Папа вырос без отца. В войну многие дети лишились своих отцов. Когда отец ушёл на фронт, папе было пять с половиной лет. Его мама с двумя детьми (5.5 и 1.5 лет) своим ходом, ночуя где придётся, добралась до города Горького, где жила одна из её сестёр. Все, кто остался в селе Баклань под Брянском, были расстреляны. Дедушка, папин отец, пропал без вести, и ни бабушка, ни папа с братом так и не поверили, что он мог погибнуть - ждали и искали его всю жизнь. Ведь были же такие случаи, когда солдаты, получив контузию в голову, теряли память. Только бы знать где это произошло, по какой части и медсанчасти искать! А запросы в красный крест ничего не давали. Уже потом выяснилось, что в военкомате допустили оплошность, записав дедушку с одной ошибкой в фамилии - Вильковский. Вот поэтому папе ничего не удалось найти, а я, в век компьютеров, оказалась более счастливой - нашла несколько документов. Но папы уже не было в живых. Находка взволновала папиного младшего брата, и он по моей просьбе написал мне немало о семьях и дедушки (у которого был один брат), и бабушки (она была младшей из семи детей). После войны папа с бабушкой, братом и дядей-инвалидом войны, братом бабушки, вернулся в город Стародуб, где у них до войны был дом. Они решили, что возвращения дедушки лучше дожидаться в том доме. Но дом был занят другими людьми, которые и "понятия не имели", что до них здесь кто-то жил. Отремонтировали как смогли дом по соседству и стали жить там. Школа была далеко. По дороге, бывало, на братьев нападали местные дети. Это был черносотенный район, и еврейских мальчиков там не жаловали. Однако, мальчики очень любили ходить в школу.
Папа всегда учился ровно, на 4 и 5, младший брат был круглым отличником и закончил школу с медалью, правда, в последний момент золото сменилось серебром. В 5-ом классе папа с учителем ботаники вывел на пришкольном участке новый сорт карликовой яблони, дававший плоды в суровых климатических условиях. За это его наградили Малой золотой медалью ВДНХ. Кормилась семья со своего огорода, который папа с братом и бабушкой обрабатывали.
Отсутствие отца сказалось по-своему. Мальчик рано стал старшим мужчиной в семье и постоянно о ней заботился. В 8 лет он собственноручно клал печную трубу на крыше; приусадебный участок тоже был под его контролем. Быть может, поэтому он мог сделать по дому практически всё из ничего. Ещё с тех времён на долгие годы у папы сохранилась привычка подбирать на улице любой гвоздик или шуруп, любую металлическую деталь - они обязательно пригождались - одна для самодельной тележки на велосипедных колёсах, другая - чтобы повесить картину, третья - починить кухонный шкафчик.
Учиться папа решил на инженера-строителя и поехал поступать в Саратов в политехнический институт. В Саратове жили сразу две семьи родственников со стороны бабушки - её родной брат Миша и двоюродная сестра Фира. Каким-то странным образом придя на консультацию по черчению, папа попал на сам экзамен (возможно, изменили даты), причём экзамен уже шёл час. Но папе разрешили его сдавать. Он получил четвёрку. Остальные экзамены он сдал отлично и был зачислен на первый курс. В общежитии он жил в комнате на 20 человек. В папиной рукописи воспоминаний есть не только имена соучеников и черты их характеров, но и информация о том какие оценки по каким экзаменам эти студенты получили. Феноменальная память! Мне вспоминается такой папин рассказ об учёбе. К какому-то предмету он склеил макет из ватмана и, получив за него четвёрку, принёс обратно в общежитие. Там к папе подошёл студент, который не сделал своего макета, и попросил папу отдать макет ему. "Что ты хочешь с ним сделать? Ведь преподаватель узнает мою работу!" - предположил папа. "Это мои проблемы", - ответил однокурсник. Он взял макет и залил его чёрной тушью. Вернулся довольный - ему поставили отлично! Летом студенты подрабатывали на Волге, разгружая баржи с арбузами из Астрахани.
Надо сказать, что несмотря на то, что папа был скорее хорошистом (я думаю, что преподаватели расценивали основательность как неуверенность - по себе знаю, что чем быстрее отвечаешь, тем более убедительным это кажется преподавателю, разумеется, если не порешь чепуху), его тудолюбие и другие положительные качества позволили папe стать блестящим инженером-строителем-проектировщиком. Папа участвовал во многих промышленных проектах, работая ведущим инженером в Саратовпромпроекте. Некоторые корпуса дома отдыха в Октябрьском ущелье, стеклянная лестница в театре им. Карла Маркса и другие объекты были построены по его проектам.
В какой-то момент папа входил в состав комиссии по аварийности промышленных зданий и был самым малым по званию в этой комиссии. Порой он поражался некомпетентности некоторых коллег, которые даже имели учёные степени. И в Саратовпромпроекте часто к нему приходили сотрудники за консультацией даже в областях, не имеющих отношения к его специализации. Его институтские знания он мог применить через десятилетия, даже если не занимался этим каждый день. (А вот если был вопрос у папы, надо было обращаться в Москву, и там далеко не каждый мог дать консультацию.) Во время одного из осмотров перчаточной фабрики папа обнаружил опасную трещину в цеху и порекомендовал закрыть цех и эвакуировать людей немедленно. Но дело в том, что протокол требовал, чтобы были составлены чертежи , посланы в Москву на утверждение и только после этого цех можно было закрыть. Папа сказал, что ждать нет возможности. Он был единственным, кто подписал бумагу о закрытии цеха, взяв на себя полную ответственность, зная и о том, что простой фабрики ему придётся до конца жизни выплачивать из своего кармана. Через час после закрытия стена в цеху обвалилась. На другом осмотре я была вместе с папой на швейной фабрике, там закройщицы подарили мне настоящий портняжный мелок треугольной формы с закруглёнными углами.
Папа слыл мастером на все руки. Сотрудницы всегда знали где можно починить молнию на сапогах, подбить набойку, кого попросить повесить полочку и врезать замок. Причём, папу просить было одно удовольствие - денег он за это никогда не брал, а также не употреблял спиртное. Однажды мы ехали в Москву с папой в одном купе с его сотрудницей. Когда папа вышел, чтобы дать нам переодеться, сотрудница восхищённо начала делиться со мной какой замечательный мужчина мой папа, как будто бы я сама об этом не знала.
Папа учил меня плавать. На лимане Азовского моря, где вода такая солёная, что поддерживает тебя на плаву. Он не был приверженцем агрессивных теорий - забросить ребёнка подальше, жить захочет - выплывет. Папа всё делал с чувством и с толком. И на века. Папа учил меня кататься на двухколёсном велосипеде. Поддерживал до тех пор пока я не поехала сама! Папа учил меня рисовать. Я помню как с альбомом, коробкой акварели, кисточками и стаканом для воды отправились мы на набережную. Волга была серой, стоял пасмурный день, а папа был сторонником натурализма. Вода и небо получились практически одного цвета. Но ещё до цвета у меня никак не получался ракурс моста через Волгу. Папа учил меня построению - как приложить карандаш, а потом перенести линию параллельную ему на бумагу. Ему всё же пришлось мне помочь. Акварель рядом с мостом после стольких моих подтираний легла некрасиво. Но урок удался. Уже нет того рисунка, но я с лёгкостью могу его воспроизвести.
Зимой мы ходили с папой кататься на лыжах в Октябрьское ущелье. Доезжали на автобусе до конечной остановки, шли по территории дома отдыха вверх - и катались по равнине. Именно по мотивам увиденного я написала несколько снежных стихотворений. Например, вот это:
Зимний лес
Серебрятся на снегу
Звёздные жемчужины,
Оторваться не могу -
Лес стоит завьюженный.
Зимний воздух свеж и чист,
Холодом пронизанный,
На висящий дуба лист
Бусинки нанизаны.
Небо синее без дна
Тихое и звонкое,
И стоит совсем одна
Здесь берёзка тонкая.
Как Снегурочка она
Белая, нарядная,
Небо, снег и тишина,
И зима отрадны ей.
Опустила вниз глаза
Светлая красавица,
Как играет бирюза!
Разве вам не нравится?
Ёлка кутается в шаль
Тёплую, пушистую.
Растопило всю печаль
Солнышко лучистое.
Серебрятся на снегу
Огоньки - жемчужины,
Оторваться не могу -
Лес блестит завьюженный.
январь, 1987
Когда подрос братик, он, конечно, катался намного быстрее меня. Папа никогда не оставлял меня одну на лыжне - Димке приходилось накручивать круги вокруг нас или же убегать далеко, а потом возвращаться. Когда на лыжне были ещё люди, особенно женщины, папа позволял себе ускориться вместе с Димкой, а потом вернуться за мной.
С папой мы проводили каждое лето много времени на Шумейском острове, где находилась турбаза от его работы. Папа был отличным рыболовом, гребцом на вёсельной лодке и поваром. На турбазе была общая кухня, где он готовил супы - совершенно бесподобную уху, борщ, зажаривал наш улов. А когда мы ходили на коренную Волгу и ловили судаков, папа коптил их так, как никто другой - заполняя внутренности укропом и петрушкой, а на дно коптильной коробки выкладывая листья и ветки можжевельника. Папины сотрудники не раз обращались к нему, чтобы он и их улов закоптил, за что делились с ним парой рыбок, которые он брал только если в этот день наш улов был не очень. Мы никогда не ловили много, потому что папа не пользовался запрещёнными методами - кольцом и сетями. Для него закон был законом, и он никогда не нарушал, чему учил и нас. До поздней осени папа ездил на Шумейский остров, чтобы сделать рыбные заготовки на зиму. По вечерам, до захода солнца, мы на вёслах добирались с острова до берега, где стояла деревня Шумейка. В деревне мы покупали парное молоко, которое пили там и везли 5 литров на остров, чтобы взять с собой на рыбалку, сделать кефир и даже творог. Это единственный творог, который я могла есть (не очень люблю молочные продукты).
А в знании папой местных грибов и ягод мог сравниться разве что мой учитель биологии Фёдор Сергеевич. Мы с папой ходили в лес по грибы - иногда в Октябрьское ущелье, иногда вглубь Шумейского острова. И никогда не приходили без добычи! Я очень любила папину жареную картошку с грибами. Хотя, когда на острове с нами отдыхала и мама, картошкой занималась она.
Папа обучил меня премудростям гребли - никогда не мочить руки, чтобы избежать мозолей, и не опускать вёсла глубоко в воду - только лопасти должны уходить под воду, а толкать лодку нужно всем телом. Благодаря этим урокам я гребла быстрее всех и меньше уставала.
С уроками мне помощь не требовалась. И тем не менее, когда у меня пошли задачи по планиметрии и особенно стереометрии, папе очень нравилось садиться рядом со мной и делать на листочке чертёж к моей задаче. Бывало правильно составленный чертёж давал подсказку о том, в каком направлении думать и что доказывать. Это экономило моё время.
Надо сказать, что папа умел делать не только это. Когда я только родилась папе срочно надо было уехать, чтобы ухаживать за больной бабушкой, его мамой. Он конечно же скучал. Поэтому... решил сшить мне платье. Мама смеялась, что присланное им платье налезло бы разве что на куклу! Но она категорически отрицает тот факт, что папа сшил платье сам - ведь там же был настоящий магазинный ярлык с номером ОТК и т.п. Папа объяснил мне в чём дело - он, конечно же, нарисовал этот ярлык сам, чтобы платье смотрелось более правдоподобно. Не учёл папа только одного - грудные дети растут очень и очень быстро.
Если папа мечтал о чём-нибудь, он обязательно делал всё возможное для достижения желаемого. Так он самостоятельно научился играть на мандолине. Узнал он об этом инструменте от своего учителя немецкого языка и, возможно, получил у него пару уроков. А в институте записался в струнный ансамбль и даже выступал в его составе на многих концертах. Я не забуду смотр самодеятельности на папиной работе, где папа в белых брюках и сандалиях, в нежно голубой рубашке и чалме с белым пером, играя на мандолине какую-то индийскую мелодию, выходил на сцену между рядов, а сотрудница в голубом костюме танцевала что-то в этом же стиле.
Папа обучал меня игре в шахматы. У него у самого был 2-ой разряд, и он часто выступал от института на всевозможных турнирах. Как-то он должен был играть за 3-ей доской, но не пришли участники со второй и четвёртой. Папа "закрыл" собой зазор - вторую доску и свою 3-ю. В результате их команда не была окончательно разбита. Они даже завоевали какое-то место несмотря на отсутствие игрока за четвёртой доской. Не буду говорить, что ученица ему досталась нерадивая. Он бы безусловно порадовался успехам своих внуков в шахматах. Им явно передались дедушкины гены. Младший стал самым сильным третьеклассником школы по шахматам и пятым по школе среди всех классов. Не зря он носит дедушкино имя! A cтарший, неплохо играя в начальных классах, уже учась в университете, стал инструктором по шахматам в нескольких школах города. Родители рассказывали директору шахматного клуба, что теперь их дети решают идти ли на шахматы или на баскетбол, но если раньше решение было всегда в пользу баскетбола, сейчас они о баскетболе и слышать не хотят! "Что вы с ними там делаете?!" А инструктор придумал такое развлечение - блиц-турнир по кругу, когда после каждого хода все смещаются на доску вправо-влево.
Кстати и стихи я научилась писать у папы. Он не особо записывал свои, но любил говорить рифмованными четверостишьями. А на юбилеи выдавал целые поэмы. Мне это очень нравилось. Кроме того юбилеи нередко придумывал сам - так он неожиданно поздравил меня ... со 100-месячьем со дня моего рождения! И, естественно, подарил подарок. Кто бы мог подумать?
Когда я уехала в другую страну, мы с папой продолжили нашe общение в письмах. С обеих сторон они были исчерпывающе детальными. Папа был доволен информативностью моих писем, а я - его. Cкоро выяснилось, что не все письма доходят. Тогда папа придумал нумерацию. "Письмо номер 324 - ответ на твоё 127". Если я видела, что письмо пропущено, папа давал его краткое содержание в следующих письмax. Каюсь, я не успевала писать столько же, сколько папа, но он и не настаивал, понимая, что у меня семья, ребёнок, работа, но сам щедро делился и своим жизненным опытом, и интересными мыслями, и элементами быта, давая бесценные советы, некоторые из которых я понимаю только сейчас...
О папе можно говорить бесконечно. Вот и я не перестаю вспоминать его, думать о нём по разным поводам и без. Добрейшей души человек, мой папа. Делать добро было для него почти тем же самым, что дышать или жить. И ещё - никогда не быть в центре внимания. Делать своё дело так, чтобы всем было хорошо и никто не знал, что это сделал он. Думаю, дедушка, который пропал без вести, гордился бы своим сыном точно так же, как и я горжусь им, своим папой.
О любви я не сказала достаточно, но говорила... и продолжаю говорить. И, верю, он меня слышит.