Душный летний полдень. Солнце в зените с изуверским упорством заливает округу лучами; куда ни глянь - ни души. Ещё задолго до наступления часа короткой тени все живое поторопилось скрыться, и только в сиреневом мареве над океаном носятся чайки-крикуны, оглашая побережье пронзительными воплями.
Им, зубастым тварям, палящий жар нипочем.
Твои босые пятки жжет белый камень мостовой, ноздри щекочет запах жареной рыбы - близится время обеда. Ты стоишь у открытой настежь двери, заглядывая через плечо вихрастому смуглому мальчишке - его ладони сложены ковшиком, на порог капает соленая морская вода.
В ковшике плещется серебристая рыбешка размером не больше мизинца.
- Я сам его поймал! Мама, мы больше не будем бедствовать! Мы сможем вернуть все, что у нас отняли!
Мать роняет сковороду, а отец хмурится, сжимая кулаки.
На порог ложится длинная тень - черный человек уже здесь.
"Паоло, Паоло, разве ты не знаешь - плохая примета приносить в дом то, что ты сейчас принес! Иди и сейчас же выброси это там, где нашел..."
Бесполезно. Можешь кричать, трясти старшего брата за плечи, бить по щекам - он ничего не почувствует.
Тебя здесь нет.
Ты наказана бесконечным повторением этого дня, и Великая Эльга - Заступница моряков не ответит на вопрос, который ты столько раз задавала во сне и наяву - за что? Отчего ночной кошмар снова и снова повторяется в деталях, почему этот черный день никак не отправится туда, где ему положено быть - на дно времени, в прошлое. Там прохладно и темно, там хранятся осколки счастья, черепки надежд - все то, что безвозвратно ушло, не выстояв в бою с Великим штормом. Ты хотела бы сама отправиться на дно - ведь лучше лежать во мгле, в синей прохладной мгле, чем мучиться здесь снова и снова, отбывая наказание за чужой грех. К утру сон растворится в предрассветном сумраке, но останется ощущение потери - черная дыра в воспоминаниях, пустое место, откуда веет холодом.
Ты преуспела в искусстве забывать, но не сумела избегнуть платы за это...
Утренний бриз тихонько проскользнул сквозь приоткрытое окно и, осмелев, шаловливо взъерошил волосы Эсме, благословением Эльги коснулся её горячего лба. Ночь без сна вылилась в обычное утро - в растерзанной постели, среди разбросанных подушек и скомканных простыней. Любой, завидев подобное зрелище, не сомневался бы ни секунды, что в одиночку она ни за что не смогла бы привести постель в такое состояние.
Хорошо, что в эту комнату заходил только ветер - он был немногословен.
- Вставай, кракен тебя побери, - тихо сказала девушка, невидящим взором уставившись в потолок, где давно уже были изучены и сосчитаны все трещины. - День-ночь, сутки прочь. Вставай, кому говорят...
В ушах шумело, под веки кто-то щедрой рукой насыпал по горсти песка, а стоило чуть шевельнуться, как перед глазами сразу же потемнело и мебель пустилась плясать развеселый матросский танец. В этом не было ничего удивительного: последние пять ночей Эсме почти не спала. Она закрывала глаза - и проваливалась в черную бездну, полную странных звуков и запахов, а потом внезапно просыпалась, задыхаясь и дрожа от ужаса. Эсме понимала, что виновата сама: то, что она сотворила много лет назад с собственной памятью, не могло пройти бесследно. Иной раз человека, потерявшего руку или ногу, мучает фантомная боль на месте отсутствующей конечности - а Эсме страдала из-за того, что в её воспоминаниях образовался провал, который подобно водовороту всасывал её жизненную силу и никак не мог насытиться.
"Что угодно! Пусть меня кархадоны сожрут, пусть я буду каждую ночь тонуть в Великой бездне, пусть мерры утащат меня к себе в Подводное царство - Заступница, что угодно, только не это!"
Но Заступница не отвечала...
- Долг лекаря - с рассветом открывать двери свои. - Она рывком села в постели и тотчас зажмурилась. - А добросовестные целители... к коим я не отношусь, конечно... встают до восхода, ибо в их помощи нуждаются те, чей труд начинается с первыми солнечными лучами... сие есть... непреложная обязанность каждого, кто наделен Даром... - Эсме робко приоткрыла один глаз и, убедившись в том, что две табуретки и комод смирно стоят на своих местах, а её голова не свалилась с плеч, опустила на пол босые ноги. Пятки закололо - вчера она забыла вымести песок, хуже которого в Тейравене были только чайки-крикуны.
"Лучше бы уборкой занялась, чем всю ночь вертеться с бока на бок..."
- Великий дар, ниспосланный Небесами, должно использовать во благо суши и моря. Так говорит Эльга, и я следую её заветам. Да минуют шторма Капитана-императора, да будет Заступница к нему благосклонна, - последнюю фразу девушка протараторила скороговоркой, совершенно не заботясь о должной почтительности по отношению к царственной особе. Императора, который заживо гнил в своем дворце где-то далеко на западе, лечить следовало не молитвами - если вообще его болезнь можно было вылечить.
Муть перед глазами постепенно улеглась, но шум в ушах остался. Эсме мрачно подумала, что спасти её может только обморок, причем глубокий - ведь потерявшие сознание не видят снов. Или видят? В любом случае, идею с обмороком стоило опробовать, но для этого придется постараться, потому что целителю ой как непросто лишиться чувств - для этого ему нужно, без преувеличения, устать до смерти.
Она запустила руку под кровать и выудила предусмотрительно оставленный с вечера зеленый стеклянный флакон, тщательно закупоренный пробкой. Острый запах снадобья, что содержалось внутри, сделался привычен за последние дни, но вот вкус...
Открыть - аккуратно, не расплескав ни капли.
Пальцами левой руки зажать нос, чтобы не стошнило от запаха.
А теперь выпить...
- Кракен меня раздери! - взвыла Эсме, когда жидкость обожгла ей горло и ухнула в желудок. - Ух, га-адость...
Зелье предназначалось для того, чтобы взбодрить уставшего целителя. Существовала слабая вероятность, что измученное тело Эсме взбунтуется против очередной встряски и даст, наконец, искомый результат - обморок. Только очень упрямый человек мог бы ради этого глотать противное снадобье день за днем, надеясь, что оно наконец-то подействует не так, как обычно. Впрочем, выбор был невелик: либо она весь день слоняется по дому, словно снулая рыбина, либо - раз уж проснулась и намерена открыть двери! - пьет эту ни с чем не сравнимую гадость. Велин недаром частенько повторял: "Моя ученица упрямей кархадона..."
На сей раз Эсме опять не повезло - всего-то через несколько ударов сердца в голове прояснилось и даже глаза болеть перестали. Значит, предел её возможностей ещё не наступил, и впереди ещё сутки мучений.
Или не сутки...
Целительница медленно оделась - она носила белую рубаху, рукава которой подворачивала до локтя, и широкую серую юбку до щиколоток, - потом расчесала волосы и повязала голову темно-зеленым шарфом.
За окном медленно просыпался город. Серое небо заалело на востоке; море пряталось за городскими крышами, выдавая свое присутствие верхушками мачт и стаями чаек-крикунов - они, как всегда, снялись с насиженных мест ещё до рассвета.
"Они никогда не спят. Мерзкие создания..."
Одна из тварей внезапно спикировала и опустилась на подоконник; отвратительная вонь тотчас затопила комнату. "Заступница... - уныло подумала Эсме. - Отчего целительская гильдия избрала своим символом именно эту гадину?" Она прекрасно знала ответ на свой вопрос - из всех известных птиц только чайки-крикуны могли читать мысли, - но от этого легче не становилось. Чайка щелкнула клювом, края которого были усеяны острыми зубками, захлопала кожистыми крыльями...
- Пошла прочь! - Эсме не испугалась, хотя прекрасно знала, что птица в мгновение ока может вырвать из неё кусок плоти размером с кулак дюжего матроса. - Улетай!
Чайка наклонила голову, её красные глаза злобно блеснули. Эсме вдруг ощутила, идущую от хищницы волну ненависти и ей сделалось не по себе: вечно голодная чайка думала о еде, но её мыслеобразы выдавали желание поживиться вовсе не рыбой. Эсме не знала, были это подлинные воспоминания или всего лишь мечты, но увиденного хватило, чтобы заставить её перейти от слов к действиям.
- Ах ты, мерзкая тварь! - девушка схватила первое, что подвернулось под руку, - это оказалась подушка, - и зашвырнула в птицу. Та, конечно, увернулась с легкостью, и тотчас атаковала в ответ, но совершенно неожиданным образом: Эсме получила ментальный удар такой силы, что её чуть не вывернуло наизнанку от отвращения. Зрелище распотрошенных внутренностей не было для неё внове, но чайка добавила к отвратительной картине удовольствие и предвкушение роскошного пира, а вот этого целительница вынести не смогла. Позабыв об опасности, она бросилась к птице - и схватила воздух. Выдав напоследок издевательский вопль, чайка присоединилась к своим товаркам - вместе они будут кружить над Тейравенской пристанью до позднего вечера, досаждая морякам криками и воруя рыбу у тех, кто зазевается.
Эсме осторожно выглянула наружу. Подушка, конечно, угодила прямиком в сточную канаву. Одно хорошо - можно не выходить на улицу. Интересно, кто-то из соседей видел, что сей замечательный снаряд вылетел именно из её окна?
Девушка закрыла глаза: мыслеобразы ускользали, словно серебристые рыбешки.
Что же она собиралась делать?
...ах, да. Открыть двери.
Дом Велина располагался гораздо ближе к пристани, чем лавки двух других целителей Тейравена. В другом городе, возможно, это обстоятельство стало бы решающим в борьбе между лекарями, ведь у больного матроса нет времени, чтобы бродить по незнакомым улицам в поисках того, кто окажет ему помощь - в другом городе, но не здесь. Ещё до того, как Велин приютил у себя Эсме, его слава оставляла желать лучшего. Возможно, все дело было в том, что Велин не был местным: много лет назад он сошел на берег и больше не вернулся на борт фрегата, оставшись навсегда в шумном и грязном Тейравене, где уже было два целителя. На что он надеялся? Чужак всегда остается чужаком, пусть даже по способностям он многократно превосходит тех, кто с рождения слышал вопли тейравенских чаек-крикунов.
Эсме спустилась на первый этаж, настежь открыла двери и взялась за метлу. Велину бы не понравилось, что она нарушает порядок: уборку полагалось делать вечером, чтобы с утра ничто не мешало рабочему настроению. Всякий раз она хотела возразить, что утренняя разминка с метлой в руках помогает ей привести в порядок разбредающиеся в разные стороны мыслеобразы, но не осмеливалась перечить учителю. Велин подчинил свою жизнь строгим правилам, и при этом всегда оставался для Эсме загадкой. Так, он никогда не говорил с ней о своей родине и о фрегате, на котором служил. Лишь однажды Эсме удалось послушать парочку смешных историй, но она не была уверена, что они и впрямь произошли в действительности: воображение у Велина было богатое и он порою рассказывал сказки собственного сочинения, желая повеселить вечно грустную ученицу.
Это было прекрасное время - и теперь оно тоже на дне.
Великий Шторм не щадит никого и ничего.
Не выпуская из рук метлы, девушка застыла. Мельтешение мыслеобразов перед её внутренним взором участилось, постепенно превращаясь в маленький водоворот, в самом центре которого возник сундук. Обычный сундук, вроде тех, в которых Велин держал свои книги и зелья; такой есть у каждого лекаря, только вот Эсме хранила в нем не совсем то, что следовало бы.
Она закрыла глаза, успокоила дыхание: кровь текла по жилам медленно, словно смола, и каждый удар сердца отдавался в ушах болезненным гулом.
"Целитель, исцели себя сам!"
...она выбрала самое прочное дерево.
...она изрядно потрудилась над замком.
...она выбросила ключ.
"Неужели все это было зря?!"
Где-то в порту раздался колокольный звон, и Эсме, вздрогнув, пришла в себя. Оглядела лавку, словно оказалась здесь впервые: комната была большая и светлая; вдоль стен стояли шкафчики со снадобьями и сундуки с книгами, посередине располагался большой стол, на который укладывали тяжелых пациентов. У окна стоял ещё один стол, поменьше; все десять лет, что Эсме провела в этом доме, там лежала одна и та же огромная книга - в ней Велин делал записи каждый вечер. Однажды он сказал то ли в шутку то ли всерьез, что оставит этот неподъемный талмуд ей в наследство, если она "будет хорошей девочкой" - но до тех пор попросил не притрагиваться к нему.
И Эсме умерила своё любопытство. Книга поныне лежала, открытая на той же странице, на которой Велин в последний вечер посадил большую кляксу.
...бац! От сильного удара изнутри крышка сундука вздрагивает. Когда-нибудь напор окажется слишком сильным, и она не выдержит. Велин предупреждал, но разве ты слушала?
- Если никто не хочет обращаться ко мне за помощью, я сама разыщу страждущего! - Целительница отбросила метлу и решительным шагом вышла на улицу, где чирикали воробьи и детвора играла в приватиров.
"Чур, я Звездочет!.."
Окрестные ребятишки частенько забегали к Велину и Эсме, чтобы залечить ссадины и царапины, но это не мешало им вести себя отчужденно в присутствии родителей. Завидев девушку, один из мальчишек первым делом осмотрелся - и лишь убедившись, что никто не наблюдает за ними из окна, подбежал к ней.
- Взываю к твоей помощи! - Тонкий голосок, старательно проговаривающий ритуальную фразу, вызвал у целительницы улыбку.
Не отказывать страждущему, не жалеть сил, не читать чужих мыслей...
- Вот... - добавил ребенок плаксиво и протянул правую руку - от запястья до локтя змеилась глубокая царапина, воспаленная и сочащаяся гноем. Эсме покачала головой: ещё чуть-чуть, и дело могло принять серьезный оборот. Она закрыла глаза и очень медленно провела раскрытой ладонью над раной. Ребятишки, затаив дыхание, следили за тем, как под пальцами целительницы зарождается золотистое сияние - его отсветы ложились на лицо Эсме, делая её похожей на статую Эльги в портовой часовне. Они видели это не раз, но по-прежнему терялись перед лицом чуда.
Впрочем, это было свойственно и взрослым - просто они лучше умели скрывать собственные чувства.
- Ну вот, - сказала Эсме, когда царапина исчезла без следа. - А теперь я хочу тебя попросить об ответной услуге.
Мальчишка восторженно смотрел ей в лицо, готовый на все.
- Я ухожу в порт. Если за время моего отсутствия кто-нибудь придет, ты или твои товарищи сможете меня там разыскать? Я буду у "Водяной лошадки".
- Не вопрос! - он заулыбался, продемонстрировав отсутствие переднего зуба.
Целительница знала: примерно полдня после очередного чуда эти дети будут её любить... почти бескорыстно. А потом обо всем забудут и их внимание придется завоевывать заново - это будет длиться до тех пор, пока они не станут взрослыми.
По узкой извилистой улочке Эсме спустилась к гавани. Она шла медленно, всей кожей впитывая свежий бриз: ветер с моря уносил печаль, позволяя ненадолго расслабиться. Улица вильнула в последний раз, и перед Эсме открылся вид на пристань. Там было все ещё многолюдно, хотя рыбаки уже успели распродать ночной улов и сворачивали снасти. От пакгаузов к причалу медленно топали косматые длиннорукие гроганы, таща огромные ящики с товарами; за гроганами наблюдали надсмотрщики с плетками. У лодочных ясель вода бурлила - кормили мальков, и они дрались за еду, отпихивая друг друга маленькими пока что носовыми таранами. Как только мальки подрастут и начнут по поводу и без выпускать абордажные крючья, наступит пора аукциона, и в Тейравен съедутся навигаторы со всех концов Империи - именно аукцион составлял славу её города, который во всем остальном не отличался от сотен других городков в глухой провинции. Когда-то он был столицей княжества Амальфи, а в белом замке на холме жил лорд с семьей - благородные магусы из рода Буревестников, зовущие шторм. Но это было давно, ещё до рождения Эсме; теперь же время славы Тейравена безвозвратно миновало.
У причала покачивались на волнах фрегаты.
Эсме шла, опустив голову. Взгляды фрегатов были похожи на назойливых пчел, которые все кружатся и кружатся, не решаясь ужалить, но и не желая улетать. Она чувствовала их беспорядочные мыслеобразы: горделивые белопарусные гиганты скучали, желая поскорее вырваться в море - туда, где нет якорных цепей, где рыскают кархадоны и играют водокруты. Эти странные создания, испокон веков служившие людям и магусам верой и правдой, были плоть от плоти морской, и порою сквозь привычный облик деревянных кораблей под полотняными парусами проглядывала их истинная звериная сущность. Считалось, что фрегат по сути своей схож с собакой или лошадью - он мог быть привязчивым, мог оказаться своенравным и агрессивным, мог ластиться или кусаться, - но Эсме всегда казалось, что живые корабли на самом деле все-таки наделены разумом, пусть и совершенно не таким, к какому привыкли люди. Взгляд собаки иной раз тоже может показаться осмысленным, но все-таки фрегаты смотрели не так, как прочие животные. Их взгляды были сонными, будто фрегаты навечно застыли на границе между явью и восхитительными галлюцинациями о морском просторе и его обитателях...
Девушка замедлила шаг. Один из фрегатов внезапно сфокусировался на ней, словно вынырнув из водоворота грез. Это был совершенно обычный торговый корабль на ближнем рейде - паруса обвисли безвольными складками; матросы чистили борта от паразитов и наросших кристаллов соли. Чуть повыше ватерлинии красовалась большая заплата из трех прилипал - видимо, корабль совсем недавно налетел на скалу и повредил шкуру. Глаза фрегата казались стеклянными, пустыми, но Эсме чувствовала: они смотрят, внимательно и с любопытством. Она пригляделась, и на мгновение ей померещилось, что они разного оттенка - левый отдает в зелень, а в правом больше небесной лазури... но миг спустя целительница поняла, что всему причиной игра света и тени, а глаза у фрегата на самом деле зеленовато-голубые, одинаковые.
- Эй, смотри куда прешь!
Пока Эсме извинялась перед каким-то торговцем, странное ощущение пропало и фрегат стал таким же сонным, как и три других корабля. "Наверное, мне показалось, - подумала целительница. - Этого ведь не может быть..."
Вдоль причала неторопливо прогуливалась тейравенская знать - добропорядочные дамы шли под руку с кавалерами, обмахиваясь веерами, хотя было ещё очень далеко до полуденной жары. Шелковое платье любой из них стоило в несколько раз больше, чем Велин и Эсме заработали за последний год, но эти женщины и их спутники выделялись в толпе не только одеждой. Высокие, красивые и сильные, они несли на своих горделивых лбах печать божественного происхождения так же легко, как рыбак носит свои морщины.
- М-магусы... - прошипел поблизости от Эсме высокий матрос с кривым шрамом на щеке и золотой серьгой в ухе. - Кракен бы их всех...
Он не договорил. Так было всегда: магусов ненавидели и боялись, потому что их гнев был подобен шторму. Уже одной только недюжинной физической силы было достаточно для того, чтобы вызывать зависть и восхищение, а ведь к этому следовало добавить немыслимо долгий срок жизни, о котором даже мечтать не мог ни один человек - пять веков.
Внешне неотличимые от людей, магусы людьми не были.
Они были небесными детьми.
Парень с серьгой в ухе снова забубнил что-то нелицеприятное в адрес магусов, но его вовремя остановил один из товарищей, намекнув, что даже самая хрупкая из дам любого матроса сумеет побороть "одним щелчком". Это не совсем соответствовало правде, да и по глазам говорившего было видно, что он полностью разделяет чувства друга - но осторожность в Тейравене ещё никому не мешала.
Эсме подошла к таверне Старого Пью. Снаружи строение выглядело неказисто: потемневшие от морского ветра стены с белёсыми разводами соли, давно не чиненая крыша; возле дверей было пришпилено сразу пять листков с оттисками личной печати наместника Эйдела - описания примет некоторых приватиров с указанием награды за их головы.
Взгляд Эсме, скользнув по объявлениям, выхватил самую большую сумму - десять тысяч золотых, - и имя:
Кристобаль Крейн.
Она усмехнулась: моряки в таверне то и дело спорили, как скоро Крейн обгонит по величине награды Звездочета, самого свирепого пирата в окоеме - и вот, наконец, этот день настал, потому что за голову Звездочета было обещано всего-то девять тысяч. Кому-то явно придется раскошелиться. Чуть ниже стояла пометка: "Брать живым", что было весьма необычно: за последние десять лет Кристобаль Крейн успел изрядно досадить Империи, всякий раз совершая все более дерзкие нападения то на фрегаты, перевозившие казну, то на лояльные Императору города. О нем рассказывали немало страшных историй, но было маловероятно, что его фрегат окажется в здешних водах, и уж вовсе невероятным представлялось Эсме, что кто-то сумеет узнать приватира по грубому наброску, заменявшему его портрет на объявлении о награде. Но не приходилось сомневаться, что многие старались запечатлеть в памяти этот корявый рисунок, на который был похож каждый пятый посетитель "Водяной лошадки" - уж слишком большую сумму предлагал Капитан-Император. Не каждое из пятнадцати благородных семейств может похвастаться таким капиталом...
"Двенадцати семейств", - поправила себя Эсме и нахмурилась.
На облупившейся вывеске, которую давно бы следовало подновить, красовалось изображение весьма любопытного существа: до пояса оно было женщиной с весьма соблазнительными формами, а ниже - лошадью. "Водяная лошадка" пользовалась шумной славой не только в Тейравене, о ней говорили и в других портах, а кое-кто даже позаимствовал удачное название. Пью, щуплый старик с деревянной ногой, постоянно грозился, что разберется с теми, кто "посягнул на доброе имя его девочки", но все давно привыкли к этим обещаниям и всерьез их не принимали. Когда-то хозяин таверны, разнимая сцепившихся матросов, получил сильный удар по голове - и ушел бы считать острова вместе с Великим Штормом, если бы не Велин. Пью, как оказалось, память имел хорошую, и потому у него всегда находилось угощение для Эсме и бесплатная кружка пива для её учителя.
- О-о, вот и моя девочка! - Едва целительница вошла, хозяин таверны подхватил её под локоток и провел к пустовавшему столику у окна - как при своем увечье Пью умудрялся передвигаться быстро, оставалось для Эсме загадкой. - Садись-садись, я как раз приготовил для тебя подарочек... - Он хитро прищурился и жестом фокусника достал из кармана фартука большой персик. - Из сада моего сына. Видишь, как хорошо, что он не послушался меня и остался на суше?
Эсме кивнула, прикидывая, как бы вытереть сочный фрукт рукавом, чтобы трактирщик этого не заметил и не обиделся - его фартук не отличался чистотой. Историю о своем благоразумном сыне, который не захотел продолжить династию моряков и стал неплохим садовником, Пью рассказывал уже в двадцатый раз, но существовала всего одна непреложная истина: если человек слышал голос моря, он не мог противиться, а услышать его можно было в любом возрасте.
- Как ты? - спросил старик участливо. Эсме вздрогнула от неожиданности. "Этого ещё не хватало!"
- Я заметила, на пристани собрались все наши небожители, - сказала она небрежно, словно не расслышала вопроса. - Намечаются гости?
- Угадала! - Пью одарил её щербатой улыбкой. - Ждут "Морскую звезду" с новостями из столицы. Его сиятельство Эйдел тоже спустится с заоблачных высей, я думаю...
Девушка впилась зубами в перезрелый плод, не заметив, что сок течет по пальцам. Эйдел, рука Капитана-Императора в Тейравене. Магус из клана Орла начал свое восхождение к власти в Тейравене, а потом сюда же вернулся десять лет назад, оказавшись в опале. Причины ссылки не были известны никому; ходили слухи, что между Эйделом и принцессой Ризель вспыхнула романтическая страсть, которая не пришлась по нраву Капитану-Императору...
- Лет тридцать назад я бы не вышел в море в одной команде с... - вдруг проговорил трактирщик хмуро, и Эсме быстро наступила ему на уцелевшую ногу. В "Водяной лошадке" было несколько незнакомцев и, кракен знает, вдруг кто-то из них щупач? - Вот чему я всегда завидовал, так это умению магусов пьянствовать ночи напролет так, что утром ничего не заметно... - нашелся Пью и громким шепотом принялся рассказывать фривольную историю об очередной интрижке наместника. Посетители прислушивались, исподволь улыбаясь. В общем-то, сплетни о наместнике тоже были небезопасны, но все-таки лучше, чем воспоминания о том времени, когда Тейравен ещё не был частью Империи, а Пью служил на фрегате лорда Амальфи, правой рукой которого был некий Эйдел, магус из клана Сокола...
"Кархадон под водой не дышит, да щупач все сплетни слышит", - говорили люди. Эсме, опустив голову, слушала рассказ Пью и думала о том, что сколько бы жизней она ни спасла и сколько бы раз ни падала по ночам в черную бездну, ей никогда не стереть единственный росчерк пера, которым Эйдел решил судьбу её семьи.
В "Водяной лошадке" постепенно становилось людно, и Пью заковылял прочь - обслуживать посетителей; моряки с фрегатов, которые этой ночью забрели в Тейравенскую гавань, искали развлечений. Кое-кто приветствовал Эсме кивком головы - девушка ответила столь же любезно, хоть и не помнила, когда ей и Велину приходилось лечить этих ребят. Она поигрывала персиковой косточкой, машинально прислушиваясь к разговорам. Новости были обычные: Звездочет разгромил очередную имперскую эскадру; Окраинные колонии собирали флот, пытаясь переломить в свою пользу ход вялотекущей войны с Империей - этим они занимались уже долгие годы; Вейлан, командующий имперским флотом, был легко ранен в сражении с фрегатом Лайры Отчаянного; в порт острова Баглей заходил корабль под изумрудно-зелеными парусами - приватирский фрегат "Невеста ветра", принадлежащий тому самому Кристобалю Крейну. Эсме, скучая, посмотрела в окно; сквозь распахнутые ставни ветер вольно гулял туда-обратно, донося не особенно приятные запахи с пристани - запахи рыбы и... тухлого мяса. Рыбацкому городишке и не полагалось приятных ароматов, но почему-то Эсме показалось, что в Тейравене раньше никогда так не смердело.
Запах усиливался, и Пью, в очередной раз проходя мимо её стола, выглянул в окно.
- Искусай меня медуза, дохлятина приползла. Какой идиот поставил карго с наветренной стороны? Теперь мы будем этой вонью наслаждаться долго...
Теперь Эсме поняла, в чем дело. Если фрегаты казались ей воплощением морской свободы, красивыми и благородными существами, то нечто более отвратительное, чем карго, придумать было сложно. Тело этого корабля - толстое, покрытое трясущимися наростами, истекающее жиром, - было напрочь лишено изящества, присущего фрегатам. Единственное, в чем карго превосходил фрегаты - вместимость трюмов, но при этом у не было собственных парусов, их заменяли искусственные. Управлять ими было непросто, и потому это безобразие, по непонятной причине называвшееся кораблем, использовали только для рейсов вдоль берега. Что было хуже всего, так это вонь: карго источал гнилостный запах, к которому, правда, команда быстро привыкала. Только вот все остальные привыкать к нему были не обязаны, и поэтому "дохлые корабли" люто ненавидели, хотя некоторые острова не могли без них обойтись.
Говорили, что в карго превращаются больные мальки. Конечно, не каждой шлюпке суждено стать фрегатом, но Эсме сочувствовала сущности, которая была заперта внутри этой безобразной оболочки. Пожалуй, в этом случае лучше не быть разумным существом...
- ...а в чем ты уверен? - послышался чей-то раздраженный возглас, и целительница обернулась. Поодаль за большим столом сидела компания из пяти моряков и шумно спорила. - Я тебе говорю, был сговор! Кристобаль Крейн, Кровавый Джо и Одноглазый захватили Ниэмар, полностью опустошили склады и сокровищницу! У них закончилась пресная вода, так эти ублюдки заставили женщин и детей таскать бочки, пока мужчин держали под замком! А потом они ушли - и от города остались одни развалины! - Говоривший - огромный детина с туповатым выражением лица - от усердия привстал, оперся руками о стол. Его собеседники, по всей видимости, устали возражать и сомневаться, но вот за соседним столом нашелся кто-то не столь благоразумный.
Там расположилась четверка моряков весьма потрепанного вида; один из них, с повязкой через левый глаз, показался Эсме сущим бандитом - что-то неприятное было в его нагловатой ухмылке, в расслабленной позе. Двое других казались близнецами - оба высокие, широкоплечие, с одинаковым глуповатым выражением лица. Четвертый был из всей компании самым симпатичным, и вот он-то и возразил спорщику.
- Вранье! - он продемонстрировал трактирщику пустую кружку, а потом заявил во весь голос: - Если сговор и был, то Крейн в нем не участвовал.
- Это почему же? - громила нахмурился.
- По трем причинам, - охотно пояснил матрос. - Во-первых, Крейн никогда не стал бы знаться с таким отребьем, как Одноглазый. Во-вторых, он лоялен Окраинным колониям...
Эсме машинально отметила, что незнакомец, пожалуй, слишком образован - где это видано, чтобы простой матрос знал значение слова "лояльный"?
- ...и ни за что не причинил бы вред городу, откуда родом сам Лайра Отчаянный. А в-третьих, на корабле Крейна всегда вдоволь пресной воды - зачем ему издеваться над мирными жителями?
- Что правда, то правда, - подал голос Пью. - На "Невесте ветра" есть опреснитель морской воды, и потому фрегат Крейна - самый чистый во всем окоеме.
- Чтоб меня кархадоны сожрали! - спорщик стукнул кулаком по изъеденной червями столешнице и все пять кружек дружно подпрыгнули. - Откуда вы оба это знаете? И вообще, ты кто такой? Может...
- Да я-то никто и звать меня никак, - насмешливо перебил матрос и положил ноги на стол. В его правом ухе блеснула золотая серьга - говорливый незнакомец проходил экватор, а значит, был опытным моряком, морским псом. - "Невеста ветра" не заходит в порты по полгода, это всем известно - откуда же команда воду берет? Проще простого. А ты, видать, и бабьего узла завязать не сможешь, если не знаешь...
- ЧЕГООО?! - взревел громила и в мгновение ока очутился рядом с обидчиком, схватил того за шиворот и затряс. - Да откуда ты взялся, умник? Я тебя...
- Значит, не сможешь, - подытожил матрос с серьгой совершенно спокойно, словно каблуки его сапог не болтались в локте от пола. - Славненько. Все слышали? Я вызываю этого парня на состязание плетельщиков. Кто будет наблюдать?
...Весть о состязании непостижимым образом разнеслась по всей пристани и недолгое время спустя в "Водяной лошадке" стало очень многолюдно; в толпе Эсме заметила даже парочку магусов.
Девушка ничуть не удивилась, когда с трех попыток громила не сумел распознать и повторить узлы, предложенные незнакомцем в зеленой куртке - и вынужден был, под свист и улюлюканье, полезть под стол и трижды прокукарекать. Но после того как он скрылся с глаз долой, весь красный от стыда, нашлись и другие желающие попытать счастья. С ними незнакомец обошелся помягче, унижать не стал, но его кошелек все толстел и толстел. Пью командовал слугами, которые едва успевали разносить пиво; веселье достигло своего пика, когда незнакомец вдруг снял серьгу и громогласно объявил, что у него устали пальцы и потому он отдаст украшение тому, кто сумеет развязать его последний узел. Это было нечто неслыханное - ставить на кон символ пересечения Экватора? - но Эсме оказалась едва ли не единственной, кто почувствовал подвох.
После того, как пятый претендент на золотую сережку ушел не солоно хлебавши, она пробралась ближе к столу, за которым устроился плетельщик и взглянула на дело его рук: узел из двух веревок был прост... обманчиво прост. Целительница, задумчиво хмурясь, проследила, как ещё два человека попытались его развязать - в результате их попыток веревка запуталась ещё сильнее. Что бы ни делали матросы, узел оставался узлом.
Ей пришла в голову мысль, которая не очень-то понравилась бы Велину.
- Эй, весельчак! - негромко позвала Эсме. Незнакомец тотчас обернулся и его приятное загорелое лицо осветилось широкой белозубой улыбкой. - А если я его развяжу, ты отдашь свою серьгу женщине?
Один из товарищей незнакомца начал было возражать, но другой - с повязкой на глазу - остановил его. Плетельщик узлов этого не заметил, он смотрел только на Эсме.
- Слово морского пса. Вот это против... - он хитро улыбнулся. - Против поцелуя, который ты подаришь мне сегодня ночью!
- Идет, - согласилась Эсме и толпа моряков притихла. Все взгляды были обращены только на неё.
Эсме взяла веревку, пригляделась к узлу - а потом позволила рукам действовать отдельно от разума, как если бы все происходило не наяву, а во сне. Собравшиеся затаив дыхание наблюдали, как она немного ослабила плетение, потом продела один из свисавших концов веревки сквозь образовавшуюся петлю - со стороны казалось, что она ещё сильнее все запутала и теперь-то узел ни за что не развязать.
Зажмурившись, Эсме подняла руки над головой, чтобы веревку видели абсолютно все моряки в таверне, а потом медленно потянула концы в разные стороны. Хоть сама она и не видела результата, восхищенный вопль, в унисон вырвавшийся из доброй полусотни глоток, был прекрасным свидетельством того, что у неё получилось.
Целительница открыла глаза. Матрос смотрел на неё, не мигая, и в его взгляде читались самые разные чувства - но сильнее прочих были удивление и тоска. Он отдал бы весь свой немалый выигрыш, только бы не расставаться с серьгой - ведь без неё он превращался в простого матроса, который при следующем переходе экватора должен будет снова встретиться с Великим Штормом, - да вот только, на свою беду, он был слишком честен.
Эсме позволила незнакомцу показать, что он ценит собственное слово превыше всего остального. Матрос снял серьгу - его пальцы дрожали лишь самую малость, - и протянул победительнице.
Она спрятала руки в карманы и с улыбкой следила, как тоскливое выражение его лица сменяется недоумением.
- Ты знаешь, кто я? - спросила она, и матрос растерянно пожал плечами. - Мое имя Эсме, я целительница. Можешь оставить это себе - зачем женщине мужское украшение? - но взамен обещай, что если тебе или кому-то из твоих друзей понадобится помощь целителя... и я буду близко... то вы придете ко мне.
На мгновение в таверне стало тихо, а потом все сразу начали шумно спорить - возможно это или нет. Эсме подождала немного, а потом крикнула во весь голос:
- Эй, народ! Пусть тот, кого вы все знаете и уважаете, скажет свое мнение!
Конечно, этим человеком оказался Пью. С трудом сдерживая улыбку, трактирщик произнес патетическую речь о том, что нет ничего важнее честного слова - и в конце концов заявил, что такой обмен вполне допустим, поскольку серьга бесценна, и, соответственно, проигравшему предстоит расплачиваться всю оставшуюся жизнь.
- Так что, я считаю это возможным, - закончил Пью. - Если, конечно, он сумеет уговорить товарищей.
- Не извольте беспокоиться, - заявил матрос, к которому уже вернулось самообладание. - Я принимаю твои условия, целительница Эсме.
Рука Эсме казалась маленькой и белой на фоне загрубевшей ладони моряка. "Ставлю всем по чарочке!" - провозгласил трактирщик, и в последовавшей суматохе Эсме не сразу заметила, что за ней пристально наблюдает какой-то человек в черной куртке с капюшоном, надвинутым на лицо так низко, что из-под него виднелась только аккуратно подстриженная черная бородка. Но этого было достаточно, чтобы Эсме узнала наблюдателя и потеряла дар речи от удивления и отвращения.
Человек в капюшоне протолкался сквозь толпу и, взяв её за локоть, повлек к выходу. Эсме попыталась сопротивляться, но его хватка была нечеловечески крепкой.
- Отпустите! - наконец, сумела выговорить она, когда они уже стояли на улице. - Что вам надо от меня? И что такой человек, как вы, делает в столь сомнительном заведении?
- В каком порядке отвечать на вопросы? - язвительно поинтересовался мужчина. - И где твоя почтительность, своенравное создание?
- Там же, где ваша совесть! - Эсме не осталась в долгу. - Отпустите сейчас же, а не то я закричу - и вам вряд ли удастся опять попасть в таверну незамеченным, господин наместник!
Эйдел рассмеялся и отпустил её руку так внезапно, что Эсме чуть не упала.
- Я всего лишь хотел выразить свои соболезнования по поводу кончины твоего учителя. - Он виновато развел руками. - Всё собирался нанести визит, да вот посчастливилось встретиться случайно...
- Не говорите глупостей, я вам не верю, - хмуро пробормотала Эсме, потирая локоть - он словно побывал в тисках. - И вы это прекрасно знаете.
- Эсме, - наместник вновь взял её под руку, но на сей раз аккуратнее. - Ты давно должна была понять, что произошедшее с твоей семьей - стечение обстоятельств, а я всего лишь выполнил свой долг.
- Вы... - от возмущения она чуть не задохнулась, но продолжала идти рядом с ним в сторону причала, словно её ноги вдруг зажили отдельной жизнью. - Вы и Гиссон, у вас был сговор! Вы подтвердили фальшивую долговую расписку и отняли у нас лодку! После этого вы смеете утверждать, что...
- Смею, - в голосе наместника проскользнули металлические нотки. - Гиссон не имеет никакого отношения к случившемуся, а то, что люди болтают... пусть болтают. Он всего лишь вернул себе законную собственность, а пожар... это простое совпадение.
Бамц! Новый удар. Сундук подпрыгивает, но крышка держится - пока что.
По щекам Эсме потекли слезы; она по-прежнему не могла сопротивляться воле наместника.
- Хватит о былом. Я вот что хотел спросить... после Велина случайно не осталось никаких бумаг? Может, он вел записи?
- А разве ваши шпионы не обшарили лавку в ту же ночь, как его похоронили? - ледяным голосом спросила Эсме. - Я не спала и прекрасно слышала, как они ходили внизу. Справедливости ради стоит заметить, что все вещи остались на своих местах.
- Помилуй, дитя, - наместник усмехнулся. - Что такого ценного они могли найти, кроме вороха свитков с рецептами зелий и старой поваренной книги?
- Какая, кракен побери, поваренная книга?! - растерянно ответила Эсме. - Я понятия не имею, о чем вы говорите...
Он вздохнул, как вздыхает отец, уставший беседовать с непослушным ребенком и понимающий, что придется перейти к более действенным мерам. В этот момент толпа, собравшаяся на пристани, заволновалась - на горизонте показалось темное пятнышко.
- Я сейчас должен тебя покинуть, - Эйдел поклонился. - Но наш разговор не окончен. Поразмысли на досуге, а я в долгу не останусь. До меня тут кое-какие слухи дошли... - он помедлил. - О случившемся той ночью. Тебя это заинтересует, но в этой жизни ничего не делается даром. Думай, девочка, думай...
...К пристани подходил долгожданный гость - большой горделивый фрегат с парусами цвета запекшейся крови.
"Морская звезда"
Эсме стояла на пирсе, дрожащая и усталая. Она чувствовала, как фрегат разглядывает собравшихся: большие льдисто-голубые глаза смотрели осмысленно и вовсе не казались сонными. Это было весьма странно, и другие фрегаты, должно быть, тоже что-то почувствовали - они заволновались, затанцевали на воде. Эсме мало что смыслила в навигации, но на мгновение ей показалось, что "Морская звезда" движется очень тяжело, словно против собственной воли.
Будто кто-то понуждает её идти вперед.
- ...Эсме! - мальчишка-сосед нетерпеливо дергал её за юбку. - Эсме! Там у двери стоят два посетителя! Иди скорее!..
"Посетители?"
Пригладив взъерошенные волосы сорванца, она заторопилась домой, напоследок бросив взгляд на "Морскую звезду" - фрегат как раз складывал паруса, опять-таки тяжело и неохотно.
- В конце концов, это не мое дело, - пробормотала Эсме и тут только вспомнила, что не узнала ни имя плетельщика узлов, ни название его фрегата. Можно было позже расспросить Пью, но отчего-то девушке показалось, что толку от этого не будет. Что ж, возможно, это справедливо - ведь она выиграла спор нечестно.
У двери её дома стояли двое в матросской одежде: мужчина и мальчик лет тринадцати. Эсме раньше никогда их не встречала.
- Ясной вам погоды, госпожа! - мужчина неуклюже поклонился. Высокий, нескладный, с длинными руками и ногами, он чем-то напоминал марионетку, которая ожила и оборвала все нити, но толком ходить ещё не научилась. Добродушное простецкое лицо с постоянным удивленным выражением дополняло впечатление. - Это ведь дом целителя Велина, не так ли?
Эсме невольно улыбнулась. Да, эти двое здесь точно впервые и, должно быть, разыскали её жилище сами, иначе вряд ли бы она услышала такое почтительное обращение. Первый встречный в Тейравене послал бы их к другому целителю, да ещё бы порекомендовал ни в коем случае не обращаться к ней.
- Не надо таких церемоний, - попросила она. - Что случилось? Чем я могу помочь?
- О-о, ничего такого, - матрос опять поклонился. - Вы, должно быть, ученица мастера Велина? А где он сам? Я должен передать ему послание.
Улыбка застыла на губах Эсме. Странные гости растерянно переглянулись, и мальчик вполголоса произнес что-то на незнакомом языке. Мужчина пожал плечами.
- Его н-нет, - проговорила Эсме, с трудом приходя в себя. - Он... он умер...
Мальчишка охнул, а во взгляде матроса показалось искреннее сочувствие. От них обоих пошла такая мощная волна сострадания, что Эсме поняла: ещё секунда, и она в голос разрыдается. Сундук не выдержит, а что будет дальше - можно только представить.
Отойдите от меня!
Эсме сглотнула колючие злые слезы...
- Мне, право, очень жаль, - пробормотал мужчина. - Я... мне велено было... - он умолк.
- Что вы должны были передать? Письмо?
Её вопрос прозвучал резко, и матрос отшатнулся.
- Нет, - он взглянул на Эсме обиженно, словно собака, увернувшаяся от неожиданного удара. - Меня попросили передать послание на словах и дождаться ответа, но теперь... - он тяжело вздохнул и покачал головой. - Извините, что так вышло. Я не хотел причинить вам боль. Прощайте, госпожа. Да обойдут шторма ваш дом стороной!
- Попутного ветра, - хмуро отозвалась Эсме.
Странная парочка откланялась. Против собственной воли, Эсме выглянула из окна, чтобы посмотреть, куда они пойдут - и прежде, чем завернуть за угол, мальчишка обернулся. В его взгляде были недоумение и обида, жалость и сочувствие, сочувствие, сочувствие...
- Я плохая хозяйка, Велин, - пробормотала девушка. - Не угостила их чаем, не расспросила о здоровье, о жизни. Тебе бы это не понравилось.
Внезапно знакомая с детства лавка вновь показалась ей чужой. Словно некое невидимое чудовище затаилось где-то в темном углу и только поджидало момент, чтобы прыгнуть ей на плечи и вцепиться в горло. Велин рассказывал о тварях, которые охотятся таким способом где-то на Дальних островах: пока жертва мечется в ужасе, они спокойно пьют её кровь, а потом отпускают, полумертвую - и никто даже не может объяснить, как выглядят эти кровопийцы, потому что они нападают только ночью, на одиноких путников.
Она опустилась на табуретку у рабочего стола, уронила голову на руки. Все шло просто отвратительно. Если у Велина было мало клиентов, то у неё их нет совсем. Хоть он и был чужеземцем, ему больше доверяли - точнее, не ему, а его морщинам и седой бороде, - и мало обращая внимание на то, что последние пять лет она трудилась наравне с учителем. Кто поверит худой девчонке с недобрым взглядом, если рядом с ней нет умудренного опытом старика?..
Сколько времени прошло, пока она просидела, погрузившись в печальные раздумья, Эсме и не заметила. Она опомнилась, лишь когда желудок свело от голода, и побрела на кухню - там отыскалось немного сухарей и кусок старого сыра. На рынок она не ходила вот уже пять дней, поскольку после похорон в доме совсем не осталось денег.
Грызя сухарь, Эсме вернулась в лавку. Снаружи доносился шум и гам - соседские дети играли в догонялки. Нырнув на мгновение в разноцветные волны их беззаботного веселья, целительница немного расслабилась, но вовсе не потому, что сумела отыскать решение хотя бы для одной из своих проблем - просто на некоторое время она перестала думать.
Перестать думать совсем - для неё это было бы спасением.
День-ночь, сутки прочь...
Когда в обычный шум улицы вплелась тревожная нотка, Эсме очнулась от забытья и выглянула в окно. Со стороны пристани доносился звон колокола: это значило, что произошел несчастный случай.
"Что могло случиться?"
Девушка все ещё терялась в догадках, когда на порог легла чья-то тень.
- Целительница Эсме! - Она подняла голову и встретилась взглядом с человеком, которого хотела видеть меньше всего. Это был надсмотрщик Кайо, высокий, широкоплечий мужчина с большим шрамом в пол-лица и длинными ручищами, делавшими его похожим на грогана. Глаза Кайо, маленькие и злые, смотрели так, словно не он пришел просить её о помощи, а наоборот - впрочем, Эсме знала, что он точно также относится и к двум другим лекарям Тейравена. Причины этой ненависти Кайо скрывал тщательнее, чем иной приватир прячет награбленное золото. - Взываю к твоей помощи!
Не отказывать страждущему, не жалеть сил, не читать чужих мыслей...
- Мои двери открыты для страждущих, - привычной скороговоркой отозвалась Эсме. - Что произошло?
- В порту фрегат сбрендил и задавил четверых гроганов, - быстро и просто объяснил надсмотрщик. - Одного насмерть, двоих так, слегка прижал... и ещё одному, кажется, сломал хребет. Прошу о помощи...
Это тоже было частью ритуала, который Кайо знал очень хорошо и выполнял безукоризненно, хоть и без особого желания. Эсме повторила слова приглашения - она не смогла бы отказать Кайо, даже если бы тот присовокупил к просьбе парочку нелицеприятных эпитетов. Девушка внезапно почувствовала угрызения совести: все пять дней вынужденного безделья она исподволь мечтала, чтобы наконец-то к ней потянулись страждущие - и вот, "взбесившийся" фрегат, раненые гроганы.
"Так ты этого хотела? Получай сполна..."
Эсме надела фартук, завязала пояс за спиной. Утреннее снадобье все ещё действовало, мыслеобразы были послушными, а по венам текла не кровь - золотистое пламя. Может, хоть сегодня от неё будет хоть какой-то толк?
...Снаружи уже вечерело - она просидела в раздумьях почти весь день, и даже не заметила течения времени. Эсме быстро шла следом за Кайо, опустив взгляд, но все равно ощущала всей кожей волны тревоги, то и дело прокатывавшиеся по улице. К пристани они не вышли, проникнув в бараки гроганов через черный ход.
Там было темно и сыро, а со всех сторон слышалось ворчание и сопение. Кайо прикрикнул на гроганов, достал плетку - сразу стало тихо.
- Где раненые? - Эсме стояла у дверей, дожидаясь, пока глаза привыкнут к полумраку. Надсмотрщик махнул рукой, но она и сама уже почувствовала отголоски чужой боли.
Очень сильной боли.
Гроган лежал на рваной грязной подстилке и шумно, со свистом дышал; кругом толпились его соплеменники. Эсме не боялась гроганов - этому её тоже научил Велин. Мало кто испытывал к этим созданиям другие чувства, кроме страха и отвращения; даже Кайо и другие надсмотрщики их опасались, и потому во всем полагались на плетки.
- Отойдите... в сторону, - попросила Эсме, не сразу вспомнив, что гроганы понимают только строго определенные команды. Они отступили. Высокие, заросшие шерстью с головы до пят, с необычайно широкими плечами и мускулистыми руками до колен, гроганы выглядели агрессивно, даже когда стояли, не шевелясь. Их плоские лица не выражали эмоций, но достаточно было одного взгляда на острые клыки, выглядывавшие из-под верхней губы, на маленькие красные глазки...
Эсме простерла руки над раненым.
Мыслеобразы у гроганов обычно были простые и понятные - еда, постель, холодно, тепло. Боль они ощущали в виде алого пламени, которое сжигало их изнутри, и Эсме знала, что первым делом нужно избавить раненого грогана от этого ощущения, иначе он может позабыть даже о страхе перед плеткой надсмотрщика и тогда ей не поздоровится. Это создание способно одной рукой сломать пополам здоровенного матроса - а с ней и полумертвый гроган справится играючи.
Эсме очистила разум от посторонних мыслей и прикоснулась к телу раненого.
Стена алого пламени встала перед ней мгновенно, но, против всех ожиданий, оно было не таким уж сильным. Грогана сильно прижало, у него было сломано несколько ребер. Эсме шагнула вперед, прямо в пламя - оно не обжигало и при соприкосновении с её силой отстранялось, словно в испуге. Ей много раз приходилось проделывать это вместе с Велином, пока учитель удостоверился, что она в состоянии работать сама. Они лечили гроганов неоднократно, потому что эта работа считалась грязной и за неё мало платили - другие целители Тейравена не желали опускаться так низко, а Велин говорил, что никакая живая тварь не заслуживает боли и страданий.
Эсме протянула руки и ухватила один из языков пламени, который тотчас превратился в красную нитку, и принялась осторожно сматывать боль в клубок.
Когда нить закончится, она поймет, где источник боли - без этого невозможно исцеление...
Целительница открыла глаза и увидела прямо перед собой поросшую черной шерстью физиономию: гроган оглядывал её лицо, посапывая, и, в общем-то, опасным не казался. Но не испугаться было трудно. Она оглянулась - Кайо по-прежнему стоял у порога, поигрывая плеткой.
- У н-него сломано пять ребер, - севшим голосом проговорила Эсме. - Осколок пробил легкое. Я... я вылечу...
Кайо кивнул, и на мгновение Эсме показалось, что он смущен.
- Целительница... там, в порту... они... в общем, когда фрегат попытались успокоить, он... задавил ещё пятерых. Ты примешь их?
Эсме посмотрела на раненого - он приоткрыл глаза и дышал ровнее, но не шевелился.
"Потерпи, я сейчас!"
Она кивнула.
- Конечно, Кайо. Моих сил хватит на всех.
Самым сложным было сделать так, чтобы осколок кости вышел, не навредив сильнее, чем это уже удалось сделать фрегату. Она не могла одновременно удерживать боль и сращивать сломанные ребра, поэтому определенная доля риска в этой работе все-таки была.
Потерпи, я скоро...
Когда Эсме закончила работу и открыла глаза, гроган лежал тихо, словно не веря, что все кончилось. Ей даже показалось, что на мгновение его физиономия осветилась радостью, которая роднит всех живых существ - радость, когда у тебя ничего не болит. Но потом он медленно встал и потопал к выходу - работать.
Гроганы в своей жизни знали только то, что надо работать - иначе будет больно.
Эсме закусила губу и поманила к себе следующего грогана - у него оказалась сломана рука, и по сравнению с осколком кости в легком это был очень простой случай. Ещё у двоих была содрана кожа на спине - не иначе, их протащило вдоль каменного пирса. Да и шкура у фрегата вовсе не шелковая...
- Идите. - Гроганы повиновались. Ещё долго их можно будет отличить от собратьев по большим залысинам на спинах и плечах - может, стоит позвать обратно и доделать работу? Но как раз в этот момент привели новых раненых, и одного взгляда на них хватило, чтобы понять: сегодня, похоже, она наконец-то будет спать без сновидений.
Эсме коснулась каждой лохматой головы, и выбрала того, в ком пламя боли горело сильнее прочих, почти на пределе возможного.
Заглянув внутрь, она испугалась, и тотчас начала сматывать нити - но их с каждой секундой становилось все больше и больше. Нити лезли отовсюду, становились все длиннее, путались, прилипали к рукам. Глухие удары чужого сердца звучали неравномерно, постепенно затихая.
Эсме огляделась.
"Неужели я не справлюсь?"
Хребет грогана сломать не так просто, но от удара фрегата он треснул, как гнилая доска, и это было только полбеды.
"Я сумею! Я все сделаю!! Я..."
Внутренности грогана превратились в сплошное месиво.
Кровь текла, нити все прибывали...
"НЕТ!!!"
Кто-то схватил целительницу за плечи.
- Эй! - Кайо дохнул ей в лицо перегаром. - Я не хочу, чтобы ты себя угробила из-за этой скотины! Он не жилец, видно же. Его вообще сюда не надо было тащить.
- Я смогу! - Эсме попыталась вырваться. - Он... я все сделаю, пустите!
- Девочка, - надсмотрщик усмехнулся. - Даже твой учитель не взялся бы за раненого, у которого не осталось ни одной целой кишки. Да из него три ведра крови вытекло по дороге!
По щекам Эсме потекли слезы.
- И, в конце концов, невелика потеря. Займись лучше тем, что можно спасти.
Больно...
Раненый со сломанной спиной испустил последний вздох.
Эсме, словно во сне, подошла к следующему грогану - тому, кто был ближе...
В тот вечер она срастила десятка два сломанных костей, залечила множество ран и запах крови сделался ей привычен. Гроганы молчали, посапывали.
Я избавляю от боли...
Усталость тела не имеет ничего общего с усталостью души. К тому моменту, когда последний её пациент был исцелен, Эсме казалось, что она превратилась в кувшин, из которого вылили всю воду... или, может, лишь на самом донышке осталось пару капель.
- Ты хорошо поработала, - донесся откуда-то издалека голос Кайо. - Вот плата.
В её протянутую ладонь лег небольшой кошелек. Эсме не развязала его, но отрешенно подумала: если внутри серебро, то этого слишком много, если медь - слишком мало.
Снаружи погасли последние отблески заката; где-то поблизости шумно дышало море. Кайо щелкнул плеткой, и гроганы друг за дружкой двинулись к выходу - их работа продолжалась до поздней ночи. Они шли, покачиваясь, обдавая Эсме волнами звериного запаха и привычными спокойными мыслеобразами - работа, спать, спать, еда, - но последний на мгновение задержался и пристально посмотрел на целительницу. В его глазах она разглядела совсем не звериное выражение и... он наклонил голову. Эсме растерянно моргнула: будь гроган человеком, она решила бы, что он так выражает ей признательность.
"Утро началось с приставучей чайки, а закончилось благодарным гроганом. Тебе пора спать, дурочка..."
Она привязала кошель к поясу и двинулась домой. Ей хотелось только одного - спать, хотя за день произошло немало событий, которые следовало бы обдумать. Но этим, как решила целительница, можно заняться и завтра.
Эсме вошла в свой тихий дом, и лишь у лестницы на второй этаж сообразила, что не заперла дверь. Обратный путь до порога показался ей неимоверно длинным, потому что глаза слипались, а ноги шли тяжело - будто по песку.
Дверь почему-то не хотела закрываться. Целительница медленно опустила взгляд и увидела в дверном проеме чью-то ногу.
- Взываю к твоей помощи! - произнес незнакомый голос со странным акцентом. Эсме подняла голову и встретилась взглядом с созданием, о котором ей раньше доводилось только слышать.
Невысокий - с неё ростом - худощавый, с узкими плечами и треугольным личиком, на котором выделялись огромные бирюзовые глаза. Жесткие черные волосы стояли дыбом - в сочетании с длинным крючковатым носом, они придавали лицу странного гостя птичье выражение.
Собственно, он и был птицей.
За спиной посетителя виднелось нечто, в густом сумраке тейравенского вечера похожее на плащ, но это были самые настоящие крылья - огромные, черные. По слухам, они могли поднять в воздух не только самого хозяина, но и ещё одного человека. Одно время даже считали, что крыланы воруют детей, потом про глупую басню забыли, но репутация у этих созданий все-таки осталась подпорченной.
Из одежды на нем были только широкие матросские штаны, а тело от шеи вниз покрывали черные перья. Длинные пальцы, поросшие пухом оканчивались загнутыми когтями, и на ногах - или лапах? - были такие же когти. При каждом шаге они цокали - а передвигался человек-птица тяжело, переваливаясь с боку на бок.
От перьев было свободно только лицо крылана - загорелое до черноты, оно было настороженным.
- Прошу целителя о помощи, - снова повторил он, глядя ей в глаза, и Эсме внезапно поняла, что следующего утра она может и не увидеть.
Велин предупреждал не раз, что целитель может надорваться - если переоценить свои возможности, можно не найти дорогу назад и навсегда остаться в глубинах чужой души, превратиться в серую тень. Эсме мысленно перебрала события последних пяти суток и в особенности прошедшего дня: пять бессонных ночей, десяток спасенных гроганов - её глаза слипались, мыслеобразы двигались еле-еле. Бойтесь исполнения своих желаний: она так хотела устать, что сейчас вплотную подошла к пределу собственных возможностей... или нет?
![обложка []](/img/w/werbena/a_mar1/1000492276.jpg)