Никита - мужик! Сказал - сделал! Делегаты XXII съезда рта не успели раскрыть, а он как рубанёт с трибуны:
- Нонешное поколение будет жiть при комунiзмi!
Все захлопали, забыв, что Хрущёв только что поставил стенку поперёк чужого города. Я тогда топтал школу и тоже обрадовался, хотя поначалу засомневался.
Сижу себе на уроке, никого не трогаю и думкой богатею: будто иду я большой и чисто вымытый по коммунизму. Солнышко греет, ветерок освежает, а вдоль дороги тётки с лотками стоят. Все в белых халатах и с кокошником в перманенте. Телом - дородны, с лица красны и пышные груди навыкате. Одни манят бесплатным мороженным, другие горячим пирожком, а третьи газировку от души наливают. Они протягивают мне гранёные стаканы с двойным сиропом и поют акапелла:
- Пей до дна, товарищ,
Воду задарма!
У Советской власти
Сила велика!
Хором сам Никита Сергеевич дирижирует ботинком, а впереди огромный ангар небо подпирает. Весь красными лозунгами перепоясан: "Добро пожаловать в комму-низм!", "Каждому по потребности!", "Америка соси кукуруз!". У входа алые знамёна полощутся и строй пионеров без порток, но в шортах. Мальчики в горны трубят, а девочки мне салют отдают, а честь для других на потом придерживают.
Внутри тепло, светло и оловянных солдатиков видимо-невидимо. Набираю, конечно, разных, целый ранец, благо он рядом на стеллаже лежит. С других полок мяч футбольный хватаю, коньки с клюшкой, да ещё китайский фонарик, до кучи. Вдруг дядько Сэмко пробки викрутити i в свiтлом будущем тьма настанет. Потом беру велик с шестью скоростями, звонком и фарой, а затем - чешский мотороллер Чезета, ярко-красный кабриолет Феррари и самолётик небольшой спортивный.
Тут-то и закрались сомнения: один аэроплан мне, друзьям всем по самолёту, но ведь и носатый с третьего этажа тоже захочет облака бороздить. А где ж нам летательных аппаратов на всех напастись? Изъян какой-то в лини партии, а тут ещё и училка тыкает, как в пивной:
- Встань-ка, да приведи нам пример многочлена стандартного вида.
Застигнутый врасплох под крылом самолёта, я поднимаюсь, молчу и озираюсь. Друзья сами не знают многочлена, а знающие - молчат, будто они партизаны, а школа - гестапо. Одни отворачиваются из вредности, но большинство из трусости.
- Садись, два! - злорадствует математичка.
Её куриные мозги даже представить себе не могут, что я размышлял о коммунизме. Она уверена, что на её уроках я только и думаю, как побыстрей сунуть одночлен в восьмиклассницу из проблемной семьи. Хайли лайкли тичер бывает права, но не всегда же!
Как и было обещано, ровно через 20 лет пришёл коммунизм. По запарке, он вместо человеческого лица, надел шкуру косолапого зверёныша. Я почуял его загодя, когда меня и полсотни ровесников вызвали в военкомат.
Опоздав, я занял очередь и вышел покурить. Почти все, достигшие непризывного возраста, были одеты антисоветски и курили табак из Вирджинии. Многие приехали сниматься с учёта на своих автомобилях. Я, хоть и прибыл на трамвае, но не ударил в грязь лицом ни прикидом, ни куревом.
Вскоре нам велели раздеться и голыми погнали сквозь холодные кабинеты без-душных врачей. В последнем каждому голышу дали по военному билету и армия по нам плакала.
Документ, пахнущий типографской краской, вручал сам военком. Рядом с красномордым взяточником сидел безликий и коротко стриженый мужик. На нём сияла новизной серая импортная куртка с карманами на клёпках. Всем, откосившим армию разными правдами и неправдами, он делал предложение, от которого было трудно отказаться:
- Нам нравится твоя оборотистость! Мы берём тебя работать на Олимпиаде и дадим запрос на твою службу. Будешь каждый день бесплатно смотреть соревнования, получишь заграничную ветровку, как у меня, за полцены и ещё много всего хорошего.
Я втиснулся в потёртые Левиса и нырнул в майку с портретом Леннона, не зная, что это его последнее лето. Шнуруя кроссовки, я выдержал паузу, почище Станиславского, и ответил уклончиво:
- Очень заманчиво! Но мне надо с бабушкой посоветоваться. Она у меня умная.
По традиции я продолжал лицедействовать, так как привык в военкомате косить на всю голову:
- Возьмите скорей меня в армию и дайте заряженное ружьё. Во дворе увидят и перестанут дразнить и насмехаться, а все ребята начнут со мной играть и водиться.
Врачи ухмылялись, но комиссовали, благодаря старой пожелтевшей справке о косном туберкулёзе. Мудрая бабуля хранила её много лет и отдала, когда я уже был одной ногой в стройбате.
Прощаясь, моложавый сексот совал каждому свою дорогую визитку. Парень передо мной и мой последыш тоже пообещали обдумать его предложение дома. Тогда стать стукачом прилюдно считалось зазорным, хотя ими кишили все рабочие коллективы и каждое застолье.
Выйдя на свободу, я вдохнул чистый воздух и закурил настоящий "Парламент" с угольным, хлопковым и воздушным фильтром. Мелованная картонка с номером телефона полетела в урну. Там уже тлели её клоны, вступив в интимную близость с горячими заморскими окурками.
Но многие мужики приняли предложение органов с радостью. Уже через месяц свора одинаково серых курток слонялась от троеборья к пятиборью. В других видах спорта они тоже доминировали, став олимпийским символом, наряду с Мишей. Он ко-кетливо и пикантно отклячивал попу со всех заборов, пока его с почестями не отправили на небеса. А на грешной земле полчища товарищей ещё много лет гордо донашивали серую униформу.