся вскоре предстать перед своим богом...

- Ты находишься в моём мире, и сам можешь решить, ад это или рай. Мне чужды оба эти понятия. Для меня мир существует таким, каким он создан, а не таким, каким хочу или боюсь видеть его я. В нём есть хорошее и плохое. Всё, что угодно твоему сердцу. Выбери то, что тебе ближе, и окажешься в раю или в аду.

На губах Конрада мелькнула насмешливая улыбка.

- И пребуду там во веки веков? - спросил он с едва уловимой угрозой, насторожившей демона.

- Ты будешь находиться там до тех пор, пока твои предпочтения не изменятся. Во вселенной нет ничего вечного, кроме её Творца, но и Он меняется, совершенствуясь вместе со Своим творением.

- Аллах?

- Да, аллах, если тебе угодно так называть нашего Создателя. Его называют по-разному, но суть в том, что именно он сотворил мироздание и установил определённые законы...

- Которые нарушаются чаще, чем земные. Один из них я как раз собираюсь нарушить. Я выбираю для себя рай, хотя не заслужил его ничем. Но не тот рай, о котором мне рассказывали на земле. Помоги мне отомстить моим убийцам.

Голландский корабль, загоревшийся ещё в начале сражения, становился всё более опасным соседом для пиратских галер. Пламя быстро распространялось по его палубе, грозя перекинуться на разбойничье судно, находящееся с подветренной стороны. Прикованные к скамьям гребцы галеры, большую часть которых составляли пленные христиане, со страхом следили за огненным гребнем, качающимся в вечерних сумерках. Ветер обдавал людей невыносимым жаром и едким дымом, осыпал тучами искр.

Почти все защитники "голландца" были убиты или смертельно ранены. Видя, что потушить пожар не удастся, пираты спешили перевезти самое ценное на свои суда. Риск был велик. Огонь в любой момент мог добраться до крюйт-камеры корабля.

Капитан галеры, стоящей с подветренной стороны, приказал отойти. Гребцы налегли на вёсла. Страх огненной смерти удвоил их силы. Капитан видел, как уходила вторая галера.

В быстро сгущающейся темноте голландский корабль представлял зловещее и торжественное зрелище. Это был флейт, построенный в Амстердаме и вооружённый, на взгляд корсара, слишком серьёзно для "купца". Огонь змеился по мачтам и снастям, вырывался из открытых пушечных портов, словно обезлюдевший корабль продолжал вести бой с незримым противником. Кто знает, какова была истинная цель появления этого судна вблизи африканских берегов...

Капитан галеры, старый араб, немало повидавший на своём веку, испытывал особую неприязнь к голландцам, считая их самым коварным из всех христианских народов. Вероятно, это было не справедливо, но старый корсар не раз убеждался на собственном опыте, что тем, кто приходил в южные воды под голландским флагом, не следовало доверять. Слишком часто их мирная торговля превращалась в откровенный, наглый разбой. Их клятвы и обещания ничего не стоили, если речь шла о больших барышах. Но их прочные, вместительные суда часто перевозили ценные товары. Капитан с досадой смотрел, как огонь пожирал флейт. Такой корабль сам по себе был хорошим трофеем, не говоря о тех вещах и утвари, которые не удалось забрать с него...

Чёрный силуэт судна в багрово-золотых языках пламени шевелился, меняя очертания. Опрокинутым факелом рухнула бизань-мачта, увлекая за собой клубок горящих снастей.

От высоко поднятой носовой части корабля отделилась длинная узкая тень и обрела контуры большой, изогнутой, как рог, лодки с широким низким, прямоугольным парусом. Капитан с беспокойством следил за ней. Он точно знал, что на "голландце" не осталось ни одной неповреждённой шлюпки, да и кто из защитников флейта мог уцелеть в бушующем огне?

На второй галере тоже заметили лодку и, видимо, встревожились. Она находилась ближе к ним и направлялась в их сторону. С палубы галеры грянул пушечный выстрел. В этот момент корпус голландского корабля разошёлся, из трещины, как из жерла вулкана, вырвался столб пламени, а затем над морем прокатился взрыв. Корабль развалился пополам. Кормовая часть распалась на куски и почти сразу затонула. Носовая ещё некоторое время оставалась на плаву, пылая, как огромный костёр.

Лодка исчезла. Сквозь шум ударяющих по воде вёсел старому корсару чудились доносимые ветром крики о помощи. Он всматривался в темноту, но не видел огней второй галеры. Как нарочно, небо заволокло тучами, и пошёл дождь. Обломки голландского корабля всё ещё догорали, освещая часть моря. Ветер усилился. Волны ощеривались пенными клыками. Капитан приказал поднять паруса.

Гонимая свежим попутным ветром галера возвращалась в Алжир.

Дождь превратился в ливень. В кромешной тьме не было ни единого просвета, и судно, внезапно возникшее из мрака, показалось тем, кто успел его заметить, высокой волной с крутым гребнем. Страшный удар сотряс галеру. Раздался оглушительный треск. Чужой широкий, жёсткий парус накрыл палубу, сметая в море всё, что на ней находилось. Галера накренилась, заваливаясь на правый борт. Крики и скрежет тонули в шуме ливня, вое ветра и гулких ударах волн в корпуса обоих судов.

Цепляясь за скользкий планшир, капитан галеры на мгновение увидел над собой вздыбившийся, изогнутый, как шея кобры, нос невиданной лодки. Там, на недосягаемой высоте, мерцали два синих огонька - глаза существа, возникшего из кошмаров. А затем произошло невообразимое: лодка растаяла, расплылась клубами чёрного дыма. Её сломанная мачта, лежавшая поперёк палубы галеры, и диковинный парус истлели под руками тех, кто пытался ухватиться за них...

Тьма была плотной и мягкой. Тяжёлая, сковывающая тишина царствовала в её сердце. В этом безжизненном пространстве не существовало самого понятия "звук". Крик, рвущийся из глубины души, застывал на онемевших, неподвижных губах.

В невыносимо долгие мгновения, пока сердце ночи не исторгло из себя лодку, Конрад испытал ужас, какого не знал на земле. Но вот во мраке проступили очертания мачты, несущей чёрный, слегка серебрящийся парус. Блеснули звёзды.

- Торжество справедливости? - иронически усмехнулся демон, вновь принимая облик красавицы с лунно-янтарными волосами.

- Скорее удачная охота, - в тон ей ответил Конрад; страх опьянил его, но не обессилил. - Я угодил тебе?

Развенчанный бог чуть подался назад, неожиданно оказавшись в облаке жаркого света. Ему были знакомы различные оттенки человеческой любви. Люди поклонялись ему в древности. Люди и теперь верили в него. Он был королём шабашей, маги часто прибегали к его помощи. Но ни слепое поклонение древних, ни похоть ведьм, ни предпочтение, которое отдавали ему чародеи перед другими существами потустороннего мира, не могли заставить его так охотно откликнуться на призыв смертного.

Демон пристально взглянул в глаза души, добровольно уходящей с ним, и вновь ощутил себя богом. Страсть, которую испытывало к нему это существо, похожее больше на ангела, чем на человека, завораживала и притягивала его, как пламя жертвенника, зажжённое преданным ему жрецом. И демон не устоял перед искушением. Из его груди выскользнул пульсирующий золотой шар и мягким лучистым туманом лёг на плечи Конрада, сжав его в призрачных объятиях. Два бесплотных существа, теряя очертания, слились в живое, ослепительно яркое светило, пронизанное всеми оттенками невообразимого на земле экстаза.

Духи шторма несли лодку мимо островов и безлюдных бухт, мимо скалистых гряд, вздымающихся из клокочущей воды, мимо опустевших гаваней, мимо кораблей, борющихся с ветром и волнами. Изредка вспышка молнии выхватывала из мрака силуэты далёких городов с блестящими полумесяцами на минаретах и смешными домишками, в страхе прижавшимися друг к другу на обочинах узких улочек.

Иногда нос лодки, украшенный головой морского змея, вонзался в борт встречного судна, но не рассекал, а проходил сквозь него тенью, не причинив вреда.

У кораблей есть живые души. Недаром люди с незапамятных времён дают имена судам, как детям. Лодка демона была живым, мыслящим существом. Она стремилась в свою тайную гавань, находящуюся в ином мире, но граница между мирами была непреодолима для неё, пока хозяин не желал возвращаться домой.

А развенчанный бог забыл обо всей вселенной, переполненный новыми, незнакомыми ощущениями. Любовь человека стала для него откровением, неожиданным подарком, изменившим его судьбу. Сердце Конрада пульсировало в его сердце: тёплый, пушистый, переливающийся чудесными красками шар света. Лёжа неподвижно, развенчанный бог прислушивался к мелодии блаженства, струящейся сквозь тончайшую ткань его плоти. И когда существо, подарившее ему это наслаждение, осторожно высвободилось из его объятий, он внезапно осознал, что пожертвует всем, чтобы вновь ощутить в своей груди биение его сердца.

Он сделал невольное движение, желая удержать Конрада, и встретил его взгляд - восхищённый и тревожно-выжидательный. Что-то было не так, и развенчанный бог испугался. Он переступил запретную черту, глубже, чем следовало, проник в чуждый ему мир. Воплотиться среди людей он не мог: слишком непохож он был на них. Но он унизил себя страстью к человеку, как унижают себя люди совокуплением с животными.

- Значит, я не ошибся, - сказал Конрад. Золотистый свет, окружавший его, потускнел. - На небесах так же беспощадны к грешникам, как и на земле. Отпусти меня. Нашему преступлению не было свидетелей. Я вернусь к людям, и ты больше не вспомнишь обо мне.

- Свидетели есть, - возразил развенчанный бог. - Ничего невозможно сохранить в тайне. За нами наблюдают тысячи незримых глаз. Пусть видят и знают, что я счастлив и не нуждаюсь ни в чьём одобрении!

Вихрь подхватил лодку, закружил, вознося её к чёрному небу.

Звуки шторма исчезли. Ночь сменилась рассветом. Лодка медленно заскользила по прозрачно-голубой воде бухты, окружённой серебристыми скалами. Розовое на востоке и сине-серое на западе небо без единого облачка, белоснежная полоска берега, холмы, покрытые густой нарядной зеленью, казалось, были созданы из лёгкой радужной ткани тишины.

На одном из холмов белело здание с изящными колоннами и двускатной крышей. От берега к нему вели крутые ступени, выбитые в скале. Вдоль них струился ручей, срываясь с уступов и террас маленькими искристыми водопадами.

Оставив лодку возле деревянного причала, демон и его спутник поднялись по ступеням на вершину холма.

- Что это? - спросил Конрад, указав на руины древнего храма, вздымающиеся среди буйной зелени.

- Моё святилище, - с грустью отозвался развенчанный бог. - Храм, возведённый людьми в мою честь. Когда-то здесь, в долине между холмами, стоял город. Бухта была тогда шире и глубже. Город смотрелся в её синий глаз, как в зеркало, любуясь своей красотой, гордясь своим величием. Его жители любили и почитали меня. В моём храме жгли благовония, мне приносили дары...

- Что же произошло? Я не вижу ни города, ни гавани.

- Их давно нет. Здесь всё изменилось. Люди предают своих богов, как и земных правителей.

- Не потому ли ты теперь разбойничаешь в нашем мире?

- Я не могу жить иначе. Люди добровольно дают мне пищу. Я не принуждаю их к этому.

- И, тем не менее, я принёс тебе жертву, избранную тобой.

- Да, мне хотелось забрать тебя к себе. Со мной ты будешь счастливее.

Конрад присел на большой обломок скалы на краю обрыва и в раздумье оглядел бухту.

- Почему моя мать поручила меня именно тебе?

- Об этом тебе следовало спросить её. Она чувствовала тайные нити, связывающие души и события. Это заставило её выбрать в обширном пантеоне языческих богов именно меня.

- Что же связывает меня с тобой?

Развенчанный бог положил ладонь на плечо Конрада.

- Оглядись вокруг. Ты не узнаёшь эти места?

- Нет, но мне кажется, что я знал тебя прежде.

- Да, знал. Ты был одним из моих жрецов.

- Я не помню этого.

- Конечно, ведь с тех пор прошли века.

- Где же теперь души тех людей, что жили здесь и поклонялись тебе?

- Признаться, меня не особенно интересовали их судьбы. Я хорошо чувствую кровь моих бывших подданных, текущую в жилах их потомков, но души людей, когда-то населявших мой город, неподвластны мне и давно покинули меня.

- Я останусь с тобой. Мне наскучили люди и их убогий мир.

- Это заметно. Сегодня ты уничтожил три сотни человеческих существ, среди которых было немало христиан.

- Эти христиане - гребцы на галерах, всё равно были обречены. Я не мог вызволить их из плена другим способом. Уверен, что они благодарны нам за своё освобождение... к тому же... - Конрад улыбнулся, и в его глазах мелькнули хищные искры, - надеюсь, что наш скромный свадебный пир удовлетворил мою божественную госпожу?

- Кровь людей - не пища для человека, - возразил развенчанный бог. - Ты не должен подражать мне. Здесь много пищи, пригодной для тебя. Эта земля щедра.

- Да, - согласился Конрад, - твоя страна красива и богата, но она больше не принадлежит тебе.

- Что ж, иногда приходится уступать тем, кто сильнее. Моё время прошло.

- Оно ещё вернётся. Ты говоришь, что во вселенной нет ничего вечного. Значит и власти христианского бога должен прийти конец. Человек, который убил меня, ненавидел христиан. Если бы Иисус действительно был всемогущ, он бы не допустил, чтобы сегодня его приверженцев перерезали дикари, презирающие его учение. А впрочем, он ведь и самого себя безропотно позволил распять, что уж говорить о нас...

- Боги редко вмешиваются в дела смертных, - мягко произнёс демон. - Те, кто поклонялись мне, тоже не всегда одерживали победы над своими врагами.

- Но ты не требуешь, чтобы я поклонялся тебе! Ты отдаёшь мне себя, жертвуешь ради меня своим величием, и клянусь, я вырежу язык любому, кто осмелится назвать тебя дьяволом! Ты снова займёшь место среди богов, и твои жрецы будут служить тебе, как прежде.

Глава 2. Души чистилища

Развенчанный бог радовался своей удаче. Принимая жертву колдуньи, он не предполагал, что его сердце, остающееся равнодушным к бедствиям и гибели целых народов, будет таять от нежности к единственному человеку, которого он решил приблизить к себе. Конрад был другом и возлюбленным, благодарным учеником и преданным слугой.

Первое время демон сохранял облик женщины, но не всегда мог удержаться от безобидной шутки. Конрад не пугался, когда во время их беседы его ноги дружелюбно обвивал холодный скользкий змеиный хвост или на плечи ему ложилось перепончатое крыло. Не приходил в ужас, после жаркой ночи любви просыпаясь в объятиях чудовища, похожего на чёрного волка. Как ни странно, эти проявления демонического начала восхищали его больше, чем красота женского образа. Он не любил людей. Необъяснимая враждебность к человеческому роду была оборотной стороной его страсти к неземному существу.

Прекрасная богиня, владычица мира, госпожа... Тайное беспокойство томило Конрада. Почему именно он стал её избранником?

Кольцо на её руке привлекало его внимание своим необычным видом. Массивное, с крупным тёмно-синим камнем, оно казалось выкованным из червонного золота. Несколько раз Конрад пытался расспросить свою повелительницу о назначении странного украшения. Она молча улыбалась, глядя в глубину камня, вспыхивающую тревожными голубыми сполохами. Но однажды она сняла кольцо и протянула его Конраду:

- Попробуй войти внутрь.

Он не понял её, но его сознание уже погружалось в таинственную глубину камня, в синюю бездну, где мелькали живые тени. Далеко впереди он увидел свет - яркий, золотисто-белый - и устремился к нему в радостном нетерпении. Там был рай. Настоящий, созданный Богом, а не демоном.

Кольцо исчезло и вновь возникло на руке языческой богини, но в памяти Конрада сохранилось ощущение недостижимого счастья, к которому он почти прикоснулся.

- Что ты видел?

- Рай... - Конрад смутился, не уверенный, что его откровенность понравится собеседнице, и тихо добавил: - возможно, я ошибся.

- Рай - то место, где хочется находиться, поэтому для каждого он свой, - сказала она. - Мир, который ты видел, чем-то привлёк тебя. Чем?

- Не знаю... Он был похож на те места, где я жил раньше... до того как попал сюда.

- Ты хотел бы вернуться?

- Нет. Разве только на некоторое время. По правде говоря, мне иногда хочется увидеть мать и наш дом. Я знаю, что она любила меня сильнее, чем моих братьев... Могу ли я повидаться с ней?

- Немного позже. Не спеши. Побудь со мной...

Казалось, что Конрад забыл об этой беседе и о кольце, открывающем другие миры. Он легко научился управлять лодкой демона и часто выходил на ней в море. Она слушалась его лучше, чем собственного хозяина. Очевидно, ей нравилось то, что Конрад называл "охотой", и когда она возвращалась в гавань, её прочный корпус был изрыт следами столкновений, которые затем бесследно исчезали.

Демон с горечью сознавал, что очень скоро кровь убитых людей потянет его друга на землю, в новое воплощение, в котором тот, возможно, отвергнет своего тёмного покровителя. Но ничто не могло остановить Конрада. Его посмертное счастье было куплено ценой человеческой жизни. Убитый в схватке со своей жертвой, он сам превратился в беспощадного убийцу. Испарения крови были для него самой желанной пищей, от которой он не мог отказаться, как хищный зверь от свежего мяса.

Он поселился в полуразрушенном храме. Узкие галереи, тёмные переходы, причудливые иероглифы на стенах внушали мысли о вечности. Незримым взором смотрело в эту обитель мироздание, и каждая песчинка здесь была старше самых древних европейских городов. Храм был не жилищем, а местом проявления одного из многочисленных образов развенчанного бога, воротами в подземный мир, откуда изредка вырывались странные существа - полулюди-полуживотные. Некоторые из них напоминали огромных летучих мышей, у других были уродливые человеческие тела и свирепые звериные морды.

Пришельцы боялись развенчанного бога и при его появлении исчезали, но Конрад быстро нашёл с ними общий язык и научился вызывать их. В гостях из преисподней он видел своих будущих воинов. Неутолимый голод принуждал их осваивать новые пространства, добывая пропитание в борьбе с подобными же тварями.

Конрад делился с беглецами из подземного мира своей пищей, добытой ночным разбоем. Он рассказывал им о призраках погибших кораблей, блуждающих без команды по воле капризных ветров. Каждый такой корабль мог стать жилищем для тех, кто не желал возвращаться в ад.

Демон с недоверием относился к замыслу своего друга создать империю мёртвых, которая постепенно поглотит мир живых, но Конрад всерьёз взялся за осуществление этой идеи.

- Великий потоп не уничтожил человеческий род, - сказал ему однажды развенчанный бог. - Да и зачем уничтожать тех, чья жизнь и без того слишком коротка? Я не уверен, что Создатель заметит эту потерю. Вместо них Он сотворит что-нибудь ещё и неизвестно, будет ли Его новое творение лучше предыдущего. А что касается Спасителя, то Его ты не уязвишь, скорее, облегчишь Ему задачу. Преданные Ему останутся с Ним. Все прочие станут нашими подданными. Зачем тебе это неуправляемое злобное стадо?

- Я лишь ускорю наступление конца света, предсказанного в Библии, - полушутливо возразил Конрад. - Праведники получат достойную награду, а грешники...Мне кажется, я выбрал для них лучшую участь, чем та, которую обещает им Создатель. В мире, принадлежащем тебе, они не смогут вредить чистым душам.

- И ты полагаешь, что я соглашусь терпеть их рядом с собой целую вечность?! Нет, дорогой мой, пусть они живут в своём мире и пожирают друг друга во славу того, кто их сотворил. Я побывал в роли божества и, должен признаться, что демоном быть легче. Люди не любят тех, кто пытается наставлять их на путь истинный, но искренне симпатизируют тем, кто сбивает их с этого пути.

Разговор происходил возле храма. С вершины холма открывался вид на синий полумесяц бухты. Глядя вдаль, развенчанный бог представил прекрасный зелёный остров, затерянный где-то там, между прозрачной небесной высью и тёмной глубиной моря. Белые скалы в пене лёгкого прибоя, роскошные леса, щебет птиц и блаженный покой земли, никогда не видевшей людей...

Людей... Возможно Конрад прав, испытывая отвращение к этим созданиям. Развенчанный бог грустно улыбнулся, вспомнив о своём народе, исчезнувшем много веков назад. Были ли люди в ту пору иными? Он опекал их, потому что ему это нравилось, но его живые игрушки давно наскучили ему. Теперь его сердце жаждало только покоя и любви одного-единственного человека...

Развенчанный бог ласково взглянул на Конрада. Тот стоял на ступенях храма, всматриваясь во что-то, находящееся внизу, среди прибрежных валунов. Демон брезгливо поморщился: опять гости из преисподней! В последнее время они слишком часто стали посещать его бухту. Сейчас на берегу неподалёку от причала копошились двое в грязно-серых плащах с капюшонами. Они силились вытащить какой-то предмет, полуврытый в песок у самой кромки прибоя.

- Твои будущие подданные? - укоризненно спросил развенчанный бог.

- Нет, это твои подданные. Я приложил немало усилий, чтобы привлечь их на нашу сторону и заставить служить нам.

- В чём же заключается их служба?

- Пока они выходят со мной в море и беспрекословно выполняют всё, что я требую, но у меня есть кое-какие замыслы относительно них. Я не рассказывал тебе об этих людях. Тот, что повыше ростом, был при жизни испанским солдатом, другой - рыбак из Генуи. Хотел бы я знать, почему Спаситель не вмешался, когда эти честные и простые души оказались в аду.

- Не богохульствуй. Эти "честные и простые души" принадлежали двум отъявленным негодяям.

- Ты знаешь их?

- Безусловно. И тот, и другой в конце концов попали бы на виселицу, но их Бог, по Своей великой милости, позволил им окончить жизнь более достойным образом. Одного убили в бою, другой утонул. Если желаешь, я могу рассказать тебе о каждом из твоих новых друзей и о тебе самом то, что не известно ни одному человеку на земле.

- Расскажи. Я забыл, что ты знаешь всё о роде человеческом. Наверное, мы омерзительны, - Конрад сошёл по ступеням святилища, опустился на колени и с тревожным вопросом заглянул в глаза существа, чей взгляд не выдерживали ангелы. - Мне стыдно за себя. Иногда мне кажется, что я виноват в твоём одиночестве среди равных тебе. Они отвернулись от тебя из-за меня, и я не знаю, как это исправить. Я не могу уйти. Без тебя моё существование лишится смысла. Я должен служить тебе и не хочу ничего другого. Эти люди не нужны мне сами по себе. Они просто хорошие, старательные слуги. С их помощью я надеюсь осуществить свою мечту и вернуть тебе былое величие.

- Презрение равных беспокоит меня не больше, чем ненависть людей, - терпеливо ответил развенчанный бог. - Я не ощущаю одиночества. Мне принадлежит всё, что ты видишь вокруг: эти растения, скалы, эти потоки, срывающиеся с крутизны. Их души любят меня и говорят со мной. Я знаю их сотни веков и оберегаю их красоту для себя и теперь для тебя. Не приводи сюда своих слуг. Им не место здесь. Взгляни на них, они напоминают назойливые сорняки, проросшие в цветущем саду. Я не хочу их видеть. Пусть возвратятся в подземный мир... Прошу тебя.

В тот же день, спускаясь узкой каменистой тропинкой к берегу, развенчанный бог с удивлением ощутил на себе пристальный жадный взгляд охотника, выслеживающего добычу.

В нескольких шагах впереди тропинка резко сворачивала вправо, исчезая за грядой валунов, поросших колючим кустарником. Там скрывался человек, один из тех двоих, и он охотился за...

Демон усмехнулся. Он слышал мысли своего преследователя и ясно видел его, пригнувшегося за высоким камнем. Видел себя его глазами: звёздную красавицу в ослепительно-белом платье и сверкающем венце на распущенных светлых волосах, ласкаемых лёгким ветром. Конрад, наивное дитя, надеется приручить этих тварей...

Разбойник выскочил на тропинку и, расставив руки, с похотливой ухмылкой двинулся навстречу женщине. Ад безобразно изменил его облик. Душа, лишённая земного тела, утратила человеческие черты, да и можно ли считать человеком того, кто изнасиловал и зарезал родную сестру?

Развенчанный бог осадил его твёрдым холодным взглядом. Разбойник с воем отлетел на десяток шагов и скатился в ручей, бегущий вниз по склону.

- Он просит прощения, - сказал Конрад, - но не думаю, что его следует простить. Я больше не вызову его. Второго я тоже вернул в преисподнюю. Не сердись, теперь я буду осторожнее в выборе слуг.

- Я не сержусь. Ты вызвал их ради меня.

- И жалею об этом.

- Не стоит. Пойдём, - развенчанный бог взял Конрада за руку.

По серым полуразрушенным ступеням они поднялись в храм. В окна был виден великолепный закат, сияющий над тихим морем. Внутри храма царили густые сумерки. В одной из боковых комнат мерцал большой каменный светильник в виде химеры с огненными глазами и разверстой пастью, в которой трепетали языки пламени. На полу лежал сплетённый из травы ковёр. На нём стояли два золотых кубка, кувшин вина и блюдо с фруктами.

- Сегодня особенная ночь, - сказал развенчанный бог. - Она пронизана светом. Любовь Творца обращена к Земле. Новые души пришли со звёзд, чтобы воплотиться в её мирах. Эта ночь отвергает зло.

Конрад наполнил кубки душистым тёмно-красным вином.

- Ты боишься любви Создателя, - заметил он.

Развенчанный бог грустно покачал головой.

- Я не боюсь, но... ты сам вскоре поймёшь. Это особенная ночь.

Конрад быстро оглянулся, рассмеялся и бережно отстранил украдкой протянувшуюся в окно к его плечу пушистую ветку.

- Твои растения любят меня. Стоит мне оказаться рядом, они норовят ко мне прикоснуться.

- Тебе нравится здесь, и они это чувствуют.

- Да, они прекрасны и безобидны. Они украшают жизнь... Когда мать читала мне Библию, я думал о первых людях, по вине которых человечество лишилось Эдема. Будь я на месте нашего прародителя, я бы не променял красоту райских садов на убожество нынешней Земли, прельстившись пустыми обещаниями.

- Но именно из-за женщины ты сделал всё возможное и невозможное, чтобы попасть на корабль, идущий в Константинополь. Ей были нужны деньги, без них она не мыслила любви. Ты хотел ей угодить, тебя не настораживали намёки на то, что все, кому суждено остаться в живых, вернутся из этого плавания богачами. Ты понимал, что это означает, и всё же решился... Она по-прежнему живёт в Амстердаме, у неё много поклонников, которые хорошо платят ей за любовь...

- По-твоему, я остался в проигрыше? Я так не считаю! Мне повезло больше, чем ей. Я живу в раю. Земля не такое место, о котором стоит жалеть.

- Разве ты никого не любил в своём мире?

- Любил мать, но её жизнь прошла в страхе перед грубым, жестоким мужем, перед соседями, которые могли донести на неё. Перед беспощадной судьбой, которая, несмотря на все её колдовские премудрости, отняла у неё троих сыновей. Будь моя воля, я бы уничтожил мир, где невозможно быть счастливым.

Закат мерк, наливаясь тёмной синевой, и по мере его угасания светлее и ярче разгоралась луна, совсем недавно прозрачно-белая и хрупкая, как тающая льдинка. Её свет был наполнен щемящей тревогой предчувствия, предощущения чего-то неотвратимого, торжественно-радостного. Бесшумный ливень невесомых лучей поглотил землю и море. Ультрамариновая ночь надвигалась, неся весть о высших мирах.

Глядя в оконный проём на золотой лунный диск, Конрад внезапно ощутил желание закричать. Болезненная истома разливалась по его телу.

- Ты чувствуешь? - чуть слышно произнёс развенчанный бог. Он сидел в глубине комнаты, на краю травяного ковра, подобрав под себя ноги и обхватив плечи узкими ладонями. Его неподвижная фигура казалась мраморным изваянием, и только продолговатые синие глаза поблескивали в темноте. Конрад сел рядом и прижал его к себе.

- Люди непостоянны в своих привязанностях, - печально сказал демон. - Они ищут выгоды, их легко разочаровать. Мы, боги древности, требовали жертвоприношений за помощь людям, но разве Иисус, чьим именем уничтожаются сотни тысяч, не кормится кровью своих подданных, предлагая им для причастия вино взамен собственной крови?

- Ты считаешь, что он мог бы прекратить это, если бы захотел?

- Да, но он не захочет, потому что...

- Потому что райскими плодами не утолить голода, - Конрад отстранился и пристально взглянул на свою собеседницу. В лунном свете её лицо с тонкими, чуть заострёнными чертами казалось особенно нежным. От пушистых волос исходило лёгкое мерцание. Не говоря больше ни слова, Конрад встал, взял её на руки и вышел из храма. Бережно обнимая волшебное существо, подарившее ему счастье, о котором он мог только мечтать, живя среди людей, он спустился к причалу, где стояла лодка.

Склонив голову на плечо Конрада, развенчанный бог думал о том, что, возможно, великая любовь Создателя Вселенной обращена и к ним двоим, иначе, почему их страсть, преступная с точки зрения людей и постыдная в глазах существ высшей природы, не омрачена ничем, кроме их собственных страхов и сомнений? Быть может Он, всезнающий, всемогущий, милосердный, допустил их встречу, чтобы изменить их ложные представления о Нём и о себе самих, а они, не сознавая этого, прячутся в тень, оберегая свою любовь от Его гнева...

Лунная дорожка преследовала ускользающую линию горизонта в несбыточной надежде дотянуться до края земли. Лодка бежала по зыбкой золотой полосе навстречу недостижимому источнику этого сияния - большой ослепительно-жёлтой луне, стоящей низко над морем. Тревожная, волнующая радость наполняла ночь цветными переливами своей мелодии, доступной не слуху, а сердцу. Чудилось, будто по упругим струям ветра пробегает красноватая, бирюзовая, пурпурно-серебристая рябь. Эта ночь отвергала зло, суля несчастья всем, кто пренебрёг её мирным великолепием.

Стоя на носу лодки, развенчанный бог напряжённо прислушивался. Отголоски сражения всё чаще долетали до него, обещая роскошный пир.

Конрад улыбался своим мыслям, следя за тем, как небо впереди постепенно наливается болезненным румянцем: за горизонтом бушевал пожар.

Звёзды потускнели, золотой диск луны подёрнулся серой тенью дыма. Повинуясь воле охваченных нетерпением хозяев, лодка помчалась быстрее, и вскоре они увидели мрачную картину. Венецианская галера и две алжирские шебеки с изрешеченными бортами, изодранными парусами, сцепившись абордажными крючьями, превратились в плавучие острова ненависти и смерти. На палубах, на узких сходнях, перекинутых с борта на борт, люди бились с беспощадной злобой одержимых. Трупы темнели среди качающихся на волнах обломков такелажа. Невдалеке горела маленькая торговая бригантина. С неё пытались спустить шлюпку.

Приблизившись к галере, призрачная лодка встала почти вплотную к её корме.

- Не спеши, - развенчанный бог удержал Конрада, собравшегося перепрыгнуть на палубу галеры. - Ты не должен убивать сегодня ночью. В этом нет необходимости. Пища разлита в воздухе. Ветер пропитан болью и гневом, наполнен запахом крови. Дыши им, пей его, наслаждайся видом и вкусом смерти. Ты хочешь забыть о том, что ты человек. Хочешь стать подобным мне, так поступай же, как я: живи плодами людской жестокости и вражды, но никогда не убивай сам!

- Миролюбивые рассуждения гиены над остатками чужой добычи, - усмехнулся Конрад. Зелёные огни его глаз жадно мерцали в темноте, лицо с резко очерченными скулами приобрело едва уловимое сходство с волчьей мордой.

- Ты можешь испытывать к ним беспричинную, тебе самому непонятную ненависть, но не трогай их! - твёрдо сказал развенчанный бог. Пока это существо ещё повиновалось ему, уважая его власть, но он не был уверен, что так будет и впредь, ибо нет более свирепых демонов, чем те, что были когда-то людьми.

- Хорошо, - нехотя уступил Конрад и сел на скамью. - Эти ничтожества не стоят того, чтобы мы ссорились из-за них. Они и без нашей помощи перебьют друг друга. Их боль и ненависть не станут приятнее на вкус, если мы вмешаемся. Но мы не единственные гости на этом пиру. Взгляни-ка...

На корме галеры между сражающимися сновали твари, похожие на уродливых тёмно-серых собак с жёсткой щетинистой шерстью и по-лисьи узкими мордами.

- Души чистилища, - тихо произнёс развенчанный бог. - Неприкаянные души погибших в море, убитых в бессмысленных жестоких сражениях за земные блага. В чистилище они приобрели обличье, соответствующее их сути. В каждом из них обитало хищное чудовище...

- Почему же я не стал таким? Твоя магия спасла меня от этой участи?

- Тебя спасла любовь. Она осветила и очистила твою душу.

- Любовь к демону?

- Да. Милосердие Творца проявляется в том, что Он не лишает Своих врагов способности любить, а значит, надежды на спасение...

Две твари сцепились между собой. Рычание и щёлканье зубов внезапно оборвалось мучительным человеческим криком: один из противников вонзил клыки в бок другого. Конрад с омерзением поморщился.

- Нам лучше отойти, - сказал развенчанный бог, уловив тревожную перемену. Что-то надвигалось из темноты, озаряемой заревом пожара, поднималось из глубины моря, изливалось с небес.

- Но я ещё... - Конрад умолк на полуслове, вслушиваясь в странно изменившийся голос ветра.

Лодка резко дёрнулась, словно наскочив на мель, и с немыслимой быстротой понеслась прочь, но уйти было уже невозможно. Вспышка ослепительного света показалась Конраду медленно распускающимся гигантским цветком белого пламени. Острые лепестки вытягивались, глубже и глубже вонзаясь в дымное тело ночи. Жаркая, багрово-красная влага текла с них.

Фигура развенчанного бога раздвоилась, отбросив тёмную тень, заслонившую небо. На призрачной руке исполина синей звездой вспыхнул камень. Лодку швырнуло в водяную яму, разверзшуюся до самого дна, под которым открылся тёмный провал в иной, зловещий мир. Держась за край скамьи, Конрад не видел ничего, кроме стремительно вращающегося чёрного вихря, и не был способен определить, лодка ли кружится с бешеной скоростью, падая в бездну, или всё пространство несётся вокруг неё.

Тьма стала непроницаемо плотной и вдруг взорвалась ярким дневным светом. Конрад вздрогнул, приподнялся с тёплого песка и удивлённо оглядел море, ровными рядами волн набегающее на пустынный берег, желтоватое небо, валуны и утёсы, покрытые пятнами разноцветных мхов, низкорослые кривые сосны, простирающие со скалистых вершин искорёженные, обглоданные ветрами ветки.

Разжав онемевшую ладонь, Конрад выронил щепку с острыми краями, отколовшуюся от скамьи лодки. По-видимому, он долго лежал без сознания: его одежда успела просохнуть.

Он окликнул свою спутницу, но не получил ответа. Тем не менее, он чувствовал её незримое присутствие, её взгляд, полный нежности и участия. Творящая сила развенчанного бога ощущалась здесь всюду и во всём. Этот берег был создан им.

Конрад встал, отряхивая с одежды песок, и зябко поёжился. Пока он лежал, ему не было холодно, но теперь ледяной ветер заставил его накинуть капюшон. Сделав это, молодой колдун заметил, что одет не так, как накануне. С его плеч широкими складками ниспадало до самой земли мрачное тёмно-серое одеяние, похожее на монашескую рясу. Грубая материя усиливала ощущение колючего холода. Желая укрыться от ветра, Конрад направился к холмам.

Миновав дюны, сияющие чистой белизной, он вышел на травянистую равнину. Посреди неё в большом кругу, выложенном белыми камнями, горел костёр. Возле него сидел человек, с ног до головы закутанный в чёрное. Абсолютная неподвижность, взгляд, устремлённый в рыжее мигающее око пламени, производили странное впечатление. Казалось, будто застывшая у костра фигура является центром окружающего мира, его осью, источником всех, происходящих в нём перемен.

Конрад подошёл и остановился в нескольких шагах от костра. Он понимал, что видит один из образов развенчанного бога, но не осмеливался нарушить его медитацию. Немолодое аскетическое лицо под остроконечным капюшоном сохраняло строгое отчуждённое выражение, хотя человек заметил гостя.

Не дождавшись позволения войти в круг, Конрад опустился на землю у его кромки, куда едва достигало тёплое дыхание огня.

Костёр горел ровно и жарко. Пламя не ослабевало. Оно поднималось из земли, подобно красно-золотым и оранжевым струям фонтана. Воля развенчанного бога давала силы магическому огню, горящему без дров.

На руке медитирующего Конрад увидел знакомое кольцо и подивился тому, как перемена в облике владельца отразилась на украшении. Камень дремал. В его глубине клубилась тьма. Не в силах отвести взгляда от этого бездонного омута, Конрад незаметно для себя впал в странное состояние, похожее на глубокий сон с открытыми глазами.

Перед ним развернулась тёмная подземная пустошь, то там, то тут расцветающая огненными языками. Здесь обитало его другое, нечеловеческое "я" - свирепый, ненасытный хищник, преследующий тех, кто попадал сюда из мира людей. Их было много, и он не испытывал недостатка в пище. Убивая, он утолял не столько голод, сколько жажду крови.

Они были нерадивыми христианами, и крест не спасал их, и молитвы, возносящиеся за них на земле, не могли защитить их от зверя с телом волка и жёсткими перепончатыми крыльями. Выслеживание и преследование добычи было для него игрой, в которую он мог играть без устали долгими подземными днями, неотличимыми от ночей.

Иногда он взмывал к низкому, похожему на свод пещеры, небу и кружил над пустошью, высматривая прячущиеся от него существа в грядах валунов и неглубоких норах, выдолбленных в твёрдой, безводной земле. Он нападал с воздуха, стараясь сбить жертву с ног. Случалось, он встречал сопротивление: человечки пытались защитить свою презренную жизнь. Это удивляло его. Он не стал бы дорожить подобным существованием, но борьба доставляла ему удовольствие, хотя он был уверен, что в любом случае выйдет из неё победителем. Глубокий эгоизм, проложивший его жертвам дорогу в преисподнюю, не позволял им объединиться, чтобы дать отпор подземному хищнику. Но, как и они, он жил в аду и осознавал это. Голод и жажда заставляли его скитаться в поисках добычи почти без отдыха. Сон его был чутким и тревожным, ибо в его владениях всегда мог появиться другой хищник.

И однажды он появился.

Преследуя стадо безволосых уродцев, в земной жизни считавших себя людьми, Конрад внезапно заметил Зверя - чёрное крылатое существо, похожее на него самого, но крупнее и красивее. Неподвижный, как изваяние, тот стоял в отдалении и молча следил за охотой. От изумления Конрад забыл о людях, но широкие кожистые крылья уже несли его навстречу земле. Над её пыльной, чёрной поверхностью он сумел удержаться в воздухе и стремительно промчался мимо своих жертв, не тронув ни одну. Вихрь, поднятый им, сбил с ног тех, кто находился ближе.

Вопли ужаса и истошный визг донеслись до слуха Конрада. Опустившись на землю, он молниеносно развернулся и прыгнул к двум барахтающимся среди камней существам. Одно, помельче, явно женского пола, попало ногой в расщелину между валунами и отчаянно кричало от боли и страха. Второе, более высокое и статное, пыталось вызволить подругу из ловушки. Это был мужчина. В подземном мире он не утратил человеческие черты, и когда он обернулся, исполненный решимости сражаться до конца, Конрад впервые осознал, что имеет дело с человеком.

Быстро оглядевшись, мужчина поднял тяжёлый обломок треснувшего камня - единственное оружие, предложенное ему негостеприимным царством Тьмы.

Вечная ночь одарила Конрада значительно щедрее. Его тело было гибким и ловким, движения точными и почти неуловимыми для людских глаз. Лёгким ударом крыла он мог сбить человека с ног и расчленить его плоть клыками длиной с его ладонь. Эти клыки - белые, острые, как кинжалы, Конрад без всякого намёка показал в снисходительной усмешке и, предоставив мужчине и женщине гадать, что именно спасло им жизнь, бросился в погоню за их соплеменниками, рассеявшимися по равнине.

Зверь исчез, во всяком случае, его не было видно поблизости. Возможно, оценив "охотничьи угодья" Конрада, он счёл их чересчур бедными для двоих, а их владельца - слишком серьёзным противником, чтобы вступить с ним в борьбу из-за нескольких стад двуногих тварей.

Треть одного такого стада Конрад уничтожил за недолгую охоту, налету выхватывая визжащую добычу из нор и каменных укрытий. Насытившись, он ещё некоторое время играл с людьми, заставляя их убегать и прятаться. Самые храбрые и сильные швыряли в него камни, но не могли причинить ему существенного вреда. Растерзав одного такого храбреца в назидание другим, он вспомнил о женщине, застрявшей среди камней, и её защитнике.

Они всё ещё находились там, у гряды валунов. Женщине так и не удалось вытащить ногу из расщелины. Острым обломком мужчина безуспешно пытался расколоть камень.

Несколько мгновений Конрад наблюдал за людьми, решая их судьбу. Они были лёгкой добычей и не могли рассчитывать на помощь соплеменников, но он слишком насытился, чтобы сожрать этих двоих прямо сейчас, а убивать их просто ради убийства ему не хотелось. В его мире не существовало понятия "жалость". То, что он ощущал, глядя на их бесплодные усилия, было скорее похоже на снисходительное презрение, но это чувство толкнуло его на поступок, которого он сам от себя не ожидал.

Во тьме, абсолютно чёрный на фоне чёрной равнины, он был невидим, и только зелёные огоньки глаз выдавали его. Прижмурившись, он бесшумно подкрался к людям и внезапно появился перед ними. Мужчина вскрикнул и замахнулся камнем. Лёгким толчком в грудь Конрад повалил его, прижал к земле и пристально взглянул на женщину. Возможно, в земной жизни она была красива и в совершенстве владела искусством флирта, но теперь её невзрачное хрупкое тельце было не особенно привлекательно даже в качестве пищи для хищника преисподней. Оцепенев, она беспомощно смотрела в его мерцающие глаза. Её молчание, полное отсутствие сопротивления и волны ужаса, исходящие от неё, погасили последние искры его кровожадности. Осторожно просунув кончик крыла в расщелину, он сильно надавил. Посередине валуна прошла неровная трещина. Резким толчком Конрад расшвырял осколки камня и освободил женщину. Она села на землю, не в силах двинуться с места. Нога у неё была повреждена. Выпустив мужчину, он скрылся в темноте раньше, чем тот успел вскочить и вновь схватиться за своё примитивное оружие...

Наступление дня угадывалось по особым признакам, заметным только самым наблюдательным обитателям этого мира. Вихри пламени реже вырывались из-под земли. В тяжёлом воздухе возникло ленивое, медлительное движение, отдалённо похожее на дуновение ветра.

Конрад устало брёл по равнине к смутно виднеющейся вдали гряде низких скал. Там он всегда отсыпался после охоты. Причудливый лабиринт каменных глыб был для него надёжной крепостью, куда не могли проникнуть люди. Правда, до сих пор среди них не находилось смельчаков, способных на это, но осторожность не позволяла Конраду полагаться на страх, который он внушал им. Ужас безысходности мог рано или поздно заставить их объединиться, чтобы, наконец, избавиться от своего единственного врага...

Попасть в самое сердце лабиринта - уютное пространство между скалами, было легче всего с воздуха. Расправив крылья, Конрад перемахнул через каменный барьер на шелковистый песок и наткнулся на что-то мягкое, тёплое, слегка шевельнувшееся при его прикосновении. В темноте загорелись два синих глаза-полумесяца. Зверь приветливо улыбнулся, блеснув белой полоской фосфоресцирующих зубов.

- Почему ты не убил их? - ласково спросил он. У него был нежный, вкрадчивый голос, звук которого, казалось, проникал в самое сердце.

Конрад молчал, изумлённо глядя на свернувшегося в его логове гостя. Такого восхитительного создания ему ещё не приходилось встречать. Сильный, изящный хищник с роскошными крыльями, словно обтянутыми чёрным бархатом. Насторожив острые уши, Зверь с дружелюбным видом ждал ответа.

- Я... пожалел их, - смущённо признался Конрад.

- Жалость хороша для людей, но не для нас, - Зверь чуть-чуть подвинулся, чтобы хозяин логова смог устроиться рядом. - Ты не задумывался о том, что жестокость иногда бывает высшим проявлением милосердия? Люди попадают сюда из своего мира в наказание, и единственная возможность для них выбраться отсюда - это умереть. Убивая, ты избавляешь их от мучений.

- Я не думал об этом, - Конрад лениво зевнул и лёг, прильнув к тёплому боку гостя. Настоящее блаженство! Как видно, ад - не самое страшное место, если здесь можно встретить друга...

Засыпая, он чувствовал себя защищённым и безмятежно счастливым, и не успел проснуться, когда длинные клыки Зверя вонзились ему в горло...

Глава 3. Одиночество

Прервав медитацию, развенчанный бог встал, вышел из круга и склонился над Конрадом.

- Проснись, дитя моё. Я отделил и уничтожил тёмную часть твоей души.

Конрад с трудом высвобождался из-под власти тягостного и страшного видения. Картины ада ещё стояли перед его глазами, кожа шеи болела, словно исполосованная клыками хищника.

Развенчанный бог присел рядом. Он по-прежнему был в облике немолодого мужчины с чуть удлинёнными тёмными глазами и гладкими чёрными волосами, выбивающимися из-под капюшона.

- Что произошло? Как мы оказались здесь? - спросил Конрад.

Его покровитель печально улыбнулся.

- Молитвы... Всего лишь людские молитвы, возносящиеся к Богу в пасхальную ночь. Они творят чудеса. Нам с тобой пришлось убедиться в этом.

- Значит этот белый свет...

- Свет пасхальных молений. Мы не должны были выходить в море сегодня ночью.

- Почему же ты не удержал меня?

- Я пытался. Ведь я сказал тебе, что эта ночь особенная, но ты не захотел меня слушать.

- Прости. - Конрад осторожно поднялся, морщась от боли. С ним произошла странная, тревожная перемена: его тело стало как будто тяжелее. Ветер пронизывал до костей, заставляя мышцы непроизвольно сокращаться, во рту и горле было сухо. Дивясь этим давно забытым земным ощущениям, Конрад взглянул на развенчанного бога. Тот стоял неподвижно, устремив тёмный взор в магический огонь. - Что ты сделал со мной? Куда ты меня перенёс? У меня земное тело! Ты вернул меня на землю?

- Нет. Я не смог бы этого сделать без твоей воли. Земля позвала тебя, и ты откликнулся, но этот берег находится не в мире людей. Мы в чистилище.

- В чистилище?! Здесь слишком красиво... А я уже было решил, что ты вернул меня к людям, как того пирата, которого я принёс тебе в жертву.

Развенчанный бог молчал.

- Пойду поищу воду, - сказал Конрад.

Он ушёл от костра, не оглядываясь, уверенный, что куда бы ни направился, развенчанный бог будет с ним.

Низкое, подёрнутое жёлтой дымкой небо пылало тусклым огнём, но солнца не было видно. Возможно, оно скрывалось за холмами, подступившими к самому берегу. В гул ветра, шум прибоя и шелест высоких трав не вплетались ни обычные для побережья крики чаек, ни голоса каких-либо других птиц. В траве не стрекотали кузнечики. Пустота и безжизненность этого мира угнетали, навевая смутное беспокойство. Конрад едва не вскрикнул, когда с вершины холма бесшумно скользнула вниз крупная тёмная птица, медленно пролетела над гребнями волн и скрылась за грядой скал.

Был отлив. На песке застыл волнистый белый рисунок, оставленный отступившей водой. Разбросанные по берегу открытые, точно крылья бабочек, перламутровые раковины светились всеми оттенками розового, золотистого и белого цвета. Конрад поднял одну из них, привлечённый её безупречной формой и переливами красок. Каждая её половинка была больше его ладони.

Он медленно шёл вдоль полосы прибоя. Прибрежные скалы высились сплошной стеной. У их подножий громоздились каменные обломки.

Вскоре он увидел то, что искал: с высокого крутого утёса струился родник, маленькими водопадами стекая по неровным уступам. Подставив ладони искристым струям, Конрад сделал несколько жадных глотков. От холода горло стиснула боль. Вкус воды был земным. Можно ли верить потусторонней твари, чья сущность - ложь?! Конрад подумал о развенчанном боге с неприязнью, вероятно, потому что впервые увидел его в ином, непривычном образе, ощутил его силу и власть, и свою зависимость от его воли.

"Он отправил меня на землю, но куда? Это не Средиземное море..."

Окружающий пейзаж был северным. Конрад продрог и чувствовал голод - настоящий голод - пустоту в желудке, а не постоянную, ставшую привычной нехватку жизненных сил, которые он не мог восполнять ничем, кроме чужой боли и страха: ничто иное его не насыщало. Он неожиданно поймал себя на том, что с вожделением думает о жареном мясе и подогретом вине. Это было совершенно некстати, ибо здешняя неласковая природа не могла предложить ему ничего лучшего, чем грибы и ягоды, да и те ещё предстояло найти.

Он решил вернуться к костру и поговорить с демоном, но, поднявшись той же самой тропинкой, которой только что спустился к морю, увидел лишь болотистую равнину, поросшую сочной зелёной травой и крупными цветами, а вдали - тёмную стену леса. Магический костёр и тот, кто его развёл и поддерживал, исчезли без следа.

- Эй! - крикнул Конрад. - Где ты?

Ответа не было. Демон ушёл. Страх шевельнулся в сердце покинутого им человека. Вокруг не было заметно ни жилья, ни признаков его близости, ни тропинки, ни примятой ногами путников травы.

- Если ты забросил меня на необитаемый остров, то это как раз в твоём духе, - сказал Конрад. - Тебе ведь давно уже не терпелось избавиться от меня, но мог бы придумать что-нибудь получше... или я был слишком опасным соперником?

Не решаясь идти через болото, он снова спустился на берег и направился к высокому холму, со стороны которого прилетела птица - единственное живое существо, встретившееся ему в этом мире.

Пологий, осыпающийся склон холма, образовал мыс, широким клином врезавшийся в море.

Пройдя совсем немного, Конрад был вынужден остановиться: дорогу ему преградили огромные валуны - обломки разбитых морем скал. Берег в этом месте крутыми террасами спускался к воде. Обогнуть гряду вплавь было бы легче, чем пробираться по скользким каменным глыбам, но холодное неспокойное море и ледяной ветер не располагали к купанию...

На одной из террас примостился убогий домишко с острой черепичной крышей. Увидев его, Конрад вздрогнул: дом возник, подобно миражу. В первый миг он казался заброшенным и ветхим, но вот будто невидимые руки стёрли призрачный узор трещин, смахнули старую, въевшуюся в камень пыль, выровняли черепицу. Демон не солгал. Такие преображения невозможны на земле.

В земной жизни сын ведьмы привык к осторожности и не приблизился бы к чужому жилью, ничего не зная о его обитателях. Некоторое время он наблюдал бы за домом, чтобы выяснить, какие люди в нём живут и сколько их. Если бы оказалось, что это семья, в которой преобладают дети и женщины, Конрад попросил бы милостыню и разузнал о ближайшем селении, где можно было бы найти работу. Но в чистилище он обладал силой, которой не имел на земле, а потому не стал терять времени и направился к дому, намереваясь прикончить хозяев, если они окажутся негостеприимными.

Дом был невелик. Мансарда с большим квадратным окном слегка выдавалась над каменным крылечком. Тяжёлая входная дверь была приоткрыта, но изнутри не доносилось ни звука - очевидно хозяева куда-то ушли.

Войдя в темноватую кухню, Конрад понял, что в доме уже давно никто не живёт. Всюду лежала пыль, котлы и кастрюли заплела густая паутина.

Из кухни деревянная лестница вела наверх, в просторную комнату, обставленную более или менее новой мебелью: там находился длинный стол, несколько стульев и комод. Высокое окно с белыми наличниками служило одновременно выходом на скалистую гряду, в которую дом упирался задней стеной. Такое странное расположение говорило о том, что прежние хозяева не боялись ни грабителей, ни диких животных.

Самым светлым и уютным помещением в доме оказалась мансарда. Третью часть её занимала широкая кровать без полога, застеленная на удивление чистой постелью. В большое квадратное окно была видна вся бухта, окружённая скалистыми утёсами и холмами.

У окна стоял маленький столик под тонкой белой скатертью. Он был накрыт. Конрад не поверил своим глазам: откуда в этой дикой безлюдной местности взялись роскошные, будто только что сорванные розовые яблоки, вино в серебряном кувшине, свежий белый хлеб? Запах земной человеческой пищи напоминал о забытом, далёком мире...

Отломив кусок хлеба, Конрад равнодушно подумал о том, что пища может быть отравлена. Смерть в чистилище означала для него возвращение на землю - почему-то он был уверен, что это именно так и желал только, чтобы всё произошло быстро. Неожиданное, ничем не объяснимое предательство богини опустошило его сердце. Он не понимал, в чём провинился перед ней, за что она изгнала его из своего волшебного мира, но чувствовал, что его сказка окончилась.

Скорее к людям! Он ненавидел их, но земная жизнь манила его теплом воспоминаний о красоте природы, подвластной смене сезонов, и маленьких радостях, доступных лишь обитателям видимого мира и оттого особенно желанных в чистилище.

Он потянулся к кувшину, взял его обеими руками. Пить из широкого горлышка было неудобно - вино переливалось через край. Мимолётная мысль о бокале мгновенно воплотилась в образ: на столике появился деревянный, украшенный резьбой кубок. Налив себе вина, Конрад с беспокойством оглянулся: ему почудилось, что за его спиной бесшумно приоткрылась дверь.

В комнате произошла едва уловимая перемена. В ней будто посветлело. Обстановка осталась прежней, но изменились мелкие, не сразу бросающиеся в глаза детали: в изголовье кровати прозрачно-белым туманом опустилась шторка, на скатерти проступил узор из красных и голубых цветов. Конрад поднял край скатерти и расправил его на ладони - цветочный узор был вышит его матерью. Вот и чёрные, жжёные пятна - следы от углей, высыпавшихся из трубки отца. Откуда взялась здесь эта вещь, которой давно уже не было на земле?

Вспоминание о родителях причинило неожиданно жгучую боль. Конрад не узнавал себя: пустая бессмысленная печаль была ему прежде не свойственна. Что толку рваться туда, где больше нет ни твоих близких, ни дома, в котором ты родился и вырос? Та жизнь окончилась. Её необходимо забыть, иначе тоска изгложет душу. В аду - боль и ужас неотвратимой гибели. В чистилище - печаль о прошлом, которое теперь, издали, кажется таким радостным и счастливым. Это иллюзия. Человеческая жизнь не бывает безоблачной, просто хорошее помнится дольше и забывается труднее.

Но он не желал забвения, не хотел отдавать времени свои воспоминания за избавление от безысходной тоски. Он слишком высоко ценил свою личность, чтобы позволить ей исчезнуть, и верил, что если ему суждено возвратиться на землю, его память не должна угаснуть.

Глядя в окно на море и берег, он задумчиво отламывал кусочки хлеба и запивал их вином. Тишина и тепло, разливающееся по телу, постепенно возвращали ему душевный покой. Возможно, он поспешил обвинить богиню в предательстве. С чего он взял, что она покинула его навсегда? Ему казалось, что она незримо присутствует здесь, в доме.

Но что-то изменилось в окружающем мире настолько неожиданно, что в первый миг Конрад почувствовал тревожный холодок этой перемены, коснувшийся его сердца, и лишь потом заметил движение на берегу.

Вдоль кромки прибоя медленно, неуверенной походкой шла женщина в длинном сером балахоне. Её голову покрывал грубый серый чепец. Тяжёлый шаг, опущенные плечи говорили о глубокой усталости. Конрад следил за ней, не отрывая глаз. Она напоминала ему мать. Сходство было невероятным.

Женщина подошла ближе. Он уже ясно различал её черты, но всё не мог поверить... Она, точно она! Не выдержав, он бросился ей навстречу.

Она так долго блуждала по этой странной местности, не встречая по пути ни людей, ни животных, не замечая ни малейшего следа их присутствия, что уже начала свыкаться с тоскливой безжизненностью окружающего мира. Дом она увидела внезапно: он будто вырос перед ней - зримое свидетельство того, что в этом мире она всё-таки была не одна. Она остановилась, испуганно глядя на молодого человека, выбежавшего ей навстречу, и не сразу узнала в нём своего младшего сына. Он так удивительно изменился! На мгновение ей показалось, что и сама она - уже совершенно иная женщина, не та, что была прежде.

- Конрад? - мать смотрела на него, с трудом веря, что это действительно он. - Я думала, что больше никогда тебя не увижу... - Она заплакала.

Обнимая её, он с удивлением и страхом осознал, что эта встреча - последнее короткое свидание перед вечной разлукой. Их пути расходились навсегда.

Как видно, она почувствовала то же самое и отстранилась.

- Прости, сын, я должна уйти...

- Куда?

- Не знаю. Мне нельзя оставаться с тобой.

- Я хочу, чтобы ты осталась... или мы уйдём вместе.

Она грустно покачала головой.

- Нас разлучат. Разве ты не чувствуешь, что мы здесь не надолго?

- Всё зависит от нас самих.

Конрад взял её за руку. Он спешил. Ему казалось, что мать может исчезнуть так же внезапно, как появилась. Ведя её в дом, он с трепетом ощущал непрочность, хрупкость существующей между ними связи. Эта женщина больше не была его матерью. Он не имел права называть её так и удерживать. Два существа, похожие скорее на ангелов, лишённых крыльев, чем на людей, внешне ещё сохраняли мужское и женское обличие, но образы их были непостоянны, изменчивы, как море и небо.

Конраду почудилось, что в кухне стало темнее. Смутно-тревожное ощущение постороннего присутствия возникло у него при взгляде на лестницу, ведущую в жилые комнаты, словно деревянные ступени впитали в себя звуки чужих шагов.

- Подожди меня здесь. - Он выпустил руку матери, бесшумно приблизился к лестнице и остановился, прислушиваясь. Наверху царила тишина.

Что-то заставило его оглянуться. Мать исчезла. Конрад выбежал на крыльцо. Узкий, мощённый камнем дворик был пуст; никого не оказалось и на берегу. Громко окликнув мать, Конрад удивился странно изменившемуся, незнакомому звуку собственного голоса. Казалось, кричал кто-то другой, невидимый. Ему ответил рокот прибоя. Начинался прилив. Языки пены слизывали отпечатавшиеся на песке следы ног, ведущие к дому. В противоположную сторону следов не было.

Конрад возвратился в дом, чувствуя себя безмерно одиноким. В открытое окно мансарды рвался ветер. Берег и часть травянистой равнины просматривались до самых холмов. Море стремительно наступало, стремясь поглотить серебрящуюся полосу песка. Неяркий свет охватывал, обнимал, пронизывал все предметы, начисто стирая тени, отчего суровый пейзаж выглядел нереально, словно незавершённая картина.

Покинув мансарду, Конрад прошёл в единственную комнату и открыл окно. Перед ним громоздились валуны. Он выбрался на них. Море ревело внизу, под самой грядой. Тяжёлые волны разбивались о могучие глыбы, растекались ворчащей пенной мутью по пологой части берега. Нестерпимо холодный ветер взвивал и рассыпал мелкие брызги. Они жалили, словно тончайшие иглы. Хребты валунов покрывал белый налёт соли.

Конрад родился и вырос у моря, и любил его изменчивую душу, но здесь оно было другим. В его движении и шуме ощущался не весёлый задор, не грозная мощь вольной стихии, а мертвенная несвобода, словно эта серовато-зелёная водяная масса качалась в огромной каменной чаше, дрожащей в руке хмельного исполина.

Горизонт тонул в желтоватой дымке. Безотчётная тревога охватила Конрада: грязно-жёлтый туман поднимался от поверхности моря и, расползаясь по небу, двигался в направлении берега. Наблюдая за этим странным явлением, молодой колдун испытывал желание немедленно укрыться в доме. Облако таило в себе неведомую опасность. Оно разрасталось, приобретая очертания гигантской волны с вздыбленным клочковатым гребнем. Её основание отделилось от поверхности моря и растекалось в стороны потоками воды, издали напоминающими кривые кинжалы. Волна шла по небу, тускнела, увеличивалась в размерах, и Конрад вдруг сообразил, что это такое.

Он бросился в дом и спешно закрыл оба окна - в комнате и в мансарде, опрометью сбежал вниз по лестнице, в стремительно густеющей темноте нащупал и задвинул засов на входной двери и услышал глухой нарастающий вой. Ветер взревел, и скалы ответили ему тяжёлым низким эхом. В узком оконце кухни метнулась белая вспышка. Пыльные занавески испуганно колыхнулись. Грохот сотряс стены дома, прокатился над его крышей, обрушился где-то за холмами, и тут же зашумело, застучало, забарабанило по черепичной кровле, по стенам, по двери. Выглянув в окно, Конрад увидел сплошную мутно-белую пелену. Ветер разбивал косые струи ливня в мелкую водяную пыль.

Новая вспышка на мгновение высветила край возвышающейся над домом террасы, с которой водопадом срывалась вода. Оглушительный громовой раскат заставил Конрада вздрогнуть. Сын ведьмы со страхом подумал о матери. Где она сейчас? Что если она всё-таки ещё в этом мире?

Под шквальными порывами дом, казалось, приседал и ёжился, вжимаясь в скалу, но пока выдерживал напор ветра и натиск мутного потока, мчащегося через двор. Вода яростно бурлила, огибая стены, рвалась на крыльцо, захлёстывала верхние ступени. Стоял невыносимый шум, похожий на рёв водопада, но сквозь него были явственно слышны тяжёлые удары вплотную подступивших к дому волн и рокот перекатываемой ими гальки. Чудилось, что море бьёт в стену дома. Конрад не мог проверить, так ли это в действительности: с той стороны не было окон. Не выдержав, он вышел на крыльцо под проливной дождь. Порыв ветра едва не сбил его с ног, окатив солёными брызгами. За спиной хлопнула дверь.

Море, покрытое рваными белесыми гребнями, наваливалось на берег, тяжело бухало в прибрежные утёсы. Пена взметалась над краем террасы, на которой, словно птичье гнездо, приютился дом. Брызги летели во двор, но до самого дома волны не доставали: непреодолимым препятствием лежала на их пути гряда прибрежных валунов.

С трудом приоткрыв дверь, Конрад проскользнул в тёмную кухню. Будь что будет. Если ему суждено погибнуть под обломками рухнувшего дома, значит, такова воля Божья. Он провёл ладонями по лицу, словно только что вынырнул из реки. В несколько мгновений он успел промокнуть до нитки. С его одежды и волос капала вода, а в доме было не намного теплее, чем снаружи. Глянув на темнеющую в углу у стены печь, он подумал об огне, который разводили в ней прежние жильцы, и живо представил себе языки пламени, трепещущие над обугленными поленьями.

В тёмном закопчённом жерле блеснул рыжеватый свет. Конрад забыл о шторме и грозе. В сияющем мире его покровительницы мысленные образы не возникали с такой лёгкостью, их приходилось тщательно формировать. Но здесь требовалось совсем немного усилий, чтобы получить желаемое. Ему пришло в голову, что и дом, очевидно, вырос на его пути тогда, когда холод стал нестерпимым...

Огонь разгорался и гудел. Конрад не сразу решился приблизиться к печи. Дров в ней не было. Огонь горел сам по себе. Даже в чистилище это чудо выглядело жутковато. Пересилив страх, молодой колдун заставил себя подойти и сесть у огня. Ласковое тепло вознаградило его за храбрость. Вместе с холодом уходила и тревога. Дом, сотворённый его волей и воображением, не мог задавить своего хозяина.

Слушая шум непогоды, Конрад вспомнил похожий вечер в своей земной жизни. Тогда он, маленький мальчик, сидел рядом с матерью у очага, так же прислушиваясь к рёву шторма за стенами дома. Отец и старшие братья уже больше года как ушли в плавание. Никаких вестей от них не было. Мать скрывала беспокойство, на людях держалась с достоинством, хотя знала, что за глаза многие называют её вдовой. Младший сын был её единственной радостью, помощником по хозяйству и собеседником ненастными зимними вечерами. Она рассказывала ему морские истории, слышанные когда-то от мужа и его друзей, старые сказки, очень похожие на правду.

Однажды она заговорила о чистилище. Она никогда прежде не посвящала Конрада в свои колдовские тайны, но он догадывался о том, что мать знает нечто, чего не положено знать людям, поэтому не привечает болтливых соседок.

- Прошлой ночью со мной говорил твой отец, - медленно произнесла мать, глядя в огонь. - Ни он, ни твои братья не вернутся.

Конраду внезапно стало холодно. Он молчал, не решаясь спросить, как она могла видеть отца, если тот погиб. Ей явился призрак?

- Они в чистилище, - словно в полусне продолжала мать. - Я видела всех троих. Они стояли на берегу моря. Оно было чужое, серое, берег пустынный. В чистилище не бывает солнца. Там светится небо, земля и вода, и все предметы, но свет у них тусклый, неприятный. Иногда он кажется ярким и тёплым, но это обман. Там нет ничего настоящего, всё лживое, непостоянное. Издали посмотришь на камень - сверкает, как хрусталь, а возьмёшь в руки - расплывается отвратительной грязью.

Конрад слушал, цепенея от ужаса.

- Твой отец сказал, что они утонули, и просил, чтобы мы молились о них, ибо они умерли без покаяния. Но я поняла, глядя на них, что наши молитвы не помогут им. Я увидела стража. Он следил за нами - огромная серая тень, заслоняющая полнеба. Не знаю, откуда взялась у меня смелость - я стала умолять его отпустить их, и он ответил мне. Тяжёлый хриплый голос произнёс: "Я не могу их отпустить, для них отсюда нет выхода, а тебе нельзя здесь находиться. Уходи!" Я почувствовала, что стремительно поднимаюсь вверх, всё исчезло, и я очутилась дома.

- Значит, это был сон?

Мать покачала головой.

- Скорее видение.

- Откуда ты знаешь, что всё это правда? Может быть, отец и братья живы и скоро вернутся.

- Нет. Я давно чувствовала, что они погибли. Есть много способов узнать, жив человек или умер. Я гадала дважды и дважды получила один и тот же ответ. Они погибли несколько месяцев назад. Я ничего не говорила тебе, надеялась, что, возможно, духи лгут мне...

- Ты...гадала? - изумился Конрад. Он был настолько потрясён услышанным, что ему казалось, будто он видит сон. - Я не знал, что ты умеешь...

- Я умею многое, но не обо всём можно рассказывать даже своим детям. Меня учила бабушка, когда я была ещё маленькой девочкой и жила у неё.

- А наш отец знал об этом?

- Нет. Зачем ему было знать? Когда я вышла за него замуж, бабушки уже не было в живых.

Конрад на миг прикрыл глаза, чтобы при свете очага мать не заметила блеснувшие в них слёзы. Ему вспомнились неторопливые шаги отца по деревянной лестнице, его весёлый голос, окликающий жену и сыновей, запах табачного дыма... Лицо отца, его массивная фигура в широкой матросской одежде виделись мальчику смутно, будто в тумане. Слишком редко отец бывал дома и каждый раз, возвращаясь из долгого плавания, казался другим, изменившимся, в его густой бороде прибавлялось седины, только голос оставался прежним - низким, хрипловатым...

- Научи меня гадать, - вдруг сказал Конрад и сам удивился: зачем? Его судьба - море.

Мать посмотрела на него так, словно ждала этой просьбы.

- Да, - согласилась она, - я научу тебя гаданиям и многому другому, что скрывала от твоих братьев и отца и, может быть, ты проживёшь дольше, чем они...

Она учила его тому, что, по её мнению, было особенно необходимо мужчине: молитвам и заговорам, привлекающим удачу, оберегающим в пути и сражениях, отводящим беды, болезни и преждевременную смерть, усмиряющим гнев жестоких начальников. Знание целебных трав не считалось запретным: без него было невозможно выжить, но в травах Конрад разбирался плохо. Заговоры и заклинания нравились ему больше. Произнося их, он чувствовал свою силу и наслаждался ею.

Когда он впервые вышел в море, ему пригодилось всё, чему он научился у матери. Иногда он жалел, что не мог остаться с ней, жить на берегу, занимаясь каким-нибудь делом и изучая чародейское искусство. Конечно, мать знала намного больше, чем успела передать ему, но она сделала главное: отдала его судьбу во власть древнего языческого бога. Демон ревниво охранял своего подопечного от лихих людей, но не смог уберечь от безрассудной любви.

Клоримен была обычной шлюхой. Конрад и сам не знал, чем она так поразила его. Ему нравилось смотреть, как она танцует, слушать её звонкий смех, беспечный голос, напевающий незамысловатые уличные песенки. На правом запястье она носила дешёвый браслет в виде змейки. За эту безделушку её и убили.

Девушка из Гамбурга, которая нравилась ему почти так же, как Клоримен, вышла замуж за рабочего с верфи. Конрад горевал недолго. В Амстердаме он познакомился с Зартье. Она была служанкой в портовой таверне. Конрад приглянулся ей. С удивлением она узнала, что мальчишка хочет на ней жениться. Она откровенно смеялась над ним со своими любовниками, но уговорила одного из них взять его на корабль, идущий в Константинополь.

На голландском корабле, среди двухсот с лишним человек экипажа Конрад был незаметен. Он старался ничем не выделяться и точно выполнять все требования. Временами ему бывало невыносимо тяжело, но невидимые силы оберегали его от наказаний, болезней, ран. У него не было ни друзей, ни врагов. Любители поизмываться над молодыми, слабыми и неопытными не обращали на него внимания. Он почти не вспоминал Зартье, думал о ней равнодушно. Увлечение прошло. В сущности, оно было для него лишь поводом решительно изменить свою жизнь, сделать то, о чём он прежде не помышлял. Он мечтал о больших деньгах и верил, что удача, купленная жертвенной кровью, не покинет его...

От удара ветра по дому пронёсся гул, похожий на далёкий заунывный вой. Огонь в печи затрепетал и зловеще пригнулся, будто намереваясь выпрыгнуть из тёмного жерла. Рыжий отблеск скользнул по стенам и полу, растворился в ослепительной вспышке молнии, и тут же грохнуло так, словно обрушилась железная гора. Гроза бушевала уже над самым домом.

- Господи, - по земной привычке прошептал Конрад, сознавая, что Бог не услышит его в чистилище. - Если бы Ты знал, как мне страшно, если бы Ты мог мне помочь...

Шторм не стихал, напротив, судя по доносящимся снаружи звукам, усиливался, но расшвырять каменные глыбы, защищающие берег в том месте, где стоял дом, волнам пока не удавалось.

Следя за трепещущими огненными языками, Конрад невольно зевнул. Ему хотелось закрыть утомлённые мельканием огня глаза. Он испугался, сообразив, что испытывает усталость. Он привык к лёгкости и невесомости своего тела, к движению, похожему на полёт или скольжение в пространстве, но теперь на плечи ему давила гнетущая тяжесть. Он сидел на низкой скамье, в неудобной напряжённой позе. Ноги у него затекли, боль в согнутой спине и резь в глазах становились невыносимыми.

Морщась, он осторожно встал, потянулся, прошёлся по кухне, разминая ноги, и сразу же ощутил холод. Грубый балахон, надетый на голое тело, ещё не успел просохнуть, особенно на плечах и спине, под мокрыми, распрямившимися от воды прядями волос. Найдя на подоконнике обрывок верёвки, Конрад туго стянул волосы на затылке и накинул на голову капюшон.

Ветер рвался в дом сквозь стены, сквозь наглухо закрытые двери и окна. Ничто не могло сдержать эту дикую силу. Любая, самая незначительная щель служила входом для духов шторма. По дому блуждали невидимки. Всюду ощущалось движение, мелькали тени, где-то поскрипывали половицы, в дымоходе выло и стонало, словно в преисподней.

Поднимаясь по лестнице в комнату, Конрад не слышал собственных шагов, заглушаемых рёвом непогоды. Наверху было темно и неуютно. Он прошёл в мансарду. В залитое ливнем окно смутно виднелась сузившаяся до предела полоска берега, на которую надвигались водяные горы. Молодой колдун с трудом заставил себя оторвать взгляд от этого грозного зрелища.

Постель на широкой кровати манила, обещая тепло и отдых, но когда он начал расстилать её, в воздух взметнулись клубы пыли. От перины и подушек пахло сыростью. Простыни были серыми и влажными. Отряхнув ступни, Конрад лёг и завернулся в отвратительное на ощупь одеяло. Мыть ноги было нечем, да и мерзкое ложе не заслуживало лучшего отношения. Дрожа в ознобе, он с беспокойством подумал о том, что, возможно, простудился. Судя по обилию зелени, в этих краях стояло лето, но лето суровое. Он отвык от холода и одет был не для здешнего климата. Чёрт знает, как оказался на нём этот серый монашеский балахон, подпоясанный верёвкой. Неужели так ужасно преобразилось сияющее ангельское облачение, которое он носил в мире развенчанного бога?!

В порыве ярости Конрад до боли стиснул зубы. Ветвистая молния озарила мансарду ослепительно-синим светом. Гром ударил не вверху, а рядом, прямо за окном. Ветер хлестнул по стене и окну тугой плетью дождевых струй, напомнив человеку об очаге, который тот нечаянно разжёг силой воображения. Разрушить таким же образом своё единственное, хотя и неуютное, убежище было бы полным безумием.

Конрад рассмеялся, осенённый внезапной догадкой. Давно бы стоило сообразить, что в этом мирке всё подчинялось его воле и отражало его настроение!

- Утихни! - приказал он шторму и услышал, как сразу изменился голос ветра, с грозного рёва перейдя на обиженный толи вой, толи плач. Беспорядочный стук капель по стеклу прекратился. Шум дождя стал ровнее, напоминая шум реки.

Лёжа на боку спиной к окну, Конрад представлял, как постепенно успокаивается море, светлеет небо на горизонте, ливень переходит в лёгкий летний дождик.

Со двора в мансарду заглянул кто-то огромный, прозрачно-белый. Длинные волосы и гладкая борода колыхались, сливаясь с дождевыми струями. Дух дождя сочувственно взглянул на человека, скорчившегося от холода в неуютной постели. Доброе лицо озарилось улыбкой. Несколько мгновений благодушный великан не двигался, размышляя, уступить или побороться с дерзким юнцом. Жалость возобладала: дух мягко отстранился от окна, скользнул прочь и растворился в небе над холмами. И ещё один гигантский призрак мелькнул вдали - уходящий дух шторма. Напоследок он вырвал с корнем старую кривую сосну, росшую на прибрежном утёсе, и она шумно обрушилась в пену прибоя.

Внезапно воцарилась тишина, нарушаемая лишь рокотом волн. Конрад в изумлении прислушивался. В земной жизни он не умел управлять погодой, хотя всегда мечтал научиться этому. Он сомневался, действительно ли ему удалось остановить бурю, или она утихла сама собой. Чтобы ещё раз проверить свои возможности, он начал с одежды и постели. Балахон и сырые простыни просохли мгновенно, но из перины, одеяла и подушек влага уходила долго, над кроватью клубился пар. Ещё дольше рассеивался неприятный запах сырости и старой пыли. Конрад видел вокруг себя белое свечение. Оно колыхалось, расходясь неровными кругами, и гасло где-то за пределами мансарды. Он напрягался, силясь расширить границы света, сделать его ярче и горячее, пока не почувствовал, что проваливается в беспамятство. Тёмная волна накрыла его с головой.

Глава 4. Двое

Когда она схлынула, он лежал в той же позе - на боку, согнув колени, но вокруг всё изменилось. Прямоугольник окна светился уже не тускло-серым, а ясно-голубым. В отдалении тихо шелестело море. В доме царила благодатная тишина. Заметно потеплело. Конрад согрелся и чувствовал себя лучше: озноб и ломота в суставах прошли.

Он поднялся с постели и выглянул в окно. Берег, залитый прозрачно-золотистым светом, был усыпан большими перламутровыми раковинами. Они горели и переливались на песке. Волнение почти улеглось. Прибой беззлобно ворчал, вспоминая свою вчерашнюю мощь и сетуя на предательство ветра, умчавшегося в дальние края. Шторм не оставил следов разрушения. О нём напоминали только раковины да узкая полоса обглоданных волнами веток, тянущаяся вдоль моря. Даже ствол поваленной ветром сосны выглядел так, словно лежал здесь уже много дней, став полноправной частью мирного пейзажа. Но эта тишина напоминала безмолвие заброшенного кладбища. Море, небо и земля были пустынны. Полное отсутствие живых существ угнетало. В земной жизни Конрад не подозревал о том, насколько тягостной может быть тишина, не нарушаемая ни шуршанием и зудением насекомых, ни голосами птиц и животных. Даже в раковинах, усеявших всю полосу пляжа, не сохранилось следов их погибших обитателей. Разноцветные створки были вычищены и обкатаны морем, перламутровый блеск слепил глаза.

Конрад прошёл в гостиную, где было не намного светлее, чем в ненастье, и выбрался через окно на скалы. Горизонт скрывала золотистая дымка, но теперь она ярко светилась, словно её пронизывали солнечные лучи.

Спустившись к воде, он вошёл в неё по щиколотку. Белая пена прибоя касалась края его балахона. Намокшая ткань потемнела и стала жёсткой, как парусина, но непонятный страх мешал Конраду сбросить тяжёлую одежду и оставить её на берегу. Она казалась ему живой оболочкой, защищающей его тело. Расстаться с ней значило для него то же, что для птицы - лишиться перьев.

Вода была тёплой и неестественно синей, словно дно сплошь устилали сапфиры. В неё хотелось окунуться с головой. Сделав несколько шагов в глубину, Конрад почувствовал, что дно резко уходит вниз, и поплыл. Он неплохо плавал в земной жизни, но здесь вода сама поддерживала и несла его так легко, словно он ничего не весил. Каждое движение доставляло ему удовольствие. Он плыл, наслаждаясь этими удивительными ощущениями и свежим запахом моря. Опомнившись, он оглянулся и пришёл в ужас: вдали, за колышущимся синим пространством, едва виднелась серая полоска.

Конрад повернул обратно, проклиная свою беспечность и вместе с тем недоумевая, как за такое короткое время ему удалось настолько отдалиться от берега. Обратный путь был намного труднее. Очевидно, в этом месте проходило сильное течение, уносившее в открытое море всё, что оказывалось в его власти. Конрад не чувствовал усталости, но не замечал, чтобы расстояние между ним и далёкой полосой суши сокращалось. В нетерпении он напрягал все силы, но почти не продвигался вперёд. Охваченный страхом и досадой, он пожелал немедленно вернуться на берег. В мире развенчанного бога такого волевого усилия хватило бы для мгновенного перемещения, но здесь действовали иные законы.

Конраду казалось, что у него ничего не выйдет. Море не хотело отпускать его, лаская мягкой маслянистой прохладой. Намокшая одежда липла к телу, затрудняя движения. Он закрыл глаза и представил себя на суше. Картина была нечёткой, туманной, и всё-таки он не сдавался, помня чудеса, происходившие с ним во время бури. Его нога вдруг коснулась чего-то твёрдого. В испуге он дёрнулся и встал на каменистое дно. Вода доходила ему до плеч. Берег лежал перед ним: зелень холмов, тёмное золото скал и серебро песка. Необычно яркие, неземные краски делали пейзаж похожим на театральные декорации.

Преодолев бурлящий прибой, Конрад бросился ничком на горячий песок. Ничего лучшего он не мог себе представить. Он внезапно понял, что любит этот волшебный мир и счастлив в нём. Не о таком ли существовании мечтают люди, тяжким трудом зарабатывая себе на хлеб, одежду и жильё? Безумие земной жизни в том, что все её блага не может получить никто.

Конрад не был уверен, что хочет вернуться на землю. Его пугала неизвестность. Если ему предстояло возвратиться в тот мир, значит, и его короткая неудачная земная жизнь, возможно, была не первой, хотя он совершенно не помнил предыдущие. Были ли они лучше? Едва ли.

Отдохнув и просушив одежду, он побродил по берегу, а затем направился к холмам. Ему чудилось, что за ним наблюдают. Временами ощущение становилось настолько ясным, что он невольно оглядывался, но нигде вокруг не замечал никаких живых существ.

Он шёл по заболоченной равнине. Почва под ногами проседала, наливаясь мутной водой. Высокие, по пояс, травы скрывали мелкие озерца с мягким вязким дном. В один из таких водоёмов он провалился по колена и с трудом выбрался.

Болота незаметно переходили в луга. Всюду в траве пестрели неведомые цветы, похожие на разбросанные ветром лоскутки красной, синей, жёлтой и белой материи. Справа и слева равнину обступали холмы, покрытые хвойным лесом. Впереди лес стоял чёрной стеной, преграждая путь к подножиям двух холмов-близнецов с круглыми вершинами и пологими склонами. Небо в той стороне окутывала голубоватая дымка. Поначалу Конрад принял её за туман, но вскоре разглядел мутно-прозрачные полосы, наклонно протянувшиеся к земле - струи дождя. Облако было небольшим и светлело на глазах, отдавая последние силы. Ещё немного, и дождь прекратился, но, представив, как мокро и неприятно сейчас в лесу, Конрад решил прервать прогулку. Обратно он возвратился тем же способом, каким добрался до берега, причём на этот раз перемещение удалось ему значительно легче: в новом мире он начал осваиваться.

Он оказался возле родника. Холодные, сверкающие струи падали со скалистого утёса, текли по проложенному ими в песке неглубокому руслу и вливались в море. Конрад омыл исколотые болотной травой ноги и сел на прибрежные камни. За его спиной высился отвесный склон холма, на вершине которого шумели деревья. В неярком рассеянном свете шли к берегу ровные ряды волн. Воздух был пропитан запахом моря и свежей травы. В плотном лучистом сиянии, скрывающем даль, не просматривалось ни паруса, ни скользящей над морем чайки. Внезапная тоска по живым существам охватила Конрада. Путешественник, заброшенный на необитаемый остров или в бескрайнюю пустыню, видит и слышит разнообразных представителей животного царства. Человек, погребённый заживо, окружён мерзкими подземными тварями. Но в этом мире не могло быть никаких созданий, кроме тех, что грезились его единственному обитателю, появлялись и вскоре исчезали без следа.

Конрад представил большого чёрного муравья, ползущего по искрящемуся песку. Муравей шевелил усиками, обследуя пространство вокруг себя. Наблюдая за своим творением, молодой колдун заметил, что оно в точности выполняет его желания. По мысленному приказу муравей остановился, будто задумавшись о чём-то, повернул обратно, вполз на торчащую из песка ветку и побежал по ней. Ветка качалась от ветра, шевеля скорченными обломками сухих листьев.

- Осторожно, не сорвись, - мысленно произнёс Конрад и услышал такой же беззвучный ответ:

- Я держусь крепко.

Муравей был частью его сознания. Конрад подставил ладонь. Муравей переполз ему в руку и серьёзно взглянул на него. Под этим пристально-изучающим, критическим взором сыну ведьмы стало не по себе.

- Сильный ветер, - услышал он. - Меня сдувает.

Конрад повернул кисть и немного согнул пальцы, прикрыв своего крохотного собеседника.

- Ты бы лучше увеличил меня, - посоветовал муравей. - Нам было бы легче общаться. Твои пальцы нависают надо мной как брёвна, и мне жутковато.

Конрад усмехнулся: прекрасное развлечение в необитаемом мире - умные беседы с самим собой в двух лицах, одно из которых, притом, не человеческое!

- Насколько же ты хочешь вырасти?

- Настолько, чтобы не опасаться ветра.

- Вчера я боялся его не меньше, чем ты.

- Вчера?

- Ты считаешь, что это было сегодня? Я потерял счёт времени. Что сейчас - утро, день или вечер? И наступит ли когда-нибудь ночь?

- Пожелай, и наступит.

- О нет! Я бы не хотел остаться в темноте.

- Где твоя синеглазая дьяволица? Почему она ушла?

- Если знаешь, скажи. - Конрад помрачнел. Он старался не думать о богине, но воспоминания о близости с ней и её внезапном предательстве то и дело врывались в его мысли, обжигая едким ядом обиды и необъяснимого стыда.

- Только не вздумай сжать пальцы! - испугался его собеседник. - Если ты меня раздавишь, это не поможет тебе вернуть её. Она ушла, потому что боялась тебя.

- Боялась? Какая чушь! Что я мог ей сделать? Одна её мысль, и я бы свалился на дно преисподней.

- Она любит тебя и никогда не сбросит в ад, хотя твоя кровожадность ей отвратительна. Вспомни, как она убеждала тебя отказаться от крови! Если бы ты послушался, то не попал бы на этот остров.

- Откуда ты знаешь, что это остров?

- Вижу. Он окружён не морем, а жёлтым туманом, за которым ничего нет - пустота. Не веришь? Посмотри сам.

Конрад попытался мысленно проникнуть вглубь лучистого сияния, скрывающего горизонт, и ощутил тёплую, вязкую структуру. Чем дальше, тем плотнее, ярче, горячее она становилась. Не в силах выдержать этот всеобъемлющий свет, он вырвался из жаркого золотого пространства.

- Убедился? - спросил муравей. - Не сжимай ладонь!

- Ты думаешь, что я тебя раздавлю? Но ты же часть меня. Разве я смогу тебя убить?

- У меня своё собственное тело. Оно очень маленькое в сравнении с твоим, и я не хотел бы его лишиться из-за твоей неловкости. Возможно, я не исчезну окончательно, но уже не буду существовать отдельно, а мне нравится беседовать с тобой. Тебе нужен друг, с которым ты мог бы советоваться при необходимости, для этого ты и создал меня, верно?

- Да, пожалуй, но если бы я предполагал, что ты будешь таким разговорчивым, то придал бы тебе форму, более приятную для глаз. Может и вправду переделать тебя? Хочешь превратиться в хорошенькую девчонку?

- У тебя не хватит сил для такого преобразования.

- С чего ты взял?

- Странный вопрос, ты ведь сам сказал, что я часть тебя. Твоё тело тает, становится прозрачным, кожа и волосы уже не светятся, как прежде. Тебе надо немедленно восстановить силы.

- Ты прав. - Конрад вдруг почувствовал, что безумно голоден. До тех пор он не замечал этого. Его внимание было сосредоточено на других вещах. Но прежде чем он успел подумать о том, где раздобыть пищу, случилось нечто странное: камни, песок, ветки, раковины, волны прибоя, скалы задымились, утратив ясность очертаний. Воздух заиграл радужными переливами. Каждый цвет обладал тончайшим запахом, оставляющим во рту особый привкус.

Конрад огляделся. Как это ему раньше не приходило в голову? Здесь всё поддавалось изменению, любой несъедобный предмет мог превратиться в изысканное лакомство. Не надо было ни искать, ни выращивать, ни готовить пищу. Требовалось лишь небольшое волевое усилие, чтобы вызвать к жизни образ со всеми его земными свойствами.

- А ты думал, что тебе придётся жевать коренья и жарить грибы на костре, если поблизости нет ни одного бедолаги?

- Будешь смеяться надо мной - прихлопну, - сердито пообещал Конрад. Как ни странно, он больше не испытывал тяги к крови.

- Лучше пригласи меня на обед. Увидишь нечто интересное.

- Как ты вырастешь до непотребных размеров и превратишься в чёрное шестилапое чудовище с железными челюстями? Не-ет, не хочу! Я боюсь насекомых. Давай договоримся сразу: ты примешь человеческий облик. Можешь стать моим двойником, мне будет приятно смотреть на свою копию. Себя-то я, видно, любил больше всего на свете, раз остался здесь один и вынужден двоиться, чтобы поболтать хоть с кем-нибудь...

- Так о чём же ты беспокоишься? У тебя хороший, прочный дом, вокруг такая красота, рядом ни врагов, ни друзей-завистников. Приготовь себе роскошный обед. В два горла влезет больше, и главное, оба - твои.

- Мой лучший друг - болтливый муравей. Ладно, послушаюсь твоего совета.

Конрад осторожно пересадил своего собеседника на ветку, поднял плоскую, как крыло бабочки, половинку раковины и отряхнул от песка. Жгучий свет, изливающийся с неба, и резкий ветер высушили её, приглушив яркий блеск перламутра, и всё же она была удивительна: голубые и розовые линии на её внутренней поверхности напоминали волны на закате, золотые пятна - острова. Несколько мгновений Конрад очарованно любовался этим загадочным рисунком, потом начал медленно рассеивать раковину. На его ладони заклубилось лёгкое радужное облако, послышался едва уловимый тонкий звук, словно отломили кусочек хрусталя. Конрад поднёс ладонь к губам и вдохнул нежный, ни с чем не сравнимый аромат. Тёплый, сладкий вкус. Непредставимое чудо. Он увидел белую вспышку. Плотный, как молоко, свет охватил его, растёкся по телу волной удовольствия.

Мельком глянув туда, где оставил муравья, Конрад не поверил своим глазам. На песке, щурясь от ветра, сидел маленький, с ладонь, белый ангел. Он был в широкой накидке с капюшоном. Льняные волосы вились вокруг нежного личика.

- Это я. - Ангел смотрел на колдуна большими тёмно-серыми глазами. - Ты ведь хотел увидеть меня в другом облике.

Конрад с благоговейным трепетом наклонился к нему и осторожно взял в руки.

- Я нравлюсь тебе? - спросил ангел.

- Ещё бы! - у него были черты развенчанного бога.

- Унеси меня в дом. Здесь такой сильный ветер!

Конрад нёс её, обнимая так бережно, словно она могла растаять от грубого прикосновения. Почему-то он сразу решил, что в этом удивительном создании преобладает женское начало. По крайней мере, ему хотелось, чтобы было именно так. В его руках она была тёплой и невесомой.

Войдя в дом, он зачем-то запер дверь на засов и поднялся в мансарду. Он посадил девочку-ангела на стол и коснулся губами её пышных волос. Она улыбнулась:

- Боишься меня?

Конрад удивлённо взглянул на неё, но, подумав, кивнул. Он что-то хотел сказать ей, но в тот же момент забыл, что именно.

- Я - это ты, - укоризненно сказала она, - здесь нет никого, кроме тебя.

- Но я... не ожидал... Ты похожа на неё...

- Как и ты.

На мгновение Конрад увидел себя со стороны, будто неведомая сила вывела его из тела. Собственный облик поразил его: высокая тонкая фигура в длинном сером балахоне, волнистые бледно-золотые волосы ниже плеч, лицо ангела...

- Это и вправду я?

Девочка кивнула.

- Конечно.

Он бросил быстрый взгляд в угол, где ему почудилось какое-то движение, и вновь посмотрел на неё. Но она уже не сидела на столе, кутаясь в белый пух своих волос, а стояла на полу во весь свой внезапно увеличившийся рост: стройная, полупрозрачная, словно выточенная из дымчатого хрусталя. Конрад невольно попятился. Она смотрела на него в упор глубокими тёмными глазами.

- Боже, - только и смог произнести он, когда она шагнула к нему и взяла его за руки.

В её зловеще-пленительном, хотя ещё не полностью сформировавшемся образе он уловил тень зла, которого не замечал в себе, но которое отвратило от него покровительницу и бросило его самого в глубину чистилища.

"Но ведь я не успел... я так мало прожил..."

Его смятённое сознание захлестнула волна беззвучного смеха. Смеялись угрюмые холмы, прибрежные скалы, море и выцветшее небо. Помрачение нашло на Конрада: из его памяти стёрся след мимолётного ужаса, который он испытал при виде фурии, вызванной им к жизни. Она менялась с удивительной быстротой. Бескрылый ангел превращался в хорошенькую девушку. Силы Конрада перетекали в неё. Ему хотелось раствориться в ней, стать ею полностью, навсегда. Его сознание двоилось. Он видел себя её глазами. Странные образы мелькали в его воображении: Клоримен, танцующая в таверне, её босые ноги, скользящие по грязному полу... Разве когда-нибудь она танцевала босая?.. Тонкий браслет, поблескивающий на её запястье... Неподвижная тень за её спиной... Предчувствие смерти. Нет, быть этой девушкой не согласился бы никто. Её гибкая красота не могла окупить нищету и уязвимость. Зачем портовой шлюхе такие прекрасные руки? Это привилегия аристократки.

Длинный шлейф тяжёлого платья из красного бархата и белого атласа стелился по начищенному до зеркального блеска полу. Тугой корсет жёстко охватывал талию, делая её восхитительно тонкой. Узоры на корсаже блистали золотом и жемчугом. Такой женщиной хотелось быть. Она смотрелась в зеркало надменно, придирчиво - любуясь собой и одновременно сомневаясь, подходит ли красный бархат к её серым глазам и матово-белой коже.

Сколько времени длилось это безумие?

Когда Конрад опомнился, рядом с ним находилось не полувоздушное создание, а красивая молодая женщина, очень похожая на него.

- Ты счастлив? - спросила она, нежно обнимая его и целуя. - Ведь это именно то, чего тебе не хватало?..

В их мире не было смены суток. Тусклый день тянулся бесконечно. Иногда небо темнело, срывался холодный ветер или накрапывал дождь. Перемены погоды служили единственным ориентиром во времени: "до дождя" и "после дождя", "в шторм", "до и после шквала". Впрочем, обитатели этого заклятого места не скучали по земным рассветам, уютным вечерам и романтическим звёздным ночам. Иллюзия, рождённая одиночеством, подарила Конраду странный опыт любви к самому себе.

Его подруга относилась к тому типу женщин, который всегда привлекал его: статная, очень женственная, но не жеманная, с нежной белой кожей, густыми, длинными, как у русалки, пепельно-русыми волосами и большими серыми глазами в окаймлении пушистых ресниц.

Он назвал её Луизой. Почему-то именно это сочетание звуков казалось ему наиболее подходящим для неё. Никогда ещё он не заглядывал так глубоко в собственную душу.

Их любовь была бурной и яркой, как водопад под солнцем, и ненасытной, как бездонная пучина. Они почти не расставались. Им было необходимо видеть и касаться друг друга, словно подсознательно каждый из них боялся, что предмет его страсти может внезапно исчезнуть. Конрад забывал о том, что находится в чистилище - настолько по-земному выглядела его спутница в своём простом сером платье. Чепец она не носила: собирала волосы в высокую причёску. Ей нравились украшения. Она делала их сама из цветных раковин. Тонкий браслет на её запястье, сплетённый из нитей с перламутровыми бляшками, напоминал Конраду о Клоримен.

Но Луиза была иной: рассудительной, сильной. Такую женщину едва ли убили бы за дешёвую безделушку. Конрад узнавал в ней себя, и всё же она была не просто его духовным двойником, а другой частью его личности, его женственным "я". Более мудрая и решительная, чем он, более склонная к магии и мистическим видениям, она властвовала над ним. Он уступал ей во всём, чувствуя её превосходство. В его отношении к ней соединилась привязанность к матери и страсть к высшей покровительнице.

Луиза часто целовала и обнимала его, шутила с ним, как с ребёнком. Ей нравились его волосы. Она любила их расчёсывать, и делала это бережно, словно каждая его волосинка была из золота. "Ты золотой, - смеялась она, - а я серебряная".

Конрада восхищали её руки - белые, гладкие, с тонкими суховатыми запястьями, маленькими, почти круглыми ладонями и длинными пальцами. Он испытывал неодолимое влечение к ней, когда она полусидела на постели, откинувшись на подушки и прикрывая левой рукой живот, а правой задумчиво поглаживая постель рядом с собой.

Раздвоение сознания постепенно перестало удивлять его. Он смотрел на себя глазами Луизы, думал о себе, как о другом человеке, не всегда замечая, что это её мысли о нём. Его минувшая жизнь была известна ей в мелочах и вызывала у неё досаду неудовлетворённости. Конрад не подозревал, что так тщеславен. На земле эта черта его характера не успела полностью проявиться. Луизу же одолевали именно те страсти, которые не нашли выхода в условиях его земного существования. Она мечтала о ярких шумных праздниках, королевских почестях, власти. Ей виделись дворцы, окружённые причудливым узором клумб и аллей, позолоченные кареты, свиты почтительных слуг. Силой воображения она создавала образы настолько реальные, что временами Конраду становилось не по себе. Он бродил по ослепительным залам, дивясь невиданной роскоши их убранства, катался в экипажах, обитых внутри бархатом и сафьяном, участвовал в праздниках, на которые съезжались разодетые гости, наслаждался экзотическими яствами и дорогими винами, о существовании которых не знал на земле.

Видения были недолговечны и беспрестанно сменялись другими, не менее причудливыми. Он охотился со свитой слуг в лесах возле своего замка, нападал на купеческие обозы. Луиза часто сопровождала его на охоту. Она любила верховую езду. Её рослый белый скакун был резв и горяч, но она справлялась с ним без особых усилий.

Присутствие Луизы удерживало Конрада от излишней жестокости к созданиям своего воображения. Он забывал, что его возлюбленная - то же, что и он сам, и не способна осудить его. С ней он не скучал. Новый мир подарил ему небывалые возможности. Здесь исполнялись любые прихоти и желания, а декорации менялись легко и быстро. Но всё же сын ведьмы чувствовал призрачность, нереальность своих творений и не мог полностью увлечься странными играми в земную жизнь. Тем не менее, он был готов примириться с необходимостью целую вечность творить образы и разрушать их. Так живут боги. Но Луиза стремилась на землю, к существам, созданным другим Творцом - к людям.

Однажды она исчезла. Это случилось неожиданно, и Конрад не сразу понял, что вновь остался один.

В тот раз очередная смена декораций забросила их в невероятно огромный замок с бесчисленными башнями, коридорами, галереями, извилистыми переходами, залами и полупустыми покоями. Луизе требовалось всё больше места для праздников и балов. Призрачные, не до конца сформированные образы её гостей скользили и кружились под музыку, льющуюся неизвестно откуда. Очаровательные дамы и гордые кавалеры в ослепительных нарядах негромко переговаривались, сдержанно смеялись, но ощущение невыразимой словами жути охватывало Конрада, когда он замечал, что иные из этих созданий лишены ног и парят в воздухе, словно тряпичные куклы, подвешенные на ниточках. Он решительно и безжалостно осаживал дерзких прелестниц, пытающихся кокетничать с ним. Они обижались. Мог ли он объяснить им, чем отличается от них? Они искренне считали себя людьми.

Он искал Луизу и, наконец, мельком увидел её: она выходила из зала. Конрад бросился за ней. В коридоре её уже не было. Она стояла на верхних ступенях лестницы, ведущей в спальные комнаты, - высокая, в бархатном тёмно-красном платье, расшитом серебряной нитью.

- Луиза!

Она не отозвалась, пристально глядя в большое прямоугольное зеркало... Но зеркало ли это было?! В нём виднелись пологие холмы и равнины, расчерченные светлыми линиями дорог.

- Луиза! - Конрад вздрогнул от лёгкого скользящего прикосновения к волосам, будто над его головой пронеслось что-то невидимое, почти невесомое.

В этот краткий миг она исчезла, но может быть, ему только причудилось, что она была там, наверху? Охваченный внезапным испугом, он взбежал по ступеням, но не увидел зеркала. На белой стене пестрели изображения нагих античных богов и богинь в венках и гирляндах из роз.

Он заметался. Ему почудился её голос, зовущий его будто из-за стены. Он ответил, прислушался. Из бального зала доносилась музыка. Конрад заметил, что она изменилась, стала тише и беднее, словно часть музыкальных инструментов умолкла.

Он спустился в коридор, неярко освещённый канделябрами. Тотчас к нему порхнула жеманная дама в почти таком же, как у Луизы, платье с серебряными узорами на корсаже. Ранние морщинки вокруг глаз не портили её прекрасного лица. В пышных светлых волосах сверкал бриллиантовый гребень. Женщина была значительно старше Конрада и явно привыкла к вниманию мужчин. Она нисколько не сомневалась в том, что он уступит ей без малейшего сопротивления. Нашёптывая ему что-то вызывающе бесстыдное, она увлекла его обратно на лестницу. Он не противился: Луизы наверняка не было в зале. Её не было уже нигде.

Её мир умирал. Величественный замок разрушался, таял. Стены дымились, изображения на них уродливо искажались. Музыка почти стихла, лишь жалобные стоны одинокой скрипки доносились откуда-то из глубины оплывающего здания.

За руку Конрада цеплялся обтянутый кроваво-красным бархатом торс, лишённый головы и ног. Клочья пышной юбки развевались, истлевая на глазах. Не замечая, что тает, как снег под солнцем, дама весело болтала. Её голос звучал из пустоты. Оттолкнув её, Конрад бросился прочь из замка. Пол под его ногами прогибался.

На квадратном дворе темнели плоские силуэты деревьев. Над чёрным шпилем центральной башни горела огромная, как медное колесо, луна.

Густо-фиолетовое небо внезапно порвалось; сквозь лунный диск хлынул свет, быстро съедая остальные детали ночного пейзажа, и под ними проступил другой, знакомый и безрадостный: громады холмов, волны, разбивающиеся о скалы, песчаный берег, усыпанный разноцветными створками раковин. Дом глядел на своего хозяина тёмными окнами, безмолвно упрекая его в долгом отсутствии. Иллюзорные приключения окончились.

- Я вызову тебя, где бы ты ни была, или сотворю тебя заново!

В тесном дворике лежали груды веток и листвы, сбитой недавним штормом. Конрад взбежал на крыльцо и открыл входную дверь. В сумрачной кухне было пыльно и неуютно, как тогда, когда он впервые вошёл в неё. Деревянная лестница не скрипнула под его ногами. Он поднялся в комнату и вдруг увидел предмет, который непостижимым образом не заметил прежде: зеркало! Высокий прямоугольник в массивной раме с позолоченными листьями винограда и златокрылыми ангелами в венках из роз светился на стене, отражая дверь-окно и дверь, ведущую в мансарду, стол, два стула и тяжёлый комод.

Недоумевая, откуда взялось зеркало, Конрад подошёл к нему и замер в изумлении: из полумрака на него смотрел красивый молодой человек, одетый броско, дорого. Его камзол необычного покроя с широкими рукавами и длинными фалдами украшали сверкающие узоры, вышитые по коричневому бархату золотом и мелким жемчугом. Кружева снежно-белой шёлковой рубашки были накрахмалены и выглядели очень пышными. Завитые волосы крупными светлыми локонами лежали на плечах.

В первый момент Конрад усомнился в том, что видит своё отражение, и резко обернулся, успев заметить, как то же самое сделал незнакомец в зеркале. Проведя ладонью по груди, сын ведьмы ощутил грубую ткань своего балахона, но человек в зеркале в точности повторил его жест.

За спиной отражения внезапно проступили очертания замка, окружённого полуразрушенной стеной. На ней сидел маленький белый ангел со странно холодными раскосыми глазами. Вынув из воздуха две картинки, он с улыбкой показал их Конраду. На обеих были изображены дороги - длинная и короткая. Вдоль длинной дороги под низким сумеречным небом тянулись ряды унылых деревьев и молчаливых домиков. Вокруг простирались луга, где не было видно ни животных, ни людей. Только впереди на горизонте золотилась и розовела заря наступающего утра.

Короткая дорога карабкалась вверх по крутому осыпающемуся склону холма. Его подножие тонуло в море густого леса, редеющего к середине подъёма. Местами на склоне яркими огнями горели невиданные цветы, шумели высокие травы. Скалистая вершина была голой, но небо над ней светилось такими лучезарными красками, что хотелось подняться на самый верх, чтобы увидеть источник этого сияния - восходящее за холмом солнце. Конрад подался вперёд, стараясь рассмотреть картинку поближе. Ангел беззвучно рассмеялся и исчез.

Человек в зеркале неуловимо изменился, его одежда стала более простой и тёмной, украшающие её камни потускнели. Замок за его спиной превратился в ночной город, очень похожий на Амстердам. Луч солнца озарил башни города, преобразив их в шпили минаретов и мачты кораблей, дремлющих под знойным небом.

Внезапно в руках у незнакомца появился футляр, обтянутый синей тканью с золотым орнаментом. Осторожно, словно боясь пораниться, неизвестный открыл его. Внутри свернулась змея. Тёмные наросты на её теле тускло поблескивали. Человек явно пытался что-то сказать, его лицо исказилось, одежда почернела. Змея скользнула по его запястью, оставив на коже багровый незаживающий след.

В глубине зеркала мелькнула Луиза. Она держала бокал с кипящим вином. Конрад метнулся к ней, но она исчезла, выплеснув вино ему в лицо. Он отпрянул, ощутив боль, хотя ни одна капля не проникла сквозь стекло.

В зеркале заклубилась кровавая муть. Её прорезал столб ослепительного света. В нём возникла женская фигура с маленьким мальчиком на руках. Осторожно ступая по зыбкой, как море, поверхности, она шла навстречу Конраду. Её тёмные глаза смотрели на него печально и тревожно. Она о чём-то просила или предупреждала, но он не слышал её голоса.

Силуэт женщины изменился. Ребёнка больше не было. Конрад узнал свою покровительницу. В левой руке она держала свиток пергамента. Выражение её лица было строгим и отчуждённым. Она вскинула правую руку, открыв ладонь, на которой блеснуло кольцо, надетое камнем вниз. Синие лучи ударили из тёмного сердца кристалла.

Края зеркала начали расплываться, стекло растаяло, в глубине проступил чёрный силуэт корабля. Ощущение смертельной опасности обожгло Конрада. Он вскрикнул, успев заметить, как с двух сторон на него ринулись змеи. Резкий звук, похожий на выстрел, грянул над ним, погрузив его сознание во мрак. Отброшенное, будто могучим ударом, на середину комнаты бесчувственное тело стало прозрачным. В белом сиянии, хлынувшем сквозь брешь в пространстве, образовавшуюся на месте зеркала, оно растворилось в считанные мгновения. Проход между мирами закрылся, сияние погасло. В опустевшей комнате воцарилась тьма.

Часть вторая. ОСТРОВ САНДФЛЕС

I

О, как стонала сосна, когда отточенное лезвие топора, сверкая, вонзалось в её тело! Как содрогалась она от боли и ужаса! Её пушистая голова билась на серых подушках облаков, и свежая, волшебно благоухающая хвоя, как слёзы, падала на землю. Лес застыл в безмолвном ужасе. Звонкие удары топора раздавались в тишине, как залихватские выкрики солдат, бесчинствующих в захваченном городе.

На звуки расправы прибежала лесная колдунья Ингрид, с криком кинулась к сосне и обняла её израненный ствол. Голубоватое лезвие остановилось в воздухе и метнулось в сторону - лесоруб отшвырнул топор, проклиная ведьму, которую едва не разрубил пополам. Два его товарища, отдыхавшие среди мёртвых стволов, белых пятен древесных опилок и осыпавшейся на землю хвои, бросились ему на подмогу и с бранью оттащили обезумевшую женщину. Она рвалась из их рук, умоляя пощадить эту сосну - источник её чародейской силы.

Искусство Ингрид многим в округе вернуло здоровье и счастье. Она жила одна в маленьком убогом домике на обочине лесной дороги. Птицы и звери были постоянными гостями в её жилище. И не раз лесорубы встречали её на лесных тропах - высокую молодую женщину с королевской осанкой, сопровождаемую ручным волком. Говорили, что часто на рассвете колдунья приходила к растущей неподалёку от её дома сосне и подолгу разговаривала с ней, ласково поглаживая её шершавый ствол.

Лесорубы были не на шутку испуганы. В здешних местах Ингрид слыла могущественной чародейкой и могла страшно отомстить обидчикам. Знай они, что это её дерево, они бы не посмели взяться за него, но их топоры уже успели так глубоко проникнуть в стройное тело сосны, что первая же буря всё равно повалила бы её.

Сосна была не молода и не стара. Высокая, с густой мохнатой кроной, она недаром привлекла их внимание. Её ровный как свеча ствол, быть может, станет мачтой на большом военном корабле и сам король прикоснётся к ней.

Чтобы отвести от себя беду, лесорубы постарались обратить гнев ведьмы на тех, для чьей пользы рубят корабельные сосны - на судовладельцев и хозяев верфей. Ингрид выслушала мужчин в недобром молчании. Когда сосна рухнула, она в последний раз провела ладонью по её стволу.

- Я узнаю, кому ты достанешься. Плохо ему будет!

Колдунья отломила пышную, липкую от смолы ветку и исчезла, унося её с собой.

II

По быстрым рекам шведского севера лес сплавляли на юг страны, где он использовался как топливо и для иных хозяйственных нужд. Лучшая его часть поступала на верфи.

В июле 1657 года сосна колдуньи Ингрид стала мачтой на двадцатичетырёхпушечном корабле "Седой странник", выстроенном по заказу некоего жителя Стокгольма. Георг Хёгвальд - так звали заказчика - прежде служил в королевском военном флоте в чине лейтенанта, но после смерти какого-то родственника сделался владельцем большого состояния и оставил службу. С тех пор он вёл праздное существование, не пытаясь приумножить своё богатство, за что прослыл бездельником. Впрочем, ни в чём другом его нельзя было упрекнуть. В его доме не случалось буйных оргий. Ни разу он не разгромил в пьяном угаре погребок, где обычно собирались моряки и куда он частенько наведывался выпить пива и побеседовать с прежними товарищами по службе. Казалось невероятным, что бывший моряк, да к тому же человек молодой и не обременённый семейством, ведёт такую спокойную тихую жизнь.

В то время население Стокгольма не превышало тридцати тысяч человек, и каждый гражданин был на виду, тем более состоятельные люди. Неудивительно, что с тех пор как Хёгвальд обосновался в городе, о нём ходили разные нелепые слухи. Прислуга внимательно следила за ним, пытаясь узнать, какими чёрными делами он занимается в тайне от добрых людей. Но любопытных постигло разочарование. Хёгвальд не замечал общего интереса к своей особе. Похоже, что ему действительно было нечего скрывать. Его не тревожили подозрительные посетители. Ночи он проводил дома. Молчаливый, необщительный, он любил покой и порядок. В его доме царила глубокая тишина, словно там обитали не люди, а призраки. Слуги ходили на цыпочках, говорили полушёпотом. У болтливых и шумных хозяин высчитывал из жалования за беспокойство.

Роскоши он не ценил. Его комната напоминала обстановкой офицерскую каюту на военном корабле. Одевался он просто и не носил ни парика, ни каких-либо украшений, кроме старинного массивного кольца с сапфиром, которым дорожил как амулетом. На упрёки в пренебрежении модой Хёгвальд обычно отвечал, что не хотел бы выглядеть хуже собственного костюма.

В самом деле, он не был красив. Его узкое остроносое лицо с глубоко посаженными водянисто-голубыми глазами и жёстким ртом, гладкие бесцветные волосы вряд ли могли вдохновить живописца или привлечь разборчивую красотку. Худоба и привычка держаться очень прямо зрительно увеличивали его и без того слишком высокий рост. Но было в этом необщительном и в общем-то скучном человеке своеобразное обаяние, располагавшее к нему с первого взгляда. Никому в городе не приходилось видеть Хёгвальда разгневанным, радостным или печальным. Его невозмутимость, ровный спокойный тон и постоянство требований нравились слугам, и они охотно прощали ему безобидные прихоти.

Когда "Седой странник", наконец, сошёл со стапелей и по городу пронёсся слух, что Георг Хёгвальд приобрёл каперский патент и спешно вербует команду, сплетники угомонились. Впервые за шесть лет жизни в Стокгольме Хёгвальд предпринял нечто, заслуживающее одобрения. Шла война с Данией, и для молодого человека, знающего толк в военном деле, сидеть сложа руки в такое время было просто позором.

III

Достав из кармана трубку, Георг Хёгвальд положил её перед собой на чёрную с золотой вышивкой скатерть и ласково потрепал по голове собаку, с ворчанием привставшую возле его кресла. Это была тощая гладкошёрстая немецкая гончая. Ощетинившись, она смотрела в дальний угол комнаты, куда не достигал свет горящей на столе свечи.

Ненастный вечер стучал мелкими дождевыми каплями в высокое окно. Тяжёлые синие шторы слегка покачивались, когда порывы ветра с воем сотрясали рамы.

- Не бойся, Хильд, - сказал Хёгвальд, поглаживая собаку. - Этот шторм нам не опасен. Другое дело, если такая погода застигнет нас в море. Тогда твоему хозяину придётся несладко.

Собака, носящая имя одной из валькирий, лизнула ему руку и заскулила. Но внезапно из её горла вырвался странный хрипящий звук. Она взвыла и прижалась к ногам хозяина. Удивлённый, он поднял глаза и оцепенел. В трёх шагах от него в густой тени чёрного полога кровати тускло светился туманный столб. Нет! Это была женская фигура, похожая на сгусток мерцающего пара. Вцепившись в резные подлокотники кресла, Хёгвальд безмолвно наблюдал, как она медленно приближается к нему. Очертания её не менялись при движении, словно зыбкое вещество, из которого она состояла, было заключено в невидимую твёрдую оболочку.

Собака в страхе забилась под стол. Пришелица остановилась перед Хёгвальдом, и он услышал её негромкий голос:

- Для тебя срубили мою сосну. Ты лишил меня половины моей волшебной силы, а я возьму твой корабль. Если выйдешь на нём в море, не вернёшься!

Призрачная фигура надвинулась на Хёгвальда. На миг он ощутил себя как бы в наплывшем облаке тумана. Вскочив, он быстро обернулся, но пришелица уже исчезла.

Заперев дверь, хозяин дома вернулся к столу. Собака высунула морду из-под скатерти и виновато взвизгнула.

- Вылезай, Хильд, - хладнокровно произнёс Хёгвальд. - Она ушла. Слава Создателю, я не лесоруб и не сплавщик, но ведьма, кажется, решила выместить на мне свою злобу. Что ж, моё завещание готово... Я не могу отказаться от этой экспедиции.

Набив трубку табаком, он разжёг её от свечи и закурил. Собака подошла, виляя хвостом, и положила голову на колени хозяина. Её тёплые карие глаза смотрели на него с тревожным вопросом. Хёгвальд невесело улыбнулся:

- Великодушное существо, ты живёшь для меня и этим счастлива. Ты разделишь мою судьбу, какой бы она ни была.

IV

Густой туман поглотил вечерний город. Погода напоминала осеннюю, и не верилось, что в разгаре лето.

Остановившись перед аркой своего дома, Георг Хёгвальд окликнул Хильд, рыскавшую за непрозрачной туманной завесой. Вторую половину этого промозглого дня они провели на корабле и теперь возвращались домой. Последний вечер на берегу им предстояло коротать вдвоём.

"Ничего, - думал Хёгвальд, ожидая свою беззаботную спутницу, - мы устроим для себя маленький праздник, я прикажу накрыть стол в зале, зажечь канделябры..."

- Господин, купите птицу!

То, что неожиданное предложение было сделано по-голландски, не так изумило Хёгвальда, как облик существа, появившегося перед ним будто из-под земли. Это был мальчуган лет десяти-двенадцати, тощий, длинноногий, чумазый. Обеими руками он держал за ручку большую корзину и, сгибаясь под её тяжестью, заглядывал в лицо Хёгвальду. В корзине сидел великолепный петух. Свесив три длинных красно-жёлтых пера, он важно посматривал на незнакомца круглым чёрным глазом.

- Купите птицу, господин, - повторил мальчик, с усилием приподняв корзину.

- Птица у тебя замечательная, и я охотно куплю её, - сказал Хёгвальд, на сердце у которого внезапно стало тепло и уютно, словно он уже держал в руках мягкого петуха. - Но скажи, мальчик, почему ты заговорил со мной по-голландски? Разве я похож на чужеземца?

- Наверное, нет, господин, но вы же понимаете меня.

- Да, понимаю. Откуда ты? Как твоё имя?

- Ян, а ещё - Фогель. Так меня прозвали матросы из-за моей птицы.

- Матросы? Значит, ты с какого-то корабля?

Мальчик назвал голландское судно, два дня назад ушедшее из Стокгольма.

- Где же ты живёшь?

- В порту, господин. Купите у меня птицу.

- Куплю непременно, но такие сделки не заключаются на улице. Пойдём ко мне и обсудим условия за ужином.

V

На столе горели серебряные канделябры. Драгоценная посуда сверкала разноцветными огоньками. Петух разгуливал по залу с таким видом, будто попал туда, где в нём больше всего нуждались, и неторопливо склёвывал крошки пирожного, которыми его угощал хозяин дома. Хильд с любопытством следила за невиданной птицей, не отваживаясь на близкое знакомство.

Перед ужином Фогеля заставили вымыться и облачили в длинную ночную рубаху, так как одежды по его росту в доме не нашлось. Взглянув на мальчика, Хёгвальд в первый раз заметил, что тот удивительно похож на него самого: такое же продолговатое лицо, льняные волосы. "Это к счастью", - весело подумал хозяин.

Чтобы маленький гость не чувствовал себя стеснённо, Хёгвальд отослал слуг, усадил его рядом с собой и дал ему вина. Мальчик оживился и, как волчонок, набросился на еду. В продолжение всего ужина его рот ни на миг не оставался свободным, поэтому говорил один Хёгвальд. Хозяин дома никогда не бывал многословен, но в этот вечер он сам себя не узнавал. Он рассказывал голландскому мальчику о "Седом страннике", о своей прежней службе и давно утраченных друзьях. Ян Фогель слушал не очень внимательно. Он грустно размышлял о том, где проведёт ночь. Хозяин не заговаривал о петухе, и постепенно мальчиком овладело беспокойство: уж не вздумал ли богатый незнакомец забрать птицу даром?

- Сколько же ты хочешь за свою пташку? - спросил Хёгвальд, угадав тревогу гостя.

Ян задумался. Нелегко оценить своё единственное достояние.

- Видно, ты так дорожишь этим петухом, что всех моих денег не хватит, чтобы купить его, - сказал Хёгвальд. - Оставайтесь-ка у меня оба.

Серые глаза мальчика расширились от удивления, но хозяин не шутил.

После ужина он отвёл Яна в комнату, где была приготовлена постель, а утром забрал его на корабль.

К вечеру того же дня "Седой странник" ушёл из стокгольмской гавани.

По-шведски Фогель не понимал и пока мог быть только слугой при капитане. Хёгвальд поселил мальчика с матросами, чтобы тот быстрее научился новому языку, но маленький голландец оказался большим сорванцом, матросам не было от него покоя и уже через два дня Хёгвальду пришлось задуматься над тем, куда переселить своё сокровище. Он перевёл Яна в небольшое помещение, смежное со своей каютой. Теперь Фогель всегда был под рукой у хозяина.

В свободные часы Хёгвальд учил Яна говорить по-шведски и скоро тот уже вовсю болтал с матросами. В этом мальчике Хёгвальд нашёл то, в чём больше всего нуждался. Ян привязался к нему. Их внешнее сходство бросалось в глаза, и многие на корабле считали Фогеля сыном капитана. О своих родителях Ян не заговаривал. Вероятно, они умерли. Он вообще очень неохотно рассказывал о себе, и его жизнь до того дня, когда он предложил одинокому прохожему петуха, так и осталась для Хёгвальда тайной.

Размышляя о том, как по возвращении в Стокгольм будет воспитывать своего приёмыша, Георг Хёгвальд совершенно забыл, что ещё недавно считал себя обречённым на близкую гибель.

Петух расхаживал по кораблю, вызывая всеобщее восхищение, которое не разделяла только Хильд. Попытка установить дружеские отношения с пёстрой птицей едва не стоила собаке глаза.

VI

Со дня отплытия прошло две недели. За это время жертвами "Седого странника" стали несколько судёнышек датских и норвежских рыбаков. Хёгвальд потопил их, твёрдо убеждённый, да простит ему Бог, что действует на благо Швеции.

На всяком морском судне, будь то роскошно украшенный военный корабль, тяжеловесный "купец" или скромная рыбацкая посудина, обитает добрый дух-покровитель. Это маленький старичок с обветренным лицом и длинной белой, как пена, бородой. Днём он невидим, но ночью, особенно в непогоду, его можно заметить на палубе. Напевая странную заунывную песню, он ходит по кораблю и крохотным молоточком простукивает каждую доску, бревно и брус. Если что-то не в порядке, тревожный стук молоточка предупреждает команду об опасности.

Конечно, у "Седого странника" был такой покровитель. Хотя никому ещё не доводилось его видеть, матросы говорили о нём с уважением.

Как-то вечером, когда, проверив вахту, Хёгвальд уже собирался уйти к себе и лечь, к нему подбежал страшно возбуждённый Фогель.

- Гере капитан! - воскликнул он, задыхаясь от волнения. - Взгляните, там, на грота-рее... сидит человечек... Он в плаще, и шляпа у него такая высокая, с мягкими полями, как у вас!

- В следующий раз, Ян, - сухо произнёс Хёгвальд, - за подобную дерзость ты будешь наказан, а пока ступай в мою каюту и жди меня, ибо это не всё, что я должен тебе сказать.

Присмиревший Фогель поспешно удалился.

Хёгвальд прошёлся по палубе. Облака, похожие на рваные клубы дыма, стремительно мчались по небу, то и дело закрывая луну. Длинные реи, схваченные парусами, чернели среди переплетений снастей. Заметить с палубы крохотную фигурку, примостившуюся на грота-рее, казалось немыслимым, и всё же в один миг, когда луна освободилась от пелены облаков и засияла в полную силу, Хёгвальд отчётливо различил вверху, на фоне её золотого диска, силуэт крошечного человечка в широкополой шляпе.

Придя в свою каюту, командир "Седого странника" обнаружил Фогеля, сидящего у двери с сонным петухом на коленях. При появлении хозяина мальчик проворно вскочил, прижимая к себе своего неразлучного спутника.

- Я видел твоего человечка, - мрачно сказал Хёгвальд. - Но вот что, Ян, никому не проболтайся о том, что нынче он облюбовал грота-рей. Это очень дурной знак, но незачем беспокоить команду понапрасну. От судьбы не уйдёшь, а может, нам обоим померещилось.

VII

К утру лёг туман. Несколько часов шли почти вслепую. Ближе к полудню молочная мгла поредела, и сквозь неё смутной тенью проступили очертания трёхмачтового корабля. Рассмотреть его флаг было невозможно, но воинственный вид судна, а главное, близость датских берегов говорили о том, что встреча может дорого обойтись шведам. Вскоре туман рассеялся, и датчанин стал виден во всём своём великолепии. Это был трёхпалубный военный корабль, вооружённый никак не менее чем шестью десятками орудий разного калибра. Весь вечер и всю ночь он преследовал "Седого странника" и на рассвете почти настиг его.

- Не отходи от меня, мальчик, - сказал Хёгвальд Фогелю.

Тот стоял рядом с капитаном, держа на руках петуха, и с любопытством наблюдал за царящей вокруг лихорадочной суетой, в которой неуловимо сквозила обречённость. У шведского капера было слишком мало шансов одолеть противника, едва ли не втрое превосходящего его в вооружении и в численности экипажа.

Первые же залпы датчанина сокрушили остатки надежды у самых безрассудных из команды Хёгвальда. На "Седом страннике" рухнули мачты, волны пламени текли по его окровавленной палубе. Окутанный чёрными и белыми клубами дыма, он был похож на горящий замок.

Ян Фогель испуганно смотрел на капитана. Хёгвальд что-то яростно кричал мечущимся по палубе людям, но мальчик не понимал ни единого слова. Вдруг, резко обернувшись к Фогелю, хозяин приказал:

- Прыгай за борт!

Поражённый Фогель не шелохнулся. Не тратя больше слов, Хёгвальд схватил его в охапку и выбросил в море. Прижимая к себе петуха, Ян летел вниз с зажмуренными от ужаса глазами. Погрузившись в ледяную темноту, он не увидел, как новый залп датских орудий снёс часть кормовых надстроек "Седого странника" и оглушённый взрывом Хёгвальд тоже оказался за бортом. Верная Хильд бросилась вслед за своим господином и погибла, засыпанная горящими обломками.

Когда Ян вынырнул, высокая корма "Седого странника" уже порядком отдалилась. Сквозь дым было видно, как несколько чёрных фигур сорвалось с борта, словно камни с крутого обрыва. Фогель пронзительно вскрикнул и вновь с головой ушёл в обжигающую холодом воду. Отчаянно барахтаясь, он почувствовал, как его волосы зацепились за что-то и неведомая сила увлекает его вверх. Жадно глотнув тяжёлого от дыма и гари воздуха, Ян открыл глаза. Перед ним возвышалась, закрывая полнеба, чёрная громадина. Обрывки канатов пучками спускались с неё в воду и, как змеи, шевелились в тёмных волнах.

- Держись, - с усилием вымолвил Хёгвальд по-голландски и, ухватившись за канат, рывком вытащил Фогеля за плечи из воды.

Наугад протянув руку, Ян успел вцепиться во что-то твёрдое, неровное, и тут чудовищная вспышка опалила его нестерпимым жаром, и тяжёлый громовой удар бросил его в душную ночь.

Ян опомнился почти мгновенно. Пальцы его даже не успели разжаться. Он висел на правой руке, левой всё ещё прижимая к себе петуха. Хозяин был рядом. Сражение окончилось. Над датским кораблём стояла густая завеса дыма, но ни один выстрел больше не заглушал голос ветра.

- Ян, - сказал Хёгвальд, - ты сможешь добраться до того корабля? Плыви к нему.

- К датчанам? Зачем, гере капитан?

- Затем, что от нашего "Седого странника" осталось слишком мало, чтобы мы могли рассчитывать на него.

- А вы? Вы поплывёте со мной?

- Нет, Ян. Если датчане подберут меня, то лишь для того, чтобы повесить. Тебя они пощадят. Плыви же, пока не поздно!

- Нет, нет, я не хочу! - воскликнул Фогель, крепче вцепившись в канат. - Гере капитан, позвольте мне остаться с вами!

Хёгвальд не стал настаивать. Лишившись Фогеля, он постарался бы скорее отправиться за своими спутниками. Маленький голландец продлил ему жизнь.

Крестообразный обломок мачты, за который они держались, стал их прибежищем. Они забрались на него, дрожа от холода. Петух, за всю свою жизнь не переживший столько потрясений, сколько выпало на его долю в этот злополучный день, пребывал в глубоком обмороке. Ян Фогель, едва сдерживая слёзы, тормошил и тряс своего любимца. Наконец, к неописуемой радости мальчика, петух начал подавать признаки жизни. Открыв мутные глаза, он томно взглянул на маленького хозяина и вдруг слабым осипшим голосом прокукарекал. От неожиданности Фогель чуть не выронил его. Как ни тяжело было на душе у Хёгвальда, он не удержался от смеха. Счастливый Ян беспечно вторил ему. Эта вспышка веселья была для них как глоток живой воды. Из всего экипажа "Седого странника" уцелели, по-видимому, только они двое, и надежды на спасение у них почти не было.

Уходящий датчанин едва виднелся на фоне серого неба и вскоре совсем скрылся за стальными хребтами волн. Море превратилось в безжизненную пустыню. Лишь обгоревшие, дымящиеся обломки - следы сражения - виднелись повсюду на его поверхности. Набегающие волны окатывали пеной двух уцелевших людей, скорчившихся на изуродованных останках мачты, и вода, стекающая вниз по скользкому дереву, была тревожного красноватого оттенка.

В пылу сражения Хёгвальд не замечал, что ранен, но теперь жгучая боль захлестнула его, как поток лавы. Красный туман застилал ему глаза. Обнимая цепенеющего от холода Фогеля, Хёгвальд изо всех сил старался удержаться в сознании. Он никогда не дорожил жизнью, много раз рисковал ею, находя в этом удовольствие. Но сейчас, когда его силы понемногу уходили вместе с кровью, он с радостью продал бы душу дьяволу за возможность сохранить жизнь ради мальчика, который доверчиво прижимался к нему, не подозревая о том, что скоро останется один посреди мрачного моря.

VIII

Пасмурный день потускнел, сумерки поглотили его сероватый свет, а затем наступила тёмная безлунная ночь.

- Мы недалеко от берега, - сказал Хёгвальд. - Возможно, завтра мы увидим его или нас подберут рыбаки. Молись. Ян, твои молитвы дойдут до Бога. Ближе всех к нему дети и ангелы.

- Но я не знаю молитв, гере капитан! - упавшим голосом произнёс Фогель. - Я ведь не ходил в школу. Это значит, что Бог не захочет нас спасти?

Не отличавшийся набожностью Хёгвальд попытался вспомнить какую-нибудь подходящую к случаю молитву, но в голове у него вихрем кружились обрывки матросских песен, повествующих о кровавых сражениях на море, о казнях и пытках, о чудовищах, уничтожающих корабли со всей командой. Ужасные образы скользили перед ним. Ему казалось, что на дне моря бушует пламя и красные отблески скользят по гребням волн.

- Мне нравится твоё кольцо, - произнёс голос, звук которого заставил Хёгвальда вздрогнуть. Он поднял глаза.

В оранжевом зареве нездешнего огня перед ним на крестовине мачты стояла высокая стройная женщина в светлом платье. Босая, с длинными развевающимися на ветру пепельно-русыми волосами, она напоминала сильфиду. На шее у неё висело янтарное ожерелье, запястья украшали костяные браслеты. Окинув Хёгвальда презрительным взглядом, она усмехнулась:

- Мои проклятия сбываются быстро...

- Если ты та самая ведьма, что посетила меня перед отплытием, - сказал Хёгвальд, - то ответь, что я должен сделать для того, чтобы ты оставила меня в покое?

- Моё проклятие уже сбылось, и если я сейчас оставлю тебя, ты умрёшь ещё до рассвета, но я могу спасти тебя и мальчика, если ты отдашь мне своё кольцо.

Георг Хёгвальд снял с руки мерцающий сапфир в тяжёлой серебряной оправе и протянул ведьме. Глаза её блеснули, как у волчицы. Она схватила кольцо и быстро надела себе на палец.

- Хорошо, - удовлетворённо произнесла она. - Ты отдал мне свой амулет. Дай мне руку, пойдём со мной.

Удивляясь тому, что делает, Хёгвальд взял ведьму за руку и с неожиданной лёгкостью поднялся на ноги. Ингрид взмыла вверх, увлекая его за собой. Оглянувшись на Яна, Хёгвальд похолодел: рядом с мальчиком на обломке мачты, скорчившись, лежал он сам. Он рванулся назад, но Ингрид удержала его.

- Не смотри туда и не пытайся понять то, что увидел.

- Погоди! Я не могу идти с тобой.

- Из-за мальчика?

- Да. Я должен остаться с ним или взять его с собой.

- Ты любишь его, - сказала Ингрид более мягким тоном, - и готов заплатить любую цену, чтобы выжить ради него, а не ради себя. Я понимаю тебя. Люди отняли у меня то, что было мне дорого. Я не поступлю с тобой так. Вы оба спасётесь, если ты согласишься пойти со мной. Сегодня большой праздник духов, и я не хочу появиться на нём одна. Мне нужен спутник.

- Ты хочешь, чтобы я участвовал в сатанинской оргии? Боюсь, что из меня выйдет плохой кавалер. С раной в боку я не на многое гожусь.

- Я дам тебе волшебный напиток, заживляющий раны. Идём же! Ты не похож на праведника, и вряд ли ангелы спустятся с небес, чтобы спасти тебя.

Не найдя, что возразить на это, Хёгвальд уступил.

...Они летели низко над острыми гребнями волн, направляясь, как ему казалось, не к берегу, а в открытое море. Доверившись своей спутнице, Хёгвальд больше не задавал вопросов.

Впереди на горизонте проступила во тьме густо-чёрная линия. Расширяясь, она постепенно приняла очертания скалистого берега. Хёгвальд с недоумением вглядывался в приближавшуюся землю. Дания осталась позади, и он не помнил, чтобы на морских картах в этом месте был обозначен какой-нибудь остров.

- И всё же он существует, - сказала Ингрид, услышав мысли своего спутника. - Это остров Сандфлес. Каждый год колдуны, демоны и тролли со всего света собираются сюда на праздник.

Миновав цепь прибрежных скал, о которые с шумом разбивались волны прибоя, Ингрид и Хёгвальд увидели под собой травянистую равнину, с трёх сторон окружённую лесом. Посреди неё пылал гигантский костёр. Вокруг него маячили тени с горящими факелами в руках. Казалось, равнина объята пожаром.

Едва новоприбывшие спустились на землю, как к ним со всех сторон бросились существа, будто сошедшие с картин Иеронима Босха. Уродливые полузвериные лица, голые косматые тела, перепончатые крылья закружились вокруг Хёгвальда в дрожащем свете пламени. Конечно, он не предполагал встретить здесь пастушек с ангельскими чертами и нежных пастушков, играющих им на свирелях, но вид этого сборища превзошёл все его ожидания. Обычное хладнокровие едва не изменило Хёгвальду. У него не было с собой никакого оружия, впрочем, оно вряд ли помогло бы ему, если бы твари проявили враждебность. Но они явно обрадовались появлению новичка. Сверкающие глаза внимательно рассматривали его, когтистые руки тянулись к нему со всех сторон. Каждому хотелось дотронуться до его одежды, дружески похлопать по плечу.

- Какой красавчик! - неслось отовсюду. - Кто это, Ингрид?

- Мой друг, - сухо ответила ведьма. - Отойдите! Я представлю его Господину.

Крепко стиснув руку Хёгвальда, она потащила его сквозь расступающуюся перед ними толпу.

Громадный, в три человеческих роста костёр распространял волны приятного тепла, освещая почти всю равнину. Неподалёку от него стоял деревянный помост, на котором восседал грузный мужчина лет сорока, облачённый в чёрную мантию с капюшоном. Рядом примостились два хорошеньких мальчика-близнеца. Их лица и длинные золотистые волосы излучали ровный фосфорический свет, контрастирующий с глухой чернотой их одежд.

- Это Эсберн Фридаль, великий маг, посланец тьмы, - шепнула Ингрид Хёгвальду. - Мальчики - его ученики. Если хочешь вернуться домой живым, ты должен поклониться Фридалю как наместнику ада и признать над собой вечную власть Сатаны. Подожди меня здесь!

Оставив Хёгвальда, Ингрид приблизилась к помосту, опустилась на колени и коснулась губами края мантии Фридаля. Между ведьмой и хозяином праздника завязался долгий разговор. Хёгвальд понимал, что речь идёт о нём, так как мальчики с интересом поглядывали в его сторону. Наконец Фридаль властно отстранил Ингрид и жестом приказал ему подойти.

Взгляд чёрного мага излучал мощную энергию. Хёгвальд с трудом выдержал его, но не отвёл глаза.

- Ты желаешь стать одним из нас? - снисходительно усмехнулся Фридаль. - Но зачем дьяволу неудачливый пират?

- Буду откровенен, сударь, - спокойно ответил Хёгвальд. - Я не стал бы беспокоить дьявола и его служителей, если бы Бог не отвернулся от меня за мои грехи. Я отрекусь от святого причастия, если вы спасёте моего приёмного сына.

Несколько мгновений Фридаль изучал Хёгвальда пристальным взглядом, затем обратился к одному из мальчиков:

- Конрад, принеси Напиток Жизни.

Юный ученик мага проворно соскочил с помоста и будто растворился в воздухе. Миг спустя он появился перед Хёгвальдом и подал ему круглый бокал дымчатого стекла, наполненный ароматной серебристо-розовой жидкостью. На вкус она была приторно-сладкой. Осушив бокал, Хёгвальд почувствовал прилив сил. Тепло разошлось по его телу.

- Ты готов отречься от Бога, чтобы спасти любимое существо, - снова заговорил Фридаль, - но дьяволу не нужна такая жертва. На рассвете тебя и твоего сына подберёт шведское судно: пьяный шкипер отклонился от курса. Пока же ты наш гость. Отдыхай, грейся у костра, пируй с моими подданными, но с первыми петухами ты покинешь Сандфлес и больше никогда сюда не вернёшься.

Поблагодарив гостеприимного хозяина, Хёгвальд уже собирался уйти с нетерпеливо ожидавшей его поодаль Ингрид, как вдруг нежные детские пальцы коснулись его руки, на которой прежде было кольцо.

- Если ты не вернёшь себе то, что она взяла, - тихо произнёс Конрад, - она не отпустит тебя. Ты станешь её рабом и каждый год будешь прилетать с ней на Сандфлес.

IX

Хёгвальд сидел на траве, устало прикрыв глаза. С ним происходило что-то странное, непонятное. Он ощущал себя своим среди чудовищ преисподней. Ингрид овладела его разумом и чувствами, заставила желать того, чего желала она, и близость с ней доставляла ему наслаждение. Оргия, в которой он участвовал, не казалась ему омерзительной, хотя на этом празднике не действовали никакие ограничения, всё было дозволено, кроме одного - вредить друг другу.

Только что закончились ритуальные танцы, и гости Фридаля весело набросились на яства и напитки, расставленные прямо на земле. Пировали, сидя вокруг костра. Хёгвальд не рискнул отведать угощение, предполагая, что аппетитно пахнущие блюда могут быть приготовлены из слишком экзотических для его простого вкуса продуктов вроде мяса змей, жаб или некрещеных младенцев. Ингрид спустилась к морю гадать по лунной дорожке, оставив своего спутника одного среди гостей. Он выбрал место подальше от костра, где трепещущий свет огня мерк, уступая сиянию луны.

Пиршество было в разгаре. Никто не замечал тихо сидящего поодаль Хёгвальда. Но его уединение было недолгим. Он почувствовал чьё-то пристальное внимание и лёгкое движение возле себя в темноте. Беспокойства он не ощутил - лишь ленивую досаду на то, что его потревожили без причины. Это были воспитанники Фридаля. Конрад подошёл и сел рядом. Его брат-близнец остановился поодаль, молча разглядывая гостя.

Хёгвальд заметил, что сходство между мальчиками не так велико, как показалось ему вначале. Во всяком случае, он вполне мог отличить одного от другого. Несмотря на благодарность к своим спасителям он предпочёл бы поменьше привлекать их внимание, но Конраду явно хотелось поговорить. Хёгвальд не нуждался в его советах и сделал попытку пресечь бессмысленный разговор вопросом, неприятным для мальчика:

- Как такие юные очутились на колдовском празднике? Неужели дьявол заключает договоры с детьми?

Конрад дружелюбно улыбнулся, нисколько не обиженный резковатым тоном гостя.

- Я ни о чём не договаривался с дьяволом. Это дело моей новой матери. - Он неопределённо махнул в сторону группы призраков, медленно кружащихся поодаль в лунном свете. - Я жду своего рождения. Она уже знает, что я её будущий сын, именно такой, какого она хочет иметь. Но ей не сказали, что я заберу её жизнь...

- Разве это можно знать заранее?

- Разумеется. Как и многое другое, например то, что ваша жизнь будет долгой, если только вы не оставите своё кольцо Ингрид. Она думает, что камень, вставленный в него, открывает миры, но она ошибается. То кольцо на руке дьявола, и он не отдаст его никому.

Хёгвальд не понял слов мальчика о его новом рождении и будущей матери, которой предстояло умереть при родах. Он решил, что речь идёт о каком-то сатанинском ритуале. Куда больше интересовала его судьба кольца, подаренного им ведьме, разумеется, не от чистого сердца. Конрад был прав: с амулетами не следует расставаться так легкомысленно, но вернуть кольцо не представлялось возможным.

Неслышно приблизившись, Ингрид опустилась на землю рядом с Хёгвальдом и обняла его за плечи.

- Тебе холодно. Пойдём, поищем место ближе к огню.

- Боюсь, что огонь не согреет меня, я ведь всё ещё в море.

- Неправда! Ты здесь, со мной, и я люблю тебя. Не веришь? Но ведь ты - жив! Ты вернёшься домой и спокойно заживёшь на берегу со своим мальчиком. Пожалуй, я сделала доброе дело, лишив тебя возможности разбойничать на море. Я спасла твою душу! - колдунья рассмеялась, любуясь блеском сапфира. - Твой камень связал нас с тобой. Где бы ты ни был, я всегда буду чувствовать тебя. Ты понравился мне ещё в Стокгольме, но я прокляла тебя раньше, чем увидела впервые. Моё проклятие уже действовало, и единственное, что я могла для тебя сделать, - это помочь тебе выжить. Не сердись, обними меня и скажи, что прощаешь!

Сжав ладонями её гибкую талию, Хёгвальд ощутил нежность, какой никогда не испытывал прежде. Странно, но в душе он был благодарен Ингрид за то, что произошло с ним по её вине. Если бы он не отдал ей кольцо в море, то сделал бы это теперь, чтобы снова и снова возвращаться к ней на волшебный остров Сандфлес...

За спиной Ингрид выросла чёрная тень. Тонкая фигура - не женская, не мужская, облачённая в длинное одеяние, плавно подняла руку. С узкой ладони полыхнул слепящий свет. Неестественно громкий, мучительный звук обжёг Хёгвальда, как порыв ветра, примчавшийся с пожара, и вырвал Ингрид из его объятий. Мгновение во тьме мерцал отдаляющийся костёр. Потом ночь поглотила его.

Охваченный пламенем боли и холода, Хёгвальд со стоном открыл глаза. Над ним в чёрном небе стояла одинокая звезда и, перекрывая шум ветра, гремел тот ужасный, невыносимый звук - петушиный крик. Петух пел так, словно эта песня была последней в его жизни. Когда он, наконец, умолк, стало слышно, как потихоньку всхлипывает его маленький хозяин.

- Ян, - тихо позвал Хёгвальд.

Мальчик перестал плакать и молча прильнул к нему.

Приподняв бессильно свесившуюся с мачты руку, которую лизали ледяные языки волн, Хёгвальд с трудом разжал онемевшие пальцы. Что-то круглое, гладкое скользнуло с его ладони в воду. Это было кольцо. Вероятно, он снял его в забытьи и сжимал в руке или...

Ах, да, как он мог забыть? В тот миг, когда неведомые силы разлучили его с Ингрид, он попытался удержать её за руку, но не смог, и в его ладони остался маленький предмет вроде отшлифованного волнами камешка...

Х

Синий рассвет забрезжил над морем. Наступающий день обещал быть ясным. Над очистившейся от облаков линией горизонта постепенно проступило бледно-розовое пятно, и в его центре, словно источник этого призрачного сияния, возник корабль. Он приближался, медленно вырастая из воды, будто созданный взмахом магического жезла, но его реальность не оставляла сомнений. Корабль, обещанный Фридалем, пришёл за теми, кто ждал его с таким нетерпением.