Мститель
Памяти поэта Леонида Канегиссера
"Из всех молитв, какую знаю?
Пою ль в душе иль вслух читаю,
Какою дышит чудной силой
Молитва "Господи, помилуй".
Одно прощенье в ней - немного.
Прошу лишь милости у Бога,
Чтоб спас меня своею силой,
Взываю: "Господи, помилуй!"
Еврейский парень - он любил Россию,
О чем писал с волненьем в дневнике.
В России большевизм вступает в силу,
Отчизна пребывает в тупике.
А он - поэт серебряного века.
Есенин и Цветаева в друзьях.
Уже и к славе открывалась дверка -
И мысль и образ в Лёниных стихах.
Сын инженера ищет в жизни смысл.
Был юнкером, затем стезей отца
В студенты-инженеры Канегиссер
Подался... Не искал себе венца
Тернового, но честен был и светел,
Как должно быть поэту в двадцать лет.
Господь его избранием отметил -
Неотвратимо, если ты поэт.
Лопатин Герман - тот, кого эпоха
Приставила к поэту виз-а-ви...
В минувшем веке почудил неплохо:
Авантюризм у Германа в крови.
Из ссылки вывез за кордон Лаврова,
Но, правда, Чернышевского не смог.
Народоволец, чье весомо слово.
Ум изощренный и прекрасный слог -
Он - первый переводчик "Капитала",
Царейубийцей не желавший стать,
Член Марксова Интернационала,
Романтик, революции подстать.
Маркс отмечает энциклопедичность,
Царизм, само собой, в тюрьму упёк.
Сверкала фантастическая личность.
Лопатин - революции пророк,
Он ею и спасен из Шлиссельбурга -
Год пятый алым знаменем взмахнул.
Двадцатый век, как вещая каурка,
Примчался, цепи с узников стряхнул,
А с ними и романтики котурны...
Он в одиночке двадцать лет провел.
Шла молодость лопатинская бурно.
В застенке -- поэтический глагол
Родился, отстоялся и развился.
Дар признаваем Горьким и Толстым.
С кем Канегиссер по судьбе сроднился?
Старик казался юноше святым,
Страдальцем за свободу и отчизну.
И оба не приемлют всей душой
Кровавую коммуновскую тризну --
Разгул цивилизации чужой,
Немилосердной... Язву большевизма
Спасительной Лопатин не признал...
Что станет с Русью? Горькая отчизна!
Неужто зря боролся и страдал?
О чем они беседуют часами?
О том известно только им двоим.
Случайно довелось услышать маме...
А прежде, приближалась если к ним,
Они обычно тотчас замолкали.
Но вот - Лопатин юноше внушал:
-- О воинской повинности слыхали? -
Не вопрошал его, а искушал:
А революционность добровольна... -
А в Питере свирепствует ЧК:
Расстрелы, пытки - смутно, страшно, больно --
И Лёниного давнего дружка
Облавой прихватили, Перельцвейга -
И расстреляли... В сердце зреет месть...
В Москве в то время каторжанка Фейга
Готовится картавого известь.
А в Питере мишень - чекист Урицкий...
Еще недавно - "верный меньшевик".
В ничтожестве проснулся зуд садистский.
Сугубо штатский хлыщ, нестроевик
Назначен главным по охранной части -
И залил мирной кровью Петроград -
Так упивался полнотою власти,
Что удержу не знал в убийствах гад.
День предпоследний в августе проснулся.
По площади катил велосипед.
У "чрезвычайки" Леня развернулся,
К швейцару:
-- Главный здесь?
-- Покамест нет. -
На Лене - кепка, кожаная куртка
И бриджи - чтоб не защемила цепь.
Наверно парню в те минуты жутко,
Но месть свершится, горе помнит цель.
А вот и цель. В подъезд вошел Урицкий,
Кивнул швейцару, выплыл в вестибюль.
И "кольт" закашлял по мишени близкой -
Стреляет Лёня, не жалея пуль.
Ему бы выйти, спрятав "кольт", из дома,
Под аркой на Морскую повернуть,
На Невском бы пропал в толпе... Кулема,
Хотел на двухколесном улизнуть.
Из "браунинга" комиссар Дыхвинский
Стреляет вслед, он тот еще стрелок.
Удача Лёне показалась близкой,
Еще бы чуть - и он бы скрыться мог...
Автомобиль германского посольства
Под аркой показался... Комиссар,
Презрев посольских злое недовольство,
Авто приказом Лёне вслед послал,
Пристроившись с шофером-немцем рядом.
Красноармеец трясся на крыле,
Стреляя беспрестанно, но зарядам,
Что выпущены в ярости и зле,
Куда лететь? Велосипед трезвонит.
Секунда - он от взора ускользнет --
Беглец уже по набережной гонит,
В Мошков проулок он сейчас свернет...
На Миллионной экипаж бросает,
В Дом Северного общества стремглав,
Английского, убийца забегает.
Сам Шатов, комендант, почти догнав,
Стрельбу тотчас приказом прекращает,
Приказывает парня взять живым.
Отряд красноармейцев окружает
Дом, ставший западней...
-- Перехитрим, --
Решает Шатов. -
Женщина выходит:
-- Тот, с револьвером побежал наверх...
-- На штурм! - кричит Дыхвинский...
-- Умный, вроде,
А глупость предлагаешь... -
Штурм отверг
Премудрый Шатов.
-- Дай шинель, Сангайло!
Мы чучело сварганим из него.
Поставим в лифте, чтобы напугало,
В него пусть постреляет... --
Ничего
Из хитрости не вышло. Канегиссер
Шинель Сангайло на себя надел,
Из дома кепку сняв, спокойно вышел...
-- Наверх бегите, там он... -
Не сумел
Однако же и он схиитрить толково:
Сангайло опознал свою шинель -
И Канегиссер мигом взят в оковы...
-- Издержки неизбежны. Впрочем, цель
Достигнута - и свершено отмщенье.
А дальше - по Шекспиру - тишина... -
Поэта в террориста превращенье
Считаешь преступлением, страна,
Пролившая моря невинной крови?
Держава, чья душа в кромешной тьме,
В большой террор ввязаться наготове...
Мать Леонида, подержав в тюрьме -
Казнив поэта, вскоре отпустила...
Пришла домой, в котором сына нет,
Нет Лёни - на беду его взрастила.
Невольник чести - истинный поэт...
Узнала, что в больнице в этот час,
Страной забытый, умирал Лопатин...
В сознании... С нее не сводит глаз,
На тонкой коже -- бледность смертных пятен.
-- Вот завершаю жизни круговерть.
Я счастлив Вас увидеть пред уходом.
Жил как умел - и не пугает смерть.
Пред вами повинюсь и пред народом.
Простите ли несчастного меня?
-- За что простить?
-- За гибель сына Лёни.
-- В чем ваша в этой гибели вина? --
Он не ответил. Лишь лицо в ладони
Беззвучно спрятал. Больше ни словца
Не произнес - Ту тайну, словно гирю
Держал в себе до самого конца -
И не раскрыв ее, унес в могилу.
Мне хочется хотя бы горстку строк
Расстрелянного юного поэта
Здесь привести... Немногие и смог
Я отыскать в просторах интернета...
"Слепили очи зимние метели,
Ветрами пел неугомонный день,
Как птицы, тучи белые летели
И синеватая лежала тень.
Вдруг на закате облачное ложе
Прорезал свет неугасимо ал.
В лазурных латах светлый ангел Божий
Мечом червонным тучи рассекал.
Искоренись, лукавый дух безверья,
Земля гудит --, о, нестерпимый час, --
И вот уже серебряные перья
Архангела, упавшие на нас..."