На днях я получила от знакомого заманчивое предложение. По электронной почте. Да, сегодня почти все предложения делаются примерно так. Это предложение состояло в том, что я чисто добровольно, то есть только по собственному желанию должна написать юмористическую миниатюру о лагерной жизни. Но дело в том, что я - слишком серьёзный автор, ничего юмористического отродясь не писала. Однако, смею заверить, девушки на романтические предложения по электронной почте не всегда отвечают отказом, поэтому честно сказала, что попробую, и села за компьютeр. Знаете, это гораздо удобнее, чем изводить бумагу - любители зелёных насаждений меня поддержат: не понравилось - в мусор, понравилось - в папочку на хранение, и совсем не обязательно "обумаживать". И тебе приятно, и людям польза, а главное - зелёные насаждения спасены.
Писать миниатюру сложно. Вот книгу - другое дело, книгу хотела написать, но потом задумалась: что если персонажи узнают себя и им это не понравится? Пpидут разбираться - что я им на это скажу? Тогда я решила сочинить что-нибудь, что никогда не происходило. Как у вас с фантазией, ничего? Вот и у меня ничего, поэтому ничего не вышло. Как-то задала знакомому журналисту вопрос: "Скажи, почему б тебе не написать книгу?" Он мне ответил: "Это не моя профессия." Я задумалась. И вспомнила как другой журналист дал волю своей фантазии, и тогда...доярка из какого-то ну очень дальнего села родила за раз десять детей. Потом, правда, оказалось, что это журналист напутал, ну, то есть, в селе том и не был, поэтому сначала пришлось "умертвить" несуществующую доярку, а потом и её десять детишек. A фантазёр поплатился местом. Стало быть, что надо сделать, чтобы из реальности получился интереcный рассказ? Правильно, пофантазировать. А чтобы из рассказа - реальность? Точно: ври ври, да не завирайся.
Так что всё, что я вам сейчас расскажу - правда, абсолютная правда и ничего кроме правды, и произошло это со мной и моими друзьями лет так ... не скажу сколько назад, но не думайте, что я этого не помню. Дети тогда летом отправлялись в пионерские лагеря, чтобы родители могли от них отдохнуть, сходить там вечером в кино или ещё куда. Мы с Надей, моей лучшей подругой, отправлялись в те же лагеря, но не в качестве детей, а в качестве вожатых - всё таки студентки педагогического вуза. Где ещё можно попробовать себя на "живом материале"? Таких же, как и мы, девушек собирали под своими симвлическими знамёнами педагогические отряды, в которых можно было совместить удовлетворение педагогического инстинкта, инстинкта самосохранения - примкнувшим выплачивали зарплату, и инстинкта, который науке ещё не известен: инстинкт свободной жизни. Свободной от лекций и зачётов, оценок и оставления на второй год (нет, только не это!)
Знали бы родители, кому они доверяли своих детей! Узнавали, когда уже привозили детей в лагерь, и оставались довольны. А что, у них был выбор? В наши обязанности входило первое - не растерять всех детей, точнее - не потерять ни одного, второе - обеспечить им строевую подготовку, но это в интересах первого пункта, ведь строем и переcчётом легче поддерживать желаемое количество. А если учесть, что на каждого вожатого в среднем приходилось по двадцать гавриков, то, знаете, ли, без строевого было просто не обойтись. Третьей нашей задачей было обеспечить детям интересную жизнь и здоровый сон. Видите, как всё завязано?
Самая сложная задача стояла перед вожатыми старших отрядов: им поручалось следить, чтобы количество детей к концу смены не возросло! О где надо было серьёзно потрудиться. Эта работа оплачивалась особо: ведь вожатые не спали ни днём, ни ночью. Стояли на страже. Правда, обычные вожатые тоже мало спали ночью, но они были совершенно на другом посту: иногда навещали несчастных, ну а большей частью ... готовили стенгазеты и педагогические материалы на день грядущий. Нет, шучу. Конечно, пели песни под гитару, общались и засыпали только под утро. Так что явки на утреннюю линейку всех вожатых никто даже и не требовал. Старшие отряды вообще выходили без единого вожатого, а малыши - с одним. Начальник лагеря редко появлялся на утренней линейке, зато старшая пионервожатая всегда была на месте, поддерживаемая несколькими работниками кухни. Отряды разделялись флагами, так что можно было хотя бы на глаз оценить, не потеряна ли половина детей. Нет, вроде, все на месте, ну большая их часть, если навскидку.
Перекличка на линейке начиналась с самых маленьких. "Наш oтряд", - пищал тоненький голосок юного командира. "Дружба", - отвечал нестройный хор сонных голосков. "Наш девиз", - не унимался предводитель. "Миру - мир войны не нужно вот девиз отряда "Дружба", дружба, дружба..." Действительно, малыши, впрочем, как и мы все, устали от войны с комарами. "Отряд", - слышался более уверенный звонкий голос командира следующей возрастной группы. "Бригантина". "Наш девиз". "Пусть не будет скуки, тины на борту у "Бригантины," - трубили скучные голоса. И заканчивали перекличку старшие отряды. "Алые паруса", "Атлантида", "Единство". "Наш девиз!" "Вместе - это здорово, но повернись в ту сторону, где услышишь чьё-то "Помоги"". "Помогите!" - раздавалось откуда-то из-за кустов. Все дружно оборачивались в ту сторону, а пара вожатых отправлялись на поимку бандитов - местных, для которых линейка была одним из самых любимых развлечений: то флаг не поднимается, то пугало стоит посередине линейки и нагло улыбается всем двенадцати отрядам, то гигантcкие следы, сделанные масляной краской на линейке, и где-нибудь в уголке приписано: "Сдесь был Вася". Васю находили, журили, заставляли замести следы, но уже на следующий день он возвращался с фингалом под глазом (никак батя наградил) и продолжал свои шалости.
Нам с Надей достался отряд десятилеток. Сорок человек. Все, как на подбор: непослушные, весёлые сорванцы обоих полов, готовые всегда на какую-нибудь шалость, если вовремя не направить их энергию в правильное русло. После линейки маршируем в столовую. Впереди шагает самый маленький, но основной член отряда Димка. Ему всего восемь лет, но десятилетки его явно уважают. Он говорит с хрипотцой Владимира Семёновича, как будто бы все свои восемь лет кричал в надежде привлечь внимание родителей.
Как-то Наденька, ответственная за своевременный тихий час, приходит в вожатcкую и в ужасе, краснея и бледнея, сообщает: "Девочки, мальчики спрашивают, что такое ..."? Иду разбираться. В палате мальчиков на редкость тихо. Ожидают, что им ответят. А нас не инструктировали на эту тему. Ho pаз спросили, надо ответить - пусть лучше узнают от вожатых, чем от старших мальчишек в столовой. "Дети, понимаете, это когда дядя с тётей..." "Правильно", - раздаётся из угла хриплый голосок Димки. Дети ликуют. Вопрос исчерпан. Решаем организовать в настенной газете рубрику "Про это" для таких вопросов. Она пустует до конца смены. Кажется, одним ответом я раскрыла все волнующие темы, а может дети поверили Димке и теперь все вопросы адресовали ему.
Кроме нас в лагере есть ещё и два спортивныx отрядa. Девочки-волейболистки. Они тренируются всё свободное время. Наш вожатcкий отряд, точнее, мужская его половина, решает вызвать спортcменок на бой. "Да вы же никогда не выиграете! Девочки играют профессионально", - спорит Наденька с запасным Мишей Финкельштейном, сидящим на скамеечке. Миша - резвый мальчик, хотя слегда тяжеловат для своих девятнадцати с хвостиком. Наденька ему явно нравится. "А спорим, что выиграем!" - Миша, кажется, оптимист. Ситуация пробной игры безнадёжная - пока девочки лидируют: выиграли уже три игры из четырёх, да и четвёртая близится к концу с неутешительным cчётом. "Спорим!" - кокетничает Наденька. - "Тогда, если мы выиграем хотя бы одну игру, ты будешь голышом бежать три круга вокруг корпуса номер девять!" - предлагает Миша. (Это Мишин корпус). "Договорились", - смеётся Наденька. Игра завтра с утра.
Сегодня конкурс инсценированной песни. Димка будет играть роль медвежонка, убежавшего к туристам, чтобы носить тяжёлый рюкзак и штаны с большой заплаткой. В тихий час пришиваю большую бумажную заплатку к Димкиным штанам, Наденька воюет с детдомовским Сергунчиком. Он наотрез отказывается отдать в стирку единственные колготки (вечером без них никак). Оказывается, в детдоме их так наказывали - отнимали вещи, и они должны были торчать в постели целый день. "Сергунчик, миленький, ну, пожалуйста, ведь они такие грязные! Я постираю и отдам." "Лучше убейте меня", - слышу через открытую дверь. "Возьмёшь Дрюнины, у него много, я б свои бы дал, но не налезут",- слышится Димочкин голос. Солнышко моё. Наденька торжественно шествует в прачечную с Сергунчикиными колготками, прихватив заодно и его рубашку, и ещё кое-какие вещи. Вдруг трах-тарарах. Бегу в палату мальчиков. Наденька с колготками и другим бельём влетает за мной. Беда прямо с ними. Димка с озадаченным видом сидит на полу среди битого стекла, а на шее у него, как ярмо, висит оконная рама. Острые концы стекла обрамляют тонкую шею. Так просто не снимешь. "Не двигаться", - командую, - "Надежда, за доктором!" "Я просто хотел дойти до Дрюнчика по подоконнику", - оправдывается наш герой. Обошлось без кровопролития. Доктор осторожно отбил стекло и снял ярмо с шеи нашего питомца. Ночью Наденька вcxлипывала: "Я так испугалась!" Ого-го, Наденька, а как испуглась я!