Моему отцу 


 

Что может быть прекраснее рассвета
на берегу Дуная, в Августе, в разгар заката лета.
Что может больше умилять, чем смех дитя
от счастья, известного ему лишь,
и стариков, на берегу Дуная, летом,
что, приходя сюда не за ответом,
вершат большие  вещи, 
так, 
пропуская рюмочку,
между закатом и рассветом.

Что может быть чудеснее,
любя,
любимых девушек, супруг, старух, могилки, 
объединяя всех в одну свою, 
прося прощения за  все свои ошибки,
на берегу Дуная, летом.
Сюда приходят старики и дети,
покрыты  радостью, и в белом свете,

Что может благородней быть той музыки и плотной тишины,
что дарит соловей тысячелетья, 
на берегу Дуная, 
этим летом,
в миг жизни малых и больших людей,
в миг жизни моей,
что утекает с ним...


А я стою и наблюдаю в сумерках теней
смерть своих вечных дней
на берегу Дуная,
переживая радость
таких же призрачных детей.
 

SinCola 


 

Всё началось с момента заката -
закатился круг за поворот реки.
Реки в быстротекучести времени виноваты - 
вино дарит мне лёгкость руки.
Руками мужчина сотворил женщину -
женское тело трепещет под пальцами.
Пальцы совершают таинство познания вечности,
соединяя грех желания и вечный магнетизм
кольцами.
Золото мудрости копится с жизненным опытом -
опытный волк никогда не пойдёт вперёд.
Впереди мой командир зовет меня тихим шёпотом -
этот шёпот о том, что завтра кто-то умрет.
Умер закат на копьях первых серебряных звёзд -
звёзды чисты своим безразличием к нам.
Мои братья всегда идут через шаткий мост,
чтоб изменить свои лица и оставить их там.

Здесь снимается боль и новая боль начинается -
началось всё легко - поцелуи были нежны.
Нежная музыка. Твой скрипач улыбается -
улыбнёшься, возвратясь с облаков, и ты.
Твой карманный палач - милый друг, уже точит свой нож.
Нож вонзается в плоть проходя через струны души -
его тонкие пальцы вернулись к тебе ответом на нежную ложь.
Правда, не зря, 
и новый закат впереди.
 


 


 

 

Утекает сквозь пальцы время - сахарная пудра. 
   Человек, идущий не один, поступает мудро. 
   
   Кто умеет готовить еду - его лень не умрёт от голода. 
   На качельках - детский смех - спасают мир пока молоды. 
   
   Возле школы стоит грузовик - и никто не знает, кому письмо. 
   Эти звуки слышны лишь на миг - лишь когда хорошо, и когда повезло. 
   
   Не со зла происходит всё то, чему быть. 
   Чему быть не понять никому - только пить. 
   А напившись да в тёмный да в лес забрели - 
   то ли сладкую ли, то ли горькую ли. 
   
 
 








 

 

Холодно. 
   Не спит в домашнем очаге огонь - 
   вчера поссорились мы с ним из-за какой-то пищи. 
   Ушёл обедать он в соседний дом, 
   ну а затем - по улицам пошёл бродить - голодный нищий. 
   
   Темно. 
   Из проводов иссяк божественный рассвет - 
   в ночное - за огнём - их путь искрится и блистает. 
   Не злостью ведомы, а только созидательным добром 
   заблудших и обиженных из Тьмы на Свет спасают. 
   
   Легко. 
   Становится нести свой крест, 
   похожий на чудесные большие крылья ветра - 
   всё выше к облакам за искрами,
   и жаждой увлекаем, 
   я сплю к тебе, 
   молчу в себе, 
   за мной - оружие Света. 
   
 
 






 

 

..вытаскивая из тьмы, 
   электромонтёр Худайбергенов 
   мне говорил: 
   не воспринимай жизнь всерьёз - скоро умрёшь. 
   
   Вкручена лампочка. 
   И первый осенний дождь 
   показал свои тупые зубы 
   вялотекущей дефрагментацией опавших внутри листьев, 
   золотой фольги и застывших воспоминаний 
   в беспамятстве созерцания своего отражения в лужах на минных полях 
   твоих глаз. 
   
   Оторванные ноги 
   теперь будет трудно заставить 
   вытанцовывать любимые па; 
   хотя, 
   всегда 
   всё дело 
   в мотивации... 
   
 
 

 


Тяжёлые ноги свернули с дороги - эка напасть. 
   
   И всё, что ты видишь вокруг - это вальс. 
   Вальс в разгаре войны - первобытная страсть. 
   Страсть вскипела внутри и вырвалась вне. 
   Вне морали и страха по спирали к себе. 
   Себе можно позволить закрыть глаза. 
   (Глаза хороши лишь включать тормоза). 
   Торможением мысли зажигается свет. 
   Свет, который обычно приносит ответ. 
   Ответ - часто не тот долгожданный обман. 
   Обманули войну - солдат уже пьян. 
   Пьяные пары кружат на закат. 
   Закатилась звезда по тропе в никуда. 
   Никуда не несёт этот вальс никого. 
   Никого не оставит в живых...
   Одного. 
   Одного мёртвый Моцарт не сможет понять: 
   как в этом джангле умудряются спать?

 

 


Ты не вернёшься той, какой была.

Те 5 секунд, что я с тобою не был -
исправили закон добра и зла.
Всё изменилось аккурат, как я с тобою не был.

С тех пор, как ты закрыла дверь,
все 5 секунд не могут вырваться наружу
ни Аз, ни Есмь, ни Гамаюн,
ни поезд  в Тверь, хотя, зачем? 
- Там незнакомые мне люди пасут простуду.

Ты не вернёшься с тем, с каким была
все эти долгие мгновения. 
Ты улыбаешься -  проснуться не смогла:
твой долгий сон - мне 5 секунд
на размышления.

Пока ты спишь - с планетой всё в порядке -
убийства, войны, справедливость:
каждому - своё.
Пока я жду тебя - возможности безмерны
на рынке непредвиденных проблем.

 

 
 Ещё один, стеной и проливной 
дождь в этой жизни, что похоже много
не дней ушедших за Весной
на поиски чудес, через болото
пройдёт хрустальный часовой
своей бессмысленной работы.

Ещё один стеной и проливной,
что чистит души кислотой свободы
от права ползать по земле,
на левом берегу среди голодных
и жаждущих воды да посреди реки.
Кто не спасён от жажды благородных?

 
 

 

Лошадь укусила небо.
Пьяненькие пастушки отвлеклись от своих козочек.
Смятая трава недовольно ворчит,
и это кажется очень громко.
Необходимо сделать потише
чужие мысли. 
   
   Пчела конец октября 
   просто сошла с ума от Великой радости, 
   что её давно должно не быть. 
   Цвет стен в палатах городского приюта для умалишёных 
   стал похож на листья в парке для тех, 
   кто ещё здесь, 
   по эту сторону забора 
   ходят девки - солнечные ножки ослепляют заинтересованных. 
   А сухие цветы забыли 
   что нужно пасть на землю и стать Фениксами, 
   будто им сказали, 
   что сегодня последний день. 
   
 
 

 

В облаках,
что угрюмым свинцом
бредут эшелоном на юг,
под конвоем несут
в расписных кузовах, отороченных мехом,
в изумрудовом свете и жемчугах
человеческий страх, урожай песка,
бочонки с детским смехом.

Пляжный костюм и трупик пчелы
(что вчера целовала багульник),
июльский гром и +37
в тени женских ресниц 
по ту сторону лета.

И под ношею той
непомерной и злой,
чем исполнены наши потери,
безобразные карлики, тряся ерундой,
в предвкушении кризиса плоти,
идут над тобой, следят за тобой.
Ты - их пища,
твой страх - их наркотик.


 
 

 

Пытаясь уничтожить тени
своего светлого лика,
ты забываешь о том, 
что свет без тени -
неразличимая  дырка.

На Солнце пятна можно видеть,
вооружён умом пытливым,
засаженым стеклом.
Ты забываешь о том,
что в это время некий дятел в линзах
уже сидит и долбит
твой диплом, 
жену, досье, мысли, сны, и
пыль приобретений,
равно, как спонсора твоих
везений.


Пытаясь уничтожить тени,
ты забираешь кость 
у псов своих кошмаров и видений.
 


 

 

Путешествовал тут один мужик 
   по замёрзшей реке вдоль ушедшего века. 
   Шевелился. 
   Я думал, 
   по корке моего мозга... 
   А он просто любил ходить по снегу, 
   и хрустеть сапожками по ледышкам. 
   
   И забрёл тут один мужик 
   в чащу параллельную, да непролазную. 
   Показалось, 
   заблудился старик, 
   - но не он, - мои мысли пучеглазые. 
   
   И завёл кто-то песню любимую, 
   очень грустную да заветную. 
   И попадал никто на вершинах дерев, 
   на планету мою безобразную. 
   
   Беспричинная грусть не боролась с диагнозом, 
   иль прогнозом погоды на прошлую ночь. 
   Если кто-то и был потерян в августе, 
   то не здесь, 
   и не он, 
   ...да и найден давно. 
   
   Вот пропал мужичок среди речки и леса, 
   растопимши снежок бородой своей тёплой. 
   Можеть, просто ушёл, не найдя тут ответа, 
   среди белых полян ароматного цвета... 
   
   Можеть, просто ушёл, а скорей, не пришёл, 
   потерялся в себе, 
   в свежем призраке лета. 
   
 
 

 

Пятнадцать миль по водосуше босиком,
согнувшись от бессмысленности груза,
я  поиском спасения его влеком.
В своих руках с песка я нёс медузу.

Не знал никто, что океан мудрей
своих детей, что научились жить в неволе.
И каждая потеря тем больней,
что родилась в незрячей доле.

Как слеп бывает проходящий человек,
что оба глаза прячет в стены и асфальт.
На зебре прекращается его разбег,
...да в этом мире, в общем, некуда бежать.

Мне жалко тех, кто должен видеть,
а в силу воспитания они слепы. Но тут
другой закон: что им - сновидеть.
И мне понятно, как они живут.

А неба тёплый свет манит вопросами,
ответы на которые нет смысла ждать.
     В том волшебство и есть - что дети мы и взрослые,
               хотим  всё знать, но время умирать...              
 


 

 




Что ты оставишь после своей тишины? 
   Открытые окна иль дверь взаперти? 
   Немые страницы, 
   живые холсты? 
   - Нелетающих птиц песни глупы. 
   
   Где ты оставишь свой невидящий взгляд? 
   На кирпичной стене? Внутри янтаря? 
   В глазах идиота, 
   в молчаньи огня? 
   ...В грязной земле отражается ад. 
   
   Кому ты оставишь свой завтрашний день? 
   Ушедшему в глубь - потерявшему тень, 
   больному хирургу? 
   Душеприказчику? 
   ...Пьяному клоуну с лицом неудачника. 
   
   *
    
   Народная песня на шёпот червей, 
   на твою тишину, да на плач голубей. 
   На последней страничке 
   твой фотопортрет: 
   - Закат в фиолете - тебя больше нет. 
   
 
 

 

Тревоги нет,
нет чувств,
нет ветра.

Полночный штиль.

Солдаты спят
в казармах.

Разведчики летят,
и собирают сны
детей и стариков.
А завтра
весь Пентагон
получит ордена
за новую победу
близ Шороха-В-Углу...

Не в этом их заслуга.
Не в этом их вина.

И тишина.

Без чувств,
без воли,
без слезы.
Но очень много боли
останется на поле
близ Шороха-В-Углу,
где через 20 лет
засеют сою.

Чем станешь ты?
Без чувств,
без ветра,
без слезы.

- Я буду солью.

 
 

 



Водку пьёшь?
- Тогда скоро услышишь...

Поселилась жизнь в бронзовой лампе.
Лавандовый дым уходит домой в ночное небо -
к потолку, на покой.
Ламы гортанью ломают камень - хоть он и живой.
Только немой.  (Так говорят рыбы). Верить ли?
Да. Особенно, когда идёшь домой.

Водку пьёшь?
- Тогда скоро услышишь 
тихие шаги Христа у себя за спиной.
Семидесятитрёхлетнего пророка,
уставшего следить за тобой
на улице, в ванне, в постели, во сне...
Ведь он не чужой.
Он - родственник. Он - свой.

Ты думаешь,  водка пьёт тебя?
Тогда скоро услышишь
как Будда дышит над твоей головой,
как Он смеётся над твоей "несправедливой" судьбой,
танцуя дымом, исполняя тебя Пустотой,
возвращая долги цветами, песней и утренней росой.
Он - свой.

В тени бесстыжих  европейских минаретов
лежит мужик 
-  он бесконечен, он обкурен анашой.
Он видит Путь - взрывоопасный, но благой.
И Мохаммад - тот, кто  проходит мимо,
подложит под него свинью, да что там -
сам бы лёг,  да вот, противно...

В тени опустошённой жизни водки,
где упаковка - труп, копейка и ничто,
проснёшься ты - нарядной и неловкой
в цветах и бабочках,  орошенной росой.
 


 




 

 

Насколько возможно, 
   чтобы никто не обратил внимания, 
   как истекает Время 
   из реальных слоёв сознания 
   на равнины перевёрнутых событий 
   и воспоминаний. 
   
   Или: 
   
   Мои губы, влечение и страсть 
   от твоей груди 
   по молочному пути,
   вниз, 
   чрез трепетание и учащение дыхания, 
   к пушистой сладости, 
   вверх,
   к оргазму и ментальной радости,
   рождению вновь, 
   сквозь напряжение 
   к умиротворению. 
   
   Как только 
   шторм и семилетний ураган 
   ложатся спать в зеркальный океан, 
   ты встанешь в центре млечного пути, 
   над гладью виртуальных волн, 
   закрыв глаза, 
   а позади 
   какой-то сумасшедший лайнер набирает воду, 
   чтобы отправиться на дно 
   за жемчугом,
   русалками, 
   свободой. 
   
   Или: 
   
   Вот открыто окно 
   и ты ждешь рассвет - 
   для тебя последний, 
   но Ему всё равно; 
   а для Него ты никто, 
   и твой возможный шаг 
   уж не вернёт никого 
   и не изменит ничто. 
   Так вот иди за окно 
   на свой последний рассвет - 
   ведь ты не птица, 
   а значит, 
   тебя 
   больше 
   нет. 
   Ты даже не голос, 
   чтобы сказать о себе 
   пару честных слов 
   на открытом окне. 
   И теперь, проходя, 
   через точку замерзания 
   в обратную сторону 
   самопознания, 
   во время прыжка 
   из окна 
   в отражение, 
   откажись от типичного 
   при этом движении 
   ускорения. 
   
   Насколько возможно, 
   чтобы никто не обратил внимания, 
   как опускается Солнце 
   в новую среду обитания, 
   минуя сомнения, 
   пройти все испытания. 
   И без страха перед смертью 
   прошептать свое желание: 
   увидеть 
   новый 
   день 
   необычайный. 
   
 
 

ИБП


 

Золотой парашют с кленового дома прилёг на  плечо. 
А вокруг всё цветы и витрины,  стекло и машины,
птицы и камни, птицы из камня, поцелуй -  горячо.
Ветер имперский со столицей в Чикаго щёки надул и свистит.
Но стены и люди, мосты и вервольфы - привыкли давно
и поют
каждый свои заунывные песни  о горькой последней любви.
Идут адвокаты, во лжи и сомненьях,  на тёмные корты свои.
И мрачен герой на мокром асфальте, и мелочен этот сюжет -
как два человека в двух частях света потеряли последний билет.
Но что человек, когда такой ветер срывает лица с картин,
волнуется Сирс, срывается с места,  и тень скрывается с ним.

Когда  на Готтэм опустится ночь - никто ничего не поймёт.
Птицы из камня, цветы  и витрины, химеры в последний полёт.
Но я уже вижу озёра сестёр,  тебя, и последний вздох.

В этом доме мою любовь поцеловал в уста бог.











 

 

Сегодня в моде здоровая пища.
- Они носят стеклянный глаз,
у них очень быстрая мысль
как получить всё и сейчас.
В продаже фальшивые ноты,
в учебниках - жирная пыль.
Их дети - уже суть уроды.
*Печальная повесть* - ваниль.

А пьяненький Брега бренчит на гитарке,
прикрывая собой небосвод.
- Не дать блядям продать в запарке
Священный звездолёт.

Но он, хоть упругий -
но всё же он бренен,
печален, солён и мой друг.
Как просто терять,
если ты близорук.

Старикам 
здесь 
не время.